Предыдущая глава. http://proza.ru/2022/01/07/854
5.Семьей дорожить – счастливым быть
"Как тут да у них почестный пир пошел,
Свадьбой провели да и окончили".
Былина «Женитьба Добрыни»
В рассказах о делах предков наших славных, о битвах, которые они вели, забывается то, что были они люди, в общем-то обыкновенные, с двумя руками и ногами. И ничто человеческое им было не чуждо. Они также, как все родились, росли, женились, заводили детей, старели... Поэтому довольно с нас войны, поговорим и о мире.
В княжьих теремах есть места, что напоминают тюрьмы. Собственно говоря, слово терем как раз от этого слова и происходит. Хорошие это места, чистые, богато убранные. Сидят в этих прекрасных тюрьмах девицы-красавицы, берегут честь свою, ждут часа, когда замуж выйдут. Вот тогда переплетут свои косички в одну косу и станут жить полной жизнью. А пока – ни-ни.
Но в те далекие времена женская доля была незавидна только на первый взгляд. В быту и в политике занимали они свою важную нишу. Бывало так, что за знатную боярскую или княжескую дочь давали в приданое села и целые города. В бытность отдал свою сестру хан Узбек за московского князя Юрия Даниловича. Была она рода знатного - дочь Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура, племянница хана Тохты. А в приданое отдал хан князю Юрию всю Русь. «Бери», - говорит, - «теперь дань с Руси, только со мной делись». Недолго правила монгольская принцесса, в крещении Агафья. Через год погибла она в плену у тверского князя, но именно с нее пошло величие Москвы, возвышение князя Юрия, гурхана – ханского зятя.
Едва лишь долгожданное княжеское слово прозвучало, немедля Волынский заслал сватов. Долго кланялись бояре-посыльные, вели с князем разговоры витиеватые. Дал прилюдно свое согласие на свадьбу Дмитрий Иванович. Что ж, дело осталось за малым – будущей жене о ее счастье рассказать.
Опосля разговоров зашел князь на девичью половину, поведать Анне о сватовстве воеводином. А там и рассказывать не надо – давно уж, как сватов завидели, няньки побежали княжнам рассказывать.
Сидит Анна, ни жива, ни мертва – страшно ей. Хотя ей шел уже восемнадцатый год, и она считалась по всем меркам, уже перезрелой, засидевшейся в девках. «Но тем слаще надевать ей подвенечный наряд», - подумал Дмитрий. «Тем более, что выходит она замуж за того, кто любит ее всем сердцем. А в наши времена такое нечасто встретишь».
- Сестрица, весть я тебе принес радостную. Сватается к тебе воевода московский, Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Дал я свое согласие. Рада ли? – Вкрадчиво спрашивает Дмитрий княжну.
- Как же не радоваться, он сильный, властный, надежный, - тихо произнесла Анна, бросая робкие взгляды на своего брата. Вот бы уйти после этих слов князю, да стукнуло ему в голову спросить.
- По воле своей пойдешь за него? Говоришь ты правильно, но вот больно вид у тебя несчастный.
Анна молчала, не в силах говорить неправду, но Дмитрий все понял.
- Неужто все по дядьке нашему сохнешь? Подлей змеи он оказался, мятеж за мятежом на меня затевает. Черная душа у него. Как ты можешь против княжества идти?
- Сердцу ведь не прикажешь, - тихо прошептала Анна.
Князь в отчаянии поднял руки со стиснутыми кулаками, повысив голос.
- Вот что, дорогая сестрица. Княжье слово дано, и отступать мне нельзя. Сегодня же начинаем к свадьбе готовиться! Воевода человек великий – разумом и душой. Добрый к слабым. Будет тебе помощник, опора надежная. Не то что бестолочь вельяминовская - такой предаст, недорого возьмет. Никакой жизни с ним у тебя не будет, понимаешь ли? А Дмитрий Михайлович любит тебя крепко. Понимаешь?
- Понимаю, - тихо кивнула княжна.
Любовь на Руси любили завершать свадьбой. Поздней осенью 1376 года венчались новый главный воевода московский Боброк-Волынский и княжна Анна - сестра Дмитрия Ивановича. За невестой дал Великий князь приданое великое – села да земли большие. Земли те взяты у боярина опального, беглого, сына бывшего тысяцкого Вельяминова. Сильно осерчал на Ивана князь и отнял все его владения, с которых тот кормился. Вот и приданое готовое.
На венчании новобрачная смотрела на Боброка-Волынского и его изборожденное шрамами лицо со спокойной улыбкой, но кто знает, что творилось в глубине ее души. Девичья душа темна и окутана мраком погуще мрака любой государственной тайны, поскольку иногда они зачастую и сами не знают, о чём думают. Впрочем, в те времена перед свадьбой обычно мало кого интересовало, о чем на самом деле думает невеста, и любит ли она будущего супруга.
После венчания в храме Рождества Богородицы, отправились бояре да князья, съехавшиеся со всех окрестных земель, в хоромы жениха, чтобы отпраздновать знаменательное событие.
Опосля строгого и торжественного церковного обряда, гуляла другая свадьба. Раздольная, разгульная, разухабистая, широкая – со скоморохами, гуслярами.
Весело было жить в те далекие времена! Набил брюхо едой вкусной – и счастлив. Веселятся мужи знатные, набивают животы счастьем чистым - яствами жениховыми. Сам молодой - седой воевода сидит во главе стола, рядом с князем московским, да с невестой любимой.
Поднимают за новобрачных кубки граненые, самоцветами украшенные. Главная новость на свадебном пиру - победа над булгарами. Каждый из ратных товарищей Боброка спешит воеводу своего похвалить.
- В аккурат после Нового года, ближе к масленице, пришли мы на блины к волжанам, - начал боярин Никита Иванович, человек простой, но веселый. – Как шли, то сказ длинный. Про то позже расскажу. Только в походе том хитростей военных я больше узнал, чем за всю жизнь. Спасибо на том воеводе нашему, славному Дмитрию Михайловичу!
Его речь потонула в шуме славословий. Все опустошили по чарке крепкого вина, тогда еще очень дорогого на Москве. Боярину не дали договорить, потому что каждый хотел рассказать, как бился с восточными соседями.
- Хасан-хан сам хитер, как лис. Что только против нас не выставил! Коней диких, южных, с горбом посредь спины! – Взял слово Владимир Серпуховский. – Решил он нас в поле победить, со своей конницей, как издавна у татар водится.
- Только не знал хан, что у нас есть железнобокая сотня, богатыри боброковские! – Подали голос из дальних рядов.
- Точно! – подтвердил Владимир. И продолжил свой рассказ.
- С утра построились булгары, хотели нас лавой опрокинуть. Но и мы не лыком шиты – встали стеной. Посередь – я встал, в доспехах новых, крепких – ни стрелой, ни копьем не пробить. А со мной сотня воинов воеводы нашего – и тоже все в бронях дощатых. И кони наши тоже доспешные. И за нами – все князья и бояре построились. Было нас две тысячи, а булгар – вдвое больше. Как водится у татар, осыпали они нас стрелами. Но Бог миловал, все отскочили от панцирей, словно град от оконных ставен!
А после налетели две силы друг на друга, как волны морские. Только наши копья булгарскую кольчугу на раз пробивают, а их копья нашу броню взять не могут. Как схлестнулись – половина у них с коней попадала, остальные бежать кинулись.
Гнали мы их до самого града десять верст. Многих в полон взяли. По тонкому льду через Волгу перешли, чуть было в Великий Булгар на плечах беглецов не ворвались. Только заметили нас со стен вражеских, стали в нас из орудий ядрами бросать. Стены там высокие, порохи на пятьсот шагов бьют. Развернули мы коней и всех тех, кто еще в полон не попал, спешили, сабли отобрали. Таких набралось десять сотен. И все, знаешь, люди богатые, знатные! Стоят, страшно им, но виду не показывают.
Когда подошла подмога наша, собрались все – сразу стала всем видать сила наша огромная. Затряслись враги. Знаками что-то пленным со стен показывают. И ядрами не стреляют, боятся своих задеть.
Тут-то смекнул воевода наш, что мы кого-то такого полон взяли, за кого Хасан-хан что хошь сделает!
- Сына его повязали! – раскрыл секрет один из бояр.
- Верно говоришь, только зря меня перебиваешь! – отозвался Владимир. – Тогда и послали Хасан-хану весть, что ежели он врата откроет, повинится, да дань татарскую нам отдаст - вернем всех пленных целыми. А не вернет – всем бошки поотсекаем. Время дали ему до вечера. И к вечеру открылись врата Великого Булгара... Эх, славно мы там лето провели!
- Да уж! – загомонили бояре, вспоминая, как набирали чужое добро.
И не только Великий Булгар пограбили воины московские, но и множество сел в округе. Многие так поправили свои дела на булгарских деньгах, что считались теперь людьми богатыми. Войско уж давно пришло, а с востока все тянулись возы с оружием, товарами, тканями, железом... Вели лошадей выносливых татарских, верблюдов и прочую тягловую живность. Как говорят на войне – горе побежденным!
После спорили, кто более славы в битве добыл, кто сколько булгар в полон взял. А особенно за столом спорили что лучше – лук или тюфяк. Бояре серпуховские, что за Владимира Андреевича стояли, обеими руками за новое оружие держались. А бояре белозерские – за древнее, веками проверенное.
- Лук - он двадцать стрел пустит, пока тюфяк твой два раза пальнет! – Приводили главный довод сторонники традиционного оружия. С ними не спорили по этому поводу, но возражали по-другому.
- Тюфяк, он хоть и стреляет нечасто, зато точно пулю кладет, да подальше! – горячились серпуховские.
Слово за слово, побились об заклад на сто рублей: проверить два оружия на точность и дальность в поединке стрелков. Как протрезвеют после пира, так сразу на стрельбище боброковское решили ехать. Своих самых метких стрелков выставить.
-------------------------------
Михаил Бренк, с колонной несчастных, проданных в рабство, людей, шел на юг уже третий месяц. Все произошедшее с ним за последние годы со временем он стал воспринимать более терпимо, чем следовало его юному сердцу. Судьба словно играла с ним, то бросая в адову пропасть, то спасая в самый последний момент. Такая жизнь сделала его, если не безразличным к новым вызовам, то, по крайней мере, не столь чувствительным. Он словно отстранился от себя. «Вот Михась, он хочет есть, но потерпит», - говаривал он иногда о себе, как о каком-то другом человеке. Это помогало справиться с теперешней тяжкой жизнью, которая в будущем станет еще печальнее.
Он все больше удалялся от родной земли. Густые северо-русские леса становились реже, и все чаще рабам приходилось переходить голые, покрытые лишь колышущейся под ветром травой, степи. В день, когда в Москве широко гуляла княжеская свадьба, столы которой ломились от яств, Михаил с товарищами сидели около общего котла и деревянными ложками хлебали немудреное варево. Оно несло с собой невыносимый запах гнилой капусты, но другой еды, что могла поддержать их силы, не было. Над колонной рабов с тоскливыми криками летали стервятники и вороны, вытягивая из несчастных остатки надежды.
- Гляди-ка, кажется, русский: из бояр, - внезапно проговорил изможденного вида мужик, которого вели из Рязани.
Все перестали есть и обернулись на статного чернобородого всадника на дорогом жеребце. То был Иван Вельяминов, случайно столкнувшийся с колонной рабов из Руси. Вид несчастных земляков сжал сердце даже у такого прожженного интригана, каким, несомненно, был несостоявшийся тысяцкий. Сотни глаз с мольбой и надеждой вперились в него.
Он уже хотел было подстегнуть нагайкой жеребчика и отъехать подальше, как вдруг его словно молнией пронзил взгляд одного из рабов. Его лицо! Вельяминов не в силах был оторвать от него глаза. Волосы его зашевелились и мурашки побежали по телу... Из тысяч узнал бы он это лицо! Глаза, скулы, нос... Как во сне он подъехал к поразившему его человеку. Тот встал, словно поняв, что боярин едет именно к нему.
«И рост тот же! Худой только, но это поправимо, на ханских харчах отъестся», - подумал Иван. И тот же одернул себя: «Что же ты делаешь? Такое ни в раз не возможно! Как я сделаю, что задумал?» Затем он спросил сам себя еще раз: «А что я задумал? Боже, какие мысли! Все вижу, как на ладони, все мне ясно, как поступить!» Новая идея овладела им, словно морская волна, накрывающая неосторожного пловца.
- Кто таков? – Строго спросил он поразившего его молодого человека.
- Михаил. Кличут Бренком, - ответил тот.
- Как рабом стал? – А про себя подумал: «А голос другой - слабый, жалостливый».
- За долги, невинно, осудили, - соврал Михаил.
- Врешь, сразу видно, что вор. Но врать не умеешь, - с легкостью вскрыл сущность Бренка тонко чувствующий Вельяминов. – Ты, парень, тут стой, и ни за что не уходи, как бы тебя не вели. Я тебя выкуплю у старшего. Ты понял? Понял?
- Конечно, боярин, - с готовностью произнес Бренк с затеплившейся надеждой в голосе.
Иван пришпорил вороного и скоро нашел не только старшего, но и хозяина колонны рабов. Это была большая удача, но Вельяминов виду не подавал. С надменным видом он потребовал продать ему одного из рабов в услужение – какого сам выберет. Нетрудно догадаться, что способности Ивана к влиянию на людей помогли и тут. Вскоре Михаил Бренк сменил хозяина, чему был несказанно рад.
Когда раба стали отделять от толпы, возникла неожиданная заминка.
- Меня выбери, боярин! – Внезапно истошно завопил рязанский мужик, яростно рвя на себе веревку. – На что тебе этот хилый вор!? Я мастеровой справный, по любой работе сгожусь.
Его оттаскивали и хлестали нагайками сторожа, но он не умолкал, а словно одержимый бесами, обрушился с проклятиями на своего удачливого соседа: «Из одного котла ведь вместе с нами хлебал, а вон оно как!» Тут и остальные заголосили. Поистине у нас так бывает: счастье одного – горе для другого. Каждому хотелось вкусить неожиданного спасения Михаила. Но птица удачи летит быстро и успевает помочь лишь тем, кто случайно оказался под тенью ее крыла. В этот раз повезло не справному честному мужику, а непутевому вору.
Отделив Бренка от остальных, новоявленный рабовладелец строго указал:
- Ты, Михаил, раб теперь мой. По татарским законам. А по русским – ты мне жизнью своей обязан. И хочу я, чтобы ты мне по-русски поклялся, что будешь мне служить, пока я жив или пока долг свой - жизнь свою - за меня не отдашь.
- Клянусь, боярин. Буду служить тебе, - покорно ответил Бренк.
----------------------------------------
А в Москве вовсю гудела свадьба воеводы Дмитрия Боброка и княжны Анны. К вечеру один из бояр серпуховских, Дмитрий Васильевич, пытался бежать с праздника. Это заметили. И тут же у знатного вельможи вежливо попросили для порядка пригубить отходную чарочку.
Неосторожно согласился боярин. Ну, как водится на Руси, налили ему отходную – чарку, дабы почтить остающихся за столом.
- Не посрами серпуховских! - Весело поддержал своего боярина Владимир Андреевич.
Тяжко выпятив брюхо, опорожнил боярин чарку хмельного меду и решительно отправился к выходу. Немедленно его остановили, предложив выпить подъемную, что пьют при вставании из-за стола.
- Это ж сколько пить надо? – настороженно произнес Дмитрий.
- Пей, пей! – хохотали гости.
Чутье не подвело опытного боярина. Лишь ступил он от стола на шаг, поднесли ему чарку за ход ноги. Чтобы легко шлось от стола свадебного. Вздохнув, выпил и это подношение Дмитрий Васильевич. Делать-то нечего – все князья, великие и малые на него смотрят, срамиться нельзя.
Уж добрался до порога, а там его запорожская поджидает. Чтобы порог пересечь, надобно еще чарку принять. А на дворе – надворная.
Шумит в голове боярина, шатается он. Но понимает, что здесь, как в битве, устоять надобно – не то разговоров завтра на Москве будет только о том, как он смалодушничал, от княжеского угощения отказался.
После надворной несут ему на посохе рюмку. То рюмка «на посошок». Ежели удержит рюмку на посохе боярин – отпустят дальше, а нет – вернут назад к столу. Но не дрожит рука у Дмитрия, все же он воин бывалый, от сабли руки не трясутся. Выпил и «на посошок».
На дворе коня подвели ему, а с ним и стременную. Опорожнил и стременную. На коня его слуги верные затолкали, в седло усадили. За такой подвиг седельная чарка полагается.
Везет конь боярина к воротам. А там уж гости собрались, на ногах от смеха не стоят. Выносят слуги приворотную, что пьют перед въездом в ворота. Лакает Дмитрий, на бороду льется, голова на грудь падает.
А за воротами последняя, заворотная полагается. Но некому пить уже, отрубился боярин, как от удара вражеского. Кричит народ, будит хмельного. Но нет сил уже у бывалого вояки пить.
- Вертать его назад, нельзя не по-русски за ворота выезжать! – шумят гости благородные.
Очнулся боярин, руку протянул, взял чарку - пьет.
Долго пил, а народ хохотал да приговаривал: «Пей боярин, пей! Один раз живём - сегодня пьём, а завтра, может быть, тризну по нам справят! Пей сейчас, а завтрева может и не быть!»
Ибо знал русский человек, что он предполагает, а Бог располагает. Сегодня радость, а завтра беда может настать неминучая. Сегодня победу празднует, а завтра поражение настигнет.
--------------------------------------
Спустя несколько дней, по первому снегу, как протрезвели бояре белозерские с серпуховскими, так на стрельбище поехали - состязание устраивать. Потому что слово боярское держать надобно, хоть оно и на пиру, в хемльном угаре данное.
Везут белозерские луки составные, тугие, татарские. Есть у них разные луки: для стрельбы на дальность, на точность, для стрельбы пешим и конным. Для зимы – особые: и дерево для них другое, и рыбий клей не такой, как для тех, что летом стреляют. Стрелы тоже всякие – и по весу, и по форме, и по оперению. Далеко шагнула наука стрельбы из лука за сотни лет, и белозерские многие тайны ее ведают.
Но и серпуховские не лыком шиты: изучили за время, пока свадьбу сбирали, тюфяки вдоль и поперек, по сто раз стрельнули, сто пуль извели. Лучшие из них для состязания отобрали. Тоже секреты свои в копилочке имеют: какая пуля дальше летит, какая точнее. Сколько пороху сыпать, как пыж лучше вставлять. Так целится лучше, как ветер примечать.
Собрались солнечным днем, чтобы цель хорошо видна была. Поставили вдалеке щиты с пометками. А напротив стрелки выстроились. По пятеро с каждой стороны.
Первую цель в пятьдесят шагов оба поразили метко. Споначалу, правда, долго примеривались. Лучники ветер примечали, тетиву перетягивали, стрелы прилаживали. Но попали все точно в середку. Стрельцы не так уж и примеривались. Взяли на изготовку ручницу, поставили на шест железный, да пульнули с грохотом.
Вторую цель поставили в ста шагах. И тут не сплоховали стрельцы. Бояре раззадорились, ставки поднимают.
А вот со ста пятидесяти шагов сплоховали трое лучников и двое стрельцов. Больше им стрелять не дозволили. Тогда переставили щиты деревянные на двести шагов. С такого расстояния только один стрелец не попал, фитиль подвел. Думал он, что уж погас он, не выстрелит тюфяк, ствол сдвинул, а он как бабахнет! Но, ничего не поделаешь, остались двое.
Сдвинули мишени на двести пятьдесят шагов. И вновь по одному из каждой ватаги выбыло. Когда поставили щит на триста шагов, со стороны белозерских старый лучник остался, Адамом звать, как первого мужика на земле. Он еще при деде княжеском, Иване Калите в походы ходил. А ныне охотничает, стрелой белке в глаз попадает. А у другого имя - Афанасий. Он парень молодой, во внуки ему годится. На плече – тюфяк булгарский, ручница пристрелянная.
Долго целились. С такого расстояния и щит-то еле виден. Чтобы в такую малость попасть, целится надо совсем не в щит, а гораздо выше, да и ветер учитывать.
Попал Адам. Кричат белозерские, шапки вверх бросают. «Не подведи, Афоня!» - Молят серпуховские. Но подкачал парень, не попал. Поиграли бояре сто рублей. Но не расстроились, а выводы сделали, что не может пока еще тюфяк с луком состязаться на равных.
На радостях белозерские выделили пятьдесят рублей Адаму. Долго он еще гулял по московским кабакам первый лучник на Москве на победные деньги, не ведая, что мастерством своим отодвинул развитие огнестрельного дела на Руси на полвека назад.
--------------------------------
Если в доме есть любовь, то счастье само к нему в дом стучится. Постепенно, днем за днем, Анна стала обретать неизведанное прежде чувство к своему мужу. А через два месяца после свадьбы уже понесла. Потому как потому как если человек на правильный путь вступает, все ему ладно удается делать. Это только на неправильном пути все об корни спотыкаешься, да шишки сверху падают, а ежели по пути идешь, который сердце твоё подсказало, то ничто уже не препятствие.
Спустя положенный срок родила Анна крепкого, розовощекого сынишку. И не было на свете более счастливого человека, чем старый воевода. Давно, в прошлой жизни он уже был женат, но брак его был скоротечным. Дмитрий потерял супругу и хранил о ней память два десятка лет. С тех пор он сторонился женского общества.
А ныне же Дмитрий Михайлович вкушал радость быть отцом и, учитывая его возраст, немного и дедом. Сын подрастал, и старый воевода с неутомимой радостью занимался с ним, помогая юной жене в первых материнских хлопотах. Пришлось даже отложить свое участие в летнем походе на Араба-пашу. С невыразимой заботой он следил за своей женой и подрастающим сыном. Временами Боброк нежностью прижимал к себе малыша, вдыхая запах молока и чего-то еще, необъяснимо родного.
Когда наследник чуть подрос, собственными руками он вырезал из дерева деревянных коней на колёсиках, а к ним воинов, и, не смущаясь, ползал на коленях в горнице, катая с сыном нехитрые игрушки.
Торговцы различными товарами для ребятишек протоптали тропку к новому дому воеводы, зная, что здесь всегда будет спрос на их нехитрый товар.
- Смотри, Васятка, вот дружина боевая, - говорил новоявленный отец увлечённо. - А вот, стало быть, враги скачут.
Маленький сынок понимал, что говорит папка, и восторженно сбивал врагов крохотной ручкой, издавая невразумительные детские восклицания.
- Скачи, скачи вперёд, на врага! - Командовал деревянным войском старый вояка.
Он соорудил для Васи кольчужку и маленький меч, с которыми тот важно разгуливал на своих толстых неокрепших ножках по дощатому полу.
Как-то уже под осень, Боброк радостно вбежал в покои жены, и прокричал:
- Аннушка, душа моя, он сказал «тятя»!
Княжна Анна под неусыпной заботой своего мужа постепенно менялась. Она была поначалу холодна к нему, но с течением времени любовь и забота смягчили её сердце, и вскоре он стала обнимать мужа более нежно, чем в день свадьбы.
Творить семейное счастье - вещь нехитрая, если соединяются двое терпеливых людей. Потому что главное в семейном счастье - это не обретение, а поддержка его, а на такое способны лишь люди терпеливые. Со временем она поняла, что обрела своё счастье, и каждый день молила Бога за тот дар, который он ей преподнес.