«
Уже солнце закатилось за соседнюю то ли родовую, то ли боевую башню, а мы всё общались и общались… Тут я встал и сказал:
- Дорогие мои…
- Вика, Люда и Сонька пропали!!! - заорала мне прямо в ухо рыжая из бла-
бла-данс-шоу.
- Вашу дивизию… как пропали?
Григорий открыл глаза.
- ?
Оказывается, исчезнувших искали давно, уже пол часа по всем саклям и весям, но, боясь моего гнева, не информировали. В чужом городе… среди незнакомых людей… Сознание начало возвращаться ко мне и даже обретать хрустальную ясность в части апокалиптических видений и ужасающих картин того, что могло бы произойти с пропавшими девушками. Забегали официанты и другие служители греха (обжорство) и порока (женолюбие). Через пятнадцать минут доложили – отъехали «ваши бабы» с кабальеро! на его!! «Волге»!!!
Я попытался сказать что-то невразумительное об обращении в милицию, но Георгий резко оборвал меня: нарушен закон гор, украдены (увезены без спроса) его гости, тем более женщины, и это теперь его личное дело.
В милицию всегда успеешь.
Пока мы отвозили оставшихся девиц и офицеров (какие они офицеры – пацаны ещё!) в гостиницу лихой водитель нашего «ПАЗика» рассказал мне, что человек этот, - директор винзавода, с сильно подмоченной репутацией. Особенно в «этом самом» не самом страшном для кавказцев амплуа. Ну всё, подумал я, конец. Если что случилось – лучше мне не жить.
И мы рванули.
По всем ресторанам города.
Георгий был трезв и сосредоточен. Между прочим поведал мне, что "позор можно смыть только кровью"(из Уголовного кодекса Кавказа).
Поджарый, накаченный, тугой пружиной «на взводе», он готов был в любую секунду страшно распрямиться, взорваться, разорвать в клочья любого… Спускаясь серпантином с горы он так гнал свой «Поларис», что камни щебёнки секли придорожные кусты пулемётными очередями. Дикий азарт погони захватил и меня. Высунувшись на половину из окна автобуса, я в каком-то «гибельном восторге» орал и размахивал руками, как ненормальный, пугая овечек с добрыми мордами и аборигенов.
Давай Жора!
Давай!!
Но Жора о гибели не думал.
Он был переполнен ненавистью к этому прыщу и жаждал мщения.
Вечер густел чернильной синевой. Включили фонари. Ни в одной из городских забегаловок девчонок не нашли. Осталась последняя – у канатной дороги. Если их там нет, молвил Георгий, значит укатили по военно-грузинскому тракту, и мы их не нагоним, ведь столько времени потеряли.
Я скис.
В клубах пыли автобус резко тормознул у самых дверей популярного ресторана «У канатки». Двери кабака тут же распахнулись, как будто только нас и ждали, и оттуда… выпали наши пропавшие! Зарёванные, в чёрных подтёках «фирменной» краски для ресниц и тут же, через предусмотрительно распахнутую дверь, шмыганули на заднее сиденье «ПАЗика».
- Евгений Евгеньевич… дорогой… как мы рады… как боялись…
Обнимая дурёх, я испытывал к ним почти отеческие чувства. Мешали пышные девичьи формы и перья. Краем глаза увидел, как в распахнутые двери выкатился лоснящийся от сытости и кира («выпивка» муз. сленг) лупатый.
С застывшей улыбкой на лице.
Мы блокировали его с двух сторон: Георгий слева, я справа. Прижатый автобусом к двери, неповоротливый ловелас мог ретироваться только кормой назад.
Не успел.
Я стоял и, распираемый эмоциями, не знал, с чего начать.
Георгий знал и начал хлестать улыбающуюся рожу открытой ладонью. Пощёчины, одна за другой, отскакивали от литых щёк, как от мяча. Мордатый молчал и только под ударами шофёрской длани кивал своей директорской башкой. Ни один из официантов, завсегдатаев и «гостей города», сгрудившихся в дверном проёме ресторации, не открыли и рта, наблюдая за воспитательным процессом. И тут Георгий сделал то, чего не забуду по гроб жизни: резко откинув полу длинного и модного сюртука, он выхватил… кавказский кинжал, висящий в ножнах на наборном пояске и вложил в мою руку: «Зарежь его!!».
Тут я обрушился в столбняк, а кабальеро на колени. Пока я хлопал глазами, наш водитель махнул рукой, развернулся и полез в автобус. Я с кинжалом потянулся за ним. Единственное, что я мог сказать в своё оправдание, что не могу резать человека при свидетелях. Георгий с пониманием принял у меня холодное оружие и завёл мотор.
У- фф.
В заднее окно автобуса я наблюдал за удаляющимися фигурами почти из известной немой сцены «Ревизора» - персонаж на коленях и массовка. Но это был ещё не конец.
Пока вытирал девицам краску, сопли и слёзы с щёк они поведали, что не виноваты, что только хотели посмотреть… только попробовать… только познакомиться…
А кто деньги платил?
Тот и девушек танцевал!
«Динамо» на Кавказе не проходит.
Впрочем, разборки накануне ответственного выступления я делать не стал. И без того хватит эмоций.
Долго плутали в поисках заправки. Наконец разрешили и эту проблему. Почти через час автобус остановился у развилки, ведущий к мотелю. Георгий высадил нас прямо в вечер, благоухающий ароматами невиданных, диковинных в наших краях цветов. Тут не далеко, сказал он, дойдёте сами. Устал я от вас… И мы потопали.
А у «Дарьяла» нас уже ждали.
Прямо у ажурного мостика через пропасть красивым ранжиром наискосок выстроились три белых «Волги». Экипажи машин, человек восемь - как на параде все в чёрном, картинно выстроились двумя рядами – то ли уже «мочить» нас, то ли ещё только придержать, А в центре композиции… угадайте кто? Правильно! Кабальеро… лупатый.
- Девчонок пропустите, попросил я и подумал: ну всё, Женёк.
Всё.
Однако, убивать сразу не стали, а прямо под руки, с Дон-Жуаном во главе процессии, провели в совершенно пустой ресторан к роскошному, ломившемуся от яств и пития, столу.
- По какому случаю банкет, пытаясь преодолеть мандраж («жуткое волнение» обыкн. сленг) молвил я, прокашлявшись.
Жуан только улыбнулся и хлопнул в ладоши. Из-за колон, напугав меня до смерти, вырвалась целая орда мужчин с кинжалами за поясом и женщин в шальварах и закружилась-завертелась в диком танце. Закружилось-завертелось и у меня в голове, совершенно деморализованного ураганным развитием событий и от первого огромного бокала «под шампанское» всклень налитого коньяком. Мы просидели почти до утра, не сказав друг другу ни слова. Несколько моих попыток уйти блокировались амбалами из охраны. Вежливо, но настойчиво.
Сидели.
Он не оправдывался, я не срамил.
Просмотрели номера художественной самодеятельности коллективов большей части республики.
Много пили.
Мало ели.
Спасла меня «комсомольская школа», где, как мы шутили тогда, работают как дети, а пьют, как взрослые.
В какой-то момент, не помню что стало причиной (может нервы), у меня полились слёзы. Просто ручьём. Причём каменное выражение лица отдельно, а слёзы – отдельно. Помню, он вытирал мне их бумажными салфетками.
Да.
Всё же он «вылетел в астрал» раньше меня, и бравые молодцы (такие классные мужики!) отнесли его в машину. Затем, на полном автопилоте покинул ристалище и я.
Самостоятельно.
Георгия я больше не видел.
Выступление нашей команды было так себе.
Об инциденте начальству не докладывал.
Мужьям-офицерам тоже.