Я не трус, но... я боюсь!

 
        Из услужливо подкидываемых памятью сюжетов на заданную тему озвучу ещё один. Дело было в застойные брежневские времена. Как-то с очередным обострением гастрита попал в гастроэнтерологическое отделение областной клинической больницы. Причем прихватило настолько серьёзно, что пришлось лечь на больничную койку за неделю до нового года. В связи с чем, настроения - ну, никакого. Самый прекрасный семейный праздник пришлось провести вне дома, да ещё в окружении «хватёмших» болящих из нашей 6-ой палаты и «поддатого» местного медперсонала. Слава Богу не было кризисных больных.
     Второго января (в те далёкие времена отдыхали только один день 1-го) в восемь утра мне было назначено рентгеновское обследование  больных внутренностей, перед которым нужно были ввести в вену контрастное вещество. Ещё толком не проснувшись, поплёлся я пустынными гулкими коридорами в поисках операционной. Почему–то назначено было туда.  Нашёл. Вошёл.
 
В буйстве красок нарождающегося мглистого зимнего утра среди стерильного кафеля и никеля разглядел дылду-медсестру, даже не повернувшуюся на моё блеяние: «Доброе утро».  Хотя сам не верил, что оно доброе…
Жердь в белом халате в реверсной  части представляла собой от затылка до пяток идеально ровную гладь доски шестидесятки. Аверсная часть мало отличалась от реверсной, правда, где-то наверху была украшена лицом с лошадиную голову, где глаза, нос и рот были собраны в кучу сразу под чёлкой редких, сожженных перекисью, светлых волос, небрежно собранных на затылке в пучок.
Вот, вы  спросите: зачем я так о женщине?
Читайте дальше.

        Загремев чем-то железным, тетка не поворачиваясь проскрипела странным мультяшным голосом: «Больной! Снимайте пижаму и ложитесь на стол…». Законопослушно совершил манипуляцию с рубахой, угнездился на крестообразном столе, подумав при этом: как мученика… на кресте… (прости Господи!).  Холодно, блин. Я окончательно проснулся. Странной, проваливающейся походкой человек в белом халате подошёл к моему телу и привязал руки (обе!) ремнями к кресту – хотел даже пошутить по этому поводу, но что–то меня остановило.
    Запах. 
    Жуткий  перегар из традиционного национального коктейля: водка с чесноком!
    От мужиков амбрэ это не переношу. А здесь…  Туго перетянув левую руку ниже плеча, тётка проковыляла за шприцем, и тут я увидел её бессмысленные глаза и застывшую ещё вчера улыбку… Да она пьяная! В стельку… Бог ты мой.
   
     Между прочим, женщина попыталась попасть мне иглой в вену.  Мимо. Что мне делать: кричать «помогите»? Ну, дико же… для мужика дико. Да ещё в больнице. Пустой в этот ранний час.
     Что делать?
     Ну, беспомощность полная… Злоба переполняла меня: твою дивизию… вырвусь… убью… Тихо… тихо… пока, я на привязи… Пока размышлял, состоялась вторая попытка. Мимо. Больно! Пытаюсь шутить, что–то говорю дуре этой. Типа – не получилось сейчас, получится позже. Утро вечера мудренее. Тьфу ты! Какое утро…
     Напряглась.
     Нехорошо смотрит. Пытается в третий раз,  прокалывает вену насквозь. Я видел, как в местах проколов руку раздуло и начал растекаться багровый синяк. Стало страшно, ведь я абсолютно беспомощен в этих ремнях-оковах. Что у неё на уме? Страшный сон. Нескончаемый. Если я ударю её ногой, ну потеряет сознание, а очнётся… Ремни-то держат мёртво… Сумасшедшая тётка перебралась меж тем к правой руке. С первой же попытки, опять фиаско – вена насквозь. У сестры, прямо, спортивный интерес появился, фанатичный блеск в глазах. В холодной операционной я в буквальном смысле взмок: что дальше будет?

«Лена! – мужик какой-то седенький, откуда взялся? – я же сказал, что подменю Вас. Почему Вы не дома… Ё-маё…»
Пока врач отстёгивал меня и бинтовал мои руки, я всё рвался догнать мучительницу. Сестру, меж тем, как корова языком слизала. А старик, между прочим, рассказал её банальную историю.
В больницу из зоны в наше отделение привезли зэка. Я видел его: молодой, цыганистого типа прохиндей. Ну, на лбу всё написано. Логика этой братии известная - чем сидеть на общей зоне, так лучше, месяц-другой перекантоваться в больничке. Здесь он быстро охмурил мою «знакомицу» – старшую медсестру,  и получил всё, что надо, включая наркотики. О чём сам болтанул, хвастая перед мужиками своими победами на амурном фронте. 
Чем эти истории кончаются – понятно. Кинул он её и на деньги, и на имущество, не говоря уже об амурных переживаниях. Вскрылось всё это буквально 31 декабря. Сестра с горя два дня «квасила», чуть руки на себя не наложила, а наутро второго января пришла «исполнять свой служебный долг». Старик клятвенно пообещал мне, что и без моих заявлений несчастную уволят. Кроме всего, её ждали и судебные разбирательства. 

       Сколько других всяких и разных «ужастев» пережил я, равно как и наслушался от других, за свою жизнь? Тем не менее, – не назвал бы жизнь трагедией. И уж совсем надо быть больным, чтобы считать её комедией. Трагикомедия с элементами драмы, это близкое определение жанра жизни.
 К теме. Все предыдущие истории лишь жалкие россказни и чепуха по сравнению с тем, – не страхом, нет –  с животным ужасом, кошмаром наяву, который я испытал на сороковом году своей жизни.      
Случилось всё в начале  беспримерных «девяностых». Я учился в аспирантуре, в Москве, между прочим, в самом  сверх атеистическом учебном заведении  Академии общественных наук при ЦК КПСС, откуда и прибыл с семьёй на побывку в родной городок на майские праздники.

Нашей младшенькой исполнилось четыре годика и надо же, – пока ходили в гости по разным дедам и бабам (ударение на «ам»), простудили малышню. Да не просто, а с отёком горла. В общем, врачи скорой помощи, опасаясь нежелательного развития событий, забрали доченьку вместе с женой в инфекционную областную больницу, раскинувшую непрезентабельно-серые свои корпуса на самой окраине города.
Конечно, я был рядом. Когда глубокой ночью отёк начал спадать и все мы немного успокоились, болящую с мамой до утра оставили в приёмном покое, а я засобирался домой: топать до дома километров пять.
Вызвать такси не приходило в голову.
О такой услуге в нашей «деревни» тогда никто слыхом не слыхивал.
Попрощавшись, не торопясь тронулся в путь.

Холодный свет неоновых, горящих через один фонарей кое–как освещали безлюдную в этот ночной час дорогу. Впрочем, в этом районе города и днём–то движения почти никакого. Вот так, почти бездумно дошагал я до огромного старого кладбища. 
Дальше было два варианта движения. Через покосившуюся, сорванную с одной петли створку ворот по дорожке, двоящую погост почти посредине, напрямки мимо могил – метров пятьсот. Или вокруг «смиренного кладбища» под тусклыми, но всё-таки фонарями, – километра два. Моей «пассионарности» хватило ровно на второй вариант. И то, только с хорошим полутораметровым дрючком, подобранным тут же на обочине дороги. 
Вот сколько шёл, – почти полчаса, – всё корил себя, ну на кого ты вооружился? На покойников? И чего ты опасаешься Евгений, ты же почти учёный, вооружённый знаниями диалектики. Матери всех наук! Исторического материализма, наконец. Ну, ничего же не может быть. За кладбищенским забором только прах и тлен! Как не стыдно… 
Вперёд!
 
Но могильный холод, наносимый ветерком слева, с погоста, вновь и вновь возвращал меня к эпизодам самого жуткого фильма моего детства – «Вию» с сюрреалистически страшной панночкой-ведьмой, которую талантливо сыграла комедийная актриса Наталья Варлей.
Тишина меж тем накрыла меня. Ну, почти вакуумная, какая бывает только перед рассветом. Ни звука, ни шороха, ни птицы, ни человека. Только размеренный звук моих шагов. Наконец я обогнул кладбище и бодро зашагал навстречу спящему городу… свету… жизни… Правда, пару раз «на всякий пожарный» обернулся.
 Кладбище было на месте.
 Метрах в двухстах. 
 Хотелось петь.
 Даже дрючок выкинул!
 Как вдруг…

 Вот это самое «вдруг». Я услышал звук. Причём нарастающий ураганно быстро. Что-то шипело-шуршало и мчалось на меня.
С кладбища!
Настолько быстро мчалось, что понял – всё… конец… не успею даже повернуться…  Волосы встали дыбом от ужаса.  И я сиганул в сторону.
Мощно.
Если бы был чемпионат мира по прыжкам в сторону, стал бы призёром наверняка. Уже когда летел, услышал страшный мат и увидел мужика, оседлавшего нечто и совершающего кульбит в прямо противоположную сторону. 
Велосипед!!!
Его колёса и шуршали в тишине по асфальту. Я испугался мужика, а он моего прыжка… Долго и нервно ржали… И ведь главное, прекрасно знал, что опасаться надо живых, а не мёртвых.
 
 Со временем я понял, что осторожным надо быть и с миром ушедших. И знать про это. Не переходить грань. Осведомлён, значит вооружён. И есть средство от страха – проверено двумя тысячелетиями истории человечества. Это средство даёт Вера и Господь. Они учат, как оберегаться. Если бы тогда я знал, то, что знаю сейчас…

P.S.
После смерти мамы, я приехал на кладбище выбирать место для погребения. И новый директор погоста, почти мальчишка, достав новенький айфон с огромным экраном между делом спросил меня: «Хотите покажу «необъяснимое?».  Вот так и сказал. Необъяснимое. И показал.  Фотографию свежей могилы. Всю заваленную венками и цветами. Вроде бы ничего необычного. Но, как только он нажал на zoom–увеличение, к ужасу моему, я увидел, как из цветов и листьев венков сформировалась голова и грудь лежащей с закрытыми глазами женщины лет 60-ти. Причем в мельчайших деталях. Судя по фотографии, прибитой к кресту, это была «хозяйка» могилы. Я посоветовал молодому человеку показать фото батюшке.
 
Уже, ответил он.
Ну, - и? 
Конечно, мне интересно было, как «служитель культа» прокомментирует увиденное. Батюшка показал свой телефонный видеосюжет, ответил парень. Во время крестного хода вокруг кладбищенской церкви отец настоятель только попытался заснять панорамно всё действо, как объектив зафиксировал некую сущность с распущенными волосами в развевающихся чёрных одеждах пронёсшуюся мимо видоискателя. Без комментариев…

На греческом Афоне, в одном из скитов мне объяснили, что на кладбище, как и в монастырях нельзя снимать, потому, что фотоаппарат не глаз человеческий – он фиксирует иное бытие, к которому мы не готовы в силу слабой духовной подготовки, или вообще отсутствия таковой.