ДАВНО НЕ ПИСАЛА
Давно не писавшему тяжело перо, у давно не ходившего сводит ноги, давно не летавшему кажется, что он страус, глупый пингвин, слабак, трус. Но время пинает их всех. Одному подбрасывает костыль, другого вытаскивает из клетки, третьего сажает за комп и говорит: пора.
«Рутина Карантина» как текст прервалась год назад, в самом начале двадцать первого года, символом которого стал маленький Лео в красном новогоднем костюмчике. Лео не подвел, и весь год был не только символом будущего, но и радостью настоящего, не только надеждой на благополучный исход, но и смыслом рутинного каждодневия, поскольку кому кому, а уж маленькому Львенку рутина не грозила ни Днем Сурка, ни сползанием в мрачное средневековье: в конце концов он воплощал и воплощает собою настоящий прогресс. Из Человека Лежащего он стремительно превратился в Человека Сидящего, потом в Человека Ползущего, Человека Встающего, Человека Ходящего и теперь уже является Человеком Бегающим, Прыгающим, Наблюдающим, Играющим и, главное, Познающим наш мир, каким бы рутинно-карантинным, дивно-новым или мрачно-средневековым он ни был. На очереди Человек Говорящий.
Рутина карантина как быт и бытие отдельно взятой семьи в эпоху пандемии и перехода к дивно-новому или мрачно-средневековому, а может и еще к какому-то неопределенному пост-пост-пост-состоянию мира, - перехода к нагло ввалившемуся в настоящее будущему или, еще хуже, прошлому, не прервалась и почти не трансформировалась: за прошедший год пандемия никуда не делась, то и дело объявляются новые штаммы, мы моем руки, носим маски, работаем онлайн и там же заказываем продукты, и даже если мы всего этого не делаем, то скорее не из пофигизма и, упаси Господи, фрондерства или там строптивости, а из-за еще не совсем изжитой или перебитой привычки к живому общению с людьми. Отмены и объявления локдаунов, эпидемстатусы и ковид-фри-зоны, страсти вокруг вакцинации и кьюаркодов случаются где-то вовне, в тех же далеких и туманных внешних сферах, где обретаются политика, экономика и современная наука. Вне нашей семьи.
Рутина Карантина как план нарушилась, это точно. И это говорит скорее в пользу бесполезности всякого планирования. По плану оставалось еще несколько глав позапрошлого года, но я сама перебила тот план новогодней главой про наше счастливое спасение и Лео в красном костюмчике. Так что теперь я в раздумьях: что делать? Вернуться ли мысленно в те далекие времена середины двадцатого года или в более близкие и не менее печальные времена начала двадцать первого или же в его середину и конец? Или же начать прямо с времен теперешних, то есть с начала двадцать второго года (пишу это 7 января), который тоже начался не вполне стандартно, хотя по-своему и рутинно, и карантинно, с какой стороны посмотреть? Ведь заглядывая в прошлое со знанием настоящего мы невольно домысливаем, дорисовываем и искажаем прошлое и становимся уже не хроникерами, а мемуаристами со всеми присущими им пороками. Но делать нечего. История должна быть дописана, пусть и в таком искаженном виде. Так тому и быть.
Так тому и быть. Поскольку прошлое, настоящее и будущее смешались, перепутались, нагло вваливаются или робко топчутся у порога и не знают, кто за что отвечает, этому тексту тоже суждено быть таким. Я не знаю, что в моих рассказах прошлое, а что настоящее, что было на самом деле, а что фантазия и вранье, что реальное, а что кажущееся, что будет вчера, что было завтра.
В этот год перерыва меня иногда спрашивали, почему я больше не пишу, где свежие «выпуски» «Рутины». Словно «Рутина» - журнал или, скажем, блог. Не журнал, не блог! У журналиста и блогера, наверное, есть обязательства перед читателями. Все-таки там периодика. Или вон как Диккенс многодетный каждую неделю писал: “To be continued”. Там вынужденно, вроде моих дедлайнов. А у меня текст стихийный, как Бог на душу положит. Стихийный, вроде стихов.
И если сейчас меня кто-то вытащил из клетки/оттащил от рутины/заставил закрыть дедлайны и при этом дал выспаться и отключил интернет, то кажущееся вдруг стало реальным и мне захотелось писать. А что еще писать, как не рутину карантина?
Не стихи же. Стихи ведь тоже не пишу давно. Но со стихами дело дрянь, то есть еще хуже, чем со злосчастной «Рутиной». Для стихов мало пинка и закрытых дедлайнов, мало кучи воспоминаний и отключенного интернета, а то это все вообще и не нужно. Для стихов нужна любовь. Влюбленность хотя бы какая-нибудь, хоть малюсенькая, хоть тонюсенькая. А это уж мне не по летам, которых прошедший год только прибавил. Так что если кто стихов ждет, забудьте. Я полностью перешла в разряд изергилей. По крайней мере, до весны.
Кстати говоря, за одну только последнюю неделю мне три раза об этом напомнили, о переходе в означенный выше разряд. Первый раз дело было ночью, часов около одиннадцати, когда шли мы с Дитой по заснеженному нашему парку, и она, как водится, скакала по сугробам, весело лаяла, вгрызалась в ледяные комья, разгребала снег в поисках палочек, в общем, радовалась жизни и чистому снегу, как я должно быть радовалась в ее возрасте ( а ей нынче стукнуло три, так сказать, годика), ну а я брела меж сугробов по узкой тропинке, сутулясь в узкой курточке, купленной онлайн в черную пятницу по дешевке и оказавшейся на два размера меньше моего нынешнего размера, осиленного благодаря сидячему (перед экраном компа) образу жизни, что затрудняло игру в снежки с Дитой и привело в конце концов к слому молнии, но это я ушла в сторону от основного рассказа, суть которого была в том, что когда Дита скакала и радовалась, а я брела и сутулилась, сзади вдруг сказали тихо и внятно, с приятным моему слуху акцентом:
- БАБУЛЯ! ПОДВИНЬСЯ!
И это сказали мне.
Конечно, и весело лающая Дита, и яркие фонари, освещающие сверкающие заснеженные поляны в городском парке, и общее предновогоднее настроение момента, и фаталистическое равнодушие изергильского возраста не дали по-настоящему испугаться даже на одну жуткую или жалкую секундочку, однако слово «бабуля» немножко удивило и позабавило; бабуля подвинулась и уступила дорогу таджикскому юноше на велосипеде: в желтой форменной куртке и с желтым коробом за спиной развозчик готовых блюд сокращал путь через парк и, конечно же, торопился.
Не прошло и пары дней, как о моем нынешнем разряде напомнили из совсем другого угла, а именно со стороны Субконтинента. Не все читатели, может, в курсе, что с Субконтинентом меня связывают особые нити и следующая большая книга (дойду ли я до нее такими темпами, чувствительными к внешним обстоятельствам, все же неизвестно). В одной из внешних соцсетей я состою в особой группе числом в несколько тысяч жителей Субконтинента (многие из которых даже ждут мою следующую большую книгу) и даже понемногу там админю, хотя активное админство закончилось еще несколько лет назад, когда обстоятельства, долги и дедлайны схватили за горло; однако связи остались, и некоторые «ашутоши», как я ласково называю этих своих согруппников, продолжают мне писать. Тут как раз пару-тройку месяцев назад на Субконтиненте вышла одна новая книга на тему моей следующей большой книги, и меня упомянули на странице с благодарностями (за то, что ранее поделилась парой-тройкой фотографий на общую тему наших книг), и это стало поводом для одного юного Ашутоша написать мне. «Мэм, - спросил он меня по ходу чата, - а вы уже заказали себе эту книгу?» - «Нет, - сказала я, - потому что мне скоро придется уехать, а я не хочу, чтобы пакет пришел в мое отсутствие». – «Так как же, мэм? А ваш сын? Неужели ваш сын не сможет его получить за вас?» - «Мой сын живет отдельно». – «Как. Но он же женат! И живет отдельно?» - «Да».
- Как же так, мэм? Вы живете одна? Совсем одна? (All alone?)
- Да.
- В ТАКОМ ВОЗРАСТЕ?!!!!!!!
- Ну да.
- Так кто же вам готовит? Кто убирается по дому?
- Сама, все сама. Я же вообще-то еще работаю…
В общем, у юного френда случился когнитивный диссонанс. Видимо, на погрязшем в традиции Субконтиненте в этом бабульском возрасте уже не работают и по дому со шваброй не шастают. Хорошо еще, что бедолага не знал, что у меня не один сын (Тео), а еще много других детей и претендентов на помощь, заботу, cooking and household chores. А я между тем все одна, все сама. Но не совсем одна. Помнится, «Рутина Карантина» начиналась когда-то с описания моего одиночества, а потом детского нашествия, а потом опять одиночества, и на том прервалась. За тот год, что «Рутина» пребывала в подвешенном состоянии, как космонавт в анабиозе при полете в другую галактику, или как стройка двенадцатой пятилетки, застрявшая на пороге капитализма, одиночества и нашествия сменяли друг друга и, возможно, в дальнейшем как-то будут упомянуты, так что я скорее шучу и совсем не прибедняюсь, просто забавно, как разом обо мне забеспокоились таджикский велосипедист и дитя традиционного общества Ашутош.
А тут еще дети, приехавшие, конечно же, по случаю нового года и тем самым вторя, скорее, не традициям Субконтинента, Великого Хорасана и моей Степной Родины, а голливудскому стандарту рождественских семейных фильмов и романтических комедий, столпились как-то в прихожей, где у меня висит большое, во всю стену, зеркало, и вдруг заметили в нем меня, нынешнюю, пережившую как-то этот самый двадцать первый год двадцать первого века, год неписания стихов и исторических хроник, год труда, терпения и отвыкания, год потерь, год смерти, болезни и отчуждения, год жизни и радости по имени Лео, год, так же наполненный суетой и рутиной, как предыдущий, и предыдущие, и грядущие; год, отразившийся на моем лице.
- Ой, мам! – сказали мои дети чуть ли не хором. – Ты что-то такая старенькая стала. Надо тебе отдохнуть.
А мне что-то не хочется отдыхать.
Поскольку изергильский разряд позволяет многое: особо не париться из-за внешности, из-за всего этого дурацкого и пустого внешнего, что много лет казалось временами весьма значимым; само по себе здоровье, конечно, неплохо бы иметь, хотя бы для того, чтобы играть в снежки с Дитой и машинки катать наперегонки с Лео, ну и для того, чтобы платить долги, закрывать дедлайны, прикрывать гештальты, самой делать cooking and household chores. А главное, чтобы дописать «Рутину Карантина», потом мою следующую большую книгу, а потом роман про мою Степную Родину, а еще один роман про дела семейные, а еще один исторический роман, а еще роман про любовь. Нет, про любовь лучше все-таки писать стихи. Но для этого надо влюбиться, а с этим у меня пока напряженка, по крайней мере до ближайшей весны.
Не много ли планов? Ты же сама говорила об их бесполезности. Хочешь посмешить Бога? Разве это не напоминает те списки, что ты составляла тридцать лет назад, двадцать лет назад? Списки задач. О, эти нелепые планы, мечты, амбиции. Вера в свои силы, непонимание хода истории, воли волн, рутин карантинов. Ну и ладно. Пусть получится хоть что-нибудь. В конце концов и в тех старых списках были кое-какие выполненные пункты. Так что пока с «Рутины» начну. Вот уже и целую главу написала. Congrats! С почином!
Так что слово «бабуля» меня совсем не смущает. Когда мне пишется, какая мне разница, сколько у меня морщин.
А когда мой сладенький Лео «бабуля» скажет, я просто умру от счастья.
Да и сейчас умираю, когда он расплывается в улыбке мне навстречу и говорит:
- БА!