Редакция газеты, где бы она не находилась: в районном, областном центрах или в столице, всегда воспринималась простыми людьми, как последняя ступень, инстанция в поисках правды, истины. Исходив по кругу всевозможные организации, опустошённый морально человек приходил туда, цепляясь за неё, как за спасительную соломинку.
Частенько, но не всегда, такие ходоки получали там поддержку. Как правило, продолжением таких встреч становились материалы на газетной полосе. С чьей-то лёгкой руки журналистов стали называть «четвёртой властью».
Иногда, заступившись за бедолагу, журналист рисковал многим: профессиональным поприщем, карьерой, а порой здоровьем и жизнью. Снизу всегда одобряли выступление газетчика, защищавшего маленького человека. Однако это донкихотство вверху с трудом проглатывали и ждали удобного момента нанести ответный удар.
В некоторых редакционных коллективах трудились репортёры «сорвиголова». За правду они шли до самого конца, не боясь ни угроз, ни предательства коллег. Таких правдоискателей властьимущие находили способ загнать в угол. Итог такого противостояния - моральная петля. Зачастую, единственным собеседником в таких случаях становилась бутылка водки. Сначала она пилась из рюмки, потом - из стакана, и, наконец, - из горла. На первых порах она помогает, но, посмотрев однажды вперёд, творческий человек вдруг замечает перед собой пропасть.
Но существовали журналисты совсем противоположного типа. При советской власти существовало негласное положение: проштрафившихся руководящих работников направляли не на стройку кирпичи ворочать или в шахту уголёк добывать. Их устраивали в нижестоящие организации для исправления. Такие случайные люди попадали и в редакции, где всегда существовал кадровый голод.
Ещё в обкоме партии заведующий сектором печати, когда Ивана направляли в районную газету, ясно сказал, что коллектив редакции творчески слабый. Квалифицированных работников почти нет.
- Поезжай поднимать газету, редактор там новый, - немного подумав, добавил, - зам редактора - чудаковатый Иван Семёнович Гадищев, но ему скоро на пенсию. Не обращай на него особого внимания.
Прошло уже более двух лет, как Иван Ивиркин секретарствовал в газете. Чудаковатость Гадищева выражалась не только в искании врагов народа. Он патологически ненавидел всех, кто мог занять его место. Когда-то его вышибли из прокуратуры.
Бывший прокурор одного из районов, успевший глотнуть сталинский режим, в душе своей и в делах продолжал уже в редакционном коллективе искать ему неугодных. Ответсекретарь этой газеты, ушедший потом на повышение (на его месте теперь работал Иван) трижды выгонял из своего кабинета назойливого Гадищева. Последний доводил свою жертву до внутреннего нервного срыва. В таком состоянии человек может совершить непоправимую ошибку. Этого-то и добивался Иван Семёнович.
Гадищев не ограничивался только собственным рытьём ямы для очередной жертвы. В свою орбиту он засосал директора типографии, ровесницу Агафью Степановну Лапикову, снабжал недружественной информацией об отдельных журналистах райисполком и райком партии. Свои пахучие метки Иван Семёнович оставлял и на других «столбах» и «пнях».
Однажды со скорбным видом, как оказалось далее, накаченная Гадищевым негативом, в кабинет к Ивану вошла грузная Лапикова. Поздоровавшись, медленно опустилась на стул. И без преамбулы сразу сказала:
- Может, Вам, Иван Дмитриевич, и правда сменить работу?
- А зачем мне менять своё поприще? Я учился, причём очно и успешно, на журналиста. Своё ремесло знаю, люблю и с удовольствием отдаю всего себя этому нелёгкому делу.
- Я понимаю вас, но вот секретарь партийной организации совсем другого мнения о вас.
- Вот откуда запах идёт. Теперь мне понятно: и вы попались в сети паука.
- Никуда я не попалась, я…
- Да он мне и про вас все уши прожужжал. Извините, но я вынужден повторить то, что слышал от него. Он говорил это, сидя там, где сейчас сидите вы.
- И что же?
- Он говорил о вас нелицеприятные вещи.
- Не может быть, - недоумённо сказала Агафья Степановна.
- Вы ведь когда-то работали в этой редакции?
- Да, было дело.
- Гадищев сообщил мне, что в своё время никак не могли избавиться от ваших услуг. Мол, малограмотная, приехала с целины, газеты не понимает.
- Не может быть, - теперь уже растерянно сказала она.
- Может, может. Он говорил о том, что искренне порадовался, когда удалось спихнуть вас мастером в типографию. И в такие подробности биографии вашего мужа посвятил, будто ходил за ним по пятам. Он нарочно сталкивает нас лбами. А вы этого не замечаете, поэтому пришли ко мне и повторяете его мерзкие мысли.
Не говоря ни слова, Агафья Степановна встала, покачала головой и, низко опустив голову, медленно вышла из кабинета.
Продолжение