Der blasse Zar wird nicht am Schwerte sterben,
die fremde Sehnsucht macht ihn sakrosankt;
er wird die feierlichen Reiche erben,
an denen seine sanfte Seele krankt.
Schon jetzt, hintretend an ein Kremlfenster,
sieht er ein Moskau, weisser, unbegrenzter,
in seine endlich fertige Nacht gewebt;
so wie es ist im ersten Fruehlingswirken,
wenn in den Gassen der Geruch aus Birken
von lauter Morgenglocken bebt.
Die grossen Glocken, die so herrisch lauten,
sind seine Vaeter, jene ersten Zaren,
die sich noch vor den Tagen der Tataren
aus Sagen, Abenteuern und Gefahren,
aus Zorn und Demut zoegernd auferbauten.
Und er begreift auf einmal, wer sie waren,
und dass sie oft um ihres Dunkels Sinn
in seine eignen Tiefen niedertauchten
und ihn, den Leisesten von den Erlauchten,
in ihren Taten gross und fromm verbrauchten
schon lang vor seinem Anbeginn.
Und eine Dankbarkeit kommt ueber ihn,
dass sie ihn so verschwenderisch vergeben
an aller Dinge Durst und Drang.
Er war die Kraft zu ihrem Ueberschwang,
der goldne Grund, vor dem ihr breites Leben
geheimnisvoll zu dunkeln schien.
In allen ihren Werken schaut er sich,
wie eingelegtes Silber in Zieraten,
und es giebt keine Tat in ihren Taten,
die nicht auch war in seinen stillen Staaten,
in denen alles Handelns Rot verblich.
Царь бледный не погибнет от меча,
Тоской иною он овеян будет;
Когда свой трон наследный он добудет -
Державой заболит его душа.
Теперь же, подойдя к Кремля бойницы,
Москву узрит, не знавшую границы,
Град белый, оплетенный вечной ночью;
Как будто бы весны грядёт предвестник -
Берёзы запах разольется песней -
Звон Благовеста сотрясет ночь точно.
Колокола, что звуком величавы, -
От его предков, первых тех царей,
Что ещё с ига окаянных дней
В часы Соборов, радостей, скорбей
С покорностью и в гневе возвещали.
И он постиг однажды, кем же были,
И что нередко те во мраке мыслей
В глубины тёмные их погружались,
А он же, из прославленных тишайший -
Был сдавных дел почин благочестивый
Задолго до начала его жизни.
Его же благодарность осенила,
Царь всеми был обильно восхваляем
При всяком шаге, жажде начинаньи.
Он средством был для их преуспеянья,
Окладом, пред которым жизнь мирская,
Роскошная да мраком становилась.
Во всех деяниях виднелся он,
Как серебро, служившее оправой,
Средь их поступков нет ни одного,
Хоть даже вне двора, молвы и славы,
Где не было бы тени Самого.