Загорелась душа от винного ковша
Я сидел на пороге своего дома и любовался огромным красным диском, спускавшимся за горизонт. На фоне красного заката загорелись первые звёзды. Листва на деревьях замерла в ожидании ночи. Размышляя о смысле жизни, я увидел Серёгу Сурепкина по прозвищу Плетень, который шёл ко мне с бутылкой. Отложив в сторонку мысли о вечном, я поприветствовал его:
– Здорова, тёзка! Куда путь держишь?
– К тебе! Пойдём на дискотеку сходим, с приезжими городскими девушками познакомимся. Я и самогончику взял собственного приготовления – «Шумел камыш» называется. Давай выпьем, чтобы не боязно было к ним подходить. Может, на танец пригласим…
Я вынес два стаканчика и закуску, а Сурепкин разлил. Самогон оказался паточным, сделанным из отходов производства сахара: обжог нам пищевод и камнем упал в желудок.
– Блин, какой вонючий! – сморщив лицо, выдавил я и быстро занюхал локтевым изгибом.
Напарник следом за мной опрокинул стакан, схватил за шкирку моего задрипанного котёнка, путавшегося под ногами, и занюхал им. Мурзик сдавленно мяукнул и убежал под порог.
– А ну дыхни, – попросил Плетень.
– Ху-у-у!
– Фу-у-у! От нас воняет ужасно.
– Как будем к девкам подходить?
– Ничего! Пока дойдём – выветрится!
Закусив огурцом и хлебом, мы съели ещё по зубчику чеснока, чтобы немного сбить запах паточного самогона. И в хорошем настроении пошли на дискотеку в соседнее село, прихватив недопитую бутылку с собой. Пройдя мост через реку, разделявшую два села, мы поднялись на бугор.
– Фу! Пока дойдёшь – протрезвеешь! – уставшим голосом сказал Сурепкин.
– Понюхай, от меня пахнет чесноком? – дыхнул я ему в лицо.
– Да.
– Давай допьём бутылку, а то чего её с собой таскать: девки подумают, что мы алкаши и не будут с нами знакомиться, – предложил я.
– Закуски нет. Зря мы огурец не взяли, – раздосадовано промямлил тёзка.
– Вон травку пожуём и всё.
Стаканы мы с собой тоже не взяли, пришлось пить из горла. Сурепкин допил последние капли, крякнул и зашвырнул бутылку с бугра в кусты. Я сорвал соцветие горькой полыни, которая росла прямо под ногами, и протянул приятелю:
– На, пожуй – она горькая и сбивает запах.
– О! Нормально!
Пожевав полыни, мы незаметно подошли к танцплощадке, где вовсю звучала музыка. Глаза разбегались от красиво одетых девчонок. Плетень уже подметил одну красавицу в красных штанах, с которой захотел потанцевать.
– Серёг, понюхай, от меня пахнет? – громко прокричал он мне на ухо, стараясь заглушить музыку, и дыхнул в лицо.
– Фу-у-у! От тебя воняет, как от козла!
– А ну ка, ты дыхни!
– Ху-у-у!
– Блин, от нас воняет, как от козлов! Что делать будем? Как к девкам подходить? – озадаченно почесал затылок напарник. – Давай скажем, что так пахнет от всех деревенских пацанов.
– Да ну. Они потом не будут сюда приезжать, – усмехнулся я.
– А может быть, не будем дышать, и говорить слова в сторонку? – смекнул приятель.
– А целоваться как? – вопросительно посмотрел я на Сурепкина.
– Скажем, что мы сегодня не в духе.
– Давай лучше не будем к ним подходить.
– А если они сами подойдут? – слегка сконфузился Плетень.
– Тогда давай отойдём в тенёк за ветки, как будто нас здесь нет. Что тень на плетень наводить, – сумничал я.
Мы отошли в темноту и спрятались за куст рябины.
– Зря мы эту полынь ели, от неё воняет хуже, чем от чеснока, – посетовал я.
– Да, лучше бы мы трезвыми пришли.
– Хочешь пить – люби и саночки вывозить! – вспомнил я русскую народную пословицу.
– Полынь – трава горькая, придётся прятаться по кустам, – разочарованно вздохнул Сурепкин.
Мы так и не познакомились с девушками. Возвращались домой окольными путями вдоль берега реки по каким-то камышам. Всю дорогу Плетень пел свою любимую песню: «Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка тёмная была…»
Ходим неженатыми уже какой год, потому что полынь – трава горькая.