Полёты во сне и наяву

               

     Так назывался, как сейчас говорят, культовый для нашего поколения и один из самых моих любимых фильмов советский эпохи. Снял его хороший режиссер Роман Балаян в 1982 году и повествовал он об актуальной теме – кризисе среднего возраста. Если помните, главную роль сыграл замечательный Олег Янковский. Вместе с ним этот кризис более-менее успешно преодолел и я.
К чему это я?
Да так…
Для завязки разговора.
Дальше речь пойдёт не о кино, а о моей жизни, в части названия этого опуса, похожей на кино.

   Ну, например, если говорить о полётах наяву, то честно поведаю, боюсь их до сих пор. Страх этот стараюсь преодолевать. Но когда-то он был неодолимым. Аэрофобия появилась после неспешных рассказов моего приятеля по учёбе, бывшего командира Самаркандского лётного отряда. А внимал я им на нудных лекциях по социалистической экономике в высшей партийной школе в вольном граде Саратове. Говорил мой приятель о том, на чём летали все мы на закате советской власти и рассвете перестройки. От этого эпоса меня взяла такая оторопь, что за последующие двадцать лет я ни разу не летал самолетом. Однако, дослужившись до пресс–секретаря губернатора нашего жаркого края, мне пришлось снять табу самым неожиданным способом.
Конечно, вынужденно и по крайней необходимости.

     То есть, обязан был просвистеть на скорости под 700 километров в час, аж тридцать минут  от известного всероссийского полигона, где проводилась очередная пальба, до нашего южного городка. Летели на хорошем военно–транспортном АН-74, доверху забитом арбузами (особенно хорошими в этом районе полупустыни) и пьяными «в дрезину» местными и столичными журналистам.
Отмечали окончание учений.
Из всех летящих в самолёте сидели только трое. Два пилота в креслах и я, пристегнутый, за неимением лучшего, к какой–то боковой табуретке. По долгу службы абсолютно трезвый, что только усиливало мою аэрофобию и дискомфорт короткого перелёта. Четверо коллег летчиков, стоя в кабине за  спинами сидящих, опасно нависали над «летунами» и всю дорогу что-то им внушали.
Не удивлюсь, если пилоты были стажерами.

    Человек восемь офицеров – попутчиков стояли в проходе. Остальные два десятка людей, представляющих «самую древнюю профессию» (прошу не путать с другой, помоложе) вповалку лежали в небольшом салоне между «орудиями производства» – камерами, треногами, другим телехламом и сладкой ягодой, вырастающей в нашем несладком регионе аж до двадцати килограммов. После короткого разбега  «транспортник», как хороший истребитель, так круто пошёл вверх, что часть собратьев по ремеслу перекатилась вместе с арбузами в хвостовую часть самолёта. Впрочем, без особых последствий для здоровья, т.е. даже не проснулись.
Через несколько минут после взлёта самолёт тряхнуло так, что я чуть не вывалился из своей упряжи на мирно дремлющих коллег.

Убрали шасси.
То же повторилось незадолго до посадки, когда их выпускали.
Что напрягало.
Если не вспоминать об этом и о моторе, который периодически самым диким образом ревел на форсаже, а затем вообще умолкал, неожиданно врубался и опять затихал, вызывая легкую панику этими синкопами, то полёт прошёл нормально.
И!
После пережитого стресса я вновь стал летать на самолётах.
 
   Теперь, обо всём, что связано со сном.
Это отдельная и серьёзная для меня тема.
Я люблю поспать.
Я понимаю в этом толк.
Возможно, в наше сумасшедше-энергичное  время я последний романтик тихой неги сна. Его поэтика ещё ждет своего описателя. Сна не банального ночного, а, например, легкого утреннего, что идёт на «ура» сразу после завтрака. Или серьёзного послеобеденного: дома минут так на сто двадцать. Или пятнадцатиминутного послеобеденного: в кресле на работе. Или, где хотите на закате,  только чтоб без головной боли.
А если осенью, в тёплой и уютной кровати,  целый день под неровно стукающий по карнизу мелкий и долгий дождик?
Или в летний тихий солнечный день? И в облачный, или, не дай Бог, в ветреный, после чего болит голова?

    Как чудесно поспать на базе отдыха, с устатка, когда друзья так баюкают-бубнят о чём-то за тонкой фанерной стенкой, накрывая на стол… Или там же, на рыбалке,  когда зябким ранним утром все прутся удить на мостки в мокроту и сырость, а ты под теплым пледом через посечённое дождиком стекло в полглаза присматриваешь за ними.
Откроешь глаза, а они гомонят там.
И опять закроешь…
Или вот еще в полдень, у моря, под пронзительные возгласы ласточек, снующих в аквамарине неба у окон твоей мансарды. А в песчаных дюнах? Когда дремлешь на природном, мяконьком, и ветерок играет-перебирает вереском и твоей шевелюрой, шалит с волосками на твоих руках…

   Однажды, уже в начале нового тысячелетия, во время исторической экспедиции на утлых парусниках по Каспийскому морю (см. «Каспийская одиссея XXI века: путевые заметки кока») я со страху, (а вдруг начнём тонуть?) практически перестал спать. Нервничал. Мучаясь бессонницей, прозябал рядом с вахтенными и, приманивая сон, даже написал  вирши:

Оправдались ведь,  опасения
Ночь пришла, ночь осенняя.
Млечный путь
Горит стлаником,
Спать пора
Даже странникам.
Лунный свет,
Чуть рассеяно
На Бориса, на Алексеева.
Спят уже,
Не без этого
И на улице Фиолетова.
Хоть из пушки бей,
Не до смеха нам -       
Спят на Трусова,
Спят на Чехова.
Не хотят поднять
Лица сонные,
Даже Золотозатонные,
Боевые и Зеленгинские,
Аксарайские и Бакинские.
Закемарили – пересып у них,
Безмятежен сон,
Сплюх  у  эдаких…
От ночного, от томления
Разрумянилась площадь Ленина.
Дрыхнут  Савушкина,  Краматорская,
Сумасшедшая  Спартаковская,
Ботвина,  Александра Матросова,
На Дубровина спят и на Розова.
И ни дать, ни взять,
От тоски такой,
В этой сонной мгле
Улечу домой…
Где с подушкою –
Милой «думочкой»
Хоть посплю с душой
После рюмочки.

        Некоторые необходимые  пояснения: в моём родном городе на улице Спартаковской находится психо-неврологичекий диспансер. Потому она «сумасшедшая». Никто, из живущих на ней, на меня не обижается. Но, если что, извините за рифму.