МАТУШКА МОЯ -
Лагутова Светлана Ивановна (1926-2005)
Матери
Глаз вылезает из глазницы,
В надбровье словно гвоздь сидит
И нету сна, и мысли бродят,
То образ матушки стоит
Ее очки, ее посуда,
Ах, как любила печь она
И создавала, всем на чудо,
«Наполеон», торты сама.
Когда-то войны, хлад, да голод
Точили тело день и ночь -
Печенье было тогда чудом,
Себе сказала - буду печь
С тех пор, проклятая привычка,
Всегда хранила хлеб она,
Сушила сухари мешками,
Как будто голода ждала
И всем пекла на удивленье
Свои чудесные торты
И счастливы были мгновенья -
Те вместе прожитые дни
О мать, одна на этом свете,
Кто понимает и простит,
Кто нас, детей, собой согреет
И никуда не улетит.
17.11.2011 Оренбург
Моя матушка была ярким и терпеливым человеком. Была профессиональной певицей, но бросила это занятие, поступив по конкурсу в сто человек на место в Ленинградскую консерваторию, из-за отца, который не поступил в мореходку и уехал в Оренбург. Она уехала за ним. Всю жизнь она была в обществе, окончила Таганрогский педагогический институт, работала директором дома Учителя в Новочеркасске и с конца 1950-х годов всю свою жизнь провела с отцом в Оренбурге, преподавая русский язык и литературу в школе №23. Её любили и уважали и сослуживцы, и школьники, за добрый нрав и трудолюбие, за выдумку и организацию праздников.
Она сама научилась готовить и стала выдающимся кулинаром, о ее искусстве печь торты не знал редкий человек.
Мной ей заниматься было некогда в Новочеркасске и меня воспитывали деды, а вот в Оренбурге с конца 1950 по 1968 год мы провели с ней вместе одной семьей на улице Строителей между городом и поселком Луговой.
ОТЕЦ -
Лагутов Виктор Ильич (1925-2016)
Там где Пушкин, был и я,
Такая вот у нас семья
Из небожителей лихих.
Мир, стало быть, призвал таких
Все за Отечество страдать,
Да девок лаской покрывать
Во славу и во имя дня -
манила муза и меня
Про отца у меня написана отдельная книга – о творце в спорте, человеке еще при жизни бывшем легендой и, несомненно, обитателем книги рекордов ГИННЕСА, ушедшем с ринга и из жизни одновременно в 2016 году на свое 92 летие. Называется она «Искусство фронтального бокса». Три года она пролежала в цензуре Оренбургской федерации бокса, но там так и не смогли ее издать, предложив из 320 страниц оставить менее сотни и подложив вместо специальной методической части какую-то свою писанину за три стойки, что все равно - на троих. Пришлось отказать в праве на издание, так как трудами одного из последних воспитанников отца Сергея Котельникова книга была издана в 2018 году официально пусть и мизерным тиражем менее сотни экземпляров. Она стазу стала библиографической редкостью и кроме как в списке обязательной рассылки по библиотекам страны находится только у его лучших боксеров.
Был он талантливейшим человеком от рождения. Прожил тяжелую жизнь незаконно политрепрессированного врага народа, выжил в наших концлагерях. Но всегда имел собственное мнение и его отстаивал. Не пил, не курил, плохих слов не говорил, прямо, как и я.
О том, что он еще и стихи писал, помимо того, что умел играть на гитаре и учил других, пел, рисовал и даже чеканил, я узнал совершенно случайно уже после ухода матери из жизни из очень знакового разговора.
На рубеже веков и тысячелетий открылась у меня страсть стихи писать, в том числе и альковные. И написал я на эту тему триптих из Белой, Алой и Черной Роз, которого до меня никто не писал из жизни земных муз. И стал искать графа или графиню, чтобы не сколько проиллюстрировать, сколько три обложки нарисовать в графике. Долго искал, да и по сей день ищу. И вот лет десять назад по приезду к отцу, хорошему художнику, стал его просить
нарисовать три розы как этапы жизни Белую – юность, Алую – зрелость и Черную – старость. Он стал отказываться под предлогом что ему муза нужна. Какая тебе муза, папа, тебе уж 85 лет… увещевал я его. А вот нужна она, не могу без нее…
Кстати, ты, говорит он мне, пиши… У тебя лучше получается, чем у меня.
А ты что, стихи пишешь, а что же не говорил? Да ты никогда, ответил он, и не интересовался. А ты хоть знаешь, кто у тебя бабушка была, моя матушка. Как кто, Лагутова. Это по мужу, пехотинцу императорской гвардии. А в девичестве она была Державина Марфа Петровна. Это что,
удивился я, это Гаврилы Державина потомство. Да, мы родом из Большого Шереметьево, что под Тамбовым. Да и Лагутовы оттуда же. Большие семьи были, много братьев по десяти в каждой по миру и стране разбросано. А я то всегда думал, что фамилия моя крайне редкая, пока благодаря Интернету не нашел упоминаний о множестве своих однофамильцев, видно и
родственников, по всей планете – священнослужителей, резчиков по дереву, теологов и философов, да кого только нет.
Талантливый инженер, тренер, художник и прочая, и прочая. Были и черты уникальные – все делал сам и никогда ни на что не жаловался. По своему уму и совестливости был государственником и непременно бы достиг очень больших высот в обществе, но отсутствие партбилета и наличие совести закрывало ему, как и другим порядочным людям, путь наверх в системе партийной диктатуры. Как любой яркий лидер всегда презирал серость, и серость отвечала на его презрение ненавистью.
В последний путь его провожало до сотни в основном молодых ребят. Они были с ним до его последнего дня жизни, отданной рингу. На его надгробии выбит ринг, перчатки, судейская бабочка и полотенце секунданта. Так как он был поражен в гражданских правах всю жизнь, то мечтал увидеть мир своими глазами. Реабилитирован был в конце прошлого века, да и то никуда не поехал, так как служение рингу и тренировки своих воспитанников ставил выше всего, даже собственного удовольствия.
РАССТАВАНИЕ С ОТЦОМ
Оставил я отца с котами дома,
Оставил там надежды и мечты.
В дорогу книги взял. Зачем, ведь все знакомо,
Ведь знаю, в мир чужой мне не уйти.
Мне говорят - уйди за океаны,
Там где уродов нет среди людей живых,
А что они - чужие эти страны,
Там нет любимых и врагов шальных
Мне предстоит еще труд зафиксировать многое еще описанное в истории и своей маленькой семьи. И поневоле задумываешься о судьбах всех своих многочисленных по прадедам и бабушкам родственников из Державиных, Вавиловых, Квартовых и Лагутовых, число братьев и сестер которых было по меньшей мере десятки или дюжины в каждой семье. По всему миру корни
ПАРТКОМОВ РАЙ
Было время, путал все:
Дни, недели, годы.
Мне, наверно, не везло -
Сыпались невзгоды.
Был я лучшим среди всех
Сверстников-студентов,
Оттого и не давал
Бог ангажементов.
Коммунисты знали толк
Возле благодати,
Оттого и посекли
Классовые рати.
Как я был не коммунист
И не член парткома,
То не мог я первым быть,
Даже для месткома.
Что ни сволочь, все в парком,
Где даются блага,
А кто с совестью - уволь
Будешь бедолага.
Им нужна КПСС,
Ипостась разбоя,
Если что, у них ВОХРа,
Нам, для мордобоя.
Все изгадили кругом -
Города и реки,
Будто знали, что придут
Недочеловеки.
Сволочь к сволочи
И вор будет им гарантом.
Значит больше всех упер
Он под красным бантом.
Все идут, идут года -
Воровская тризна
Поселилась навсегда,
Где была Отчизна.
Извели они вконец
Мягкотелых классы.
А, ты есть интеллигент -
Презираешь массы!
Будешь нищим ты тогда -
Воровать не хочешь,
Брать Вас в партию нельзя -
Коммунизм замочишь.
Поделили под шумок
Всей страны сусеки
И богатства из Руси
Сгинули навеки.
Воровали целый век,
Коммунизму строя,
И исчез русский народ,
Словно древня Троя.
Мерзость пустоши Господь
Подарил народу
И кто был по жизни вор
Пьет святую воду.