«Вера… есть уверенность в невидимом»
Ап. Павел Евр. 11: 1
На третьем году обучения в аспирантуре, в один из дней ненормально-жаркого апреля 92-го (через два месяца защита), я и «познакомился» с тем, чему невозможно дать мало-мальски толковое, т.е. материалистическое объяснение. Впадать в мистику не хочу и оставляю всё на суд читателя.
Как всегда, спешил к метро Новослободская, опаздывая на очередную консультацию в Академию. Работа уже была написана вчерне, впереди – только предзащита и написание автореферата. В общем, было состояние полной погружённости в работу, когда время от «машинки до машинки» (печатной, естественно), сон, еда, переезды, какое-то, не нужное сейчас, общение, – все мешало тому главному, что ты носишь в себе. Просматривалась и некоторая повышенная возбудимость. Нервная естественно. Но само событие помню в деталях.
Думая о своём, «о наболевшем», да особенно и не наглядишься по сторонам в метро, – время между 10 и 11 часами утра, – не «пиковое», в вагоне почти все сидели. За несколько остановок до Библиотеки им. Ленина, я обратил внимание на вошедшего в вагон человека средних лет.
Со странностями, как мне показалось.
Ну, судите сами: во влажной духоте вагона метрополитена стоял небольшого роста мужчина в длинном, до каблуков ботинок, наглухо застегнутом кожаном плаще. С пижонски–приподнятым, воротником. Это в теплынь–то. Длинные, как мне показалось жирные, прямые чёрные волосы до плеч. Широкополая шляпа почти скрывала матового, «кофе с молоком» и коричневатым оттенком на скулах, лицо с хищным клювообразным носом.
Чилиец или перуанец.
В общем, «латинос», вяло подумалось мне. Да мало ли таких в Москве? Особенно в период полнолуния – лезут со всех щелей: странно одетые, заговариваются, что–то декларируют, пристают…
Мы были метрах в пяти друг от друга и неожиданно встретились глазами. Взгляд глубоко посаженных, неестественно близких к переносице глаз, их пронзительно–чёрных зрачков в буквальном смысле резанул меня по глазам. От неожиданной боли, я интуитивно дернулся и отвернулся к окну. С ужасом, физически ощутил, как нечто через глаза вошло в меня, комом прошло по горлу, пищеводу, разворачиваясь, как тугая спираль и в конце, мягко толкнуло в желудок.
Моя остановка. Понимаю, что опаздываю, бегу сквозь толпу людей, пытаясь лавировать: к лестнице, к переходу; в голове метрономом, что это было?
Я в смятении…
Что за дрянь, ничего могу понять и объяснить себе… Стал отдышаться на эскалаторе и обернулся. Он стоял на две ступени ниже и смотрел на меня!
И опять «ударило» по глазам!
Не помня себя, по инерции добрался до юго–западной линии и вошёл в вагон. Как он мог поспеть за мной в своём длиннющем плаще, ведь в нём, застёгнутом до самого низа, и шага нормального не сделаешь? А как в нём бежать за мной? При немалых своих габаритах я быстро-шустро передвигаюсь в метро. А здесь, – бежал!
В глазах жгло, болела голова. Во рту, как после тяжёлой, долгой болезни и мерзкое ощущение чего–то противного, чужого внутри себя.
И тут я интуитивно сделал то, что впоследствии людьми знающими, оценивалось как единственно правильное решение в моем атеистическом тогда бытии: от странности, нелепости и ужаса происходящего, стал клясть человека в плаще последними словами. Ужасными. Стоя в конце вагона, зажмурившись, тряс головой пытаясь через глаза вытряхнуть, выкинуть устроившуюся во мне дрянь в проносящуюся за окном тьму. Почему-то представилось, что эту гадость, развернувшуюся во мне, можно вытянуть обратно, свернув, как ленту на палец. Я очень живо всё представил и начал потихоньку вытягивать это «нечто». Странное впечатление производил, наверное. Как один из тех несчастных в полнолуние…
Это было первое явление «нечистых».
День прошёл - не помню, как. К вечеру на обоих глазах (впервые в моей жизни!) повылезали страшенные ячмени. В общежитии, где проживал с семьёй, жена промыла глаза чаем и посоветовала закапать альбуцидом. Но лекарства, и даже антибиотики, которые от боли начал принимать уже через день, не помогали. Я почти ничего не видел. На четвёртый день бесполезного лечения жена, по совету добрых людей, пошла в церковь и вечером, заставив повторять за ней слова святой молитвы, дала попить и окропила Святой водой. Утром, я встал практически здоровым, а к вечеру не осталось и следов ячменей. Рассосались. И самое главное, без ажиотажа, – мне всё показалось логичным, – ну, Святая же вода!
В суете и заботах предзащиты, понемногу забыл об инциденте пока нечисть не напомнила о себе ещё раз. Это произошло, почти через месяц, в один из майских дней.
Помню, было опять очень душно, как это бывает только в московских асфальтированных дворах-колодцах. И опять я спешил, на этот раз к машинистке, с последней правкой рукописи диссертации. Она работала в популярной газете «Коммерсантъ», чей офис находился за новым МХАТом Татьяны Дорониной, что на Тверском бульваре.
Полдень. Парило и было очень малолюдно для центра Москвы. В скверике на Тверском бульваре на скамейках редкие, разомлевшие от духоты парочки и одиночки: кто с мороженным, кто с пивом, – и почти нет прохожих. Всё это я отметил машинально, пересекая на зелёный свет семафора «зебру» метрах в тридцати ниже от известной забегаловки Макдональдса. Краем глаза, справа, далеко в самом начале бульвара, у «Агентства ТАСС», отметил быстро идущую в моем направлении одинокую, какую-то нелепую фигуру женщины.
Переходя дорогу, смотришь, как бы не попасть под машину, толкотня которых в этом месте, в любой час дня. Я собрался было перейти дорожку сквера и не успел ещё осмыслить, в чём нелепость этой фигуры, как женщина (как?) оказалась рядом. Я пересекал ей дорогу в пяти – семи метрах. Бледно-серое, нездорового цвета, востроносое лицо, с растрёпанными, длинными, жирно блестящими волосами. Закутанная – в жару-то, в теплый, грязно серого цвета пуховик, застегнутый на все замки и пуговицы. И в резиновых, по колено, сапогах! И опять этот внимательно сосредоточенный на мне взгляд. И что-то шепчущие тонкие, синие губы. Я почти пересёк сквер, как она оказалась сзади и выкрикнула мне в спину: «Будь ты проклят!»
И смачно плюнула!!
Сказать, что я оторопел – ничего не сказать.
Булгаковщина какая–то, если не выразиться крепче.
Но тогда–-то выразился. И ещё как.
Тринитротолуол! Трах!! Бабах!!! Бах!!!!
Естественно, начал снимать с себя лёгкую, летнюю курточку, чтобы вытереть плевок. Его не было.
Как и дурной бабы.
Сколько бы не шарил глазами по сторонам. Испарилась…
Вернувшись домой, уже знал, что делать: cвятая вода и молитва. Возможно, поэтому странная встреча прошла без последствий.
Успешно защитив диссертацию в начале июля 1992 года, я с семьёй вернулся домой, где меня ждало третье явление «отродья».
Как–то душным (опять!) августовским утром ожидал друга, у телебашни, возле родительского дома, чтобы он отвез меня по каким-то делам. Прячась от жгучего уже солнца в редкой тени дерев, увидел высокую, статную, стильно одетую женщину с ребёнком детсадовского возраста, выходившую из проходной нашего телевизионного центра.
Женщина возраста «выше среднего». Что называется, со следами былой красоты.
Роскошные густые, цвета зрелого каштана, волосы пышно обрамляли тонкое, как мне показалось, восточное лицо, с ещё не потускневшей кожей нежно-персикового цвета. Большие, влажные глаза, яркий контур припухших губ. Впечатление немного портил хищный абрис тонкого носа и высокомерный, как мне показалось, взгляд.
В общем, я отметил эту женщину.
Меня удивил ребёнок. Бледный, нездоровый цвет лица и совсем недетский, стариковского прищура, неприятно колющий взгляд. Прямо в меня. И в косой улыбке, (опять!) что-то шепчущие, тонкие, губы. Они прошли недалеко от меня. Мальчик всё смотрел. И, вдруг, женщина, так гордо несущая себя, повернула ко мне своё красивое лицо и … плюнула. В мою сторону! Через голову ребёнка!!
Пока я соображал, окликнуть её или нет, спросить: зачем? почему? парочка вошла в калитку детского сада, что как раз напротив родительского дома и проследовала в белёный, двухэтажный корпус. Из детского сада два выхода – две калитки, которые находились в поле моего зрения. Я решил, что дождусь женщину, ведь оставив ребёнка, она обязательно должна была выйти в одну из них. Дождусь и прямо спрошу её, почему она так вела себя? Приятель между тем запаздывал и появился только минут через сорок.
Из садика так никто и не вышел.
Она не могла остаться и в здании, за многие годы жизни в родительском доме я знал в лицо, практически весь персонал этого детского сада. Дамы среди них не было…
Позже, анализируя случившееся, долго не мог понять смысла этих явлений «темноты», но после событий, о которых расскажу ниже, мне почти понятна. Его промыслительность. Кажется, Господь, так долго ждавший меня, теперь через скорби и хвори, решил придать моему движению ускорение, в нужном направлении.