«Та заводская проходная,
что в люди вывела меня…»
(Из почти народной песни)
Как-то неожиданно, вместе со школой, закончилось и моё затянувшееся детство. Надо было уже что-то из себя представлять, «смело входить» во взрослую жизнь, «активно формировать» своё будущее, - и не только материальное, но и соответствовать «моральному кодексу строителя коммунизма», как от нас требовал комсомол и его «мудрый учитель – партия».
Но, не очень хотелось всё сразу это делать. Как и готовиться для поступления на исторический факультет местного пединститута. Мешали некоторый инфантилизм, что было, то было. Кроме этого, в палящем зное лета сильно отвлекали прохлада речных заводей с бесчисленными островками и уютными лагунами, всегда готовыми приютить дворовую нашу компашку. Всё вышеперечисленное на круг, железную ленинскую мотивацию «учиться, учиться и, ещё раз, учиться!» - сводили на нет.
Само-собой, экзамены я завалил.
И тогда, опытный мой батька, глядевший дальше Ильича, добровольно-принудительно посоветовал «начать, наконец, трудовую жизнь, чтобы, значит, узнать, как подмышки пахнут».
И, чтобы, значит, «жизнь мёдом не казалась»!
Спасибо ему.
Очень в жизни пригодилось.
Был и второй момент (первый, первый!). Для того, чтобы «железно» поступить в ВУЗ, необходимо было заработать трудовой стаж в один год на производстве. А затем, через Рабфак (рабочий факультет, «фак» тут не причём), уже не сильно напрягаясь, стопроцентно поступить в институт, отучившись на факультете восемь месяцев. Заботливое (без шуток) советское государство придумало такую возможность для повышения образовательного уровня молодежи, подзабывшей школьную программу на заводах, фабриках (не конторах!) и в армии.
Бесплатно!
Заодно, подрастающее поколение должно было пройти, по мнению идеологов КПСС, трудовую подготовку под приглядом рабочего класса!
Вот такая святая была вера в ведущий класс страны. Напомню, что по Конституции СССР у него были ещё два помощника - трудовое крестьянство и прослоечная советская интеллигенция. Эта прослойка всегда подозревалась во всех смертных грехах. Меня, исключительно как очкарика, сразу записали в «гнилую интеллигенцию». Партия беззаветно верила только в рабочий класс. Но и он, как пелось в песне, «тоже выпить не дурак»!
В общем, для меня началась другая жизнь.
Я стал ходить широким шагом, уверенно, цепко держась за землю ногами. «Кряжисто», то есть основательно, как мне казалось, стоять. Курить «Беломор», ловко выбивать соплю на пол и редко, но метко материться. Всё на круг плюс острый, как у Ильича, прищур глаз должны были выдавать во мне достойного представителя ведущего класса современности.
Но, рабочий класс не проведёшь.
Прокол произошёл в первую же рабочую неделю. Зачуханный, с толстыми губами и красными глазами, хронически выпивающий «сварной» (сварщик высшего разряда) поймал меня за страшным. За некоторыми гигиеническими манипуляциями в конце рабочего дня, выразившимися в чрезмерном внимании к моим рукам, кои я долго мыл мылом, чистил ногти (после нигрола) и (!) даже протирал пальцы одеколоном «Тройным»!
А сей божественный напиток употреблялся сварным по редким праздникам, как сейчас коньяк «Хеннесси» в восемнадцать звёзд.
Я же просто готовился к свиданию с любимой…
За такое вольное обращение с одеколоном тут же был проклят частью трудового коллектива, не торопящегося после работы домой и под «соточку» горячительного забивавшего «козла».
Впрочем, были и хорошие ребята, особенно бригадир, который в обиду меня не давал и кое-чему слесарному научил. Запомнился анекдот той поры.
Охранник проходной заприметил работягу, который каждую неделю вывозил с завода тачку, накрытую газетой. И каждый раз, предвкушая поимку вора, охранник срывал газету, а под ней… ничего! Приходилось отпускать. Тачка ведь пустая. Прошли годы. Охранник ушёл на пенсию и однажды, встретив работягу, начал канючить – Признайся, я ведь чувствую, что ты что-то таскал с завода, но что? Скажи, что? Да, тачки, тачки и таскал, - молвил работяга…
Не буду утверждать, что с техникой я на «ты», но первую в своей жизни специальность (семнадцати лет от роду) получил на ремонтно-механическом заводе №1 треста «Южводстрой», где вырос, аж до третьего разряда в номинации «слесарь-сборщик».
Бригада коммунистического труда так рьяно взялась за трудовое воспитание очкарика, что вместо положенных трех месяцев обучения мурыжила меня всех шесть, воспитывая во мне лучшие качества молодого представителя рабочего класса. При этом, получая за меня, кроме, выдаваемых на руки сорока рублей «ученических», совсем уж взрослую мою зарплату: за постоянные сверхсрочные авралы, работу по выходным и т.д. И при этом, щедро угощая меня с моей же зарплаты ритуальной ежедневной «соточкой» с устатку. К счастью для бригады, я не злоупотреблял и законную свою долю, на радость, отдавал коллективу. Не могу сказать, что подметая сборочный цех, вывозя заводской мусор, перебирая всякую гниль на овощной базе, в общем, занимаясь работой разной и всякой, не требующей специальной квалификации, я не задумывался об этой затянувшейся «школе».
Задумывался и очень.
Но относил сей нонсенс к врожденной своей тупости в области высоких технологий откручивания/закручивания гаек, каждый раз увещевая разгулявшееся самолюбие примерами из великой русской литературы, в частности, памятными уроками горьковских «университетов». Но на ум почему-то чаще приходили невеселые перипетии из жизни «в учениках» чеховского Ваньки Жукова. В общем, понасмотревшись на «будни трудовые», я очень захотел в институт. Поэтому честно заработанные рубли тратил не на гулянье и девчонок, а на репетитора и так поднаторел в науках, что летом следующего года рванул в Ленинград (ну, вот, ни больше - ни меньше!) поступать в Герценовский педагогический институт на историка.
Ленинград-Петербург, моя мечта. Но не сбылось: сдал три экзамена на «отлично», а сочинение - на «четыре», поэтому и «не прошёл» по конкурсу с фантастическими для меня 19 баллами. Но не дано мне было попасть в Герценовский институт! Зато получил в подарок любовь к замечательной девушке - будущей жене, которую я обрел по возвращении.
А в институт я попал.
В областной педагогический, на филологический факультет. Но перед ним был Рабфак.