Когда долго любишь — это перестают замечать.
Когда долго прощаешь — этим начинают пользоваться.
Когда готов на все — просто перестают ценить.
И только, когда уходишь, — начинают понимать,
как дорог был человек, которого вернуть уже поздно.
(Мудрость жизни)
– Мой муж мне изменяет. Мой муж мне изменяет. Мой муж мне изменяет, – тупо писала Юна одну и ту же ненавистную ей фразу. Исписав несколько страниц, она приостановилась и бездумно посмотрела в окно. Мело. Мело не только «по всей Земле во всех пределах», но и где-то глубоко внутри нее самой бушевала настоящая вьюга. Казалось, каждый сосудик покрывается тонкой корочкой липкого льда. В голове – одна строчка. Та, которую она пишет все утро. Своеобразная психотерапия: нужно свыкнуться с мыслью, тогда станет легче. Так говорила мама. Что Юна искренне и пыталась сделать все это воскресное утро. Не помогало. Становилось все хуже. Всё мерзопакостнее. Она подумала и стала писать новую фразу: «все мужья изменяют». После второй страницы полегчало. Еще подумала и добавила: «Старый козел!» Жить стало веселее, и Юна пошла на кухню искать припрятанные для подобного рода стрессов сигареты. Закурила, поразмыслила и решила напиться. Домашний бар особым разнообразием напитков не радовал. Под руку попали виски. Поэтому после чашки выпитого зелья – разве до политесов, когда такая «трагедь» – Юнка была в состоянии риз. А по-простому – в стельку, в драбадан, в зюзю, чертовски, как свинья…. За что можно полюбить «великий и могучий», так за богатство выразительных средств. Какое творческое разнообразие к услугам обманутой русской женщины, желающей обозвать в сердцах своего благоверного: кобель драный, бабник проклятый, Казанова порочный, донжуан задрипанный…. Можно продолжить. Господи, ведь на нее-то не всегда хватает, куда же попёрся, болезный? Хотя, может, она путает причину и следствие: именно потому и не хватает, что уже попользовались на стороне.
Да сволочь он, в общем, сволочь. Она, значит, на «боевом посту»: обстирывает, обглаживает, деликатесиками кормит, с геморроем да простатитом сражается, а там – сливки снимают: по ресторанам да раутам шастают, презентики загребают. При ней – козел старый: ножки еле волочит, тапочками шаркает,– устал милый, ложись, отдохни. А при той – козлик горный: копытцем стучит, бодрится, ловелас доморощенный!
От бессилия Юнка немного повыла, но как-то невыразительно. Ясный перец – одной было скучновато: ни зрителей, ни пейзажа. Сидеть дома было невыносимо, и она решила проветриться. Потащилась в гараж, где полчаса зависала на воротах, не в силах попасть нетвердой рукой в отверстие для шпингалета, потому как глаз был уже не совсем зоркий, а скорее даже замутненный. Проходящий мимо мужик жалостливо помог, вздыхая:
– Да куда же вы, дамочка, в таком сомнительном виде? Идите к мужу, домой.
Юна безобразно икнула, извинилась и уверила случайного рыцаря, что муж сейчас занят с молодой любовницей, поэтому воспользоваться его советом она не может.
– Дело хозяйское, – развел руками спаситель и, уходя, забормотал:
– Надо же, я от своей чувырлы ни ногой, а тут от таких справных баб гуляют! Ну и мужик пошел неустойчивый!
– Ой, неустойчивый, – красиво вторым голосом подвыла несчастная Юнка и так резко дала газу, что ее рыцарь чуть ли не откатился от испуга в сторону.
– Ну, давай же, Евдокия, – попросила Юнка машину. Та, подгоняемая хозяйкой, припустила, чуть пофыркивая, по заметенной снегом дороге.
– Представь, Евдоша, мой-то мне изменил. Не веришь? Уж поверь, все доказано. Прокололся, святая простота. Что делать – не знаю. Бросить его, что ли, как ты думаешь? Жалко конечно, родной уже, свой. Но решать надо.
Они неслись по заснеженной трассе, ловко лавируя в потоке машин. Дворники не успевали очищать от падающего хлопьями снега окна. Водила Юна умело, и Евдокия, чутко улавливающая каждое ее движение, казалось, растворилась в горе хозяйки.
– Ну что скажешь, Евдоша? Что делать будем?
Евдоша зафыркала.
– Не знаешь. Вот и я не знаю. Слушай, а куда мы заехали? – Юна притормозила, съехала на обочину и осмотрелась. «Осмотрелась» – сильно сказано, потому что видимость была отвратительная. Дорогу замело. К тому же бензин почти на нуле, да и уехала она довольно далеко от города.
– Все, Евдокия, влипли, – Юна достала мобильник и задумалась. Кому звонить? Не мужу же. Ну а позвонит, что скажет? И где ее искать, если сама не может сообразить, где находится? Да и связь здесь отвратительная. Она включила аварийку, вылезла из машины и осмотрелась. Мело, не переставая. Когда природа наиграется всласть и наступит затишье – никому не ведомо. Юнка глубоко вздохнула и мысленно обратилась к своему ангелу-хранителю. И тут, как по волшебству, из снежной завесы пробился свет фар. Юна бросилась к Евдокии и отчаянно засигналила. Из остановившегося «Maybach» выбрался мощный мужчина, смахивающий на «братка» из сериалов о мафиози местного разлива. Юна чертыхнулась, вытащила из бардачка баллончик – вдруг еще и обороняться придется – и пошла навстречу братку.
– У Вас что-то случилось? – под тяжелым взглядом мужчины Юна поежилась.
– Нет, то есть да, случилось. Заблудилась, и бензин кончился.
– С бензином поправимо. У меня целая канистра, а вот до города сейчас вряд ли доберетесь. Замело.
– Что же делать?
– Единственное, что могу предложить: поехали со мной, если не боитесь. У меня рядом дача, что-то вроде охотничьего домика. А баллончик спрячьте. Моя жена раза в два моложе вас, приставать не буду.
От такого хамства Юна не могла выговорить ни слова. Казалось, перехватило где-то там, откуда шел голос. Мужчина спокойно ждал, чуть щурясь от липкого снега. Наконец, прокашлявшись, она решилась:
– Пожалуй, у меня нет выбора. Я согласна, едем.
Через час они уже сидели в уютных креслах около камина и пили восхитительный горячий грог с ромом. «Браток» уже не казался таким страшным. Вел он себя вполне мирно и адекватно. Это радовало и печалило одновременно. Юна набралась храбрости и спросила:
– У вас что-то случилось?
– Почему вы так думаете? – удивился мужчина.
– Интуиция. Да и в такую погоду на дачу обычно не выезжают.
– Отдаю должное вашей интуиции. Давайте, кстати, познакомимся. А то «выкаем» друг другу, а нам еще ночь коротать. Меня Олегом зовут, – представился хозяин.
– Юна.
– Редкое имя. Это от «Юлиана» или «Юнона»?
– Юнесса. Мамочка постаралась. Но лучше просто Юна.
– А у вас что случилось, просто Юна?
– Почему вы так решили?
– Проницательность, наблюдательность, логика.
– Рада за вашу логику, наблюдательность, бабушку и Израиль, – съехидничала Юна.
– Да, прекрасный фильм «Ребро Адама», цитируемый.
– Женский.
– Жизненный. Так что же понесло приличную с виду женщину сесть за руль в непотребном состоянии в такую метель?
– Почему «с виду»?
– Мы же едва знакомы, вдруг это для вас норма?
– Ну, знаете ли…
– Я не хотел сказать ничего обидного, только констатировал.
– Мне муж изменил, – вдруг вырвалось у Юны, и почему-то сразу полегчало.
– Ну, уважаемая, с нами это случается. Ничего страшного: не вам первой и не вам последней, – хозяин встал, подбросил в камин несколько поленьев и вновь откинулся в кресле.
– Обидно. Значит, кто-то для него лучше меня. – Юна еле сдержала навернувшиеся слезы.
– Вовсе не обязательно. Мужчина, сами знаете, существо генетически полигамное, – развел руками Олег. – Он может боготворить одну женщину, а переспать с другой. И не нужно это расценивать как крушение любви к вам.
- Позвольте, а из-за чего тогда вы, мужчины, нам изменяете?
- По-разному бывает: кто-то ищет разнообразия, кто-то самоутверждается…
– А вы сами изменяли? – Юна сморщила носик.
– Бывало, – неохотно ответил он.
– И что? – Юна поуютнее устроилась в кресле, приготовившись услышать что-нибудь занимательное. Чужие измены ведь не столько трогают, сколько будоражат воображение.
– Да ничего. Ушла она от меня, – Олег нахмурился, видно, воспоминания до сих пор были неприятны.
– И правильно сделала, – отрезала Юна, гордая за представительницу своего пола.
– Я тоже уйду. Пусть женится на той, с кем гуляет.
– Ну и зря. Если любите – будете жалеть.
– Что же делать? – Юна растерянно посмотрела на собеседника.
– Переболеть. Пережить, как цунами, землетрясение или вон как эту метель. Она скоро утихнет и опять будет солнечно и спокойно.
– А вы почему не пережили?
– По молодости многого не понимаешь.
– Ну а сейчас? Почему не сойдетесь, разлюбили?
– Поздно уже об этом говорить. Она замужем, да и я женился.
– А где ваша жена?
– Она молодая, у нее время других желаний. Вот так-то, – Олег взял сигарету, покрутил в руках и, видимо не решившись закурить при гостье, положил обратно.
– Курите, если хочется, вы же хозяин, – разрешила Юна и, не сдержавшись, спросила:
– А вы не думаете, что она вам изменяет?
– Все может быть.
– И вы так спокойно об этом говорите?
– А что мне остается делать? Закон бумеранга. Я изменил, мне изменили. И снова по спирали.
– А как с этим жить?
– А вам легче жить «с этим» с мужем или тоже «с этим», но без него, то есть без мужа?
– Не знаю. – Юна задумалась.
– Подумайте. Кому от этого будет лучше? Только той, кто хочет отнять его у вас.
– А вашей лучше стало? – Юна зло усмехнулась, но, спохватившись, тихо оборонила:
– Простите.
– Ничего. Ей-то лучше, а вот что касается меня – не совсем. Обо мне заботятся домработница, повариха, секретарша, но только не жена. Иногда, правда, бывает, спросит: «А чего мой мальчуган загрустил?» и все.
– Это она вас «мальчуганом» зовет?
– Думаю, она всех так называет.
– А мой чтобы, видимо, не перепутать, говорит: «Как дела, малыш? Что хочешь, малыш?» Мне говорит, что любит, ей говорил, что любит. Чему верить?
– Если бы он вас не любил, то сам бы ушел.
– «Люблю отчизну я, но странною любовью…», – не в дугу пробурчала Юнка.
– Вот вы все время о любви говорите. А вы-то его любите?
– Когда не любишь, измену перенести не так сложно, а у меня все болит, выть на луну хочется от бессилия. Если такая боль, значит, люблю?
– Повезло мужику. И за что же вы его так любите?
– Не задумывалась как-то. Да любят ведь не за что-то, а просто так.
– Сколько лет вы с ним?
– Почти двадцать…
– Может, привычка или чувство собственности?
– Да не в этом дело. Страшно, когда все рушится в одно мгновение. Была бы там великая любовь, а то уже сам, видно, не знает, как от неё отвязаться.
– Отпустите ситуацию.
– Отпустить? Легко сказать. Хотелось бы еще знать, как.
– Просто перестаньте его так любить. Любите в меру, как все, откройте для себя других и других для себя.
– Вас, что ли?
– Ну, если больше пока некого, то можно и меня.
– У вас жена молодая.
– Это ни о чем не говорит.
– А здесь уютно, – Юна решила перевести разговор в менее опасное русло.
– Не спорю, старался.
– А как жена нагрянет?
– Она не любит бывать здесь. Здесь отдыхаешь от суеты, а молодость к ней тянется.
– А вы что здесь делаете один?
– Охочусь, читаю, думаю, созерцаю, философствую.
– И телевизора, смотрю, нет?
– А зачем он здесь?
– А мой без телевизора не может.
– Каждому свое.
– Suum cuique.
– Приятно удивлен. Тогда скажите, вам, вероятно, знакомо выражение «Ubitu, Gajus, ibiego, Gaja»?
– Конечно, подчеркивается зависимость жены от мужа: «Где ты, Гай, там и я, Гайя».
– А это, случайно, не про вас?
– Почему вы так думаете?
– Мне кажется, вы положили свою жизнь на алтарь своего мужа. Неблагодарное занятие. Вспомните о себе. Клетка-то не заперта. Вылетайте, наслаждайтесь жизнью. Если перестали быть интересны ему – это не значит, что вы не интересны другим. Пусть ОН боится вас потерять.
– А ему моя духовность и содержание не нужны. Он и не интересуется особо ничем, кроме своей работы.
– О чем же вы говорите?
– В том-то и дело, что ни о чем. Что волнует меня – ему безразлично.
– Вам не скучно вдвоем?
– Я как-то не задумывалась над этим. Вообще-то, бесспорно, мы совершенно разные люди. Но ведь большинство так живут. И ничего.
– Я приглашаю вас в театр. Прекрасный спектакль в театре «У Никитских ворот» в субботу. Песни нашего двора.
– Вы любите театр?
– Я люблю хорошие театральные постановки.
– А ваша половина?
– Она любит светские тусовки.
– Понятно. Хотя странно, почему вы так спокойно обо всем этом говорите?
– Простая житейская мудрость: на все нужно смотреть открытыми глазами. Покупаешь молодость – плати за это тем, что с тебя будут тянуть деньги, изменять, лгать, изворачиваться. Не жди искренности и любви. В лучшем случае будет хорошая отработка.
– Ваша отрабатывает?
– Да, знаете, старается. За моей спиной не шепчутся. Она не ждет моей смерти, так как я составил завещание, где все определил, что и кому. В обиде она не будет. Общих детей не заводим – успею ли я их достойно вырастить? Мне уже полтинник.
– Надо же, а с виду…
– Не скажешь?
– Ну, сорок пять-сорок восемь – максимум.
– Вы тоже в прекрасной форме.
– Петух хвалит кукушку…
– У меня своя жизнь, у нее – своя, но когда есть необходимость, она свои функции осознает и четко выполняет. Я тоже. Думаю, это честная игра.
– Но игра, не больше.
– Все мы играем на сцене жизни. Сражаемся за роли, меняемся ими, постоянно находимся в образе.
– Видимо, вы правы. Но от этого не легче.
– Да перестаньте вы хныкать. Эка невидаль – муж сходил налево. Вернулся-то к вам. Покаялся, наверное?
– Голову пеплом посыпал…
– Вот видите, а для мужчины повиниться – большое дело. Стряхните с себя этот пепел, как песок, и пойдемте в театр.
– Долго ждать. Передумаю.
– А пока, может быть, послушаем музыку? У меня здесь Шопен, Бетховен и негритянский блюз.
– Я выбираю блюз.
– Потанцуем?
– Сразу и потанцуем, – засмеялась Юна, как-то внутри себя удивляясь, что смеется, – а чай, кофе?
– А это потом. Или пойдемте в лес, прогуляемся, там вьюжит, но как оценишь прелесть затишья, если не после метели?
– А что? Неплохая мысль.
– Надевайте тогда вот этот полушубок, валенки, а то застудитесь.
Юна с удовольствием облачилась в надежную одежду, так как ее легкая норковая шубейка и полусапожки на каблуках явно не годились для подобного рода прогулок.
– Я готова.
Они вышли из дома и, утопая в сугробах, двинулись в лес. Снег, казалось, проникал всюду: заползал за воротник, набивался в валенки, крался в рукава, залеплял рот. От него слезились глаза. Шли молча, так как говорить было практически невозможно. Наконец Юна утомилась и, обессилев, осела в сугроб, прошептав онемевшими губами: «Все, больше не могу…»
Очнулась она от ослепительного солнца, протягивающего ей сквозь окно свои лучи. «Доброе утро», – прошептала она и всем телом ощутила, что проникнута каким-то теплым, согревающим светом. И все ее обновленное существо, уставшее от пережитого, жаждет жизни, тянется к радости. Словно дух Весны, прекрасная Богиня Амарилис, воскресила ее, возродив в сознании симфонию бесконечной гармонии мира. Будто оставлены где-то там, в лесу, печали, тревоги и обиды, и унесены они вчерашней метелью, а она вновь готова принимать жизнь как подарок, радоваться солнцу и наслаждаться тем, что даровано ей Судьбой.
Юна спустилась вниз. Хозяина нигде не было. На столе стоял термос. Она с наслаждением выпила терпкий кофе и только после этого заметила записку, лежащую тут же, под вазочкой с печеньем. «Благодарю за приятный вечер, ключ возьмите с собой: вдруг вновь заблудитесь – будет, где пережить метель. На улице – почти весна. С первой оттепелью! Вы еще не передумали пойти в театр?». Юна прижала записку к груди, улыбнулась и подумала: «Значит, я ему понравилась. Несмотря на то, что жена моложе».
Одевшись, она закрыла дверь и, подумав, положила ключ под коврик. Одиноко стоящая Евдокия терпеливо дожидалась ее у ворот.
– Ну что, будем жить, Евдоша? – Юна ласково погладила припорошенную снегом «подругу» – Заждалась меня? Погостили, пора и честь знать.
На трассе было не так много машин, но Юна не торопилась. На душе было какое-то умиротворение, как будто сбросила с себя непосильный груз абсолютно лишних, никому не нужных проблем.
– Знаешь, Евдоша, – продолжала она неторопливый разговор с «подругой», – я думаю, дело здесь не в молодости, которая, к сожалению, быстро проходит. Любимые не стареют. Их любишь не за внешнюю оболочку. Доверие и признательность стоят гораздо больше, чем чья-то упругая грудь или попка. И любимая женщина в любом возрасте лучше самой красивой нелюбимой. Как и любимый мужчина. И если он хочет быть со мной, значит, выбрал меня, любимую. Так что же тогда волноваться? Чего и кого ждем, Евдокия? Быстрее домой, наш-то, небось, извелся…
… А уже в далеко позади оставшемся охотничьем домике разрывался от безысходного крика забытый, запоздало оживший мобильник, выбрасывая в пустоту мелодию их любви. И по другую сторону линии, зажав трубку в руке, стоял немолодой уже мужчина, шепча, как заклинание, слова: «Только бы ничего не случилось, только бы она вернулась…»