Два брата

            
Юрка сидел у дороги на пустых ящиках из-под своих мандаринов, которые как ему казалось, совсем никому были не нужны.  Грех конечно Бога гневить, иногда около него останавливались всякие автомобили в основном с российскими номерами, из них выходили всегда разные люди и зачастую помногу покупали им выращенные мандарины и лимоны. Товар у Юрки всегда был завидным, мелкие и почерневшие плоды он никогда не выносил на продажу. Он всегда старался выставить лучшее, а всё остальное съедали его козы, или совсем за бесценок покупали перекупщики, которые увозили продукт куда-то в Россию и там продавали.
Юрка все свои шестьдесят лет прожил в Абхазии.
Он жил совсем рядом с серпантином, который в народе назывался «тёщин язык».
Такое название он получил за такую же изворотливость. Хотя в народе есть разные легенды  о данном месте, где совершенно прямая трасса невдалеке от Нового Афона в сторону Сухуми вдруг резко изгибается крутыми почти круговыми поворотами,на которых порой страшным визгом визжат колёса спешивших автомобилей.
Жена Юрки работала в Сухуми в продовольственном магазине.
Домой она приезжала только в свои редкие выходные, и основную часть времени он жил и управлялся по личному хозяйству один. После окончания Абхазско-Грузинской войны, Юрка был признан военным инвалидом и получал пенсию. Когда-то раненая осколком нога, часто не давала покоя, она как гидрометцентр ноющей болью извещала хозяина об изменении погоды, и он совершенно точно угадывал все эти проявления природных казусов.
Дремалось.
Зимнее солнышко заметно припекало.
Он и не заметил, как к нему из остановившейся напротив машины с другой стороны дороги подошёл совершенно седой господин и молча уселся рядом, на пустой освободившийся ящик.
Юра здравствуй.
Здравствуй, озадаченно ответил Юрка, откровенно разглядывая незнакомого мужчину. Разве мы с вами знакомы? Как-то озадаченно спросил Юрка.
Да уж, имели честь познакомиться.
Здравствуй брат.
С глазами полного изумления, наконец-то узнав того, кто перед ним стоит, Юрка обнял его и продолжая откровенно рассматривать молчал, не сводя глаз, как ему казалось с давно погибшего двоюродного брата.
Гиви, Господи, да ты ли это?
Я улыбаясь ответил Гиви, но теперь я Георгий и фамилия у меня  совсем  другая, русская. С моей родной фамилией и сейчас бы меня не пустили на Родину, а так вот он я. Два пожилых мужчины опять обнялись и молча присели на всё те же пустые ящики. Закурив, оба долго молчали, пока Юрка не вскочил и не начал приглашать гостя в свой дом. Как же так, почему здесь сидим, вставай, пошли в дом, там никого нет, я один живу, хотя бы чаю попьём.
Прости Юра, сейчас не могу, мне много сегодня нужно успеть, прости, сейчас не могу. Гиви- Григорий вдруг быстро поднялся и не прощаясь молча пошёл к машине.
Я заеду к тебе на обратном пути, дней через пять, и он усевшись в автомобиль, резко тронулся в сторону Сухуми. Ошарашенный Юрка опять уселся на ящики и воспоминания бурным потоком охватили всё Юркино сознание.
Ох, если бы не эта проклятая война, разделившая их на два враждующих лагеря.
В Юркиной памяти веером полетели картины их счастливого советского детства, вспомнилось даже, как они вдвоём с Гиви учились курить.
Но вдруг  тут же полетели страшные картины тех военных дней его молодости, когда из-за чьего–то политического дурашлёпства началась эта никому не нужная война.
Почему то вспомнилась плачущая мать Гиви, родная сестра его матери.
Вспомнилось, как две сестры, гордились своими первенцами, которые в счастливом советском детстве раз за разом побеждали в соревнованиях по лёгкой атлетике. Вспомнилось, как вместе соревновались в Артеке.
Гиви тогда стал первым и очень этим гордился. Вместе ходили в школу, им обоим в юности нравилась одна девушка-одноклассница, которая в итоге выбрала Юрку, но после школы уехала в Россию учиться, да видно там и осталась. И никому бы не приснилось в страшном сне, если бы это не стало трагической явью, что им двоюродным братьям придётся оказаться на разных воюющих сторонах,так как отец Гиви был грузин, а Юркина мать была замужем за Юркиным отцом, чистокровным абхазом. Вот он ранее никому не заметный в Советском Союзе штрих, так сказался на судьбе двух родных людей,который на всю жизнь сделал их якобы кровными врагами.
Жена у Юрки была моложе него, да и женился он уже после этой самой войны, которая и сделала его военным инвалидом. Победившая сторона абхазской власти дала ему огромный дом, оставшийся пустовать после убитых грузин, которые во время конфликта пытались убежать в Грузию, да так всей семьёй и погибли в Сухумском порту. Вспомнил он и тот случай, когда в кучке пленённых, он увидел раненного Гиви, которому кровь обильно заливала лицо. Он вывел его из кучки арестованных, и лично перевязав, взял и просто отпустил, указав путь, куда надо идти. Он видел, как Гиви с перевязанной головой удалялся с этого страшного места, а потом раздалось несколько взрывов и Гиви резко взмахнув руками покатился по склону вниз к текущей по ущелью реке. Убили, с ужасом подумал Юрка. Остальную кучку пленных впоследствии расстреляли. Юрка ходил на то место, где падал Гиви, но трупа не нашёл, видно река унесла убитого, подумал Юрка огорчённо вернувшись на своё место. Много всякого ужаса всплыло в голове Юрки из того самого лихолетья. Год войны, напрочь всё перевернул в их жизни. Немыслимая драма войны произошла в его цветущей стране, превратив её в груды развалин и гнетуще пустых домов с как бы плачущими глазницами выбитых окон. Он всегда считал, что воевал за правое дело, он защищал родную землю, хотя и для Гиви эта земля была Родиной. Так-то вроде и он воевал за родную землю, только вот на стороне якобы захватчиков, которые хотели править его страной, пытаясь навязать свою власть. Так вот всё это и произошло,не хватило у седомудых правителей ума и полилась кровушка с обоих сторон, вон сколько фотографий молодых парней, которые  уже никогда не состарятся, их жизни окончились тогда, после ужасующего развала СССР. Не зря вот об этом самом говорит русская пословица «Когда бояре ругаются, у крестьян чубы трещат». И не только чубы, видел Юрка и отрезанные головы, видел всё своими глазами и сколько не пытался забыть, забыть такое  не получалось. Порой страшные картины раз за разом беспокоили его сознание. После таких воспоминаний он уходил в сад и долго сидел там, глядя в одну точку, как бы успокаивая свою разбушевавшуюся память.