ДАР Судья и палач Часть 2

 
  *ДАР (Судья и палач)


                ЧАСТЬ 2





Глава 1

- «С чего все это у меня началось?» - в который уже раз спрашивал себя  Зимран. –«Может быть, действительно, на меня отложился, в своем роде…, отпечаток от всего пережитого за неполные шестьдесят, который выразился таким необычным способом?... Может…, я слишком близко воспринимал все со мной происходящее? А…, может…, это моя душевная слабость, которая взывая к рассудку, в той или иной бытовой ситуации, дабы оправдать свою нерешительность, родила эту способность, в которую, честно говоря…, я до сих пор полностью не могу поверить?».
  Зимран пил очередную чашку черного кофе в кафетерии и глубоко затягивался дымом сигареты, стряхивая пепел, постукивая указательным пальцем у основания сигареты, в пепельницу, которая была уже давно переполнена окурками.
Он пришел в это место, чтобы оказаться в окружении людей…Его уже начало пугать то обстоятельство, что он, как оказалось, во время пребывания в горах, может воздействовать на человека теперь уже дистанционно…, т.е. не видя его перед собой, в мыслях.
-«Так можно и лидеров любой страны менять…, по своему усмотрению, не сходя с места… - подумал он. – Хотя, как мне кажется, это работает только, если я жертву видел хотя бы раз «вживую».
Все, что происходило с ним, его непрошенная способность и её последствия…, все это было уже не раз проанализировано…, вследствие чего было принято решение мобилизовать все силы своего разума, путём самоубеждения, чтобы избавиться от этой способности, становившейся всё более неуправляемой рассудком и впадающей  в зависимость от эмоций… Он понимал, что основываясь на эмоциях, можно было наломать много дров без возможности возвращать ситуацию к исходному положению…
 В окружении людей же, он мог быстро нейтрализовать нарастающую необъяснимую волну в своём мозгу, сопровождающуюся частым сердцебиением, отдаваясь некоторым воспоминаниям из прошлого, которые оставили в его душе рубцы, просто переведя взгляд с наугад выбранной точки на столике, впившись в которую он погружался в глубины своей памяти, на кого-либо из незнакомых посетителей. Отчасти…, это радовало его, в том смысле, что эта его способность не может нанести ущерба невинным людям… Это состояние овладевало им, также, в тот самый момент его рассуждений, когда ему казалось, что он
приближается к истине…, к разгадке… причин своей проблемы…
- «Почему меня пугает эта способность…?» - задавал раз за разом себе вопрос Зимран. –«Ведь,… с юридической точки зрения, с точки зрения закона, «наказывая» людей, которые по моему частному мнению, достойны наказания…, я остаюсь невиновным… Что меня пугает? Ответственность перед… чем?».                Жестом, Зимран подозвал к себе официанта и заказал себе ещё чашку крепкого черного кофе, пытаясь не прерывать ход своих мыслей. Официант, молодой крепкий высокий парень, с некоторым оттенком примеси кавказской крови в чертах его лица, с нескрываемым интересом посмотрел на Зимрана, учитывая, что заказанная им  чашка была уже пятой, в течении полутора часов, которые Зимран провел, сидя в этом кафетерии и… не удержавшись спросил:
- У вас всё хорошо?
Натолкнувшись на недоумённый взгляд Зимрана, он тут же поправился и
добавил: -«Вам ничего больше не принести?»               
  - Нет, - сухо ответил Зимран, пытаясь ухватить за хвост мысль, которая как трепещущаяся в ладонях  рыбешка пыталась выскользнуть и исчезнуть…
-« Что же меня пугает? Ответственность? Ответственность перед кем? Я… привык нести ответственность за свои поступки в течение всей моей жизни…, нес ответственность за семью, которая зависела от меня…,  нёс ответственность за воспитание детей, выбирая те ценности, на которые я их ориентировал… Чем же отличается по своей степени ответственность за своих детей… и ответственность за приговор…?
Ценность? Ценности? В моем понятии это: Свобода, добро, справедливость, честь, порядочность и просто человеческая жизнь… … Конечно же, каждое из названных понятий имеет свою формулировку, причем…формулировку.., данную каждым по-своему…
Что по поводу человеческой жизни-то можно сказать?... Два слова…, а насколько глубокое понятие! Является ли человеческая жизнь ценностью? Имея ввиду сам  процесс зарождения и, в итоге, самого рождения жизни в  Природе, который иначе, как Чудо не назовешь, бесспорно – Да! Но…, когда она имеет смысл и благородные (или порядочные) цели… Боже мой! Произнося эти ценности…, кажется, что ты пытаешься подражать книжному…, не естественному…  что-ли…, лексикону…
Но…, в то же время, насколько чужая человеческая жизнь является ценностью для эгоиста? Для него, как раз, эта чужая жизнь или  судьба не имеют никакой, ровно никакой, ценности, если не сулит ему выгодой.  Эгоист может помочь тушить пожар соседу только потому, что этот огонь может перекинуться на него. Самое отвратительное проявление человека, свидетельствующее о его недоразвитости – является эгоизм, в чем я убежден непоколебимо.
 Что можно сказать о людях, которые кладут свою единственную жизнь на плаху, оправдывая высокой целью – разбогатеть любой ценой? Вот это - «любой ценой» и есть отрицание порядочности и равнодушия к судьбам и жизням своего окружения… Отрицание истинных ценностей. Как здесь не вспомнить изречение восточного мудреца, который сказал: «Имея самородок золота в бескрайней и безлюдной пустыне, эта ценность превращается в обузу, когда бесценная (в любом смысле этого слова) вода, превращается в спасение». Для нормального человека всегда важно определить те ценности, с которыми эту короткую человеческую жизнь
можно и должно прожить полноценно.
Что по поводу порядочности?  Честность, неспособность к низким аморальным антиобщественным ( в плане нанесения вреда) поступкам, качество глубокой ответственности за совершенные поступки…. Что еще? Вроде всё понятно. Однако… Люди, играя в эти понятия, на самом деле в определенных обстоятельствах обнажают своё естество, которое состоит из низостей, совершенно противоположных тем ценностям, которые я имею ввиду. 
-«Людьми управляет жадность и зависть, в большинстве своём - рассуждал Зимран. – Не могу понять одного: зачем эти люди, которые считают непоколебимой ценностью – деньги и власть, в обществе продолжают надевать маску порядочности, играя показательно роль сторонников коллективной справедливости? Разве не легче быть самими собой и жить по своим принципам не только на деле, но и на словах, проповедуя своё понятие о ценностях и эгоистической справедливости? Почему надо жить, прикидываясь борцом за справедливость, при этом подозревая всех в том, что им перепало больше? Почему человек может пытаться «втюхивать», произнося громко такие высокие понятия, как справедливость и порядочность, другим, оставаясь на самом деле, завистливым, жадным и очень подлым человеком? Особенно, омерзительно, когда это женщина. Особенно омерзительно, когда это мужчина. Омерзительно, когда это человек. Хотя, всё омерзительное присуще и рождено человеком.
Правильно  ли было бы мне, имея свои понятия о ценностях, и основываясь на них, делать выводы о справедливости? Ведь каждый сам и по- своему решает, что есть добро и зло. Значит, истина, которая одна, остаётся в стороне. Тогда получается хаос. И, в этом случае, конечно, да! Это моё право, имея дар, упорядочить всё по-своему!  Но…, имея такую способность, которой обладаю я сейчас, правильно ли  было бы использовать эту способность, вынося вердикт тому или иному? Не знаю… Особенно сложно ответить утвердительно «да», учитывая то обстоятельство, что каждый имеет право на ошибку, а у меня не может быть, так называемого, «журнала предупреждений», в котором бы фиксировались ошибки того или иного конкретного человека.  Другими словами, применять эту способность было бы необходимо разово, выносить приговор единожды и бесповоротно, основываясь на мгновенном анализе истоков его поступка с выводами о возможности или бесполезности давать шанс.
Поступки, мысли, проявления людей.  А, как быть с женщинами, которые по своей природе являются слабыми, представляя собой  сгусток эмоций, не совсем отдающие  себе отчёт в потоке желаний, что они творят?
Хм…, поддавшись своим эмоциям и опыту общения с этими созданиями, которое всегда, без исключения, заканчивалось разочарованием, скорее всего, на земле осталось бы только десяток этих особей… Хотя, что уж там, говоря откровенно, и мужских особей осталось бы… только пять -шесть.
Как быть с людьми, которые не виновны в том, что они сейчас собой представляют? Вспоминая пример из жизни, Зимран вновь спросил себя:-«Как быть с особью, женского пола, которая не осознает, что она делает, руководствуясь только эмоциями в отношении с обществом, основанными на ее эгоизме, рожденного из-за деформации её психики где-то глубоко в её детстве? Атмосфера враждебности с коллегами, автором которой является она, жажда денег и власти, жажда обладания, подстегиваемая неуправляемой завистью, с неповторимой тягой к напряжённости в отношениях и склонностью к скандальности, т.е. той атмосферы, в которой она чувствует себя как рыба в  воде - всё это целиком и полностью говорило о её шизофренической натуре. Но, в то же время, она являлась матерью четверых детей и, как ни прискорбно, - почти единственной кормилицей в своей семье.  Как к этому относиться? Как к механической детали, которая не соответствует требованиям чертежа? Т.е. утилизации? Отправить на переплавку или металлолом? Но, что бы ни было, она все же человек, она мать своих детей, она жена своего мужа, которые в понятном смысле являются зависимыми от нее.
Как быть с коллегой – зрелым мужчиной, и не одним таким, который до омерзения невежественен, жаден и подл? Он также является отцом своих детей и мужем своей жены, которые, в свою очередь, за что-то его любят , который, в связи со зрелостью своих детей, не может оправдывать свою «бережливость» ничем… Как с ним быть? Вернее, как с ним быть, если возникнет чувство, запускающее уничтожающую торпеду моего непрошенного дара? Как остановить это? Если посчитать, что такие люди недостойны жизни, так как,  отталкиваясь от критерия порядочности и справедливости, негативно влияют не только на своё окружение, но и на своих детей, искажая их понятия до уровня своего искажения, то относиться к ним, как к бракованной
детали?
  Порой нужно найти терпение и немного подождать, чтобы обойти непоправимое. Это формула? - Как бы не превратиться в маньяка, который из-за короткого эмоционального «замыкания» в своем мозгу, вдруг начинает считать себя Богом, лишая жизни любого человека, которого ему заблагорассудится - подумал Зимран. – Да нет же! Я уж, точно знаю, что Бог – Природа … дарует жизнь, чего больше никто на свете сделать не может, а вот отбирающий насильственно жизнь, дарованную Богом - это либо просто убийца, либо палач! Какими бы средствами он не пользовался: оружием, внушением, чем угодно - это убийца, это палач!
 Все это, вроде бы правильно. Но, почему я? Это испытание? Кто я такой, чтобы именно меня испытывать таким способом? Испытание на предмет моей устойчивости? Психической, моральной… устойчивости? Это те фанфары, о которых говорит человеческая мудрость, которые тоже необходимо пройти? Да… Я часто позволяю себе в сердцах сказать или выкрикнуть, что этот мир несправедлив! Как-то «выстрелил» даже, что если бы создавал его я, то мир был бы другой! Это мне наказание за свою самоуверенность?! Мир был бы другим? Хм… Каким был бы мой мир? Царила бы доброта? Не было бы болезней?  Не было бы насилия? Полный бред!  Для создания такого мира, должен работать какой-то штамповочный автомат, создающий одинаковых людей.
 Другое дело, воспитать таких людей, без мысли об обмане и насилии, без унижения достоинства других,  с полным набором всех качеств, которые описаны для человека, как руководство к жизни, во всех признанных религиозных писаниях в форме заповедей. Так, а кто сказал, что мы не находимся в этом процессе воспитания общества, учитывая понятие времени в историческом масштабе?... По-моему, мы, именно в нем и находимся, доходя постепенно до создания  той общественной формации, где понятие общественного равенства и справедливости будет наконец реализовано. Так что… «мой мир был бы другим» - это полнейший бред и неимоверная глупость!»
Официант принес заказанный Зимраном кофе, медленно поставил чашку на стол и молча удалился. Зимран, сделал глоток горячего напитка и не обращая внимания на окружающее, вновь углубился в свои рассуждения.
- «Как же без строгости и насилия?- спросил себя Зимран. - С человеком-то? Как без правил и наказания? Воспитывая своих детей, мы прибегаем к строгости и наказанию… Почему мы так делаем?  Потому что мы, как родители, физически сильнее? Нет, наверное, мы делаем это, подсознательно, определяя тот факт, что ребенок является ещё недоразвитым человеческим индивидуумом, который просто не в состоянии понять многих вещей в силу своей,  как физической недоразвитости, так и информационной необеспеченности, множество из которого приходит только со временем, с опытом.  Иначе говоря: «Сосуд еще не заполнен необходимой информацией». Используя наказание и выражая свое недовольство ребенку по поводу его поступка, мы добиваемся всего лишь того, чтобы испытывая страх перед наказанием, он просто не повторял того, что мы посчитали недопустимым. Хм... Упрощаем  себе проблему решения задачи? Да…, но не только. Правильно было бы убедить ребенка больше не повторять этого проступка, показав все непристойные стороны самого поступка. Но…, напоровшись на извечный детский нескончаемый  вопрос «почему?» и заявление «хочу!», мы попадаем в определенный психологический тупик, когда понимаем, что объяснить ему многое не представляется возможным из-за его возраста. Тогда приходится применять страх и наказание, чтобы попытаться решить вопрос сиюминутно, используя громкий раздраженный крик, лишение ребенка чего-то, что он очень любит, лишая его определенной свободы  и т.д., совсем незаметно для себя и для него, внушая, так называемое, уважение перед страхом и наказанием, и тем самым, психологически деформируя его, отчего ребенок из абсолютного «Я», который он собой представляет при рождении, теряет определённую долю.  Это и есть та самая наиважнейшая фаза жизни человека, которая называется «воспитанием». Все это приобретает значение бесконечности, если учесть, что тому же ребенку ещё предстоит познать окружение вне дома, окружение человеческого общества, что в свою очередь вносит свою деформацию. А, если к этому добавить ещё и генетическую разницу возможностей и способностей? К чему всё это? Наверное к тому, что если провести допустимую аналогию между ребёнком и молодым человеческим обществом, которому всего-то сорок тысяч лет,  сразу же становится понятным, что «мой мир был бы другим!» - это несусветная глупость, достойная самоуверенного болвана, считающего, что люди это одинаковые таблетки с абсолютно одинаковым потенциалом. Понимая все это, таким образом, мне не грозит возомнить себя Богом и вершителем судеб человеческих, - подумал Зимран и облегчённо вздохнул. – Если, уж я не могу избавиться от этого рокового дара, то в своих убеждениях, правильно было бы, хотя бы, установить конкретный и очень жёсткий критерий его применения - подумал Зимран, в очередной раз.
  Как нарочно, Зимран оторвал впившийся в точку  взгляд от стола, и оглядел небольшой уютный зал кафетерия. К своему удивлению, он заметил, что все столики были заняты посетителями.
-Даже как-то странно, что ко мне никто не подсел, - подумал Зимран, но, встретившись взглядом с официантом, стоявшим у барной стойки, он понял, что это было заслугой этого парня. Кивком головы и улыбкой Зимран поблагодарил официанта, закурив следующую сигарету.
- Надо бросать курить - сказал себе Зимран, - или, хотя бы, уменьшить количество.
  В это время его взгляд упал на столик, расположенный в дальнем углу зала, слева от него. За столом сидел симпатичный парень, лет двадцати,  рядом с  длинноволосой шатенкой, того же возраста, с длинными красивыми ногами в черных колготках, обутую в черные туфли, на очень высоких каблуках. Парочка сидела рядом друг с другом, лицом к Зимрану. Парень, сидевший справа от своей подруги, шепча что-то ей на ухо, ладонью левой руки поглаживал её по правому колену. Девушка, при этом,  резко одергивала его руку и нервно что-то отвечала ему, повернув голову к нему. Так повторялось несколько раз, но настойчивость парня не ослабевала. Дошло до того, что девушка резко вскочила с места и  попыталась выйти из-за столика. Однако, её парень, ухватив её за руку так резко дёрнул вниз, что она плюхнулась на свой стул.
  Зимран почувствовал прилив крови к голове. - Нет! Нет! – повторял он себе. –Не надо!
  Что уж сказал своей подруге парень, неизвестно, но, только, что «оскорблённая», как показалось Зимрану, девушка обняла его жарким объятием и одарила долгим поцелуем в губы.
- Ну, вот тебе и пример! Блин! – произнес вслух Зимран, как только кровь отлила от его головы. – А ты, здесь рассуждениями об истине занимаешься!
Расплатившись с официантом, и ещё раз поблагодарив его за чуткость, Зимран вышел из помещения, полной грудью,  глубоко, вдохнул свежий весенний воздух и медленным шагом направился домой.
-«Жизнь прекрасна!» - произнес про себя Зимран, шагая по улицам уютного, родного и любимого города, утопающего в разноцветии уличной иллюминации...

Глава 2

Утром, позвонив своей бывшей жене, Зимран сообщил ей, что Анадиль прислала, через него, ей деньги и справился об удобном месте и времени, где он мог бы передать их ей.
-«Я встречаюсь с подругой в городском парке в 14 часов. Если можешь, привези их, пожалуйста, туда» - ответила она.
К назначенному времени, Зимран сел в свою машину и запустил двигатель, прикурил сигарету, и направился в назначенное место.
Приехав на место, Зимран без труда нашел свою «бывшую» с подругой, которой оказалась, давно знакомая ему, Гуля.
На обратном пути, Зимран вспомнил тот день рождения своей супруги с участием этой Гули.
Это было время, когда, после пропажи Хусама и уходу его невестки из дома матери, Зимрану, имея, уже, довольно натянутые отношения с женой, пришлось переселиться к матери. Доступно и просто объяснив Анадиль, которая в то время училась в университете и проживала с ними, все обстоятельства и, заручившись её пониманием и поддержкой, Зимран постепенно перевозил свои личные вещи в  дом матери.
  Это был день рождения его супруги. Анадиль в это время была в Москве, на практике. Оставив машину во дворе дома, Зимран лифтом поднялся на восьмой этаж. Подойдя к, когда-то, своей двери, он позвонил. Дверь открыла его внучка Вадида, которая пришла до него. Широко улыбнувшись, она бросилась ему на шею. Зимран вошел в дом и, услышав множество разных голосов, понял, что гостей было не менее
 пяти человек. В прихожей,  в  желтом платье, появилась, его супруга.
        Сдержанно улыбнувшись, она пригласила Зимрана пройти в зал. Он почувствовал на мгновение, себя человеком, пришедшим в дом  без приглашения.
- «Это тоже мои эмоции! Хорошо, что к старости я это понимаю, – улыбнувшись, подумал он про себя, прекрасно зная черты характера своей супруги. – Странно, что я, уже, нормально к этому отношусь. Интересно, как это смотрится со стороны? Она ведет себя так, будто я сломал ей жизнь, а я, воспринимаю все ровно наоборот. Хотя…, наверное, я действительно не дал ей воплотить в жизнь какие-то её планы и разрушил мосты к её целям. Скорее всего, и её окружение, в том числе и близкая подруга – Гуля, голос которой отчетливо выделялся среди всех голосов, раздававшихся из гостиной – зала, считала, что «все мужики козлы». Порой, Зимрану казалось, что эта Гуля была кумиром его супруги и сильно влияла на её мировоззрение на «правильно построенную жизнь».
Войдя в зал, Зимран, приветливо улыбаясь, поздоровался с гостями, сидевшими за широким столом с разными яствами и напитками, среди которых, как он не ошибся, была легендарная Гуля. Рядом с ней сидела супруга его шурина, тёща, старшая сестра супруги, научный руководитель  супруги, по университету, где она работала, профессор, руководивший написанием диссертации по психологии, и соседка с седьмого этажа, с которой она тесно общалась в последнее время.
Гуля сидела на диване, пышная, среднего роста белокожая дама с выразительными карими глазами, в синем платье с короткими рукавами, украшенными  стразами, с большой сверкающей брошью в точке разлета декольте, с выдающейся грудью и не менее выдающимися губами,  окруженная супругой шурина и тёщей.
Супруга шурина – худая, среднего роста женщина, в пёстром длинном платье , с платком, коричневого цвета, на голове и греческим  носом, выделяющимся над очень тонкими губами.
Тёща сидела в пол-оборота к Гуле, пожилая полная женщина, восьмидесяти пяти лет, в чёрном платье и зелёном, расшитом блестящими нитками, платке на голове.
 Зимран занял предложенное ему место в углу стола и, ответив на стандартные вопросы, относящиеся к этикету, налил себе гранатовый сок, который был к нему ближе всего. Рассматривая гостей, его внимание  привлек научный руководитель супруги. Это был пожилой мужчина, лет  семидесяти трёх, с игривыми чёрными глазами и похотливым взглядом, невысокого роста с гладко зачёсанными назад седыми волосами. Он сидел во главе стола в, сером костюме и с интересом рассматривал Зимрана, которого до этого времени никогда не видел, но, судя по взгляду,  был уже о нём наслышан. Был момент, когда их взгляды встретились. Не выдержав натиска взгляда Зимрана, профессор приподняв брови перевёл взгляд на Гулю.
Справа от него сидела старшая сестра супруги, крупная женщина среднего роста, лет шестидесяти пяти, с длинными крашенными волосами, заплетенными, не по возрасту, в косу. Ее пухлые руки  лежали на столе, держа вилку и столовый нож. От обилия колец на пальцах правой руки, Зимрану даже показалось, что пальцев у неё семь… Он никогда, почти, не общался с ней, зная о её неадекватности, в связи с, видимо, какой-то душевной болезнью, перенесённой в молодости. Рассказывали, что выйдя замуж и родив сына, она стала резко меняться. После очередной ссоры в семье, она разбила голову своему мужу то ли сковородой, то ли казаном, после чего семья распалась и она осталась со своим сыном.  Её надменный взгляд на всех гостей был настолько откровенным, что Зимран произнес про себя: «Так смотрит психиатр на психов».
  Рядом со старшей сестрой, справа от нее, сидела соседка с седьмого этажа. Она  была в брючном костюме бордового цвета. Высокая, подтянутая, лет пятидесяти пяти, женщина, с короткой стрижкой светлых волос. Её очень живые выразительные зелёные глаза, казалось, не упускали ни одной детали из всей композиции, называемой «вечер торжества». Было видно, что заочно она знала всех присутствующих и сейчас сверяла все свои представления с реальностью. Раньше, когда Зимран еще проживал в этом доме, они только лишь здоровались при встрече и общения у них не было, таким образом, она тоже, как и он сам для неё, были, в определенной мере, объектами для изучения.
  Супруга, возившаяся на кухне, войдя в зал, объявила, что сейчас принесёт плов, попросив освободить центр стола от ваз с фруктами и сладостями.   Зимран без интереса наблюдал за троицей женщин, сидящих на диване, позади которых на стене висела большая картина «Странник», подаренная его другом - Кадимом, на которой была изображена центральная фигура, стоящего  на утесе, странника,  в чёрном балахоне с посохом в руках, на фоне бескрайних гор и прошедшей им тропы с устремленным взглядом в прошлое. С супругой было договорено, что Зимран заберёт картину себе.  Прямо под картиной сидела на диване Гуля, рассказывая о силе фэн-шуй, о глубине и значимости этой «науки», влияния её на здоровье и благополучие людей. По её собственному мнению, она была доктором «фэн-шуйских» наук и, неоценённым по достоинству, знатоком всего, что составляет наш окружающий мир, включая магию. Особо ей доставляло удовольствие созерцать отваленные от удивления и восторга челюсти собеседников, когда она переходила на тему мистики и её реальном существовании в нашем мире. В состояние нескрываемого экстаза Гуля входила, когда слышала какой-либо вопрос, из категории: «А как надо поступать?» или «Что это может означать?», задаваемые только Гуру или Пророку. Услышав такого рода вопрос, её пышная грудь наполнялась и заметно приподнималась ближе к подбородку. Её лицо переполнялось значимостью, над её головой начинал светиться нимб, подбородок приподнимался и голос приобретал внушительный оттенок. Она знала всё. Она знала есть-ли жизнь на Марсе, знала дату конца света…, но «не имела права кому-либо об этом говорить»…, она знала всё, что происходит в потустороннем мире… Она знала всё!
Переведя взор на профессора, Зимран обратил внимание на его взгляд. Пока не принесли плов, его глаза упорно изучали троицу, сидевшую на диване во главе с Гулей. Интересна была взаимосвязь выражения мимики лица и ощущений от мыслей, которые, судя по всему, возникали в его мозгу во время обозрения. Глядя на худую супругу шурина, его лицо приобретало  выражение лица, глядящего на сухое дерево, стоящее  посреди автобана. Его брови немного приподнимались и, казалось, он задавал себе вопрос, на который ответа не находил. Его взгляд блуждал беспорядочно от головы объекта до уровня стола, который скрывал все остальное, видимо, по его мнению, самое интересное, и наоборот.
- «Хм… - произнес про себя Зимран. – Похоже, что он еще «живой»…»
  Взгляд профессора лениво переполз на Гулю, которая что-то рассказывала, интенсивно и широко жестикулируя. Лицо его тут же приняло выражение «Ах, какая милашка!». Спуская свой взгляд с лица на пышную грудь, выражение лица поменялось на взгляд алкоголика, стесняющегося прилюдно посмотреть на раскупоренную бутылку водки, стоящую у него под носом и сильно волнующую «жертву» своим запахом, раздающимся из горлышка. Оставалось только догадываться, что рисовал в своём воображении  профессор, глядя на грудь Гули, волнующе колеблющуюся при движении её рук, когда на его морщинистом лице появлялась мечтательная улыбка и брови раздвигались как Питерские мосты. Зимран пытался упорно подавить смех, когда Гуля, в процессе нравоучений, резко поднимала  руки и скрещивала  их за своей головой. В это время глаза профессора резко расширялись, его подбородок двигался вперед, а шея тянулась увидеть всё остальное, что было на диване, скрываемое уровнем стола.
  В это время в комнату вошла супруга с большой тарелкой ароматного плова и положила её на центр стола. Нарезанные куски мяса на вершине принесённого блюда, разложенные высокой горкой, прямо просились на съедение. Профессор, однако, не обращая внимания на прелесть и аромат принесённого блюда, нехотя, перевел взгляд с Гули на супругу и долго сопровождал её взглядом, когда она удалялась из комнаты за недостающими ложками.
Зимран привстал, взял со стола бутылку вина и разлил по фужерам женщинам. Старшая сестра, отказавшись от вина, обозначила свое предпочтение, указав взглядом на бутылку водки. Зимран разлил в рюмки водку ей и профессору. Тёща от выпивки отказалась. Дождавшись именинницу, теща произнесла первый тост, держа фужер с вишневым соком, и все принялись за плов. Второй тост был произнесён профессором. Произнеся стандартные фразы, он, громко произнёс, что за настоящих женщин пьют стоя, встал и выпил.  Супруга шурина, проглотив очередную ложку плова, повернувшись к Гуле спросила:
- А вы по ладони читать умеете?
-Ну…, совсем немного, - ответила Гуля со смущённым выражением лица Нефертити.
- Прошу вас, посмотрите на мою!- взмолилась жена шурина.
- Ну, хорошо! Давайте!- ответила Гуля, сделав показательное одолжение, вытерев губы салфеткой, лежащей на столе. Взяв предложенную ладонь, она молча изучала линии. Жена шурина с волнением ждала результата исследования, глядя на серьёзное изучающее лицо Гули, как на идола. Профессор с интересом продолжал рассматривать в Гуле то, что ему хотелось.  Его движения за столом наталкивали Зимрана на похабные мысли, отчего ему становилось ещё веселее.  Тёща, уперев подбородок в ладонь  руки, с интересом наблюдала сцену  предсказаний. Старшая сестра и сама супруга тоже смотрели на изучаемую ладонь «пациентки» таким взглядом, что казалось, из этой ладони что-то должно вырасти прямо на глазах. Наконец, Гуля оторвала взгляд от ладони и, отпустив её, молча и пристально посмотрела на «пациентку», не меняя своего выражения лица, после чего произнесла:
- У вас всё будет хорошо!
-Уффф! – выдавила из себя жена шурина. – Я так была взволнована! Мне показалось, что моя ладонь нагрелась от вашего взгляда…
Лицо Гули, после этих слов, засияло светом огромной значимости,  а грудь, к радости профессора, стала более подвижной от частого дыхания, которое должно было, видимо, свидетельствовать об огромной потраченной энергии Гули.
-Давайте я вам налью…, -произнес профессор, потянувшись за бутылкой вина, стоявшей ближе к Зимрану. Зимран передал бутылку, привставшему и потянувшемуся к вину, профессору. Гуля торжествовала. Над её головой, по её мнению, засиял очередной нимб, и день рождения должен был перерасти в водопад хвалебных речей в адрес Гули, которая нуждалась в этом, как тело, давно не чувствовавшее ласки. Когда водопад восхищения иссяк, Гуля, видно, неудовлетворённая этим, обратилась к Зимрану:
- Зимран! Не хочу вас обидеть, но вот эта картина за моей спиной, её надо срочно убрать!
Все гости уставились на «Странника», висящего над головой Гули. Жена шурина согласно закивала. Профессор приподняв одну бровь, своей мимикой выражал мысль: «Ну…, не знаю…». Старшая сестра смотрела на «Странника» как на источник зловонности. Тёща же, не отрывала взгляда от Гули. Зимран так и не понял, что выражал её взгляд. «Может, просто, она плохо слышит?» - подумал он.
Супруга удивлённо переводила взгляд со «Странника» на Гулю и далее на Зимрана. Соседка же, с интересом наблюдала за происходящим, скользящим взглядом окидывая всех присутствующих гостей.
-Да? Почему? – нарисовав  удивление на лице, спросил Зимран.
- Вы понимаете…, - начала медленно Гуля, - энергетика, которая исходит от этой чёрной фигуры, в центре картины, она… очень отрицательна! Я сижу здесь, и спиной ощущаю это. Я чувствую холод.  И вообще…, на северной части комнаты должно висеть что-то радужное, с преобладанием красного цвета.  При слове «спина», профессор попытался  рассмотреть ее спину, всё также подергиваясь. Что уж он делал там, под столом, Зимран не знал, но его чуть не сорвало на хохот, когда он заметил, как один глаз с очень высоко задранной бровью профессора пытался разглядеть спину Гули, а другой, никак не мог попрощаться с  грудью. При этом «мосты» его бровей то сходились, то расходились, как заклинившие в управлении раздвижные двери.
  С другой стороны, Зимрана затошнило от всего этого дешёвого спектакля, невольным участником и зрителем которого он оказался. Ему казалось, что Гуля считала всех, включая его, полными идиотами, наслаждаясь своей игрой, хотя и было понятно, что Гуля поймала кураж. Первым желанием Зимрана было грубо кольнуть Гулю, но от отвращения ко всему происходящему, у него в голове никак не складывались слова в несложное предложение, которое понятно выразило бы его мысль присутствующим. Переборов свои эмоции, Зимран произнес:
- Дорогая Гуля! А ведь на картине, главной фигурой являетесь и вы.
Гуля, повернув голову назад, ещё раз взглянула на «Странника» и недоуменно, вопросительно, приподняв свою левую бровь, вернула взгляд на Зимрана.
- Вы, Гуля, тоже являетесь «странником» в этой жизни.  И «странник» в  этой  картине, предлагает вам остановиться, постоять и подумать, правильно ли вы жили,  мыслили, живёте и как будете жить дальше, если у вас ещё есть время. 
 Гуля приоткрыла рот, сделав вдох, видимо, желая что-то произнести в ответ.
-И, второе… - продолжил Зимран, зная слабое место Гули. – На стене, за вашей спиной, которой вы что-то чувствуете, висит четыреста тысяч долларов, от которых, ну никак, вам не может быть холодно!
Названная наугад, Зимраном, стоимость картины,  была похожа на вспышку ядерного взрыва.
Все присутствующие, сидевшие в разных позах и с разными выражениями лица, пока говорил Зимран, застыли, как на фотографии, в оцепенении.
Эффектом ударной волны, было следующее мгновение, когда, судя по всему, ко всем пришло осознание того, что на стене висит не кусок простого холста в реечной деревянной рамке, служащей затычкой стенного отверстия.
    Свидетельством тому было то, что у Гули выпали глаза. Она резко побледнела. Казалось, что ей в затылок уперся ствол охотничьего ружья.  Соседка аж привстала за столом, чтобы получше рассмотреть «Странника» на стене. Профессор, приподняв в удивлении, теперь уже, правую бровь, оторвал, наконец, взгляд от Гули и медленно перевел его на картину. Старшая сестра, посмотрев на картину, перевела взгляд на Зимрана и рассматривала четыре дырки в его лбу от ее вилки, которую она мысленно вонзила  ему в порыве зависти. Супруга сидела с застывшей неуверенной улыбкой, поглядывая на Зимрана, желая понять, было ли это сказано серьезно.  Тёща даже не шевельнулась. Судя по всему, она, все же, плохо слышала.
  Супруга шурина, не обращая внимания на картину, неотрывно смотрела на выпавшие глаза Гули с открытым ртом.
Удовлетворённый результатом, Зимран попросил прощения и вышел покурить на кухню.
Из кухни Зимрану были слышны приглушенные голоса оставшихся в зале гостей. Единственное, что отчетливо было слышно Зимрану, так это голос Гули, которая, видимо обращаясь к его супруге, произнесла: - «…. Ну…, хотя бы перевесить на другую стену».
  Вспоминая эту историю, Зимран подумал:
  -«Виноваты ли эти люди, присутствующие на дне рождения, что они такие, какими видятся мне? Могу ли я по этому примеру распределить, кто хорош, а кто нет? Может все это только мне кажется? Может у них есть сильные стороны души, которые они не показывают только потому, что в этом нет необходимости? Виновата ли Гуля в том, что она тщеславна, эгоистична и, в целом, является рабыней вещей и славы? Она лишь яблоко, упавшее подле той яблони, на которой появилась на свет. Сам-то ты кто?»
-« Ну…, во всяком случае, не как они, и такое окружение я бы не хотел иметь» - ответил себе на свой же вопрос Зимран, вернувшись домой. Заварив себе кофе,  он уселся в мягкое кресло и закурил.
- Боже! Как я люблю тебя, мой дом! – произнес он вслух.


Глава 3

Следующим вечером, умиротворение Зимрана прервал звонок его телефона.  Это был Кадим.
- Привет, мой дорогой друг! – весело произнес Кадим. – Ты еще не спишь? У тебя есть, что – либо пожрать? – не давая вставить и пол слова, спросил он.
  - Да, конечно! Приезжай! – ответил Зимран.
- Что принести? – спросил Кадим.
- У меня есть коньяк… - вспоминая содержимое своего бара, промолвил Зимран.
- Нет… Не хочу коньяк…Ты точно не спишь? – не унимался Кадим. – Я возьму пива. Ну…, до скорой встречи!
  Встретив Кадима, который принес с собой две литровые алюминиевые банки пива и, какую-то, стеклянную пузатую  бутыль из под фруктового сока, которая была наполовину заполнена прозрачной жидкостью, друзья сели на кухне. Зимран поставил на стол, приготовленные им днем, фаршированные перцы, тарелку салата, из мелко нарезанных помидоров, огурцов и репчатого лука, свежие лепешки и разлил в бокалы, принесенное Кадимом, пиво.
- Что это за бутыль ты принес с собой? – спросил Зимран.
- Это… в общем… это- шмурдяк, - ответил Кадим с выражением, которое подчеркивало о незначительности этого продукта.
- Шмурдяк? – переспросил Зимран. – Это… мажут  или пьют?
- Да не обращай внимания! – ответил Кадим. – Если пиво не продерет…, перейду на шмурдяк… - улыбнувшись продолжил он.
  Рассказав Кадиму о «дне рождения», в процессе которого тот закатывался громким смехом, Зимран предложил тост:
- Давай выпьем за мою свободу, благодаря которой я по-настоящему стал ощущать вкус жизни…
- …и приобрел свой дар!-смеясь добавил Кадим.
- Иди ты к черту! –улыбнувшись произнес Зимран.
- «Свобода… говоришь…?» - подражая герою известного  фильма, произнес Кадим.
- Кстати…, я не помню, рассказывал тебе или нет, - начал Зимран, - но совсем недавно судьба мне еще раз подчеркнула достоинство моего физического одиночества.
- Дааа? – протяжно переспросил Кадим, с удовольствием уплетая перцы. – Ну…, ну…
- Случилось это две недели назад, - приступил к рассказу Зимран. - На работе, шеф попросил меня задержаться  после работы и помочь ему с освещением в его квартире, которое погасло утром, в связи с замыканием «где-то в районе потолка». Я согласился. Таким образом, после работы, мы направились к нему домой.
  Квартира на третьем этаже, с тяжелой входной металлической дверью, была обставлена очень неуютно. Громоздкая, безвкусная  мебель, включая диваны и кресла, совершенно не соответствовали жилым площадям этой квартиры. Войдя в квартиру, следом  за шефом,  я почувствовал, что дома есть еще кто-то. Нам на встречу вышла его супруга – выше среднего роста  женщина, шестидесяти пяти – шестидесяти восьми лет, худая с небольшими глазами и очень злобным взглядом.  Не обращая внимания на своего мужа, она холодно поздоровалась со мной и прошла мимо нас в другую комнату. Я понял, что то напряжение атмосферы, которое  почувствовал в доме, действительно присутствовало. Обиженная чем-то жена, не разговаривала с мужем. Шеф, т.е.- муж, упорно ходил по квартире и пытался вызвать к себе жалость стенаниями вслух о том, что ему очень плохо, что болит сердце и вообще он умрет.
После этих слов, Кадим, с полным ртом, расхохотался. Он залпом выпил очередной бокал пива, отложил вилку и уселся поудобнее.
-И… - предлагая продолжить рассказ, произнес он.
- Но…, - продолжил Зимран, - жена была непреклонна и, передвигалась по квартире, как бетонное изваяние, с выражением лица снежной королевы, которой на суд привели любовницу ее мужа, не обращала внимания на все раздающиеся, в полголоса, стоны. Я, наблюдал всю эту сцену, стоя на табуретке и копаясь в проводах потолочного проема.
Чувствовалось, что сейчас должна взорваться мина. Если бы не короткое замыкание освещения, которым я занимался, то я бы подумал, что шеф хотел что-то взять из дома и, во избежание быть разорванным, связанным, сломанным, кастрированным, ошпаренным кипятком, размазанным по стене, утопленным по кускам в унитазе с давно не спущенной сточной водой, взял меня с собой.
Кадим держался за живот и от смеха у него потекли слезы.
- Кульминацией момента было то,- продолжал Зимран, - что шеф, который был немного ниже ростом своей супруги, неуклюже, переваливаясь со стороны в сторону, с круглым животом, бормоча себе под нос жалобы на слабое здоровье и боли в сердце, якобы в поисках пузырька «корвалола», проходил по прихожей, где встретился лицом к лицу со своей «королевой».
В центре, на табурете, стоял я, с поднятыми к потолку руками, подпирая, висящий на проводах, светильник. В промежутке между мной и стеной, встретившиеся супруги, немного постояв в нерешительности, пару секунд, двинулись навстречу друг другу одновременно…
 Когда шеф отлетел и уперся мне в ногу, мне показалось, что он что-то бормоча, заскулил, а «королева», прошла дальше, как ледокол.
Кадима не было… Он был под столом…
 Когда Кадим успокоился, Зимран продолжил:
- В общем…, закончив свою работу, я спустился с табурета. Переставив его к стене, я громко произнес:- «Шеф! Все! Я закончил!». Из другой комнаты мгновенно раздался голос шефа: «Подожди, Зимран, я с тобой…, мне в офис обратно надо!». Понимая, что я ему совсем не нужен, я крикнул, что «покурю и подожду за дверью, в подъезде», вышел на улицу и, прыгнув в свою машину, резво помчался к себе домой, чтобы с головой окунуться в мой уют, мое спокойствие и мою свободу!
- Мдааа…, - протяжно произнес Кадим, все еще улыбаясь. –Слушай! У нас что…, закончилось пиво?
- К сожалению, да… - неуверенно ответил Зимран, потряхивая  двумя пустыми банками из под пива.
-Вооот!- приподняв многозначительно указательный палец, произнес Кадим. – Настало время шмурдяка! Тащи его сюда!
Зимран принес бутыль, принесенный Кадимом и поставил его на стол.
- Давно я так не смеялся, - сказал Кадим, разливая шмурдяк.
- Да…, но… одиночество… - произнес Кадим. – Странно все это…
- Что странно? – недоуменно спросил Зимран.
- Все… Человеческое одиночество…  Семья… Что ни возьми… во всем есть свои плюсы и, равные плюсам, минусы… Да… Ты то знаешь, что все мы, создав свои семьи, в итоге, не получили того, о чем мечтали. Хм…, даже не могу сформулировать мысль… Как только подхожу к главному моменту, так все перемешивается в голове и нужных слов не нахожу…
- Давай выпьем! – подняв бокал, предложил Кадим. – У тебя есть там вино?
-Четверть бутылки, - ответил Зимран.
- Слушай, я знаю, что ты не пьешь, но, сегодня не надо меня никуда отвозить и, поэтому, выпей немного со мной, хотя бы вина.
- Хорошо, - согласился Зимран и принеся бутылку, налил себе в бокал вина.
- Давай выпьем за нас с тобой! У меня часто складывается впечатление, что в этом мире…,- делая длинные паузы, продолжал Кадим, - в этой жизни…, мы…, вращаясь среди других людей и коллег…, «наедаемся» всякой мерзостью и, только встретившись, начинаем очищаться от накопленной грязи извне.  Я встречаюсь чаще со своими коллегами, чем с тобой. Каждый божий день. И, порой, мне кажется, все они со мной ведут себя так, что будто все они непризнанные гении. Все это демонстрируется неприкрыто, понимаешь? У людей цель - удовлетворить свое тщеславие, честолюбие, принижая остальных. Ты прав! Этим недоразвитым миром правит эгоизм! Давай выпьем за нас, так как, пообщавшись, мы понимаем, что то эгоистическое окружение, в которое мы вынужденно окунаемся ежедневно, - это не весь мир. Нам есть с чем всю эту хрень сравнивать.
Чокнувшись бокалами, друзья выпили.
- Что у тебя на душе? – выдержав паузу, спросил Зимран. – Что тебя беспокоит?
- Не знаю… Что-то происходит. Что-то… Но, мне это не нравится. Меня все вокруг раздражает. Я не могу на все это повлиять… Это возраст? Старость? Это… творческий застой? Ты знаешь…, за последнее время, я не создал, не написал ничего стоящего…, достойного малейшего внимания. Это происходит тогда, когда ты сдаешься, когда, как щепка, плывешь по течению, когда ты уже не видишь цвета и красоты, когда твои чувства и волнения не заставляют тебя сделать решительный шаг.  Надо что-то менять… Менять, не смотря на возраст.
 Зимран слушал своего друга, не перебивая. Он прекрасно понимал, что всю накопленную душевную боль, Кадим мог вылить только ему. Он очень ценил это дружеское доверие и поэтому молча слушал его.
 -  Вот ты…, - продолжал Кадим, -ты, не слушая других, решил для себя, что будешь жить для детей. Несмотря на семейную дисгармонию со своей «половиной», ты взял и решил… Поэтому ты упорно шел к своей цели, нисколько не сомневаясь  в правоте избранного пути Ты считал, что твои дети невиновны в том, что так сложились твои отношения с твоей супругой и оставить эту семью было бы, с твоей стороны, эгоистичным и несправедливым. Ты вырастил их до совершеннолетия и принимал самое тесное участие в их воспитании, находясь рядом с ними. Понимал ли ты, что жизнь твоя всего одна? Я думаю… понимал.
Я слушал тебя, когда тебе было тяжело и сочувствовал тебе, при этом думал, что у меня в семье все течет ровно и правильно. Я так думал… Я так думал, доверив воспитание детей супруге. Ты оценил свою ситуацию и понял, что оставив детей с ней, ты бы обрек их на то, что они бы впитали в своем воспитании ее «ценности», ценности, которые ты считал  низостью и духовной бедностью. Ты оградил их, насколько мог, от этих псевдоценностей и впитал им те, которые ты считал истинными. Потому, что был рядом. Получилось это у тебя, или нет - это вопрос другой. Это вопрос времени, которое все покажет.
Я зарабатывал на семью как мог. Писал по заказу портреты каких-то умерших людей, писал картинки, которые не доставляли мне никакого удовольствия, но, надо было зарабатывать, зарабатывать на семью не вылезая из своей мастерской.
Спроси меня, счастлив-ли я в своей семье? Спроси меня, доволен-ли я воспитанием своих детей?
Вот и все… А…, жизнь одна. Всего одна попытка. И…, мне давно уже не тридцать лет.
Настала длинная пауза, в течении которой, Кадим закурил. Зимран же, молча, слушал его, не перебивая, и внимательно наблюдал за его жестикуляцией.
 - Одиночество? Хм…Один-о-чество - продолжая, раздельно произнес Кадим. – Ожидая своей немощности, терпеть все только потому, что уже жаль самого себя? Ожидая, что тебе подадут стакан воды, терпеть дальше? В этом страх одиночества? Возраст… Страх все поменять… Страх принять решение. Есть чье- то высказывание, что «выбирая между одиночеством и женитьбой, только страх остаться в немощном одиночестве, нас толкает на решение жениться». Страх остаться без стакана воды… Кстати, о «стакане воды»…-  мгновенно повеселев, не останавливаясь, продолжил Кадим.
-Было три друга. - Один из них развелся. Через некоторое время, двое женатых друзей стали убеждать разведенного в том, что нужно непременно жениться. Использовались разные аргументы и примеры для убеждения. В конце концов, основным аргументом было то, что «в немощном состоянии будет рядом та, которая подаст стакан воды». Разведенный согласился и, отказавшись от своей приобретенной свободы, женился.
 Через десять лет, вновь женившийся, неизлечимо заболел. Лежа на  смертном одре, он призвал своих друзей и попросил супругу удалиться.
 Двое друзей сели у изголовья умирающего. Больной взял их за руки и тихо произнес:
-«Друзья мои! Мы прожили вместе всю жизнь. Мы всегда верили друг другу и никогда не сомневались в добрых помыслах по отношению к друг другу. Сейчас…, первым уходя из нас, этим весенним днем, когда только распускается листва на ветвях оживающих деревьев, когда солнце ласково, как никогда, ласкает плоть, когда поют птицы…, воспевая любовь, как основную жизнетворную силу в природе, я хочу, чтобы…»
  Переведя дыхание после короткой паузы и переходя на крик продолжил:
-… чтобы вас обоих… «имел» плешивый сумасшедший ишак, ибо я умираю, а пить мне совсем не хочется!»
  Зимран долго корчился от смеха, лежа на полу, никак не справляясь со своим дыханием.  Когда он встал на колени и его голова, с мокрыми от слез глазами, приподнялось над столом, Кадим произнес:
-Давай выпьем за свободу и нас! Ибо ты прав! Да здравствует свобода!
- С удовольствием! -ответил Зимран, успокаиваясь,  - хотя, меня уже немного повело.
- Это от одного бокала вина?- засмеялся Кадим.
Они чокнулись и выпили.
- Ты знаешь…, - начал Зимран, прикуривая сигарету, - я действительно думаю, что между физическим одиночеством и духовным есть большая разница. Я знаю людей, которые, имея семью и родственников, – одиноки. Одни – потому, что не находят взаимопонимания и взаимной заботы в своем родственном кругу, в семье. Другие - из-за своего неуправляемого эгоизма, когда в силу жажды своего «Я», не удается найти людей, которых можно было бы под себя «подогнуть». Такие - одиноки всегда, ибо те, которых они под себя подгибают, будучи управляемыми, находят себе других, более выгодных хозяев. Даже, могу привести не один пример того, что у физически неодиноких людей, просто не по возрасту, «едет крыша» от духовного одиночества. С «физикой» все понятно: тебе подадут тот пресловутый «стакан воды» от чистого сердца или нет, это не важно. Кстати: вопрос кто кого переживет из этой пары – это еще большой вопрос.
С духовным… сложнее… Нет друзей? Ты – одинок! Вот этим все сказано. Дело в том, что воспитывая своих детей, я считаю, что надо стремиться к дружбе.  Это- полное доверие и уверенность, что ваши ценности одни и те же. Это…, когда тебя полностью понимают.  Понимают …, понимаешь?  Когда тебе не создают сложностей и неудобств в угоду своего настроения или неопределенных желаний.  Вот тогда и можно рассчитывать на искренние общения. Было бы идеально, если бы и с супругой удалось стать истинными друзьями.  Это то, к чему я все время стремился. Но…, увы! Увы…, мы – овощи разных огородов и наши понятия, начиная от истинных ценностей до порядочности, которые даются воспитанием в этих «огородах» все же разные. В соответствии с этим, является закономерным то, что и круги наших общений кардинально отличаются. Отсюда столкновения интересов и отсутствие мира в семье. Я так думаю… Возможно, я и ошибаюсь, хотя, противопоставить этому убеждению что-либо довольно сложно.
Сейчас, живя в физическом одиночестве, я не чувствую, что  духовно одинок. Порой приходится выключать телефон, чтобы остаться совершенно в одиночестве. Надолго-ли это? Не знаю…
Странно, но люди боятся физического одиночества, как неоднократно я слышал, из-за боязни умереть и быть не найденными в течении длительного времени. Ты понимаешь, их беспокоит, что их тело будет лежать одиноко где-то, когда их уже нет!  Для них это важно. Для лампочки, которая когда-либо сгорит, важно, что с ней будет дальше.
- Вот и я о том же…, - после наступившей паузы, произнес Кадим.-  Разумом я это понимаю. Но…, упаси Бог, остаться немощным и нуждаться в ком-либо или чем-либо.
- Вот за то, чтобы наши дети и наши внуки, которые есть и, дай Бог, появятся еще, были счастливы и…, чтобы  нам, до самой смерти, которая придет за нами в нужное время не костлявой и не с ржавой косой, а красавицей с длинными ногами и в короткой юбке, не нуждаться ни в чьей помощи, даже в помощи своих детей. Вот за это давай выпьем! – предложил Зимран.
Друзья залпом выпили содержимое своих бокалов.
- Что же касается твоего творчества, - продолжал Зимран, - то, что ты сказал про «зарабатывание» для семьи, рутина повседневного общения с коллегами и т.п., это, как раз, те условия, по-моему, что приводит к застою творчества. Ты знаешь…, я совершенно далекий от тонкостей изобразительного искусства, могу смотреть на картины гениев этого искусства, и восхищаться те только образами, изображенными на портретах, представляя как выглядели люди в тех веках, но и, самое главное, мастерством этих художников, писавших свои картины при разных освещениях, условиях жизни и достатка. Я, надеюсь, ты меня понимаешь…
Кадим, слушая Зимрана, согласно кивал в ответ.
- Но, - продолжал Зимран, - того, чтобы «торкнуло» меня и заставило переживать, такого я там не ощущаю. Еще раз подчеркиваю, что в этом я мало разбираюсь. Но, вот,  как его…, ну…, лицо без бровей…
- Задница что ли?- спросил Кадим, и оба громко расхохотались.
- Эта… картина… «Крик», по-моему…
- Ах, Мунк? Эдвард Мунк! - воскликнул Кадим.
-Да! Да! – ответил Зимран. – Вот его «Крик», он меня волнует. Он близок к моему пониманию. Я знаю на вкус это отчаяние. Так вот, все, что ты сейчас говорил мне, я думаю, было бы здорово, если бы ты изобразил все свои чувства, свои размышления.
- Ну да…, - задумчиво улыбаясь, ответил Кадим. – Уж эту абстракцию точно никто не поймет!               


Глава 4

Некоторое время друзья не виделись. Так бывало часто. Кадим подрабатывал в государственной художественной академии преподавателем,  что позволяло ему как-то оставаться на финансовом плаву и частично быть независимым от продажи своих картин. Особенно он был занят, когда необходимо было готовить разные проекты для празднования знаменательных дней в городе. Зимран знал об этом и старался не мешать ему.
  В этот период времени, в городе все чаще муссировались слухи о загадочных, необъяснимых происшествиях. Начали поговаривать даже о какой-то болезни, уносящей в мир иной, совершенно здоровых людей.
 В печати это явление, первое время,  особо не публиковалось, но в соцсетях дебаты были очень частыми и горячими. Писали о том, что в город прибыла даже какая-то, очень уважаемая, международная комиссия, призванная разобраться с этим неизученным феноменом, происходящим именно в этом городе.
  В соцсетях люди горячо  одобряли и делились удивительными историями, рождая слух о появлении неизбежного и незамедлительного наказания за проявление публичной грубости.
Обсуждался очень горячо случай в городском парке, где несколько молодых парней прилюдно приставали к двум девчонкам, с крашенными в зеленый цвет волосами, которые, отбиваясь от них, побежали прочь. Вслед им полетела нецензурная брань и  камень, кинутый одним из парней.
 Матерящийся парень, кинувший камень, в следующую секунду, упал бездыханно на землю, а остальные повалились за ним в неестественных конвульсиях, молча дергая ногами и вытянув руки вперед.
 Версии, по этому случаю были разные, начиная от газового баллончика, использованного в свою защиту, убежавшими девчонками, до окончательного признака прихода в мир Мессии.  Одни предполагали, что это «невидимые дротики», другие «умники», утверждали, что это всплеск адреналина, влияющий на мозг, третьи называли это «чудом», четвертые утверждали о существовании, каких-то, «оптических снайперов». Дошло до того, что члены семей «пострадавших» собирали митинги, с требованием к властям, разобраться - за что пострадали их «невинные» родственники.
Зимран, не читал всех новостей, связанных с этими происшествиями. Слушая молву, с трудом пытался вспомнить, о своей причастности к этим событиям. Некоторые, из них, были ему знакомы, о некоторых он, как ни силился, вспомнить не мог. Таким образом, для него тоже оставалась неопределенным его причастность ко всему происходящему и будоражащему общество горожан.
  При появлении свежих новостей о происшествиях, так называемого - «возмездия», Зимран стал подумывать о том, что «дар» был ниспослан не только ему, так как немало событий были зафиксированы в тех частях города, где Зимран, в момент происшествий, в этих районах не присутствовал, что еще больше озадачивало его. Правда, большинством комментаторов в соцсетях, была замечена закономерность того, что «жертвы» этих загадочных происшествий были виновны, по их мнению, в той или иной ситуации. Приводились примеры с проявлением хамства, насилия и обмана, инициаторы которых поплатились соответствующим образом.
  Среди людей поселился страх и неуверенность в связи с невидимой жестокой справедливостью, так как механизма его действия никто не знал, а благодаря родственникам пострадавших, которые  твердили о невиновности своих «жертв», эта неуверенность усиливалась. 
 И вообще, появилось ощущение, что его величество «Закон» стеснительно подвинулся, уступив место сиюминутному невидимому наказанию.
  Страх перед наказанием овладел городом так, что, по докладам правоохранительных органов, преступность, такого рода, в городе снизилась до минимума.
  Через некоторое время, после довольно продолжительного периода отсутствия общения, Зимрану позвонил Кадим и, как обычно, спросил:
- «Ты дома?»
- Да, - улыбаясь, ответил Зимран, предугадывая дальнейшее развитие события.
-«Тогда вы идете к нам!» – подражая известной рекламе, воскликнул Кадим. – У меня есть жареное мясо с картошкой. Прилетай ко мне в мастерскую, пока не остыло!
Зимран приехал к Кадиму в его художественную мастерскую. Зимрану нравилось бывать в мастерской своего друга, где царила особая атмосфера. Висящие на стене картины, неописуемый запах дерева и сырого полотна создавали особый уют. Глядя на картины, Зимран легко ощущал  состояние своего друга в тот момент, когда они создавались. 
Кадим установил широкую сковороду, с картошкой и мясом, на центр журнального столика и разделил лепешку.
Кадим, разжевывая мясо, вдруг спросил:
- Ты …, вообще, читаешь местную прессу, или смотришь местное телевидение?
-Ты же знаешь, что нет, - ожидая продолжения, ответил Зимран.
-Вооот!- приподняв вилку, произнес Кадим. – Так вот…, черте что происходит вокруг, а ты и не знаешь!
- Да что же происходит? – спросил Зимран.
- А происходит вот что… В городе появилась какая-то инфекция или еще что-то в этом роде. Короче: люди умирают табунами. Медицина разводит руками в своей беспомощности. Неужели не слышал? – испытывающе, глядя в глаза Зимрану исподлобья, спросил Кадим.
- Что-то  слышал… подобное… На работе коллеги говорили - как-то неуверенно ответил Зимран, сильно побледнев.
  Кадим воткнул в рот еще один кусок жаренного мяса, вытер губы  салфеткой, не переставая жевать, а потом спросил:
- Это ты?
  Зимран встал из-за стола, молча подошел к электрической плитке и включил конфорку  под джезвой, в которой, в ожидании приготовления, был насыпан молотый кофе с кардамоном, недавно принесенный им в мастерскую Кадима,  и, заранее, залит водой.
- Не знаю…, - задумчиво произнес Зимран. – Я не уверен. Не знаю… Может это совпадение…
- Блин! Я так и знал! – произнес Кадим. – Но, ты же, вроде, говорил, что все у тебя прошло!
- Хм…, прошло… Ты будешь кофе?
- Нет, спасибо! Мне сейчас водка нужна и она у меня есть!  – вскинув указательный палец, воскликнул  Кадим.
  Кадим принес раскупоренную бутылку водки с маленькой рюмкой и поставил их на стол, перед собой.
Кадим налил себе и выпил залпом. Выдохнув, налил еще одну рюмку и тут же выпил еще.
  У Зимрана было ощущение, что его настигли на месте преступления. Первым его желанием было отмазаться от всего этого, просто сказав, что он об этом ничего не знает. При этой мысли, он почувствовал себя ребенком, который готов соврать как –угодно, чтобы избежать наказания. С другой стороны, рядом находился его друг, которому он доверял больше, чем самому себе, которому не давали покоя известия о загадочных смертях в пределах города, о коих он узнавал, как на работе, так и из соцсетей, постоянно задавая себе вопросы о своей причастности ко всему этому.
- Нет, Кадим, - начал Зимран, - я действительно не знаю… Дело в том, что в последнее время, мне не совсем удается управлять своими эмоциями. Но…, эмоции тоже на чем - то основываются? «Это мне нравится», и наоборот, «Это мне не нравится»…, наверное отталкивается от каких-то установленных в подсознании убеждений, правил, морали…что - ли…
   Сталкиваясь с разными людьми, за то время, что мы не виделись, со мной происходило что – то странное. В диалоге с собеседником, или, наблюдая за  определенной  ситуацией, определенным действием, у меня возникала в мозгу серия  вопросов: «Рассуждая так, или действуя так, что может этот человек (собеседник, участник действия) дать людям, обществу, своим детям, наконец? Что можно ожидать от него положительного, если просто желать, чтобы общество было таким, каким я его хочу видеть? Правильное, по-моему, общество, в котором я бы искренне хотел, чтобы жили близкие мне люди - мои дети, внуки и их потомки.
- Не понял… - произнес Кадим, вскинув брови.
- Применять ли дар к людям предсказуемым, в поведении которых откровенно просматривается непоколебимая убежденность в тех «ценностях», которые приведут их к проявлению той степени несправедливости, при которой применять карающий меч было бы правомерным и правильным?- попытался пояснить Зимран.
     -Другими словами,- воспользовавшись паузой, произнес Кадим, - если тебе не нравилось рассуждение собеседника, или ты видел поступки, по твоему мнению «недостойные порядочного человека», ты выносил приговор? Я правильно понимаю?
  - Приговоров я не выносил. Но…, вразнос меня уводило, когда меня раздражала неприкрытая ложь, двуличие, откровенный или завуалированный, по мнению собеседника, эгоизм, невоспитанность, жадность, короче говоря: все то, что я искренне презираю и ненавижу.
 Были-ли все эти смерти связаны со мной, я не знаю. Некоторые, обозначенные в прессе события мне известны. Некоторые нет… Я успокаиваю себя, что это не моих рук дело, так как, по иронии судьбы, у меня на работе целый рассадник всех духовных пороков, которые я перечислил. Однако, все живы и продолжают вести себя так, как им удобно, привычно, как они считают правильным.  Я слышал, что среди этих «загадочных смертей» есть и несовершеннолетние. Если да, то я точно здесь не при чем. Может.., действительно это инфекция? Не знаю.
  -Ты знаешь, - начал Кадим,- все, что ты только что сказал, особенно про несовершеннолетних, меня убедило в том, что это действительно не ты.  И…, странно, что я об этом не подумал. Хотя, пару твоих жертв, среди этих «загадочных», я думаю,  все же есть.
- Извини, что перебиваю тебя, Кадим, но, мне не нравится то, что в связи с твоими вопросами я чувствую себя как на суде.  Какие это «мои» жертвы, о которых ты так уверенно говоришь? – раздраженно спросил Зимран.
- Ну…,- немного неуверенно начал Кадим,- пару недель назад одного из твоих бывших коллег разбил паралич.
- Другими словами, - вновь, перебивая своего друга, произнес Зимран, - если «пришла сестра» к любому моему коллеге, виновен в этом я?
- Да нет же! – воскликнул Кадим. – Ты просто о нем мне рассказывал. В своем рассказе ты называл его «Изей». Ты неоднократно упоминал о нем, или сравнивал с ним некоторых других людей, когда мы с тобой говорили о том, как жадные и духовно голодные «плебеи» добиваются должностей, прогибаясь перед начальниками. Ты рассказывал, как он подставлял тебя, чтобы «пробить себе место у сапога начальника». Помнишь?
- Ах…, Изя…- задумчиво произнес Зимран. – Да, может ты и прав. Он на днях приходил к нам на работу, к директору. Кстати, после его прихода, я почувствовал холодок в отношении шефа ко мне. Этим людям совсем не чуждо оговорить кого-угодно. Может, потому, что они знают, что порядочный человек брезгует всем этим? Во всяком случае, встретившись взглядами, и особенно, увидев его ехидную полуулыбку подлеца, который только что сделал свое «любимое дело», в общем, меня унесло «в разгон». Хотя, если он жив, то это не я.
- Да? Ну вот!- воскликнул Кадим. - Но, меня интересует другое. На чем основываются твои рассуждения о человеке с которым ты в данный момент общаешься? Ты оцениваешь его в сравнении с собой? Не может быть, чтобы ты считал себя эталоном! Я знаю тебя!
- А разве ты считаешь себя эталоном, когда определяешь добро и зло? Разве ты эталон, когда разделяешь правду и ложь? Разве убийца, насильник, педофил, вор, мошенник, грабитель, бандит, хам, не уважающий других людей, разве это не есть плохо? Если «Да», то зная, что это плохо, разве, тем самым, ты вознес себя выше кого-либо? Разве этим ты сказал, что ты –эталон? Конечно нет! Потому что, и это очень интересно, тот же вор или насильник знает, что он поступает плохо. А, вот почему он так поступает - это вопрос другой и достаточно сложный.   Отвечая на твой вопрос, я хочу сказать: только опираясь на эти моменты, которые являются общими моральными оценками в нормальном, и подчеркиваю -  светском, обществе, я оцениваю собеседника. В общей схеме это смотрится так: «мне не нравится, когда человек поступает плохо», исходя из тех моральных устоев, которые я перечислил. Значит, отталкиваясь от этого, я делаю вывод- нравится ли мне собеседник или не нравится.
 Разве у тебя не так?
- У меня? - почесав затылок, начал Кадим, - Хм…, дело в том, что я могу исходить из других критериев. Например: «мне может не нравиться человек, потому что он не удовлетворяет потребности моего эгоизма».
  - Да нет же! – запротестовал Зимран. – Допустим, я общаюсь с женщиной, которая в основном доверяя мне, максимально со мной откровенна. Т.е. ее мышление и принцип жизни мне известен не понаслышке. Там есть все пороки. Она замужем, но так уж случилось, что материальную лямку этого быта своей семьи тянет лишь она. Она – мать. Являясь матерью, она познала и продолжает познавать земную  любовь к своим детям. Она познала ответственность за своих детей. Как мать – она задается вопросом, даже если этот вопрос неосознанный: «как воспитать своих детей?». Вот тут, очень интересный момент: а воспитывать своих детей она собирается как? По своему подобию? По своим понятиям справедливости, особенно, когда она считает, что таковой на свете нет? Она внушает им именно это? Именно то, что «справедливости в этом обществе нет?». Тогда, она внушает им, воспитывая их, что надо перешагивать через порядочность и другие моральные устои, во имя достижения своих целей? Значит, она, даже являясь заботливой и любящей матерью, делает из них будущих членов общества, для которых вся человеческая мораль - это «игры интеллигенции»? И как прикажешь к ней относиться?
- Не понимаю, что ты хочешь сказать?..- перебил пламенную речь Зимрана Кадим.
- Да… Что же я хочу этим сказать? - задумчиво произнес Зимран. - Ну…, если кратко и грубо, то насколько справедливо и правильно уничтожить матку или «царицу»  вида насекомого, которое, порождая себе подобных в большом количестве, мешает тебе, по твоему мнению, правильно и комфортно жить? 
- Ах, вот оно что! – воскликнул Кадим. – Ну, с точки зрения твоего комфорта, с точки зрения, что ты Человек, а какое-то насекомое, физически слабее тебя, в большом количестве насаждает тебе, ты конечно же имеешь право на их уничтожение. А, вот, с точки зрения Мамы –Природы, создавшей этих насекомых, ты, дружище, не прав! – подняв руку и улыбаясь, произнес Кадим. - Опять эгоизм?
- Похоже…, масштабы разные. Особенно, если мы говорим о клопах, которых ты травишь и выжигаешь во имя своего комфорта - улыбнулся в ответ Зимран. – Я думаю, что уничтожая этих насекомых в пределах своего жилища, своей территории комфорта, я не вмешиваюсь в баланс Природы и не уничтожаю весь его вид, живущий и размножающийся не досаждая мне.
- Нет…, - все также улыбаясь, продолжал Кадим, - ты все же очень рискуешь остаться в этом обществе в одиночестве, создавая мир по своему подобию, если тебе в голову придет мысль избавиться от «досаждающих насекомых, мешающих жить комфортно»!
- Послушав тебя, нельзя ничего предпринимать, если возникает напасть в виде эпидемии и массовой болезни, ссылаясь на то, что это воля Божья! Кстати: интересно, нарушится ли баланс Природы, если уничтожить на планете такой вид, как этот мерзкий кровососный комар, сосунами которых являются только самки?- смеясь произнес Зимран.
- Ого!- весело воскликнул Кадим. – Я представляю развитие этой мысли! Нет, баланс не изменится, если появится альтернатива. Ты только представь, как бы изменился мир, если бы мужская половина человечества нашла бы альтернативу деторождению. Сколько бы «кровососных самок» потеряло бы необходимость в существовании!
- А  сексуальные потребности отпали бы само собой? – показывая соответствующий жест, спросил Зимран.
- Ага! – переходя на хохот, ответил Кадим. – «Голубые», как раз, и пропагандируют эту альтернативу.
Кадим, потянулся за бутылкой водки, налил себе и, как-то растерянно, посмотрев на содержимое стола, спросил:
-А, где чеснок?
- Вот же! – подвигая тарелку с зеленью, сказал Зимран.
-О! Это действительно моя закуска! – довольно произнес Кадим.
-Ну…, - подняв рюмку, начал Кадим, - чтобы у нас с тобой все было хорошо и за наших детей, ибо, как кто-то сказал: «неудачи наших детей есть наше поражение, как отцов»! За нас! – и махом выпил содержимое.
Откусив кусочек  чеснока, Кадим потряс головой и , глядя на почти пустую бутылку водки, добавил:
-Что- то я немного забалдел от своего чеснока!
Друзья громко расхохотались.
Вопрос о причастности к «массовой эпидемии» Зимрана, так и остался вопросом.

Глава 5

  Наступила долгожданная суббота. Зимран порядочно уставал на работе и, поэтому, с нетерпением ждал этот день недели. Этот день, если к нему не приезжала Вадида,  он мог делать все, что ему заблагорассудится, осознавая и смакуя то, что и следующий день был в его полном распоряжении. Вадида приезжала к нему один раз в две недели, согласно с устной договоренностью с ее матерью.
  Проснувшись в одиннадцать часов, когда в открытое окно доносились крики детей, играющих во дворе дома, Зимран довольный от того, что ему удалось ,наконец, выспаться, все еще лежа на кровати, пытался сделать усилие над собой, чтобы вылезти из-под одеяла и приняться за генеральную уборку и стирку белья, давно скопившегося в стиральной машине.
 Приняв душ и побрившись, по привычке, Зимран вытащил из под ката (тапчана) пылесос и поставил под кран теплой воды ведро для мытья полов, добавив в него каплю посудомоечного средства. Этим раствором он обычно тщательно вымывал до блеска  серанитовые  плиты, на полу своей прихожки, столовой и балконе, который был переоборудован в жилую комнату, совмещенную с кухней. Особенно летом, прохаживаясь по квартире босиком, он испытывал особое наслаждение от прохлады, исходящей от чистых напольных плит.
  Выпив свою чашку кофе и выкурив сигарету, Зимран включил стиральную машину, достаточно громкую музыку на компьютере и принялся пылесосить свою квартиру.
 -«Почему не приехала Вадида? – думал Зимран , гоняя рукой  в разные стороны щетку пылесоса. –Хотя, она позвонила мне, извинилась, что не сможет приехать, сказав, что любит меня больше всех!»
  Зимран улыбнулся, вспоминая, произнесенные ею слова.
 Его отношения с матерью Вадиды - бывшей своей невесткой, складывались, скажем, терпимо. Не складывались они с ее текущим сожителем- «мужем», т.е с «отчимом» Вадиды. И связано это было вовсе не из-за того, что «муж» занял место его пропавшего сына, о судьбе которого, до сих пор, было ничего неизвестно, причина была  совсем в другом. Прежде всего, как был уверен Зимран,  у «мужа» было ущемленное самолюбие, когда, решив, что встреча Зимрана с ним вызовет ненужную напряженность, невестка, делая при этом большую ошибку,  просила «мужа» оставаться в зоне невидимости, при ее встрече с Зимраном, например в доме ее родителей, которые приходились сватьями Зимрану. Во вторых: беседуя с Вадидой, Зимран делая свои выводы о ситуации в ее нынешней семье, был неприятно удивлен, что в арсенале методов и принципов воспитания «мужа», основным методом был прессинг  и подавление личности ребенка. Как понял Зимран из множества рассказов Вадиды, ее «отчим» болезненно ревновал к нескрываемому авторитету, любви и уважению Вадиды к своему деду - Зимрану, как раз того, чего ему добиться, на протяжении многих лет, так и не удавалось. Как оказалось, применяя строгость и надавливая на психику Вадиды, он не раз требовал называть его «отцом», на что Вадида ответила, что «у нее есть один отец, и он обязательно вернется».
-«Странные люди! – подумал Зимран, продолжая пылесосить. –Вместо того, чтобы заботой, а не одолжением, любовью, а не деспотизмом, доверием, а не наоборот, добиться расположения ребенка, они, в силу своего эгоизма, своего приобретенного опыта воспитания, принимают решение действовать так, как они действуют. И что мне делать в этом случае, если условия, в которых находится моя внучка совершенно не соответствует тем, в которых она должна была бы воспитываться, как независимая  и свободная личность?»
После того, как невестка ушла из дома Зимрана, где они проживали с, еще здравствующей, матерью, Зимран понимал, что не имеет права вмешиваться во вновь созданную семью, в которой Зимрана не интересовал ни один из членов, кроме его  внучки. В то же время, он был искренне благодарен своей бывшей невестке, что она не стала менять фамилию Вадиды в угоду обстоятельств.
  Закончив с пылесосом, Зимран убрал его на место и взялся за протирку полов.
 Что касается «мужа» своей бывшей невестки, то пик неприязни к нему вырос после очередного случая.
 Вадида позвонила Зимрану и сказала, что давно неисправный замок входной двери в их квартиру, вновь не сработал, и ее, спеша на работу, оставили в незакрытой квартире, мать и «отчим».
  Вадида, сознавая, что дверь не заперта, услышав, как по подъезду носятся с криком подростки, сильно напугалась и решила позвонить деду.
Зиман, отпросился, на время, с работы, и кинулся на рынок, который располагался по дороге к ней домой, чтобы купить, хотя бы, дверную цепочку, наличие которой, по его мнению, психологически должна была бы избавить Вадиду от страха фактора незапертой двери. Не найдя качественную цепь, Зимран купил китайскую металлическую дверную цепочку.
-«Хотя бы на время, - подумал Зимран. –Может, появление этой цепочки подтолкнет «отчима» на замену замка?»
Примчавшись к внучке, Зимран установил дверную цепочку на дверь. Узнав о том, что у них давно уже не работает электрический кипятильник, и в следствие этого, Вадиде приходится кипятить воду в кастрюльке на плите, которая тоже работала кое-как,  Зимран, прикусывая губу от злости, не подавая вида, и  поддерживая разговор с внучкой, отремонтировал кипятильник.
  Как выяснилось позже, «отчим» негодовал от того, что без его ведома, в его доме, установили цепочку, которую он, в последствии, резким рывком вырвал, и исправили кипятильник.
  У Зимрана бурлила кровь и эмоции. Его сдерживал только разум. Он понимал, что в эту семью,  вмешиваться нельзя. Но, мысль о том, что его единственная внучка вынуждена жить с этим эгоистическим субъектом, играющим роль царя и «отчима», не давала ему покоя.
- «Если он, таким образом, нарывается на скандал, то надо принимать какие-то меры!» - произносил вслух себе Зимран, каждый раз возвращаясь к этой теме, добела сжимая кулаки. – Должен ли  жить дальше  на свете такой «фурункул»? Может ли, что- либо хорошее породить на свет такой «осколок несчастья», который рос и воспитывался в семье с совершенно чуждыми для нас  принципами и ценностями?».
  В эту минуту сердце начало уходить вразнос и Зимран, судорожно, пытался отвлечься от темы, чтобы не наломать дров, дав волю своим эмоциям.
Только, тут же, позвонив Вадиде и, услышав в ответ, что все хорошо, Зимран успокоился, что не причинил никому вреда.
-«Бог мой!-взмолился Зимран, немного успокоившись. – Убери этот дар! Избавь меня от всего этого, ибо, отдавшись власти эмоций, я натворю много бед!».
Закончив с уборкой, Зимран уселся в кресло и с удовольствием закурил.
Однако, мысли не давали ему покоя. Он, раз за разом, размышлял:
-«Какая же есть вероятность моего участия в «этой странной эпидемии загадочных смертей в городе? Возможно ли, что процесс приговора кары срабатывает теперь иначе, без разноса моего  сердца? Может ли быть так, что в настоящее время этот дар во мне настолько  эволюционировал, что при общении с человеком, и при возникновении любого негативного импульса, по отношению к нему, только на основании мгновенной эмоции, запускается смертельный приговор, о котором я даже не подозреваю?
Если это так…, то, вышедшая из-под контроля, смертельная машина продолжает жить в моем теле? »
-«Надо убедить себя, - продолжал он, -что причинно-следственная цепочка событий в прошлом и в будущем, является практически бесконечной. Значит, в идеале, невозможно определить истину  того, на что фактически способен каждый человек. Раз так, то возможно ли определить его вину?»
-  « Если этот дар от меня не отстает, то, необходимо было бы, хотя бы, принять для себя определенный свод правил приведения дара в исполнение, а не на основании импульсов моей сентиментальной чувственной натуры» - решил для себя Зимран.
Думая об этом, Зимран понимал, что гениальнее, чем заповеди Моисея, как правила праведных поступков человека в этой жизни,  придумать невозможно.
-«Моисей,- рассуждал Зимран, -мечтая о построении нового идеального справедливого общества, решил, что при неукоснительном выполнении определенных правил поведения в обществе, можно воплотить эту мечту в реальность. А, учитывая невежественность народа, бежавшего с ним  из Египта, он придумал бестелесного Бога, представившись его избранником - пророком, который за нарушение этих правил безжалостно карал, или, наоборот, поощрял за праведничество, в потусторонней жизни. Избрав, таким образом, страх, как орудие управления человеком, перед лицом двух неизвестностей, как Бог и потусторонний мир, с его распределением на Рай и Ад, к которым привыкнуть невозможно, Моисей обозначил свои десять правил- заповедей. И это срабатывало. Это срабатывало так, что он водил за собой по пустыням свой народ в течении сорока лет! В определенной мере, это срабатывало уже в течение 34-х веков. Как в иудаизме, так далее, в христианстве и исламе, страх перед неизвестностью срабатывает достаточно надежно, учитывая стремление человеческого естества к избавлению от, прежде всего, душевных, мук.
Исключив первые четыре заповеди и, прибавив к оставшимся, семь смертных грехов, можно установить кодекс принятия вердиктов на применение дара, -решил Зимран. -Так будет, хоть немного, упорядочено его действие. Хотя…, - улыбнувшись, подумал он, - с прелюбодействием можно было бы поспорить. Уж слишком сложный вопрос, в плане определения виновного. И…, к какой категории грехов, если это грехи, относить трусость или непорядочность?

Глава 6


Наступил понедельник. Последние несколько лет, Зимран испытывал неописуемое желание не ходить на работу, «благодаря» чему, его каждое утро превращалось в муку. В этот солнечный осенний день он отправился на работу пешком.
    Из числа руководителей компании, которые не стесняясь лгать в лицо, давать пустые обещания, решающие свои бытовые вопросы, при этом, показывая подчиненным свои пустые карманы, из таких руководителей был и директор, под началом которого работал и Зимран. Ему приходилось ежедневно приходить на работу, а зарплаты, за исключением некоторых «подачек»,  не было. Шагая на работу, Зимран на секунду представил, что если бы не было этой совершенно неоплачиваемой работы, то в какое бы счастье превращалось каждое утро.
Представляя свое счастье, Зимран пытался для себя упорядочить  его составляющие факторы, как: успехи дочери и внучки; возвращение сына; свобода; здоровье; радость; видеть только желаемые лица и достаточная пенсия, для жизни и заправки автомобиля.
Для достижения этих целей, особенно фактор «Видеть только желаемые лица», надо было бы перестать работать. Однако, до пенсии оставалось еще целых двенадцать месяцев.
В памяти, перебирая все эпизоды, когда руководитель жаловался на отсутствие денег на зарплату, а через сторонние каналы информации становилось ясно, что для многочисленных своих любовниц, которые в грубой форме требовали у него деньги, эти деньги он находил, Зимран все решительнее приближался к точки принятия решения бросить эту работу и заняться своим здоровьем, так как на этой неблагодарной работе, выполняя свою и дополнительную работу, не отрываясь от экрана монитора компьютера, он заметно посадил свое зрение и нервы.
На своем опыте он познал немало разноликих и разнохарактерных «начальничков», которых пришлось пережить и перетерпеть.
Так, в начале  2000-ых годов, властями страны, на «ярмарке должностей» стали  назначаться генеральные директоры национальной авиакомпании, с периодичностью их замены  в два года, в которой работал Зимран. Под лозунгом: «Важен администратор и управленец», властями назначались лица, имеющие любые образования, за исключением авиационного. Смешно и грустно было от того, что эти назначенцы, садясь в кресло руководителя отрасли, в ту же секунду, начинали мнить из себя богов, совершенно не владея технологией и производством отрасли, благодаря чему, часто становились посмешищем не только в стране, но и далеко за ее пределами, отголоски которых Зимран слышал даже работая за рубежом. Так, работая в Иране, в компании “Eram Air”, Зимрана спросили: «…. действительно ли у него на родине, генеральный директор национальной авиакомпании, будучи агрономом по образованию, пытался посадить вдоль, по обе стороны, взлетно-посадочной полосы международного аэропорта, тополя, вместо полос безопасности?», на что ему пришлось ответить утвердительно, ибо это было правдой. Благодаря таким «агрономам», по мнению которых самолеты летали «на солярке», тень сомнительности накладывалась на имидж специалистов из этого региона, что было вполне логичным.
Такая эпидемия непрофессионализма в руководящих структурах страны особенно активно стала распространяться после гражданской войны в 90-ых годах, после развала Союза и до настоящего времени.
«Что толку от моего дара, - думал, шагая пешком, Зимран,- если я не могу повлиять на процесс, способный повернуть все в нужное разумное русло, как мне кажется? В примере с «агрономом»(а он не один, их сотни), которого водрузили в кресло руководителя такие же высшие слои власти, руководствуясь не принципом «Кадры решают все!», а меркантильными интересами, в совокупности с голой выгодой, родственными связями, развитыми на среднем востоке и принципом землячества, что в свою очередь ярко свидетельствует о менталитете высшего руководства и созданного им аппарата власти, представляющего собой эгоистическую недоразвитость. Что толку? В духовно нищем обществе, где властвует сила и выгода, не остается уверенности даже в ближнем своем круге общения».
Такой горький опыт у Зимрана был. Тот, что называл его «лучшим другом», стремясь чаще проводить время вместе, советуясь по житейским вопросам, изливая боль своей души только ему, в одно мгновение, показал свою сущность в соответствующей ситуации.
Звали его Низом. Он был человеком, воспитанным в классической сельской среднеазиатской семье. Крепкий по телосложению и вспыльчивый по характеру, очень эгоистичный по натуре, он имел свою точку зрения на понятие справедливость и право. Ему импонировало то, что его окружение с особой осторожностью относилось к его вспыльчивости, не желая доводить взаимоотношения до соответствующей кульминации. Это его как-то, даже, раззадоривало и, в большинстве своем, руководило его действиями.
Зарабатывая за границей, полтора года, Зимран уже привык к устоявшемуся укладу, в конце месяца, получив зарплату, посылать деньги сыну, на которые тот  содержал свою молодую семью и бабушку – мать Зимрана.
  После раздавшегося звонка телефона, Зимран поднял трубку. На другом  конце раздался голос Низома:
-Привет дружище! – радостно и громко приветствовал он Зимрана. – Я хочу довести до тебя, что у нас аэропорт отделился от государственной авиакомпании, и меня назначили начальником инженерной службы в аэропорту, которую мы создаем. У меня есть к тебя предложение: вернуться домой, на родину, к семье, и занять место начальника отдела технического контроля инженерно-авиационной службы. Зарплату, как в Иране я, конечно же, не обещаю, однако на безбедную жизнь хватать будет, это я гарантирую.
  После этого звонка, в дилемме «возвращаться или продолжить работу здесь», Зимран решил быть ближе к своей внучке, сыну и дочери.
 Дав свое «добро» Низому, при очередном разговоре по телефону, Зимран, покинув Иран, прилетел домой.
 Прибыв на родину, он был назначен на обещанную должность, правда с зарплатой в шесть раз меньше той, что получал, работая в Иране.
«Зато я с моими родными, - успокаивал себя Зимран. – Прорвемся!»
  В государственной национальной авиакомпании, где он работал до Ирана, руководство всячески притесняло Зимрана, не разрешая летать в командировки, которые были единственным спасением в ситуации с мизерными зарплатами инженерно-технического  состава, роль которого была принижена по своей значимости в вопросе безопасности полетов, «благодаря» полной некомпетентности высокого руководства, назначенного решением правительства, из числа неспециалистов (агрономов и людей из сферы образования), из-за его активности в борьбе за пересмотр уровня заработной платы. Это обстоятельство, в целом, послужило решением уволиться и отправиться на заработки за границу.
  Несмотря на заверения Низома, Зимран, в течении пяти лет работы на новой должности, стал утопать в долгах, так как на его обеспечении была вся семья, включая старую мать.
-  «Возможно, желая как-то помочь мне, будучи студентом выпускного - шестого курса медицинского института,  Хусам принял решение ехать в Москву, где бесследно исчез через две недели, сказав мне, что собирается поступить в ординатуру, - подумал Зимран,  вспоминая то время. - На самом деле, возможно, у него, по уверению своих друзей, появились планы заработать там? Его очень мучила совесть, что имея свою семью, он оставался на попечении отца, о чем он не раз говорил».
В связи с этим, Зимран не раз, до боли в сердце, пожалел об ошибочном выборе возвращения на родину из Ирана.
 -«Правильно было бы доработать там, снабжая деньгами семью, до получения диплома сыном. Тогда бы, просто, всего этого не произошло!» – винил себя Зимран.
  Через некоторое время, в процессе производственного разбора у генерального директора аэропорта, человека достаточно тщеславного и честолюбивого, который был в приятельских отношениях с Низомом, произошел конфликт.
Одно из указаний генерального директора,  представителями инженерной службы, в лице Низома и Зимрана, было оспорено, как неправомерное, причем, поднимал этот вопрос Низом, как начальник службы.
    Не терпя пререканий, директор, публично, привстал из-за стола и, повысив голос, направляя взор не на Низома, который был начальником службы, а на Зимрана, воскликнул:
-« Слишком умного из себя мнишь?!»
На что Зимран, глядя в глаза, резко произнес:
-«Меня можно убеждать в чем - то, но орать на меня с выпученными рыбьими глазами, не надо!»
Через неделю, после этого случая, директор принял решение о сокращении должности Зимрана.
  Низом, пригласивший Зимрана вернуться из Ирана, чтобы не потерять свою должность, которое было достаточно «теплым местом», просто отстранился от этого вопроса, что Зимран воспринял, как самое настоящее предательство.
  Через полтора года, когда Зимран , уже работал в другой, частной авиационной авиакомпании, Низома, с которым Зимран старался больше не общаться, принудительно выдворили на пенсию.
  -«Какое отвратительное чувство - разочарование!- подумал Зимран. – Хорошо, что у меня, тогда, не было этого дара».
Чтобы выкорчевать из души этот жгучий привкус, который оставляет за собой чувство разочарования, Зимран простил, в душе, Низома и решил выключить его из круга своего общения, сказав себе: «Простить- не значит стать приятелем, простить – значит очиститься от злобы».
 Через два месяца, Низом позвонил Зимрану, как ни в чем не бывало,  и попросил о встрече. Зимран, искренне не желая идти на эту встречу, все же, согласился.
- Не пойму, - начал Низом, после рукопожатия, при встрече, - ты питаешь какую-то обиду на меня? Иначе как объяснить, что ты игнорируешь меня?
-Ты это серьезно? – спросил холодно Зимран. – Давай пройдемся, - предложил он.
Вдвоем, прогулочным шагом, они двинулись вниз по улице.
-Конечно! – искренне ответил Низом.
Зимран пристально посмотрел в глаза Низому и ему показалось, что Низом действительно не представляет причину этого, к нему, отношения.
- Вот это да! – начал Зимран. – Ты меня вызвал из Ирана?
-Ну да,- недоумевая ответил Низом.
- Ты знал, что я там зарабатывал достаточно для своей семьи, погасив все долги, что имел до этого?
-Ну да, - повторил Низом.
-Зная все это…, называя меня своим «другом», являясь, фактически, моим начальником в службе, где мы работали, что ты сделал, как друг и начальник, видя несправедливость которую проявили по отношению ко мне? Ничего!
Низом молчал. Брови его были приподняты, а лицо выражало удивление.
«Боже мой!- подумал Зимран, глядя на выражение его лица. – Он притворяется или его эгоизм и самолюбие настолько велики, что ни разу не дали возможности появления мысли в его голове о его непорядочности?»
-Почему ты не сделал ничего? Потому, что боялся за свое кресло и спокойную жизнь! Разве это не предательство, когда из двух вариантов: честно смотреть в глаза тому, кого ты называл «другом», и выгодой, ты выбрал второе?
-Ну…, еще не известно, как бы поступил ты… – тихо произнес Низом, после повисшей в воздухе, очень длинной, паузы.
-Я? – раздражаясь и повышая голос, произнес Зимран. – Только, чтобы в следующую минуту прямо смотреть в глаза другу, я бы высказал все в лицо этому директору и поставил бы ультиматум о своем увольнении в случае увольнения друга. А ты делаешь вид, что даже не заметил всего этого! И еще… Ты знаешь, я думаю, что тот директор прекрасно знал, что ты именно так и поступишь, коль выбрал объектом нападения меня, а не тебя, как начальника службы.
Чувство разочарования, каким-то новым всплеском, заполонило грудь Зимрана так, что ему стало невыносимо противно находиться рядом с этим человеком. Он остановил такси и уехал домой, оставив Низома наедине с самим собой.
-« Как странно, -подумал Зимран, вспомнив эту неприятную историю. - Такие люди не вызывают злобы и разноса сердца. Напротив, они кажутся жалкими настолько, что предстают перед взором, как, давно уже наказанные судьбой, жертвы. И ведь, действительно, в этом мире есть немыслимая  высшая справедливость, которая раздает должное по деяниям, но не так скоро, как нам бы хотелось видеть.  Так, через некоторое время, я встречал, по случаю людей, что знал по роду работы, которые определяли для себя ценности в этой жизни в виде выгоды, власти и денег, пренебрегая человечностью, порядочностью и справедливостью. Встретив такого человека, который, в свое время, переступал через людей, ревностно держась за свою выгоду, создавая множество сложностей другим, на пути к своей цели, вдруг, отчетливо и контрастно  видишь это неприметное существо  с ярким выражением никчемности, в плане достижений, и ничтожества в прожитой единственной жизни».
- И все же, - подумал Зимран, - как относиться к предательству? Если взять за базовый перечень приведение приговора к исполнению заповеди переданными Моисею, или семь смертных грехов, то к какому из них соответствует предательство? Или…, предательство не является смертным грехом, а просто проявлением слабости?

Глава 7

Последней каплей, переполнившую чашу терпения Зимрана, стала новая машина, приобретенная для своего внука директором компании, который, уже который месяц, не выплачивал заработную плату.
Шагая на свою работу, он сказал себе: «Хватит!», и принял решение сегодня же уволиться с работы. От этого решения у него улучшилось настроение.
  Придя на работу, за которую не платили уже более трех месяцев, Зимран зашел к директору и, придумав легенду о том, что нашел другую работу, чтобы избавиться от уговоров, написал заявление по собственному желанию.
  Выйдя за территорию офиса, Зимран вздохнул полной грудью свободы и, также пешком, побрел домой.
-«Боже мой! Стоило столько терпеть эти унижения, работая бесплатно на карман директора?»
  Теперь перед ним стояла задача найти какую-нибудь работу, чтобы не умереть с голоду. До пенсионного возраста ему оставался еще почти один год, а в этом возрасте найти работу было сравни чуду. Да и создавать сложности своей дочери Анадиль, в связи с этим обстоятельством, он не хотел.
-«Ну что ж! - размышлял Зимран, - руки есть…, сгожусь на время и «мужем на час». Дальше будет видно».
Думая о работе, с которой он только что уволился, Зимран не раз задавался вопросом: -«Почему не срабатывал дар за все это время работы в адрес директора? Ложь была повседневна, лицемерие ежечасное, показывались  пустые вывернутые карманы, а через час, покупалась дорогая мебель для очередной любовницы. То, что нас держали на «подсосе», несмотря на то, что основную значимую работу делали мы, ставило нас в условия рабов, деваться которым было некуда».
-«Наверное тот факт, что с уходом директора, остальные работники остались бы не у дел, если сработал бы дар. Скорее так…» - отвечал себе Зимран.
  На следующей неделе, Зимран, на своей странице соцсети, подал заявку на предоставление услуги по ремонту бытовой техники, курсам вождения, сантехническим услугам и электробытового оборудования.
  Зимрану казалось, что с ним  происходило что-то необычное. Он владел даром, а бытовое болото никак от него не отступало. Он также был зависим от заработка, хотя, уволившись с работы, необыкновенно очистил свою душу от угнетающего положения унижения и зависимости от других. Гордость ликовала, однако все переплетения системы, связанной с бытом,  никуда не девались, мало того - усугублялись.
  На следующий день, ближе к полудню раздался телефонный звонок. На другом конце провода был приятный бархатный женский голос:
- Здравствуйте! – поздоровалась она.- Я по поводу вашего объявления «Муж на час.
-Очень приятно!- ответил учтиво Зимран.
-У меня, в нижней части холодильника, собирается вода и ничего с этим поделать не можем. А, еще, болтаются две дверцы кухонного настенного  буфета.
-Что касается буфета, то я однозначно что-либо придумаю, но, вот с холодильником…- это надо разбираться на месте. Вполне возможно, что там понадобятся и газ фреон и сварка, которых у меня в наличие нет.
-Насколько я поняла, вы занимались восстановлением самолетов в гражданской авиации. Так холодильник для вас –вообще игрушка!?-произнесла она в ответ.
  «Откуда она знает про самолеты?» -подумал Зимран и, выдержав паузу, ответил:
-Вы затронули мою гордость, и поэтому завтра утром я к вам приеду по вашему адресу, вне зависимости  от сложности дефекта.
Готовясь к встрече, дабы не упасть лицом в грязь, Зимран посмотрел существующую информацию о неисправностях холодильных установок в интернете и, для уверенности, разобрал и собрал обратно панельные части своего холодильника.
Не имея ни гроша в кармане, на следующий день, в назначенное время, Зимран подъехал по указанному адресу, надеясь заработать хотя бы на бензин .
Его встретила среднего роста, кареглазая симпатичная женщина, средних лет,  хорошо сложенная, с красивой фигурой.  Она стояла у въездных ворот во двор дома, по- летнему в удлиненных шортах цвета хаки и светло-желтой футболке.
Выйдя из машины, Зимран взял свою сумку с инструментом и направился к ней.
- Добрый день! –улыбаясь, поприветствовал Зимран.
-Здравствуйте- ответила она, немного смущаясь и, изучающе, глядя на него.
-Меня зовут Зимран – представился он.
-Очень приятно! Меня -Зумрад- в ответ представилась она.
Войдя в квартиру, на первом этаже старого двухэтажного многоквартирного дома, куда проводила его хозяйка, Зимрану представилась слабо освещенная, маленькая прихожая, в углу которой стояла «жертва» – большой двухкамерный, темно-серого цвета холодильник “Samsung”, ожидающий ремонта. Слева от прихожей располагался зал, через который, в распахнутые двери, был виден маленький уютный дворик.
Зимран занялся своим делом. Освещение в прихожей было настолько слабым, что Зимрану пришлось использовать электрический фонарик, чтобы откручивать винты и саморезы корпуса холодильника. При этом, часто приходилось становиться на четвереньки или прикладываться плечом к полу, принимая позу “Z”.
Периодически, в поле зрения Зимрана, появлялась хозяйка. Постояв несколько минут, посмотрев на напольные кривляния Зимрана, она вновь удалялась на кухню.
Разобрав нижнюю часть холодильника, Зимран, вычистив, выправил лоток стока влаги и установил его на штатное место.
-Может кофе? – раздался ровный, спокойный голос хозяйки над Зимраном, который стоял в позе молящегося, с отверткой в руках.
-С удовольствием! – ответил, улыбнувшись в направление голоса, Зимран. – Сейчас только закреплю панель.
Кофе был предложен во дворике на раскладном легком столике, в тени дерева, когда июньское солнце было в зените.
Беседа была обычной. Обоюдно были применены  все режимы «прощупывания», интеллигентности, эрудиции и отношение к Библейским заповедям.
Закончив свою работу с холодильником и шкафом,  Зимран, поглаживая рулевое колесо своего автомобиля и произнося вслух: «сейчас мы тебя напоим, мой кормилец!», с заработанными деньгами направился на ближайшую заправку.
Прошло пару дней. Безработный Зимран реже выходил на улицу, благодаря чему меньше сталкивался с людьми, обретя определенный покой и душевную стабильность. Больше не испытывая морального унижения от сознания того, что его эксплуатация на работе оплачивалась пустыми обещаниями и неправдивыми оправданиями, отчего он представлял себя в глазах работодателя «отшлифованным интеллигентным лохом», Зимран чувствовал себя великолепно. Он был почти счастлив. Он стал замечать, что постепенно стали возвращаться чувства, о существовании которых, в круговерти работы и быта,  он  стал забывать.
  Утром, проснувшись, Зимран побрившись, заварил себе кофе.
Зазвонил телефон.
-Добрый день!- раздался бархатный голос Зумрад.
-Здравствуйте Зумрад!- ответил Зимран веселым голосом. – Надеюсь ваш холодильник не выкинул новый фокус.
-Нееет,- протяжно и весело ответила она. – Просто хотела узнать о вашем здоровье.
Оценив ее решительность и желая перехватить инициативу,  поблагодарив ее, он произнес:
-У меня есть предложение… Не знаю как вы к нему отнесетесь, но, хотел бы вас пригласить продолжить наше общение.
-О! Неожиданно. - произнесла в ответ Зумрад. – А куда?
-«Ага, как же? «Неожиданно». Я ее точно заинтересовал! - подумал Зимран.- По-моему, будет интересная игра!»
-Есть два варианта. Учитывая то обстоятельство, что я не любитель общепита и неуютно себя чувствую в кругу незнакомых людей, предлагаю:
Первое – кофе, в четыре часа вечера, или второе- вино в шесть часов вечера, а к этому времени я приготовлю ужин.
-То есть, у вас дома? – неуверенно спросила она.
-Ну да, - ответил Зимран.- В субботу.
- Второе, - смеясь звонко, произнесла она.- Но…, прилично ли это?
- Давайте упростим все эти надуманные обществом правила. Вы смотрели в мои, а я смотрел в ваши глаза. Я там увидел почти полное взаимопонимание.
- Хорошо, - чуть потянув паузу, смущенно произнесла Зумрад.
- Для того, чтобы наше общение было доверительным и полным, давайте прямо сейчас перейдем на «ты», - предложил Зимран, не упуская возможности сделать все, чтобы Зумрад чувствовала себя свободно в его присутствии.
- Договорились, - согласилась она.
  Появление Зумрад, вернее - ожидание встречи с ней в предстоящую субботу, внесло много радужного в настроение и обыденность Зимрана. Предвкушая их встречу, Зимран почти забыл о существовании дара, который в последнее время не проявлялся.
Наступила суббота. К назначенному времени встречи с Зумрад, Зимран купил бутылку красного полусухого грузинского вина и стал готовить свое фирменное блюдо «Бил араби», называемой на востоке еще и как «Баклава», в ингредиенты которого входят мясо, баклажаны, морковь, картофель , лук, красная фасоль и приправы.
  К шести часам вечера «Бил араби» был готов. На столе Зимран поставил толстую свечу красного цвета, две широкие тарелки с приборами, бутылку вина и два фужера.
Раздался телефонный звонок.
-Я еду – произнес голос в трубке.
-Давайте я вас встречу, - предложил Зимран.
-Нет, не надо. Просто объясните как к вам дойти.
Зимран подробно описал свое местожительство со всеми заметными ориентирами, включая свою машину, стоящую у его подъезда.
- Да поняла, - ответила Зумрад. – Но…
- Что «но»? –спросил Зимран.
-Но…, я очень волнуюсь! – откровенно призналась Зумрад.
-Я оставлю дверь, на третьем этаже, приоткрытой – сказал улыбаясь Зимран, которому очень понравилось чистое признание его гостьи.
Отключив телефон, он энергично потер ладони и произнес вслух: «Ну что ж… Будем охмурять! Давно у волка не было охоты!»
Занимаясь ужином у плиты, Зимран услышал, как осторожно приоткрылась входная дверь. Войдя в прихожую, он увидел в дверях, неуверенно переступающую порог двери, Зумрад. В белой футболке и в голубых, обтягивающих тело. джинсах, она была великолепна. Ее неуверенный и стеснительный взгляд был настолько очарователен, что Зимран пару раз моргнул, чтобы запечатлеть эту картину навечно.
- Привет! Быстро нашла? –спросил он, приближаясь к ней.
- Да, ты все понятно объяснил, - красиво улыбаясь ответила она.
- Чтобы снять надуманные стандартные преграды в нашем общении, разреши тебя поцеловать, - уверенно произнес Зимран, не отрывая взгляда от смущенных глаз Зумрад.
Увидев неуверенное согласие в ее глазах, Зимран нежно поцеловал Зумрад в щечку.
Вечер был замечательным. Пламя красной свечи на столе, пританцовывая, создавала неповторимый уют в комнате, красиво освещая фужеры с красным вином, превращая всю атмосферу в романтическую сказку. Зимран был доволен, что ему удалось полностью раскрепостить Зумрад, благодаря чему было отчетливо видно, что она чувствует себя уютно и комфортно. Ему доставляло удовольствие видеть подтверждение его убежденности в том, что обоюдное доверие, приходящее во время общения, превращает это общение в незабываемый праздник души, когда в воздухе парят чувства интриги, загадки, наслаждения и некоторые начальные нотки привязанности с оттенком чувства любви.
…………
Отношения Зимрана с Зумрад складывались, как никогда для Зимрана,  благополучно. Она чаще стала приходить к нему домой, иногда оставаясь ночевать. Зимран благодарил судьбу за этот неожиданный подарок и неоценимую помощь, в ее лице, в текущий период, который был для него особо сложным, как в психологическом, так и в материальном плане.
Ему казалось, что эта красивая женщина, попробовав жизнь на вкус, сделала для себя самые верные выводы, определив некоторые «табу», неприменимые к мужчине, которые никогда не нарушала. Тем не менее, о своем даре он ей ничего не рассказывал.
Дальнейшие их отношения подтвердили это, за исключением женского врожденного чувства собственника или обладателя.
Зимран осторожно пытался довести до нее, что ему бы хотелось, чтобы они стали настоящими друзьями, включая сексуальную составляющую этих отношений. Он был убежден, что только достигнув именно дружеских отношений между мужчиной и женщиной, когда основой является полное доверие, где совершенно нет места эгоизму, банальной ядовитой ревности, когда основным правилом является правило: «подумай о ближнем, потом о себе», где свято чтутся свобода и непринужденность, где нет места сомнениям, что тебя не поймут, где постоянно живут чувства и желание видеть друг друга, можно жить полно, радуясь каждому приходящему дню скоротечно проходящей жизни, оставляя место и для любви.
Несколько раз Зумрад проявляла чувство неистовой ревности.
-«Однако, это тема для размышлений, - подумал тогда Зимран. – В дружбу мужчины и женщины почти никто не верит. Особенно женщины убеждены, что «дружеской связью» прикрываются самые банальные любовные отношения. При этом, многие уверяют, что женщина не может своим присутствием, даже в качестве друга, не ограничивать свободу своего мужчины - друга. Особенно это выражается в его отношениях с другими женщинами, которые сразу же переводятся ею в разряд «соперниц», накладывая соответствующий отпечаток мрачной нервозной тени на их отношения».
 -«Ну что ж… Мы все разные… - думал в таких мгновениях Зимран. -Этот факт ежедневно подчеркивает Природа - Мать. Нет одинаковых растений, нет одинаковых животных, нет одинаковых дней…, нет одинаковых людей… Смотрю по сторонам… Оцениваю про себя… Мы одинаково мыслим, но мы по разному рассуждаем, мы одинаково рождаемся, но живем  по- разному, мы разговариваем одинаково, но говорим иначе, мы одинаково уходим…, но и умираем по- разному…»
 -« Не то, что часто, - рассуждал он, - но, как-то системно, периодически возникает чувство разочарования, когда твои надежды и вера, вдруг, покачиваются. Это возникало несколько раз и с Кадимом, которого я знаю уже сорок, с лишним, лет. Это чувство возникает, когда твои ожидания не оправдываются.  Наверное виноват в этом я сам, идеализируя дружеские отношения. Другие понимают это по-своему. Что это? Откуда оно? Разочарование…  Разочарование не может появиться само по себе.  Оно взрастает на человеческой надежде. Мы предполагаем, что наш круг именно таков, какими являемся мы сами. Больнее, если предполагаем, что он лучше нас, и потом, приходит разочарование.
Предлагая свое полное беззащитное доверие, мы раскрываем створки своей души настежь, оставляя ее незащищенной.  Думая, что таким же доверием своего круга пользуемся и мы, мы, сильно надеясь на это, живем спокойными за свои тылы. Но, проходит определенное время, возникает соответствующая ситуация,  и мы понимаем, что мы доверяли больше, а нашим доверием пользовались. Хуже и больнее, когда предлагаемое тобой доверие, по твоим выводам, расценивалось либо непоправимой простотой души, либо врожденным  идиотизмом. Стремясь к дружбе в семье, питая великие надежды на взаимопонимание и дружеское доверие, я познал это чувство разочарования настолько близко, что его ожог, до сих пор, временами напоминает о себе».
 -« Мы часто говорим о дружбе, - размышлял Зимран. - Дружба – это полное взаимодоверие двух сторон, независимо от пола, основанная на взаимных чувствах бескорыстия, заботы, сочувствия и честности. Дружба хрупка, как тонкое  стекло, ибо нарушение или мгновенный сбой любого названного параметра, есть свидетельство того, что истинной дружбы нет. В то же время,  дружба крепка и вынослива как сталь, ибо, не нарушая ее принципов, человек движется уверенно и бесстрашно, как уверенно движется огромный многотонный поезд по стальным рельсам, где понятия корысть, эгоизм, трусость, подлость, подозрительность и ложь, являющиеся  неотъемлемыми спутниками  омрачения человеческих отношений, отмирают, как атавизм, как рудимент, в существовании которого нет никакой необходимости. Однако, этот многотонный поезд, двигаясь по стальным рельсам, в случае возникновения дефекта разрушения структуры той стали, из которой они отлиты, просто летит под откос. Разочарование, в этом случае, приходит к тому из друзей, у которого «стержень эгоизма ниже». Ведь время все равно подсунет момент, где это, даже невольно, проявится. Разочарование в связи с чем? В связи с тем, что на мгновение твой друг пересек орбиту допуска или даже запрета по жестким законам дружбы и проявил заботу к себе а не к тебе, как к ближнему? Что в этом случае делать? Простить и забыть? Забыть, ссылаясь на то, что он проявил эту человеческую слабость и в приоритете оказались его личные интересы? Но, а как же неожиданное осознание того, что это в нем есть? Сразу под сомнение попадает все!  Все, что ты считал искренним с его стороны, оказывается наигранным, обманом… И,  вновь, возникает обжигающее ощущение, что даже в глазах своего друга, в его глазах, ты был простаком и идиотом со своим безграничным, выгодным другим, доверием.  Дело в этом? Это так? Если это так, то мы ищем самих себя в другом лице, теле,  и не находим. Какое-то убийственное одиночество каждого в общем, в обществе.  Какая-то животная дикость и безысходность. Каждый за себя.
 Если все это так, то, применяя свой смертоносный дар, действительно можно остаться на Земном шаре  в физическом одиночестве.
 Иная капля, иного цвета, иного содержания может изменить всю емкость  жидкости, как по цвету, так и по своей сути. Может…  Как в негативном, так и в позитивном плане».

  После очередного трения на основе ревности со стороны Зумрад, Зимран посадил ее напротив себя и произнес, глядя ей в глаза:
- Мне не нужна жена! Мне нужен Друг! Я сыт по горло семейными передрягами, которые достаточно посадили мою нервную систему в свое время, как –то намекая мне, что оставшаяся часть жизни будет сплошной серостью, совсем не оставляя радужных пятен чувства радости и наслаждения. Сейчас, радуясь полной своей свободе, встретив тебя, я надеялся, что, наконец, возрадуюсь своей правоте в то, что истинная дружба между женщиной и мужчиной возможна… Что ты, как и я, можем уважать свободу друг друга, не ограничивая ее ничем. Что ты мне предлагаешь? Ты мне предлагаешь все то, отчего я с большой болью избавился, вздохнув, наконец, полной грудью и почувствовав вкус земной жизни. Избавься от штампов этого общества, не бойся жить по-своему, это твоя жизнь! Оставаясь благодарным бесконечно за твою помощь в моем безработном положении, возвращаться в тот серый туман я не хочу, если ты, вдруг, начнешь ставить условия.
- Ну я ведь женщина… Не все же сразу…, - тихо промолвила Зумрад с теплым взглядом влажных глаз.- Я  стараюсь…
Зимран встал со своего места и обняв ее, нежно поцеловал.

Глава 8


Было около трех часов дня. Зимран, дома, занимался восстановлением работоспособности флюгерного светильника по просьбе Зумрад. Его мучало чувство утомленности и периодически возникающие, как ему казалось, зубные боли.
-«Становлюсь старым,-подумал Зимран, - если так болезненно реагирую на изменение погоды».
Последнее, что он помнил, это намерение наклониться вниз, под кат, и взять инструмент из инструментального ящика.
Пришел он в себя, лежа головой под катом, на спине. Ему казалось обыденным и неудивительным, что он мог уснуть на керамзитовом полу. Состояние его было похоже на очень невысыпанного человека. Все было в тумане.
-«Когда это я умудрился растянуться здесь?» – спрашивал себя Зимран.
Он лежал и боролся с неотступающим желанием закрыть глаза и уснуть вновь. Однако, ему показалось, что левый глаз был влажным. Зимран пальцем тронул глазницу и посмотрел на палец. На пальце была кровь.
Не понимая ровным счетом ничего, Зимран постепенно привстал и плюхнулся на стул, стоящий рядом с катом. Через минуту, собравшись силами, он встал и подошел к зеркалу. В отражении он увидел рассеченность внешней части глазницы, откуда, все еще, сочилась кровь, под глазом, фиолетового цвета синяк и размазанную по левой щеке кровь.
-«Что это было?»- спрашивал себя Зимран, возвращаясь к месту своего загадочного падения. Присмотревшись к инструментальному ящику под катом, Зимран обнаружил лужицу крови, отходящей от ящика.
-«Точно! –подумал он, -Наклонившись, я потерял сознание и лицом спикировал на ящик! Боже! Сейчас уже пять часов! Я пролежал, мордой в пол, около полутора часа? Но…, что это? Микроинсульт? Тромб в мозгу? Сердце работает нормально и головной боли нет».
Убрав все кровяные пятна с пола и инструментального ящика, Зимран, вдруг почувствовал вязкость движения своей челюсти. Попробовав произнести пару бессмысленных фраз вслух, он с ужасом осознал, что его речь немного заторможена.
-«Инсульт!»-подумал Зимран. –«Хорошо, что меня не парализовало!». Движения членов тела, кроме дрожи в руках, что было для него привычным явлением, было обыкновенным, без нарушений.
-«Боже мой! –воскликнул он про себя.- Это расплата за дар! Хотя…, в последнее время, у меня не было случаев его проявления. Я вернулся из небытия! Я там побывал! Что я помню? Ничего! Все действительное похоже на неудачно и невпопад склеенную кинопленку. Так это и была смерть?-спрашивал он себя. – Там нет ничего… Темнота…»
-«Свидетели клинической смерти всегда «видят» трубу, в которой нет солнца, а есть ровный свет, - размышлял Зимран. –Они чувствуют в этой трубе себя комфортно, как в детстве, когда ничего не беспокоит и ничего не болит. Не ощущая своего тела, они продолжают чувствовать на духовном уровне, включая воспоминания. Их завораживает ощущение полета, без определения верха и низа, который приходил не раз во сне, а  чувство тревоги и страха полностью отсутствуют. Описание загробного мира людьми, пережившими смерть, и вернувшихся к жизни, отличаются друг от друга по формуле: праведник видит рай, грешник ад.
После переживания этих ощущений, они, в большинстве своем, становятся религиозными, будучи уверенными, что открывали дверь в другой мир, который отныне для них существует».
-«Хотя…,- подумал Зимран, - все объясняется падением давления крови в мозгу человека и дефицитом кислорода в эти минуты. Интересны не эти ощущения, которых я, насколько помню, вернее ничего не помню, не ощутил. Интереснее всего то, что если, как утверждают медики, мозг после остановки сердца, продолжает жить на остаточном давлении еще восемь минут, когда моторика полностью отключается, то какие мысли приходят в умирающий, но продолжающий мыслить и слышать мозг в эти минуты? Именно на «восьмой» минуте гаснет тот пресловутый свет в тоннеле».
-«Но, важно, даже, не это, - продолжал размышлять Зимран. – Смерть может прийти без предупреждения. Хм, будто бы ты этого не знал, - обращаясь к самому себе, съязвил он. – Важно то, что, если бы я не вернулся, что бы я потерял? О чем бы я сожалел, не вернувшись?
О том, что не ощутил радости, держа на руках своих внуков от Анадиль; не смог ощутить счастья и гордость от успехов моей внучки Вадиды; о том, что не дождался своего сына. О чем бы я сожалел? О моем друге, с которым мне спокойно и комфортно. Об утреннем солнце, которое ежедневно  улыбается мне в окно, о весне, которую я каждый раз ощущаю, как-то, неописуемо, по- новому, о дружеских объятиях, благодаря которым я прочно стою на ногах и уверенно шагаю по жизни, нисколько не ощущая состояния промозглого человеческого одиночества».
Переоценивая, как- то по – новому, свою жизнь, Зимран вспомнил все ощущения случая, вдали от родины, связанной с переоценкой ценностей.
Это было в Беребере, прибрежном городе, на северо-западе Сомали, на юге Аденского залива. Работая в режиме ежемесячной вахтовой командировки, Зимран работал наземным инженером воздушного судна африканской компании, которая приобрела самолет Ту-154М в лизинг и выполняла полеты в Африку, базируясь в ОАЭ, в Дубае. Учитывая, что специалистов- инженеров, по данному типу самолета, в транзитных точках Африканского континента, не было, наземные инженеры были вынуждены летать с бортом, выполняя рейсы и заниматься техническим состоянием воздушного судна в промежуточных пунктах.
Знойным африканским летом, ближе к полудню, при заходе на посадку в аэропорту Бербера, экипаж сообщил о кратковременном отказе генератора левого двигателя. Обычно, после приземления в Бербере, экипаж уходил на виллу, для отдыха, который продолжался около шести часов. Так, что Зимрану вполне хватало времени для выявления и устранения возникшего дефекта, оставаясь у самолета.
После высадки пассажиров и отъезда экипажа на виллу, Зимран вытащил из самолета складную стремянку.
Летняя погода была африканская, с порывами сильного жгучего ветра. В тени плоскостей самолета улеглись, прямо на бетоне, четверо местных темнокожих аэродромных рабочих с метлами.
Установив стремянку «домиком»,  под двигателем, и взобравшись на нее, Зимран стал открывать передние секции капотов двигателя. Стоя, почти наверху стремянки, с поднятыми руками, откручивая разъем проводов генератора, Зимран громко матерился, когда отстегнутый капот, от порыва ветра, ударял его по спине. Капот можно было зафиксировать на специальных растяжках, однако для этого нужно было бы вновь переставлять стремянку, чего Зимрану очень не хотелось. Так продолжалось около двадцати минут. В итоге, закончив свою работу, Зимран потянулся за открытым хлопающем его по спине капотом и, закрывая его, пытаясь пропустить над головой, присел на вершине «домика». Именно в этот момент подул ветер с такой силой, что стремянка под Зимраном заходила ходуном. Пытаясь балансировать, Зимран, на стремянке был, как на ходулях, пока не полетел вниз с трехметровой высоты с провалившейся и застрявшей ногой, между ступеньками стремянки. Летя вниз, слышал свой голос:  «только не нога!».
Упав, со звуком туго набитого мешка, в сопровождении металлического скрежета, прилепившейся к его ноге, стремянки, на бетон, Зимран судорожно стал ощупывать свою правую ногу. Убедившись, что перелома и повреждений нет, Зимран поднял голову к небу и поблагодарил Всевышнего.  Пострадала кисть правой руки от ушиба о землю, которая, позже сильно распухла. 
Аэродромные рабочие, с метлами, даже не шевельнулись после его падения.
Завершив свою работу, Зимран посмотрел на время. Оставалось еще четыре с половиной часа до вылета.
-«Пойду, прогуляюсь к берегу залива»- решил Зимран. До берега от взлетно- посадочной полосы, расстояние было около километра. Местные диспетчеры неоднократно предупреждали экипаж о том, что на этом промежутке от полосы до берега, среди не столь обильной растительности, в виде низких, с плоскими, разросшимися во все стороны кронами, кудрявых и очень колючих, деревьев, могут встретиться  леопарды.
Учитывая это обстоятельство, Зимран взял с собой оторванную ветвь с огромными колючками, лежащую под деревом, и повязав на голову свою футболку, направился к заливу.
По дороге, шагая под палящем солнцем и, щурясь от яростных порывов горячего ветра, Зимран с ужасом думал о своем падении. Ругая себя за лень, вызвавшую нежелание переставлять стремянку, он на минутку представил, сколько было бы шума с принудительной отправкой домой, до завершения вахты, в случае перелома ноги или чего еще похуже.
Приблизив ноющую кисть ближе к глазам, Зимран увидел, что она уже успела распухнуть.
-«На берегу опущу ее в соленую морскую воду, должно помочь»- решил Зимран.
Где-то на половине пути, шагая между кустарниками и колючими  деревьевьями, Зимрану, сбоку,  показалось какое – то движение и послышалось что-то, вроде лошадиного храпа.
Помня о леопардах, у него волнительно забилось сердце. Правая кисть болела, поэтому, держа ветвь с колючками в левой руке, Зимран максимально напряг свое зрение и слух.
-«Мне еще этого сегодня не хватало!»- воскликнул про себя Зимран и остановился, прислушиваясь к шорохам, раздающимися за большим кустарником, слева от него. Храп и шорохи усиливались с приближением к кустарнику.
Подойдя непосредственно к густому кустарнику, Зимран, как бы украдкой, попытался посмотреть, что там происходило.
К  удивлению Зимрана, там оказалась не лошадь, а два одногорбых верблюда, нежно прижимающиеся друг к другу своими длинными шеями. По признакам возбужденности, Зимран явно определил самца. В ту же секунду самец, услышав движения Зимрана, резко развернулся в его сторону.
-«Прошу прощения, что без стука»- произнес про себя он, и улыбнувшись, немного ускорив шаг направился дальше.
До берега залива Зимран добежал, задыхаясь, так как, самец, оскорбленный внезапным появлением непрошенного гостя, во время его прелюдий, решил преследовать своего обидчика.
-«Никогда не представлял, что эта худая шкура с горбом, на четырех длинных ногах, так быстро бегает!»- вслух признался себе Зимран, переведя дыхание, после того, как выбежал на рифовый невысокий обрыв и убедился, что верблюд от него отстал. -«А, ведь, мне еще и возвращаться…» - подумал он.
Представив картину, бегающего себя, по полоске саванны, от возбужденного верблюда, за которым, держась за животы, наблюдают с диспетчерской вышки местные диспетчеры, в то время, как в самолет сажают пассажиров, готовясь к вылету, Зимран рассмеялся до слез.
-«Что ж за день сегодня? – спрашивал себя он, зайдя по колено в море, и опустив кисть правой руки в теплую, ласкающую соленую волну. – Падение и кисть, распухшая, как после укуса десяти пчел; сексуально озабоченный верблюд с его, то ли от возбуждения, то ли от природы, огромными вытаращенными глазами, подпрыгивающей нижней губой и угрожающим рёвом… Интересно, это какой-то знак?  Или… просто не мой день?»
Прямо в джинсах, Зимран залез по горло в воду, сделал пару погружений с головой и, выйдя на песчаный берег, уселся на песок, с удовольствием раскинув ноги, наслаждаясь бескрайним горизонтом водного сине-голубого пространства перед собой.
-«Да, надо поберечь себя, - подумал Зимран. –Дома меня ждут мои (тогда еще) малыши, Хусам и Анадиль. Кто их поставит на ноги, если со мной что-либо случится?»
Проведя целых полтора часа на берегу, Зимран собрался в обратный путь. Подняв с песка свою колючую ветвь, служившую ему оружием против возможных леопардов, повязав футболку на голову от сжигающего солнца, он двинулся в путь, немного изменив траекторию движения, чтобы не столкнуться с верблюдом.
-«С…!- выругался вслух Зимран, вспоминая верблюда и часто оглядываясь по сторонам. – А…, может он давно уже сделал свое дело с верблюдицей и сейчас, я для него, как муха, пролетающая мимо его удовлетворенной горбатой плоти, распластавшейся на песке, в тени какого-нибудь дерева».
Думая об этом, Зимран вышел на, так называемую, открытую площадку малой саванны, вокруг которой, буквально, почти кругом, были расположены все те же низкорослые колючие деревья, в тени одного из которых, прячась от летнего зноя, лежала стая разнопородистых и разнокалиберных собак, количеством примерно в пятнадцать особей.
Зимран, увидев их, встал, как вкопанный, держа свою дубину в левой руке.
-«Наверное одичавшие, - подумал Зимран. –Как пройти, не привлекая к себе их внимания? Назад!- скомандовал он себе и не успев сделать шага, увидел, как самая мелкая, облезлая собака с белой шерстью, вскочила с места и приподняв голову кверху, глядя на Зимрана,  начала противно заливаться раздражающим лаем.
-«Заткнись, шавка!» – прошипел под нос  Зимран.
Стая стала нехотя просыпаться. Шавка не унималась, приняв позу лидера и выпятив свою грудь немного вперед своих передних лап.
-«Верблюд то был один, мать вашу!»- произнес вслух Зимран.
Стая подхватила провокационный лай шавки и, встав на ноги, направила свой взгляд на Зимрана.
-«Теперь поздно двигаться, - подумал Зимран. –Если я побегу, от этих мне уже не убежать, и эта стая нажрется моим супным набором».
Самый огромный пес с черной шерстью и головой, размером с тыкву, которому шавка была по колено, не переставая лаять, вдруг двинулся в сторону Зимрана. За ним двинулась вся стая.
Зимрана охватила паника. Он представил, как, прислонившись задом к стволу колючего дерева, будет отмахиваться от, с входящей в раж охоты, стаи диких собак. Теперь, представления себя, бегущего по саванне, не представлялось ему смешным.
-«Если вся эта вакханалия, набросится на меня разом, мне не выжить!»- подумал Зимран, слыша удары своего, бешено бьющегося, сердца и не отрывая взгляда от лающей и приближающейся стаи, подавляющее большинство которой составляли крупные особи .
Странные мысли рождались в голове у Зимрана. Ему, вдруг, показалось, что это его конец.
-«Что за день? Нарочно не придумаешь! Не мой день!– мысленно произнес Зимран.
В его голове, вдруг возникли образы его детей, матери, друга – Кадима, родного города, и все это,  вперемешку с кровавыми картинками разорванной плоти его тела.
 Странно, но после этих образов в голове, наступило удивительное спокойствие. Не чувствовалась ноющая боль опухшей кисти, голова была совершенно ясна, а сердце перестало биться в истерике, перейдя на совершенно спокойный режим.
-«Хрен вы меня возьмете! Я вам покажу советский характер! Я сам вас всех съем, а из этой шавки сделаю носки!»- пробежала мысль у Зимрана, который с силой сжал свою колючую дубину, держа ее перед собой .
В это время, шавка, увидев,  как ей удалось завести стаю, судя по всему, удовлетворившись своим лидерством и значимостью, прекратила лаять и, развернувшись, вернулась на свое место в тени и неприлично растянулась.
-«С…! Сразу видно сука! Бабы… !» - проговорил про себя Зимран, немного успокаиваясь.
Лай стаи, сделавшей немало угрожающих шагов, в полном составе, в сторону Зимрана, продолжался еще минуту, постепенно угасая. Как раз, в тот момент, когда собаки развернулись к дереву, под котором лежала шавка, Зимран задом, медленно стал уходить за ближайшее дерево, у которого предполагалось ему отбиваться.
С мыслью «Уж лучше верблюд!», Зимран укрылся за деревом и, резко поменяв вектор своей траектории, двинулся в сторону взлетно - посадочной полосы.
Во время перелета на базу, в Дубай, Зимран с улыбкой проигрывал в памяти все происшедшие с ним сцены, мучаясь от ноющей боли опухшей кисти руки, повторяя каждый раз себе: «Нет! Это урок!»
Вспомнив этот свой давний необычный случай, Зимран  сказал себе:- « Надо жить! В этой жизни у меня есть много причин, чтобы за нее держаться».

Глава 9


  Увидев Зимрана в таком состоянии, Зумрад была очень обеспокоена. Требуя, чтобы Зимран прошел медицинское обследование, она каждый раз твердила ему о том, чтобы он не относился к этому случаю равнодушно и беспечно. Однако, Зимран, уверял ее, что это обыкновенный обморок, который случается с каждым.
  После обморока, Зимрана беспокоила только, вдруг, появившаяся боль переднего зуба и ощущение опухлости лица. 
  Не прошло и месяца после этого случая, как обморок повторился второй раз, уже в присутствии Зумрад.
Очнувшись, лежа на кате, Зимран увидел врача скорой помощи, вкалывающего ему какой- то раствор, Зумрад, держащую его за руку, и пару соседей, стоявших немного поодаль от них и наблюдавших происходящее.
- Вы можете говорить? – спросил доктор.
-Да, - слабым голосом ответил Зимран, удивленно разглядывая свое окружение.
- Помните ли вы свой адрес? – вновь задал вопрос доктор, внимательно вглядываясь в глаза Зимрана.
- Да, - коротко ответил Зимран.
……
На следующий же день Зумрад заставила Зимрана пройти обследование, полностью оплатив его. Результатом сканирования мозга было обнаружение какой-то излишней жидкости в мозгу, которая вызывала обмороки. Доктор прописал таблетки и призвал ограничить количество кофе и сигарет.
Зимран пытался связать все это со своим даром. Он даже предположил, что возникновение жидкости в мозгу может быть результатом избыточного напряжения мозга во время «вынесения приговора».
Злополучный передний верхний зуб, который уже безнадежно шатался, не позволял полноценно кусать даже мягкую лепешку.
Утром, чистя зубы в ванной комнате, Зимран пальцами схватил зуб и легонько дернул его вниз. К его удивлению, с довольно длинным зубом, как из резервуара, потекла из десны жидкость. Примечательным было то, что со сходом жидкости, самочувствие Зимрана мгновенно изменилось к лучшему. На глазах пропало гнетущее ощущение опухлости лица, исчезло ощущение сонливости и усталости.
-Уму непостижимо, чтобы зуб был затычкой для жидкости из мозга! – удивленно произнес он вслух.
Тут же возникла мысль о том, что все это связано с его даром.
-Может с этими обмороками ушло и заклятие? – подумал Зимран и решил обязательно это проверить.
На следующее утро, выйдя на улицу, Зимран направился на юг по центральному проспекту города. Погода была сказочно красивой. Яркое зимнее солнце на фоне голубого неба, невольно вызывало улыбку наслаждения. Свежий, прохладный воздух, наполняя грудь, просто пьянил. Странное чувство счастья почувствовал Зимран. Он был удивлен своим состоянием, сделав для себя небольшое открытие в том, что для возникновения в душе чувства радости и счастья, оказывается достаточно всего лишь хорошей погоды. Прогуливаясь по улице, он обратил внимание на лица прохожих, идущих в противоположном Зимрану направлении. Выражение лиц были совершенно разными. Одни шли, угрюмо уставившись куда-то вдаль, другие нервно разговаривали по телефону. Третьи, молча шагали рядом друг с другом, не выражая никаких эмоций.
- «Мое осознание счастья, которое сейчас наполняет меня, вызвано, скорее всего тем, что я жив и жизнь моя продолжается. Наверное, если бы и они прошли через обморок, то поменяли свое отношение ко всему окружающему. Ведь я, - продолжал размышлять он, - мог уже не видеть того, что вижу сейчас. Не мог бы ощущать эту ласкающую теплоту утреннего солнца, не смог бы наслаждаться этой бесконечной небесной синевой, по сравнению которой все – ничто! Человеку, видно, надо периодически напоминать о том, что он может лишиться того, что имеет. И это совсем не деньги, это не власть, это совсем другая категория ценностей, которая является несоизмеримой с тем, ради чего люди ломают судьбы, объявляя большие и малые войны, как своему кругу, семье и внешнему миру.
-«Вот, идет впереди меня мужчина, моих лет, - подумал Зимран, медленно догоняя мужчину, одетого в синтепоновую, дутую, куртку коричневого цвета, , в джинсах и в больших ботинках с «бульдожьим» носом. – Какая-то странная у него походка, - подумал Зимран. – Интересно, что на его лице? Равнодушие, страдание или, может…, счастье?»
Поравнявшись с ним, Зимран увидел на небритом лице мужчины мимику «мольбы» с, соответствующе  приподнятыми, бровями, с завороженным взглядом впереди себя.
-« Интересно, что выражает это лицо? – спросил себя мысленно Зимран. – Это выражение лица никак не назовешь счастьем».
Переведя немного вперед свой взгляд, Зимран заметил, идущую впереди мужчины, пышную девушку, где – то на удалении десяти метров, одетую в короткую желтую куртку и голубые джинсы, которые очень плотно обтягивали ее достопримечательности заднего плана.
Переведя взгляд на мужчину, который завороженно плелся за ней с умоляющим взглядом, с немного выпуклыми, как бы для поцелуя, губами, как привязанный, стараясь не отставать, совершенно не глядя себе под ноги, не замечая всего того, что Зимрану доставляло чувство счастья, Зимран невольно расхохотался.
-Кому что…, - проговорил Зимран вслух, и перевел взгляд на объект вожделения этого мужчины.
Девушка в джинсах шла по тротуару прогулочным шагом, периодически встряхивая головой, тем самым, поправляя свои длинные, роскошные, распущенные черные волосы, на которых отблеском играли утренние солнечные лучи. Низко посаженные ягодицы ее заднего плана, в контрасте с желтым цветом куртки, игриво перемещались вверх и вниз по идеально размеренному такту так, что действительно это оказывало магически привлекательное воздействие на зрителя. Плавные линии ее бедер были выразительно очерчены обтягивающими джинсами, длина которых частично накрывала каблучки ее черных остроносых сапожек.
 Состояние преследующего мужчины было внеземное. Им полностью владело искушение. Он не замечал ничего вокруг. Зимрану, вдруг, показалось, что он наяву наблюдает охоту ягуара, который не может оторвать своего взгляда от жертвы, готового в нужное мгновение рвануть наперерез траектории ее предполагаемого бегства.
- «Сейчас у него нет иных мыслей…, - подумал про себя Зимран. – Ему не нужны сейчас ни деньги, ни власть, ни справедливость и ни свобода. Он поглощен одним страданием, по Будде Готама, которое рождено вследствие всплеска желаний от гармонии увиденного. Совсем не важно то, что это, возможно низменные, с человеческой точки зрения, желания».
-«Интересно, - подумал Зимран, - насколько он готов пойти далеко для достижения состояния удовлетворенности, нирваны, несмотря на ограничивающие его в этом законы, правила морали и порядочности?
Важно то, что его душа, состоящая, как и у всех, из комплекса присущих чувств, возбуждена и не находит покоя, проявляясь как страдание. Возможно в нем и нет намерений, достичь чего-либо в сексуальном смысле, дабы добиться состояние нирваны, но, по его выражению лица, чтобы лицезреть эту движущуюся красоту, вводящую его в отрешение от окружения и забытие…, продолжить это страдание до бесконечности, он бы безрассудно отдал все».
  Дойдя, таким образом, до подземного перехода, куда опустилась эта пара, Зимран свернул на другую улицу.
- «Поразительно, сколько может быть в одном человеке! – подумал Зимран. – Разве возможно все это учитывать и предугадывать? Разве можно угадать, о чем думал этот мужчина, пока его не обогнала эта девушка. Как возможно знать о том, на что был готов этот человек десять минут назад, до встречи с ней? – задавал себе вопросы Зимран, продолжая двигаться по улице прогулочным шагом, не обращая уже внимания на прохожих. – Интересно, какая мимика была на моем лице, когда я оценивал «жертву»? – подумал он и невольно широко улыбнулся.
 -«Совсем необязательно проверять мой дар сейчас в действии, - продолжал думать Зимран, - если я уже убежден в том, что мне, как и любому смертному, не дано владеть абсолютной истиной, на основании которой, я бы со спокойной совестью мог приводить приговоры, вынесенные мной, на почве моих личных чувств, в исполнение… Просто Дьявол какой-то! Если полагаться на мои чувства, которые определяют состояние моей души, виня, в развале СССР- моей Родины, того же Горбачева и Ельцина, не говоря уже о его украинском и белорусском собутыльниках в  «Беловежской пуще», то, дьявольски, я бы приговорил их к тройному расстрелу, по принципу «поднять и расстрелять еще раз».  Справедливо ли это? Для отобравших Родину у 286-ти миллионов людей, это жестоко? Даже, если не учитывать неафишируемые факты из жизни этих двух первых субъектов, один, из которых, спровадил свою мать в дом для престарелых, по требованию своей жены, с которой он, принимая решения, советовался даже по вопросам государственного масштаба, а второй был просто алкоголиком, что достаточно характеризует человека, разве это жестоко? Нет, это справедливо! Ординарный убийца лишает жизни одного человека. И, если он сделал это преднамеренно, то приговор «смерть» для него будет справедливой. Что сделали этот «подкоблучник» и «алкоголик»? Сколько жизней лишили они? Сколько сломанных судеб на их совести? Нет, это не жестоко! Это справедливо! И…, если каждый, кто мечтает о власти, о должности, о положении, будет знать, что с руководящего кресла будут только два выхода: лавры или жестокое наказание(без всяких разговоров о штатном увольнении с должности), то и недостойных кандидатов, руководствующимися импульсами своего недоразвитого эгоизма, будет намного меньше.
Что же сейчас? Какие могут быть мысли о справедливости, когда простой трудовой люд, проходит мимо здания прокуратуры, видя шикарные модели очень дорогостоящих автомобилей, и помпезных строений домов лиц, приближенных к власти, при их, известных всем, официальных зарплатах? Этого не видит его величество «Власть»? Что должен испытывать честный человек, видя все это, в связи с общепринятым понятием «справедливость»? Разве это только мои эмоции? Разве не большинство представляет справедливость, как представляю её я? Разве не могу я использовать свой дар, как бы жестоко это не выглядело, во имя воплощения справедливости в реальность?»
Размышляя об этом,  Зимрану показалось, что все рассуждения на любую тему, касаемо человека и его образа жизни, касаясь его разумного восприятия мира, жизни, бытия, ценностей наконец, упорно стремятся к какой-то бесконечности. Слишком все взаимосвязано, как в клубке перепутанных, между собой, миллионов проводов, где каждый конец может оказаться началом, и наоборот.
Зимран понимал, что спасительная способность, или возможность хотя бы управлять своим страшным даром, придет тогда, когда он разберет и осмыслит всю схему взаимосвязей того, что с ним происходит.  Но…., все о чем он думал, приводило к выводу о том, что «слишком много взаимосвязей…и всего учесть невозможно»! И…, умные люди, найдя метод управления обществом, дабы избежать хаоса в человеческих, в общественных отношениях, придумавшие религию и Бога, сказали просто: «Пути Господни неисповедимы!». Вот и все!
-«Слишком все взаимосвязано! – повторял себе вновь и вновь Зимран. – Отрываясь от понятия «добро или доброта», такое высокое понятие, как «справедливость» превращается в сухое понятие «распределение»…
Справедливо ли общество, которое официально создает дом для детей (малюток) –отвергнутых детей или детей без родителей, или дом для престарелых? Формально справедливо. Дети и старики, не брошенные на произвол судьбы, это гуманно и справедливо. Однако, на деле, реальное состояние дел, когда продукты и принадлежности, предназначенные для обездоленных, расхищаются. 
Может ли быть справедливость в несправедливом обществе, показателем которого является расслоение общества по его достатку, где одни, презирая других, из-за их материальной необеспеченности, называют «нищебродами»?  Являются ли этими «нищебродами» те дети и старики, которым не даны необходимые условия, и как следствие –необходимая возможность полноценной жизни, с обеспечением, прежде всего, заботой и вниманием, а потом уже, всем материальным хламом?
 Слишком все взаимосвязано… Слишком ….»
-«Существует ли решение…, правильное решение вопроса справедливости?» – в очередной раз спрашивал себя Зимран.
-«Все в человеке, - отвечал он сам себе. -Как ни крути, все в человеке..
В его воспитании и возможностях проявить себя.  Все в человеке.
Единственной негативной и основной причиной всех бед человека, общества, которое состоит из «человеков», является его себялюбие, его примитивный эгоизм. Для решения любой проблемы, любой земной проблемы, необходимо знать причину, «благодаря» которой эта проблема существует. Определив причину, ставится задача по ее устранению. Схематически все просто. Но…, всему свое время… И, если я прав, утверждая то, что неблагополучное человеческое общество, с точки зрения абсолютной справедливости, существует только благодаря неуправляемому человеческому себялюбию, т.е. эгоизму, и это есть основная причина проблемы, то выполнение задачи искоренения этой причины зависит от времени  и государственной идеологии, направленной на воспитание альтруизма в психологии индивидуума, общества, человечества, что плохо или хорошо, но было в СССР. Только тогда пропадет, или хотя бы заметно уменьшится,  проблема взаимоотношений в семье, в обществе и, как следствие  в мировой политике, где будут править не «интересы на почве выгоды», а «интересы завоевания авторитета в области распространения справедливости и гуманизма». -«Как-то, слишком «лозунгово», все это звучит, - улыбнувшись подумал Зимран. – Но…, это так! Куда, в итоге, привели мои рассуждения? Обладая даром, я могу лишь исполнить физическое действие, которое, конечно же, внесет свои изменения в ситуацию. Но…, возмущаясь всей существующей несправедливостью, даже при моей субъективной оценке, говоря о жирующей власти и голодающем народе, применив свой дар, как приговор, к существующей власти, смогу ли я изменить ситуацию в пользу народа? Конечно же, на место ушедшего, придет его приемник, точно с такой же логикой и понятиями о справедливости, из его же окружения, что были у жертвы. И что? Сколько надо будет иметь таких жертв, чтобы справедливость восторжествовала, и то, всего лишь, по моим меркам, которые могут быть ошибочными? Рассматривая такую возможность, я превращаюсь просто в палача, уничтожающего нескончаемый поток людей, не соответствующих меркам обладателя топора. Полный тупик!
Тут нужен другой разум…
Глава 10

Июльским вечером, когда дневной зной медленно уступает место долгожданной прохладе, и все, вокруг, начинает оживать, и приходить в движение, вновь, Зимран вернулся домой, после очередного вызова «муж на час». Включив громко, на компьютере, подборку любимых роковых групп, он принялся готовить себе ужин. 
Раздался звонок телефона. Это была Анадиль. Спросив о самочувствии, она известила отца о том, что ее тетя, т.е. сестра Зимрана, вышла на связь с ней и, узнав о том, что Анадиль собирается навестить отца, попросила «взять ее с собой». Зная о том, что Зимран прервал все контакты связи со своей сестрой, из- за матери, Анадиль была этой просьбой очень озадачена, не зная что ответить. Поэтому решила посоветоваться с отцом.
  Первая мысль, которая возникла в голове Зимрана, это вероятность того, что сестра увидела сон с участием матери, или почувствовала себя нездоровой, решив, напоследок, замолить свой грех перед матерью.
Решив для себя, что это так и ее намерения, с приездом на родину, в родительский дом, являются благими, Зимран дал свое согласие на ее приезд.
  Анадиль, позже известила Зимрана о том, что в начале августа месяца она прилетает домой с тетей вечерним рейсом.
-«Что с ней произошло? – задавал себе вопрос Зимран. – Сон? Стресс? Что-то произошло в ее семье? Семнадцать лет молчания и, вдруг, прилететь домой? С каким лицом? Люди не меняются. Не может быть, чтобы в одночасье в ней проснулась совесть. Нет! Не может быть! Люди не меняются!- повторил Зимран. - Но…, перешагнув через все сложившиеся обстоятельства, взять и прилететь домой, нет, это что-то необъяснимое! Может она хотела посетить могилы родителей, особенно матери,  и, тем самым, освободиться от гнетущих ее чувств вины, вдруг появившихся, через семнадцать лет?
О скором приезде сестры, Зимран поделился с Кадимом. Кадим, выслушав это известие, сказал:
-Я думаю, что она хочет восстановить родственные отношения с тобой. Сколько ей осталось? Ты сам говорил, чтобы, не «дергаясь», уйти в мир иной, нужна чистая совесть и спокойная душа. Если ты мне друг, то прошу тебя, прояви к ней благосклонность и прими ее радушно. Просто, прошу тебя исходить из твоих предположений, что она все поняла на склоне лет. Если даже это окажется не так, то твоя совесть будет чиста.
-Ты знаешь…, - отвечая, начал Зимран, - я совсем не собираюсь проявлять к ней враждебность. В душе у меня к ней не враждебность, а страшнее  - равнодушие. Да и, зная наше воспитание, она не ожидает от меня никаких козней, коль решила прилететь сюда, известив об этом только Анадиль. Если у нее, вдруг, проснулась совесть, опровергая мое убеждение, что после двадцати семи, люди не меняются, я был бы этому искренне рад. Я уже готовлю себя к мысли, что, анализируя происшедшее, учитывая то, что мы оба получили воспитание в одной семье с ценностями, которые нам были даны родителями для ориентации в самостоятельной жизни, в которых неблагодарности не было места, и я сделал вывод, что причиной ее поступков были медицинские аномалии в ее мозгу, и этот мозг , благодаря каким-то обстоятельствам, начал работать нормально. Только в этом случае есть объяснение тому, что человек изменился.
- Хорошо,- согласился Зимран, - всего две недели ее пребывания здесь, с моей дочерью, ответит на все вопросы.
 -Странно и то, продолжил Зимран, после довольно длинной паузы, - что «этот чертов дар» не срабатывал в ее адрес. Вспоминая, сидящую в кресле мать с привязанным взглядом в одну точку, у меня возникали совсем неприглядные чувства по отношению к сестре. Однако, как видишь, она жива и здорова. Может, вынесенный приговор в качестве «равнодушия», и есть ключ к разгадке управления «даром». Не знаю…
Самолет приземлился глубокой ночью. Зимран с Вадидой стояли в ожидании, в зале прилетов. В потоке прибывших пассажиров появилась Анадиль, в джинсах и кирпичного цвета рубашке, в белых кроссовках, с чемоданом на колесиках.
Вадида бросилась к ней. Зимран стоял, немного волнуясь, наблюдая за этой сценой объятий дочери и внучки. В это время, в поле его зрения показалось худое лицо его сестры, которую он узнал сразу, не смотря на солидное время  их разлуки. Она была в цветастом платье на черном фоне и бежевой кофте, также с чемоданом на колесах, который волокла за собой.
Сжимая свою дочь в отцовских объятиях, Зимран, через ее плечо, пристально смотрел на сестру, стоящую за спиной Анадиль, явно испытывающую неловкость.
Зимран упростил эту сцену, которая очень волновала Анадиль и Вадиду, встречу брата и сестры через семнадцать лет, подойдя к сестре и символически обняв ее.
 -А это моя ненаглядная племянница! – воскликнула Анадиль, представляя Вадиду сестре Зимрана.
 Не снимая с лица, свою дежурную улыбку, сестра поприветствовала Вадиду.
  Приехав домой, сестру разместили в комнате матери.
 Отсчет двух недель, на которые было запланировано пребывание Анадиль и сестры, начался с четверга. Зимран не спрашивал сестру о причинах ее приезда, выказывая стандартное гостеприимство. Атмосфера, особенно в минуты, когда в квартире оставались Зимран с сестрой наедине, была некомфортной.
Для поддержания Зимрана, Зумрад взяла на работе несколько отгулов и, по мере возможности, принимала активное участие в общении с сестрой, часто оставаясь на ночь, тем самым, облегчая атмосферу общения, которая оставалась достаточно натянутой, за что Зимран был ей очень благодарен.
  Каждое утро сестра выходила в город. Общаясь с Зумрад, она рассказала, что проводила время, гуляя по памятным местам в городе и встречаясь с бывшими одноклассниками.
Наблюдая за сестрой, после известия о том, что она посетила могилы родителей, которое Зимран узнал от Зумрад, Зимран пытался увидеть малейшие перемены в лице сестры, надеясь на то, что его предположения о «гнетущих мыслях» и «предчувствии» оказались верными. Однако, перемен в выражении лица и в тематике разговоров он так и не увидел. Наоборот, Зимран заметил, что сестра всячески, расхваливая свою невестку – супругу старшего сына, подчеркивала особое уважительное отношение к ней, как к свекрови, не упуская возможности подчеркнуть материальное благополучие своей семьи.
-«Нет, она не изменилась, - подумал Зимран, глядя на сестру со стороны, пока она,  сидя за столом, общалась с Зумрад. – Все та же высокомерность, все та же холодность. Что же она ищет здесь?»
В этот момент в комнату, с визгом и хохотом,  вбежали Анадиль с Вадидой.  Анадиль, играючи, убегая от преследования Вадиды, бросилась на подушки, разложенные на кате. Следом, догоняя ее,  на кат запрыгнула и Вадида.  Борясь между собой, тетка и племянница, с разницей в возрасте в двенадцать лет,  заливали дом звонким смехом и веселыми выкриками. За этой сценой непрерывно наблюдала и сестра Зимрана, прервавшая свой монолог в разговоре с Зумрад.
Зимрана, молча наблюдавшего за сестрой, сидя в стороне, заинтересовал её пристальный взгляд, направленный на двух играющих счастливых девушек. А, когда, закончив свои игры, Анадиль и Вадида, подошли к нему и, обняв его,  положили свои головы на его плечи, Зимран посмотрев в глаза сестры, с ужасом подумал:
-«Боже мой! Это зависть! Да, этот холодный взгляд, совсем не соответствующий этой натянутой, на лицо, дежурной улыбке. Это зависть! Несчастная! Положив все свои силы на материальное благополучие своей семьи, отвернувшись от матери, она так и не познала чувства счастья, теплоты, радости и бескорыстной любви. Этот взгляд говорит о том, что она видит это впервые! Это говорит о том, что она и не догадывалась о существовании другого счастья, совершенно не связанного с достатком, совершенно свободного от любых зависимостей. Что она надеялась увидеть здесь, прилетев сюда, через семнадцать лет? Увидеть, что она живет лучше, оперируя понятием «достаток»? Увидеть в чем-то свое превосходство, после выбора того пути, которое избрала? Человек такого разряда всегда будет искать оправдания, отстаивая, имеющийся у него, результат исхода судьбы, чтобы избежать убийственного осознания того, что путь был выбран неверно, при движении в одну сторону и невозможности повернуть время вспять, оперируя своими, когда-то, выбранными ценностями. И, если я прав, то она должна, как-то выделить или озвучить это на примере того, что имеет она и ее семья.  Во всяком случае, судя по ее взгляду, пока, результат сравнения человеческого благополучия оказался не в ее пользу? Да и вообще… В состоянии ли она понять все это?».
На следующий день, вечером,  к Зимрану пришел Кадим, с огромным букетом роз для сестры, с которой он был знаком, благодаря дружбе с Зимраном. Проведя время с ней в разговоре и воспоминаниях, он уехал к себе домой только к полуночи.
С несколькими прогулками по паркам города и некоторым его достопримечательностям, истекли две недели пребывания Анадиль и сестры у Зимрана.
  Проводив сестру, которая вылетела на два часа позже Анадиль, Зимран вздохнул свободно.
-«Поразительно, - подумал он, возвращаясь домой, за рулем автомобиля,- как может омрачать атмосферу одно присутствие! Разочарован ли я? - спрашивал себя он. - Да, в определенной мере были надежды возрождения братских чувств. Теплилась надежда на то, что у нее хватит сил признать свою неправоту по отношению к матери. Казалось, что тогда все встанет на свои места. Однако… Люди не меняются… Нет! Не меняются. Зачем же ей нужно было прилетать?».
  Не прошло и недели, после отлета, как Анадиль связалась с отцом и возмущенно рассказала ему о «только, что состоявшемся телефонном разговоре» между сестрой и Анадиль, где сестра негативно отозвалась о качестве ремонта квартиры Зимрана, подчеркнув, что доля этой квартиры принадлежит также и ей.
-«Да! Это была зависть! Вот он и ответ!» - вслух произнес Зимран, после разговора с дочерью. –Нужно ли применять дар в такой ситуации?- спрашивал себя он. –Наверное нет, ибо все свое наказание она получит, если поймет это, через своих детей. Это нелегко, но справедливо! Это мучительно, но правильно! Странно, но у меня даже не возникает озлобленность по этому поводу. Одно равнодушие и жалость к слепоте людей. Не мне решать ее судьбу. Не хочу быть судьей!».
Глава 11
 
  Прошло время. Зимран приехал к Зумрад, чтобы помочь ей перекопать ее огород. Позвонил Кадим.
- Привет! Ты не дома? – спросил он.
- Нет, я сейчас у Зумрад. Буду вечером. Зайдешь?
- Может не сегодня, но забегу, - произнес Кадим. – Будь здоров!
Через день, ранним сентябрьским утром, раздался звонок телефона. Зимран взял в руки телефон. Номер был неизвестным.
- Да, слушаю, - ответил Зимран.
- Дядя Зимран! Здравствуйте! Это я, Али - сын Кадима. Хочу вам сообщить, что папа скоропостижно скончался вчера ночью у себя в мастерской.
Ошарашенный этим известием, Зимран, после длительной паузы, произнес:
- «Сейчас приеду».
  Этим же утром, на похоронах, от коллег, художников, которые нашли Кадима в мастерской, Зимран узнал, что почувствовав себя плохо, Кадим успел открыть изнутри замок двери своей мастерской и, не дойдя до кушетки, упал замертво на пол. В таком положении его нашел сосед по мастерской. Врачи констатировали обширный инфаркт.
- «Он ведь хотел со мной встретиться, - думал Зимран. – Его что-то мучило? Он хотел со мной поделиться. А меня не было…»
Выказывая свою дань уважения умершему, часто меня друг друга, люди несли тобут Кадима, накрытый темно-зеленым покрывалом, к грузовой машине, которая стояла поодаль от места скопления пришедших на похороны, в ожидании своей ноши.
Зимран также, как и остальные, пристроившись к рукояти тобута, пронес его несколько десятков шагов.
Сидя на траве, недалеко от могилы, куда укладывали тело, завернутое в саван, Кадима, наблюдая за всем этим, Зимран вспоминал встречу с ним, после его обморока.
  Кадим, узнав о происшедшем, сразу же приехал к Зимрану и долго не отпускал его из объятий у входной двери.
- Тебе надо жить! – говорил он тогда, глядя Зимрану в глаза, будто желая вбить в его сознание эту мысль. – Тебе надо жить, так как у тебя еще есть незавершенные дела. Тебе надо увидеть своих внуков и дождаться сына. Тебе надо жить! Гони прочь из окружения, все что препятствует тебе, твоей любимой свободе, твоему настрою на жизнь! Мы уже говорили с тобой, - продолжал он, -что за эту жизнь надо держаться тогда, когда есть ради чего. Мы с тобой удивлялись тому, как одинокие несчастные люди держатся за жизнь, которая им не сулит ничего радужного. Мы допускали, что ими руководит либо чувство страха перед смертью, либо тлеющая надежда на то, что следующий их день что-то  изменит к лучшему. Даже этого было достаточно, чтобы, этим живым мумиям, хватало сил цепляться за эту жизнь».
- «Но, я и не собирался сдаваться, - оправдывался Зимран, улыбаясь. – Меня просто вырубило и все!»
-« Я говорю все это, чтобы ты не принимал все близко к сердцу. Гони всех, кто напрягает тебя, так как это свидетельствует о том, что они любят самих себя больше, чем тебя или кого-либо. Я все это говорю, чтобы ты помнил о своих ожиданиях, надежда на воплощение которых, должна дать ту силу, которая больше не допустит всяких обмороков и других неприятностей, связанных с твоим здоровьем.В отличие от меня, у тебя есть задачи. В рамках программы человеческой жизни на земле, я свою выполнил, породив на свет своих детей, воспитав их, дав им образование, профессию, женив и выдав замуж,  и самое главное, увидел всех своих внуков. Теперь, живу, потому, что встает по утрам солнце, а в ясную погоду, вечером, светит Луна. И я получаю от этого огромное наслаждение. И ты не забывай наслаждаться мгновением».
Вспомнив это, и видя, как закапывают могилу, Зимран встал с места и отвернулся, чтобы скрыть, льющиеся ручьем, слезы.

Глава 12
 
Наступила весна. Зимран очень любил это время года. Совместно с оживающей, после зимней спячки, природы, возникает неописуемое желание жить. Жить и наслаждаться всем тем, что тебя окружает,  душой, легко взлетая в голубое небо, к яркому солнцу, которое, весной, по - особенному ласково и тепло, будто пуховой ладонью, очень нежно прикасается к твоим щекам, ощущать прелесть возрождающейся природы, испытывая нескончаемое чувство свободы и абсолютного счастья – эти ожидаемые ежегодные надежды, в отличие от многих остальных,  сбывались для Зимрана безотказно, ни разу не вызвав чувств разочарования, проявление которых он ненавидел.
Утром, проснувшись, он решил поехать в свое любимое ущелье в горах,  где мог остаться с самим собой наедине, отдаться там воле мыслей и чувств.
 - «Я смогу избавиться от этого дара только тогда, если смогу убедить самого себя в том, что мне, как человеку, не дано знать истины, - размышлял Зимран, услышав по новостям очередное сообщение о загадочной «жертве справедливости» в городе, и собирая свой горный походный рюкзачок, - ибо только, зная истину, можно творить правосудие и справедливость. Мне должно хватать того, что я умею наслаждаться этой природой, которая создала и меня, ее гармонией и неподражаемостью в такой, уму не постижимой, взаимосвязанностью. У меня все есть, и мне больше ничего не надо».
Быстро позавтракав, он вышел к своей машине, ласково погладив ее по багажнику, сел за руль и тронулся в путь.
Двигаясь к границе города, останавливаясь на частых светофорах, он был во власти своих мыслей, которые, как бы специально, не давали ему покоя с самого утра, навязываясь бесконечным потоком.
- Итак: что такое справедливость? – задавал он себе вопрос. - Справедливость - беспристрастное действие, в соответствии с истиной. А кому дано  знать истину? Могу ли я судить маленького ребенка, которого постоянно избивал родной отец, пользуясь его детским бессилием и прикрываясь строгостью воспитания, настолько, что из него (ребенка) вырос озлобленный на весь мир неадекватный убийца, на искаженной совести которого десятки невинных жертв? Приговаривая убийцу, я приговариваю и того несчастного ребенка, которого до боли жаль. И, если подумать о том, что справедливо было бы наказать его отца, изуродовавшего психику ребенка, то так можно прийти к началу времен и дойти до Адама и Евы. Как судить тех родителей, которые,в частности в Пакистане, специально калечат своих детей, проявляя, таким образом родительскую заботу, чтобы они не умерли от голода в этой стране, вызывая к своему облику жалость неравнодушных людей, и получая за это, подаяние на пропитание? Если действительно то, что Солнечная система, как и все другие во вселенной, является лишь атомом составляющим Нечто, что за гранью возможностей человеческого воображения, если действительно взмах крыла бабочки, сидящей на цветке, взаимосвязан со всеми процессами, возникающими во вселенной, если непоколебим закон, утверждающий, что любое действие имеет свои последствия, то по человеческим понятиям, для управления и контроля всего сущего, надо быть не составляющей этой системы, а выше…, Богом..., в которого так любят «играть» люди. Нужен ли человеку такой дар, быть судьей и палачом? Нет, не нужен! Человек не может быть высшим судьей, потому, что не познал даже самого себя. И я это искренне принимаю. Природная гармония, представляющая гениально сбалансированную высшую силу справедливости, и его величество - Время, что в простонародье, в совокупности, называют Богом, являются судьей и палачом».
  Выезжая на окраину города, где Зимрана ожидала ровная,  просящаяся под колеса автомобиля, дорога, его остановил «ГАИ»-шник.
     Не выходя из машины, Зимран в окно протянул документы, немного огорчившись, от вынужденно прервавшихся своих текущих размышлений.
ГАИ-шник, поздоровавшись и представившись, взял документы в руки и стал их тщательно изучать. После долгой молчаливой паузы, Зимран, начиная нервничать, спросил:
-Уважаемый! Ко мне какие-то претензии?
-Просто дай мне «что-либо» и езжай спокойно, - произнес хладнокровно он, медленно отрывая свой взгляд от документов.
По телу Зимрана прошла какая-то необъяснимая волна, пока он смотрел на наглого и самоуверенного ГАИ-шника.  Зимран повернулся и посмотрел на лежащую перед ним дорогу, зигзагом уходящую в ущелье, зовущую его к жаркому, с танцующим пламенем, костру, на котором закипает кофе, улыбнулся, вытащив из кошелька небольшую денежную купюру, протянул ее ГАИ-шнику.
  Услышав пожелание счастливого пути, Зимран, молча, забрал документы, и запустив двигатель, громко произнес сам себе:
-«Справедливость, говоришь…?»
  Резво стартовав с места, с широкой улыбкой на лице, Зимран все удаляясь, растворился на фоне, ожидающих его, гор.

К О Н Е Ц