Как ты думаешь, всякий раз спрашивает дед, кто важнее, режиссер или актер.
Этой дискуссии тысяча лет. Стрелок или пуля. Горячее некуда. В кадре или за кадром, видимое-невидимое. Спорили, горячились, ссылались на великих.
Не унижайте актеров!
Знаменитый Рязанов, показав пробу Сирано, прилюдно умыл знаменитого Миронова. Ужом завертелся Геша - бедняга по утрам прогуливает нос, как барыня свою собачку...
***
Добрый день, Кирилл Алексеевич, узнаете...
Не узнал. В упор, пришлось представиться по-полной.
Господи, как ты вырос, и мы обнялись
Кандидат наук, преподаватель кафедры "Металлоконструкций" Челябинского политехнического, пионер Манекена. Краевед, писатель, поэт, лауреат, инженер, лектор. Создатель музеев, водитель экскурсий. Не перечесть. Энциклопедия.
У нас с тобой один учитель, - сказал К.А., когда вышли из полуподвальной кулинарии. Где ж еще можно по душам - родная стихия, подпольщики.
Кто?
Твой отец!
Поэтому пропустил учителя. Его увлеченность, если не сказать влюбленность, городом и краем казалась недоразумением. Нелепость, ведь инженеры и ученые не могли всерьез интересоваться подобными мелочами. Атом и термояд, ракеты и космос, остальное - ярмарочные медведи с цыганами, а тут Челябинск. Поршнев, Вернадский, Тимофеев-Ресовский, старик Оболенский. Гуманитарщина с претензией. Язычество.
Дурак дураком. Я, и двигался не видя дальше носа
***
Дал книжку. Две. Почитать. Одну с возвратом - "Откровенно говоря..." Я. Гольдштейна, другую насовсем. Полоса препятствий - лирический дневник 2020 года. Кирилл Шишов.
Но ведь и я вел дневник в двадцатом. Практически ежедневно. Месяц отдал пандемии, потом более менее приспособился. Уборка, турник, офис. Медленный фокстрот. Что там еще было - Беларусь, Карабах, Трамп. Внучка с дочкой, Саша Каунов. А еще потери, утраты и скорби. Реквием.
Каунов сразу сказал - Кирилл. Как в воду глядел. Вот первая книжка нормальная. Гениальный инженер, главный металлург Танкограда. Талантов море, писательский дар, научный. Плюс время. Гражданская, культ личности, отечественная, двадцатый съезд, снова культ личности. Оборонка, металлургия, танкостроение. Ленинград, Сталинград, Челябинск и Харьков. Титан. Прекрасно написана, читается легко, события знаковые, а из-за плеча будто дед Митя смотрит. Родное, знакомое племя. Инженеры.
Наконец открыл дневник. Сперва показалось наив. Заметочки, стихи, обрывочки, приписки, скачки. Что, почему, зачем. Странные выводы, непонятные цитаты - кто сейчас цитирует Фейхтвангера. Детский сад. Ни пафоса, ни патетики, даже когда про Родину. Отложил, но через день взялся по-новой. Зацепило. Встреча с сельской художницей, стихи жене, сыну, эссе о Здановиче. Читаешь, вроде дошел до сути - нет, снова да ладом. Ступеньки. Постепенно втянулся.
Ткач. Протягивает нити, соединяет, плетет. Фрактальные узоры. Нехитрая, совершенно не высвеченная высоким слогом, не приподнятая из сумрака обыденность оборачивается непрерывным полотном. Оплодотворенная экзистенция.
Оказывается, живем в совершенно уникальном месте. Богатейшая история, несколько цивилизаций, три тысячелетия. Слои, языки, культуры. Восток и запад, север и юг, брожение и оседлость, сплавы и распады, соединение несоединяемого и распад неразложимого. Географическая уникальность определила место в мировой истории, поэтому Челябинск не мог не случится. Присутствие. Источник.
И автор вслушивается. Всматривается, вглядывается, переводит и соединяет. Увиденное с написанным, услышанное с провозглашенным, ощущаемое с невидимым. Связи времен, места, природы и человека, по крупицам поднимая Челябинскую Атлантиду. И делает это с превеликой осторожностью. Не навязывая, не доминируя и не призывая. Застенчивым, иногда восторженным шепотом - будто мы на музейной экскурсии, поскольку уважение человеческого достоинства, полноты и целостности людского состояния и бытия не авторская поза, а следствие.
Восторженное послушание, благоговейное почитание истории и культуры, влюбленность и благодарность за саму возможность присутствия, сотворчества, красоту и дарованное слово.