В Ереване я не был четыре с половиной года. Последний раз я прилетал на месяц весной 1989, так как мне надо было ещё раз пройти медкомиссию в военкомате. От армии я меня освободили по причине высокой близорукости, осенью 1984, когда мне было восемнадцать лет. И вот прошло пять с половиной лет, и мне надо было ещё раз подтвердить свою невоеннообязанность. Я прожил тогда где-то около месяца, а потом вернулся в Москву, чтобы продолжить стоять на Арбате со своими рисунками. Меня до автобуса в аэропорт провожал мой папа, и он был в сильном расстройстве, и даже немного прослезился, что ему вообще не было свойственно. Надо сказать, что у меня с моим папой отношения были нормальные, но сильно дружескими и открытыми их назвать было нельзя. Я больше душевно открывался, общаясь со своей мамой, которая была женщиной умной, ироничной и понимающей. Мой же папа был человеком с немного деспотичным характером, но этого он не понимал. Такое встречается часто, и ничего с этим не поделаешь. Родители давят на своих детей, а дети стараются побыстрей куда-нибудь уехать; а потом сами тоже начинают давить на своих детей, и такое продолжается всю человеческую эволюцию. С возрастом я в себе тоже начал замечать эти черты моего папы, и начал больше его понимать. А тогда, в молодости, я это не очень переносил, так как был сильно свободолюбив. Свободолюбие во мне, конечно же, осталось, но оно уже носит более спокойный характер, и я стараюсь сдерживать свою натуру. Опять же, это не всегда получается, и гены есть гены, и карма есть карма и, как я понял, к полному смирению прийти практически невозможно. Всегда можешь взорваться, и чего-то такое эмоционально и зло наговорить. Мой папа был взрывным человеком, но, при этом, быстро отходчивым, и я эту черту от него унаследовал. А в остальном я был совсем на него не похож…
Да и мои два старших брата на него не были похожи. Ни характером, ни внешностью. Такая вот странная загадка природы. Мой средний брат, Юра, был старше меня на восемь лет. Он у нас был самый высокий. Его внешность была довольно странна. Красавцем он не был, но зато он отличался умом, как какой-то инопланетянин. Наверное, так оно и было. Наша мама его больше всех любила. Я тоже был к нему как-то привязан, и в детстве он меня часто водил в кинотеатры, и со мной он не был строг. И характер у него был лёгкий и ироничный. Наверное, он даже был добрый. Хотя, мы все не были злы. Наш папа иногда бывал зол, и мы все прекрасно это чувствовали. На него это состояние находило совершенно неожиданно, и он мог разозлиться по каким-то пустякам. Помню, что в раннем детстве я своего папы сильно побаивался. Потом это прошло, и я даже смел ему перечить, и даже с ним спорить. Я думаю, что у моего папы было небольшое биполярное расстройство, и он не мог управлять своим настроением, не умел себя сдерживать. Может быть, поэтому он и не стал большим начальником. Он не был злым, но на него иногда что-то «находило», и нам всем в семье это сильно не нравилось. И, я думаю, он сам сильно страдал от этих неожиданных перепадов. Это всё, как я понимаю, шло откуда-то из Прошлого. Возможно, какая-то сильная детская травма, а может даже из прошлых жизней. Я в себе тоже такое что-то иногда чувствую, и мне сильно становится не по себе. Как я потом уже понял, общаясь с умными оккультистами, теософами и антропософами, это сидящий внутри нас двойник, с которым необходимо разобраться. Не победить его, и не изгнать, а именно разобраться в нём и смириться с ним. И тогда внутри может наступить покой и умиротворение. А может не наступить. Тут многое зависит от ума и от чувства юмора. Если ты глуп и лишён самоиронии, то вряд ли сумеешь с ним справиться…
А теперь немного расскажу про своего среднего брата, которого звали так же, как и нашего папу. Почему-то его тоже назвали Юрой, хотя когда он родился, Юрий Гагарин ещё в Космос не летал. А родился он в 1958 году, под знаком горделивого Льва. Мой брат был очень способным юношей, в интеллектуальном смысле слова, и он мог бы стать неплохим математиком. К сожалению, Юра был ленив, и даже возможно, он был самым ленивым в нашей семье. Юра любил читать, и мог целыми днями лежать с книжкой, мысленно улетая в призрачно-фантазийные пространства. И ему совсем не важно было, что читать и про что читать. Его юный мозг постоянно требовал новой информации. А когда он не читал, то он прыгал в высоту. Юра занимался лёгкой атлетикой, и я очень любил смотреть на его тренировки (иногда он меня брал с собой). Я завистливо наблюдал, как они прыгают в высоту, в длину и бегают. Прыжки в высоту меня, можно сказать, завораживали и зачаровывали. И у них там был русскоязычный коллектив, а его пожилого тренера звали Александр Сергеевич (в прошлом он был военным лётчиком), который был очень культурным, и он никогда не ругался и не выходил из себя (что для наших тренеров была большая редкость). Там ещё были два брата, которых звали Миша и Вова, и я их запомнил. Вова постоянно шутил и хохмил, и он очень хорошо прыгал в высоту, за два метра, и подавал большие спортивные надежды. И впоследствии, этот неунывающий и весёлый Вова, воспитал дочь, которая станет олимпийской чемпионкой по прыжкам в высоту. Мой брат любил легкую атлетику, но мастером спорта так и не стал, и после школы он поступил в ереванский физкультурный институт, куда поступить было не очень сложно, где и благополучно проучился пять лет. Юра постоянно выписывал и читал спортивные журналы и газеты, и готовился стать тренером по лёгкой атлетике…
А потом, где-то в начале восьмидесятых, его забрали в армию. Призвали, так сказать, служить Советскому Союзу. И мой средний брат служил где-то на Алтае, рядом с Бийском, на родине режиссёра, актёра и писателя Василия Шукшина. И служил он там в чине лейтенанта, так как у него было высшее образование, в каких-то там ракетных войсках. Ему, можно сказать, повезло, и он там не сильно страдал. Могли ведь послать и в Афганистан. Он потом рассказывал, что через них (там был военный аэродром) из Афгана шёл, так называемый, груз-200. Это он, конечно же, не в письмах писал (в которых он писал, что у него всё хорошо). Ещё Юра там работал в библиотеке и был почтальоном. Мой брат тоже был близорук, как и я, но его близорукость была в пределах минуса трёх-пяти, и поэтому его и забрали. В армию не забирали только инвалидов по здоровью и тех, у кого в институте была военная кафедра. Многие москвичи и ленинградцы освобождались по причине психических заболеваний, но Ереване таких освобождений было крайне мало. Там это считалось совершенно недопустимо. Это же большой позор на семью! А в Москве к этому относились проще, и лучше, чтобы тебя признали шизофреником и психопатом, чем чтобы тебя там, так сказать, учили уму-разуму дембеля с Кавказа и из других малокультурных мест. В СССР москвичей не очень любили, и в армии они это особенно чувствовали. А к ереванцам в армии относились нормально, во всяком случае, лучше, чем к прибалтам. Пишу это со слов других, ибо меня минула чаща сия…
А после армии, вырвавшись на свободу, мой брат Юра немного потерял свою умную голову и загулял. Ему совсем не хотелось жить опять под наблюдением нашего строгого и вспыльчивого папы. Он какое-то время где-то там немного поработал в Армении, а потом уехал на Украину, где прокладывали газопровод на Запад, который назывался Уренгой-Помары-Ужгород. Брат Юра там начал зарабатывать довольно большие деньги. Он иногда приезжал в Москву, где свои трудовые рубли бездумно тратил на рестораны, алкоголь и девушек. Я здесь не могу быть точен, ведь это я пишу со слов своей московской кузины Юли (у которой было много красивых подружек с лёгким характером). К счастью, мой брат быстро остепенился и не покатился по наклонной плоскости. Наша бабушка Евдокия Романовна, нашла ему невесту, и мой брат мог жениться на москвичке, но там что-то не получилось. Видимо Юра не захотел жениться не по любви, а по расчёту. В общем, мой брат уехал опять на свой газопровод, и там вскоре познакомился с другой девушкой, на которой по-быстрому неожиданно женился. Её звали Наташа, и она была высокая, статная, и с характером. Сперва они приехали в Ереван. Мои родители как бы расстроились таким скороспелым браком. Наташа им показалась простоватой, и я думаю, гордому Юре это не понравилось, и они вернулись обратно на Украину. Хотя, если подумать, то им и жить особо было негде. У нас была двухкомнатная квартира на улице имени композитора Комитаса. Сама Наташа жила в небольшом городке, с певучим названием Лебедин. Вскоре, в начале мая 1986 года, у них там родился нормальный и здоровый сын. Мой брат стал работать простым школьным учителем физкультуры. Можно сказать, на долгие годы, он посвятил себя педагогике, и лишних денег у него уже больше никогда не появлялось. И я потерял с ним связь, и все девяностые мы с ним практически не общались, так как ни в Москву, ни в Ереван он больше не приезжал…
Последний раз я со своим средним братом виделся летом 1986 года, когда я приехал в Москву поступать в ВУЗ. Я тогда поступал в историко-архивный, в который можно поступить, но я туда, разумеется, не поступил. А Юра приехал в столицу покупать разные там детские вещи, - его сыну было два месяца. В этот раз у него денег больших не было, на газопроводе он уже не работал, и он уже не гулял по ресторанам и по подружкам нашей кузины Юли. И мы отмечали мой день рождения у наших родственников на Полянке. Были моя тётушка со своим любимым вторым мужем – экстрасенсом и журналистом Игорем Николаевичем. Ну, и мой брат ходил за алкоголем, и это он, почему-то, запомнил. Тогда были огромные очереди за вино-водочными изделиями, и ему тогда очень повезло. Он стоял в конце длиннющей очереди, где-то на Новокузнецкой, и не надеялся, что ему удастся что-то там купить, но именно на нём магазин и закрылся, и его туда впустили последним (это он мне потом рассказывал, когда мы уже с ним часто стали общаться, и вспоминать былое). Юра прекрасно запомнил, как продавщицы быстро работали, как роботы-автоматы, и моментально обслуживали жаждущих покупателей… Ну, а потом он вернулся в свой маленький украинский город, и я не виделся с ним аж до самого 1996 года. На похороны нашего папы он не смог прилететь, по причине полного отсутствия денежных средств. Это были тяжёлые времена, и я бы тоже мог бы не прилететь, но как-то так получилось, что каким-то чудом я вновь оказался в Ереване. Поезда тогда туда не ходили, так как в Грузии шла гражданская война (там бывший президент Гамсахурдия боролся с президентом Шеварднадзе). В Ереван можно было только прилететь на летающей железной птице, которую мы почему-то зовём самолётом, а не неболётом или воздухолётом. И я туда добрался по паспорту своего друга художника Валеры…