Жена позвонила мне на работу. Это был один из тех разговоров, в которых я автоматически чувствовал себя виноватым: в том, что не позвонил сам; в том, что утром ушёл, не попрощавшись; в том, что давно перестал уделять ей столько внимания, сколько она хочет. А мне нечего было ответить, да и не хотелось оправдываться. Я стоял у окна, смотрел на уютный дворик снаружи и думал о том, что не хочу возвращаться сегодня домой. Хочу работать всю ночь напролёт, хочу умереть, прямо здесь, от взрыва или нападения, хочу купить билет на поезд в никуда и раствориться в ночи. Кто-то сказал, что дом — это то место, куда тебе всегда хочется вернуться. Возможно именно в этот момент я с печалью осознал, что стал в какой-то мере бездомным.
Оставшийся рабочий день пролетел быстро, хотя я старался затянуть его как мог. Тех нескольких часов, что у меня были, катастрофически не хватало, чтобы запастись энергией на весь вечер. Иронично получалось: люди вечерами отдыхали перед следующим трудовым днём, а я, наоборот, хотел отдохнуть здесь перед куда более энергозатратным вечером. Однако пришлось одеться и двинуться на свою Голгофу.
Я неспешно шёл по улице, любуясь вечерними зданиями зимнего Петербурга. Лёгкий снегопад погружал мир в белую сказку, и мне вдруг показалось, что всё будет хорошо. Всё непременно должно быть хорошо в такой замечательный день. Внутри меня появилась какая-то теплота, гася беспокойство. Быть может сегодня будет спокойный вечер, и я зря беспокоюсь. Эти мысли наполнили моё сознание неким подобием нежности и умиротворения.
Около входа в метро снова зазвонил телефон. Это была она. Я на пару секунд замер, размышляя, отвечать ли, после чего нерешительно нажал на ответ и приложил телефон к уху:
– Да?
В трубке повисло недовольно молчание. Я знал, что она вероятно уже зла и расстроена, внутри неё уже кипит огонь под котлом с тем ядом, что вскоре выплеснется наружу. Возможно она ждала извинений, а может быть просто какой-то теплоты. Она, подобно Анни, лелеяла идеальные моменты и также тяжело переживала их крах.
– Ты ещё не уехал?
– Нет, стою у входа в метро. Буду... ээээ... минут через 30, думаю.
– Купи по пути молока. У нас кончилось.
– Окей, без проблем.
Она молчала, словно ожидая чего-то ещё.
– Я люблю тебя, - прервал тишину я.
– И я тебя, - быстро ответила она и повесила трубку.
Станция встретила меня теплом и потоком людей, бредущих с работы. Недавний звонок проделал трещину в ощущении спокойствия, и теперь ледяной ветер тревог сквозил в сознании, быстро разрушая все сказочные замки. В голове всплывали сцены из десяток наших ссор, и я пытался понять, что стоит говорить, а что — нет. Чувствовал себя сапёром на самом хитром минном поле в истории: поле чужих предубеждений.
От этих мыслей меня начало мутить. Я поспешил уткнуться в книгу и поехал вниз по эскалатору, стараясь ни о чём не думать. Через некоторое время текст захватил меня, а всё остальное отошло на задний план, и я смог немного выдохнуть. Двери закрылись. Следующая станция — ад.
***
Поездка подействовала хорошо: из метро я вышел вполне спокойным. Если внутри и были какие-то экзистенциальные тревоги, то они остались глубоко и копать туда не было никакого желания. Хотелось поскорее забежать в магазин, доехать до дома и пригласить ребят поиграть во что-нибудь. С горячим чаем это сделает вечер просто прекрасным.
Я дождался маршрутки, привычно сел на заднее сидение и посмотрел в окно на площадь у станции. Снег закрывал всё вокруг интимным пологом, за которым двигались тёмные силуэты людей. Мне было любопытно, как они живут, о чём думают, на какие темы ведут беседы. Каждый представал своеобразной головоломкой, решить которую было так соблазнительно: открыть для себя целый новый мир, новую вселенную.
Маршрутка мягко тронулась, и я перевёл взгляд на людей в салоне. Как и ожидалось в час пик все сидения были заняты, и опоздавшим бедолагам пришлось стоять, пытаясь втиснуться в узкий проход между двумя рядами кресел. Особенно потешно было наблюдать за толстяком с рюкзаком, который отчаянно пытался держать и себя и свою ношу в каких-то рамках этого пространства. Без особой удачи – он проваливался по всем фронтам.
Я вгляделся в лицо толстяка и с удивлением узнал своего старого друга. Вот так встреча. Я попытался вспомнить, сколько его не видел. Четыре года? Пять лет? Мы встретились ещё в университете, на последних курсах. Нас связала случайная вечеринка, легкомысленность в отношении к обязанностям и алкоголь. Тогда в нас была юность, горел огонь приключений и любопытства. Мы были свободны. И вот он снова передо мной, пытается уместить себя, чтобы никому не мешать. Как так вышло?
Я вспомнил нашу последнюю встречу: кажется это было лето. Или осень? Нет, точно, было лето, конец августа. Мы уже встречались реже, ведь каждый нашёл себе девушку. Строили серьёзные отношения, строили своё будущее. Пропали ночные прогулки, пропали попойки до утра, куда-то растворились концерты и рейвы. Мы встречались в пятницу вечером или в выходные, в пабе, где всё вылизано и прилично. Пропускали по два бокала, делились историями и уходили, считая свой дружеский долг выполненным. Мерзкое времяпрепровождение, какое-то фальшивое, без души.
Вот и в тот злополучный вечер мы сидели в баре, пили пиво, и друг рассказывал о своей девушке. Кажется уже в тот момент всё было плохо. Он говорил, что много ссорятся, что она его угнетает, что боится возвращаться домой. Не знал, что делать. А я... Ох, чёрт. Я говорил, что конфликты — это нормально. Мне казалось, что если они прожили вместе три года, то, чёрт побери, всё остальное как-то уладится. «Вы так долго вместе, что уже думаешь о вас, как о паре, а не по отдельности. Чувак, тебе надо постараться. Попробуй дарить цветы там, ну ты понял», - кажется я говорил ему какую-то такую чушь. Да, конфликты — это нормально, так и есть, да и долгие отношения – это важно. Но если ты боишься человека, если ты просто тонешь под ним, становишься пустым, то это ненормально. Тогда я этого не знал, судил по себе: наши ссоры были лёгкими, почти игривыми, заканчивались сексом. Я не чувствовал ту боль, что плескалась в глазах моего друга.
Вероятно, он последовал моему совету: просто терпел, отчего и выгорел. Его тело двигается, ест, пытается уместить себя в маршрутке, возможно даже испытывает чувства, но тот парень, который пытался перепить бармена, оказывался в центре слэма на концерте, допивал третью бутылку вина на крыше на рассвете, тот парень, который проехал половину страны за поцелуем незнакомки... Его больше нет. Даже подойди я к нему, потряси, затащи в бар – ничего бы не изменилось. Его тело стало мемориалом, перестало быть им самим.
Меня внезапно охватил жуткий страх. А я сам ещё жив? Моя жизнь давно перестала быть похожей на ту, о которой я только что вспомнил. Не умер ли внутри меня тот мальчик, что хотел встречать рассвет на берегу и смеялся всему миру в лицо? Работа, сон, работа, по выходным попытки не умереть от скуки. Всё слилось в непрекращающийся цикл рутины. Из развлечений остался только компьютер, куда я сбегаю с непреклонным упорством. Игры, фильмы, снова игры. Отчаянный эскапизм.
Множество людей по ту сторону экрана: всё что угодно, лишь бы не чувствовать себя «дома», не быть рядом с тем человеком, который записан в телефоне «Любимая». Любимая ли? И если нет, то как давно? Мир вокруг словно замер, пока осознание этого простого факта поднималось изнутри. Я знал это, понимал уже долгое время, даже возможно чувствовал, но просто не признавал: я перестал любить эту женщину. Возможно год назад, может быть два, а может... Нет, определенно, совершенно точно когда-то я её любил.
Если вдуматься, сейчас я даже боялся её. Мы давно превратились в призраков самих себя, растеряли желание, влечение, растеряли всё то, что лелеяли когда-то в нежных объятиях. Мы стали соседями, которые по какой-то случайности всё ещё остаются вместе, и наши отношения держались лишь на том, что им слишком много лет. Беспроигрышный вариант, ведь эта опора только крепнет с каждым днём. Ты кропотливо вшиваешь человека в свою жизнь только для того, чтобы впоследствии бояться его оттуда выдрать. Занимательная методика самоистязания, я бы даже сказал — виртуозная. Что же с нами стало?
Мы превратились в пустых людей, из которых всё высосали, и они просто двигались дальше по привычке, боясь что-то изменить. Мы все вместе вшили другого человека в свою жизнь, сплели нитями каждый сантиметр, оставили множество стежков на сердце и близких людях. И мало кто в силах выдраться из этой Единой Армии. Многие так и остаются в ней, живя год за годом в своём маленьком личном аду.
Конечно, можно потратить уйму времени на то, чтобы наладить общение, пройти терапию, работать над отношениями, но ведь для этого нужно измениться. Если ты никогда не был собой с человеком, и он не знает, что там у тебя внутри, то как внезапно это может поменяться? Я понял, что, даже если бы захотел, я бы не смог найти сил и желания, чтобы что-то исправить.
Зачем мне всё это? Вот я приеду домой, а там меня ждут только шквал обвинений, истерика, слёзы, половина ночи без сна и тяжёлое пробуждение. Эта пьеса будет разыграна как по нотам: встреча, ужин, немного времени расслабиться и потерять бдительность, потом она что-то скажет, и всё полетит в бездну. Почему каждый раз я иду по этому сценарию как марионетка?
В салоне стало невыносимо душно. Кто-то попросил остановку, и я выскочил вместе с ним, хлопнув задней дверью. Всё вокруг плыло, меня трясло. Серость окружающих домов навалилась своей массой, поддерживая настроение и одновременно разделяя его. Весь мир тонул в собственной тоске, в жалости к себе: я чувствовал, как эти ощущения разливались от меня невидимыми цунами, захлёстывая окружающих.
Я вглядывался в лица прохожих и с ужасом видел, что они тоже несут в себе отпечаток этой боли. Вот девушка, лет двадцати пяти, не больше. Красиво одета, стройна, длинные тёмные волосы, в руках пакет из книжного. Мне нравятся люди, которые читают. По выражению её лица, когда она говорила с кем-то по телефону, было видно, что она несчастна. Может быть она тоже боится вернуться домой, может быть тоже чувствует, что человек, который ждёт её там — чужой. И сладостно радуется тем недолгим моментам, когда остаётся одна. Никогда не скучает по нему, никогда не вспоминает о нём, пока его нет. Разве что с надеждой на то, что он никогда не вернётся. Сколько такое может продолжаться? Я вспомнил своих родителей, родителей своих друзей. Большинство были без отцов, но те, у кого он был... Почти все их семьи себя изжили, сосуществовали ради ребёнка, ради квартиры, ради оливье в декабре и секса дважды в год, на день рождения.
Пока мой мозг находился в состоянии кризиса и пытался понять, в какую сторону думать, ноги взяли всю работу на себя, неся меня вперёд. Я брёл, словно пьяный на автопилоте, едва понимая, куда иду. Внутри оборвалось что-то важное, что-то незримое, но такое дорогое, что я лелеял много лет подряд. И, как это ни печально, что прогнило насквозь.
В глаза ударил свет от витрин продуктового. Сзади кто-то что-то сказал про «наркомана, который стоит уже так минут пять». Понемногу размышления выстроились в стройную цепочку, и я вспомнил, что мне нужно купить молока. Нужно принести его домой, чтобы выиграть себе время. Переодеться, умыться и сесть за компьютер. Скорее всего меня уже ждут, и я убегу туда, в другие миры. Подальше от самого себя.
Нерешительно я сделал первый шаг назад, потом ещё один, куда более уверенный, а потом понёсся оттуда со всех ног. Давно я не бегал, очень давно. Ветер свистел в ушах, я чувствовал жар, как становится тяжело дышать, но одновременно с этим мне было невероятно легко. За спиной словно выросли крылья, которые толкали меня вперёд и вверх. Заметив вывеску, я попытался резко затормозить, заскользил и упал. Проехал по снегу ещё пару метров, перекатился на спину и засмеялся. Со всех сторон вверх вздымались депрессивные панельки с чёрным макияжем депрессии на своей коже. Немного позади, если откинуть голову, можно было разглядеть яркие неоновые буквы, складывающиеся в приятное слово «Бар».
Дверь тяжело подалась, и я ввалился в полутёмное помещение, разительно отличающееся от тех рестопабов, где я теперь иногда бывал. Барная стойка, несколько маленьких столиков, пара телевизоров с футболом, незабываемый контингент маргиналов, считающих себя средним классом. Великолепно. Я подошёл к стойке и махнул бармену рукой. Он посмотрел на меня и вопросительно поднял бровь.
- Ром с колой, пожалуйста. Три к одному.
Мужчина за стойкой кивнул. Зазвонил телефон. «Лю-би-ма-я». Кто же ещё. Я взял трубку, и сразу услышал её голос, полный раздражения:
- Ты где? Молоко купил?
Бармен поставил передо мной стакан.
- Слушай, я тут подумал, - я взял его и осушил тремя большими глотками. - Нам надо развестись. Чем быстрее — тем лучше.
Не дожидаясь ответа, я сбросил вызов, поднял взгляд, увидел удивленное лицо бармена и усмехнулся. Пару минут мы молча смотрели на телефон: тот разрывался от вызовов и уведомлений из мессенджеров. Я тяжело вздохнул и показал на пустой стакан:
– Можно мне ещё два таких же? Впереди будет очень тяжёлая ночь, - после чего впервые за долгое время я широко и искренне улыбнулся.