«Вешалка» - это психологическое состояние актёра, при котором он, входя в театр, должен всю жизненную суету и проблемы оставить на ней, а в театр войти «чистым и свежим». Я бы добавил, что и выходя из театра, актёр должен сделать то же самое. И прийти домой «чистым и свежим». А не доигрывать роль среди родных и близких. И вообще, принцип «вешалки» хороший принцип для жизни: входя, оставляй за дверью всё суетное и ненужное…
Зимой 1979-го, в самый пик «застоя», когда многим и дышать не было чем, я узнал совсем другую Москву. Не знакомую. Не похожую. Ошеломительную.
Мы посетили столицу с другом, как написали бы тогда в газетах «с коротким, неофициальным и дружеским визитом». На три дня, по каким-то не очень важным делам. Но с максимальной загрузкой каждого проведённого в ней часа.
Особенно интенсивно использовались вечера. В то благословенное время муж моей сестры учился здесь на режиссёрских курсах в ГИТИСе. Поэтому попасть на знаковые премьеры в любой театр не было проблемой. И мы попали. В «Современник» на «Монумент» Э.Ветемаа (реж. В.Фокин) с Константином Райкиным в главной роли. Нам невероятно повезло, потому что после премьеры и нескольких представлений спектакль закрыли. Как писали газеты «созданные образы порочат реальность».
Социалистическую.
Если коротко о спектакле, то это было потрясение. Райкин играл законченного мерзавца такой физиологической правдоподобности, что уже на десятой минуте спектакля его хотелось убить. Просто прикончить. Но он это делал и без нашей помощи. Вешался в конце.
Друг мой испытал мощные чувства, когда одна из героинь по ходу действия, готовясь к интимной сцене, раздевалась догола. Человек из провинции не поверил своим глазам и в космической тишине зала свистящим шёпотом прозвучало: «Она что,- голая». Я сделал вид, что это обращение не ко мне.
Так получилось, что накануне отъезда нам негде было заночевать. Приятели свели нас со странным парнем, кутающим нос в огромный из красной ангоры шарф, он и привел нас «в одно хорошее место». Я не смогу объяснить, где это, но в центре Москвы оказалось несколько улиц, готовящихся под снос. Жильцы давно покинули этот район старых двух-трёх этажных домов, больше похожих на руины из какого-то фильма. Не без опаски, надо сказать, подошли мы к одному из них: удивительно, но за единственно освещённым окном теплилась жизнь. Мы рассчитывали на какой-то бомжатник, а нас ввели в огромную удивительно чистую и тёплую комнату. Она была тем, что сегодня называют «студия». Хипп-коммуна.
Женщина, лет тридцати с двумя маленькими детьми радушно встретила нас: показала, где раздеться, помыть руки и, не задавая вопросы, выдала нам матрасы и чистые простыни – спать можно было прямо на них. Затем пригласила на ужин. Обитатели коммуны были люди колоритные. Весь израненный в каких-то необъявленных войнах, с ранней сединой мужчина средних лет с лицом доброго клоуна. Две безликих подруги без возраста – вечные студентки театральных ВУЗов. Депрессивного вида музыкант с характерными красными склерами на носу, участник популярного когда-то ВИА. Может были ещё кто, не помню.
За ужином, варёная картоха с маслом и солёная килька, – ни капли спиртного, - сухой закон, Николай-воин, так назовём его, достал из-под кровати приличную стереосистему и предложил кое-что послушать. Первыми примчались дети – трех и пяти лет. Вася и Вика. То, что нам предложили послушать было совершенно не знакомой мне двойной пластинкой (дискоспектаклем) музыкальной сказки «Алиса в стране чудес».
Причём на музыку Высоцкого!
По мотивам одноимённой сказки Льюиса Кэрролла. Грампластинки-гиганты были записаны ещё в 1976 году и расхватаны публикой влёт. Ничего подобного я никогда не слышал. С песнями и текстами полными мудрости и гармонии. Дети большую часть песен знали наизусть и подпевали как могли. Друг мой сразу уснул, а с Колей мы проговорили далеко заполночь, комментируя тексты удивительной философской сказки. Такой глубины анализа от бывшего военного я не мог себе представить…
Ещё одно сильное чувство от «новой» для меня Москвы, я пережил на генеральной репетиции МХАТа под руководством Олега Ефремова. Готовились к выходу «Мы, нижеподписавшиеся…» А.Гельмана, (реж. О.Ефремов и Е.Радомысленский).
Зал был битком набит.
Вся Москва была здесь: партноменклатура, богемного вида господа из околотворческого бомонда и какие-то старухи, завзятые театралки начала века. Я сидел на балконе прямо над мэтром, разглядывая его обозначавшиеся плеши. Но меня сильно отвлекали глубокие декольте двух девиц, которых привел Олег Николаевич и усадил у режиссёрского столика слева и справа от себя. Мастер что-то отхлёбывал из серебряной фляжки и всё время «делал глазки», то одной, то другой, откровенно эпатируя публику. Спектакль сильно отличался от снятого позже Татьяной Лиозновой двухсерийного фильма. Вместо жизнеутверждающего киношного финала, в спектакле главный герой, которого играет Александр Калягин бросается под поезд. Вот такой, прости Господи, соцреализм.
Домой я приехал «изменившимся лицом».
Как графиня, которая бежала «пруду» в известной телеграмме Остапа Бендера.