Пролог
— Де-де-де. Язычок вверх. Де-душ-ка.
Угрюмую, а то и мрачноватую комнатушку то и дело озарял заливистый детский смех. Малыш с неподдельным интересом наблюдал за тем, как его мать, сидящая в кресле напротив, настойчиво продолжает корчить рожицы, в надежде вытянуть из него хотя бы одно словечко. Но все без толку.
— Значит, ни в какую? Ну-ну, и не таких раскалывали. Попробуем по-другому. Де-ду-ля. На целую букву короче. Повторяй, Де-е…
В дверях появился невысокий смуглый мужчина преклонного возраста. Вокруг его головы витали струйки сизого дыма, а за спиной, в луче дневного света, льющегося из обшарпанной оконной рамы, столбом проплывала пыль.
— Смотри-ка, а вот и дедушка. Помаши ручкой.
Он отхлебнул немного чая из алюминиевой кружки, пополоскал им во рту, дабы избавиться от давно набившего оскомину горьковатого привкуса махорки, после чего плюхнулся на табурет рядом с внуком, потрепал того по мягким волосам и, с едва заметной улыбкой на лице, хрипло проговорил:
— Мальчуган так хохочет, снегири поди гнезда со страху побросали.
— Да уж, а вот говорить не говорит.
— Не страшно. Ты и сама в молчанку играла, покамест три годика не стукнуло. Так что нечего ребенка донимать.
Старик пробежался большими, морщинистыми пальцами по крошечному животу, приговаривая:
— Скажи: «Я еще так заговорю, мало не покажется!» Правильно дед говорит, а, сорванец?
Малыш в ответ раскраснелся и закряхтел.
— Ну вот, капризничать начинает. Мы, пожалуй, пойдем потихоньку, еще ведь и не обедали толком.
— Погодите, хоть воды вам в дорогу наберу, не то замучаетесь ползти.
За дверью завывал прохладный ветер. Опавшие листья, покрытые ледяной коркой, трескались под ногами, словно косточки. Прищурившись, чтобы глаза не слезились, старик едва нащупал сапогами тропинку, ведущую к ручью.
До краев наполнив флягу, он вдруг услыхал собачий лай откуда-то неподалеку. С горем пополам разогнулся, вслух сетуя на артрит, и сделал пару шагов вглубь лесной чащи, выглядывая, что же происходит там, за раскидистыми соснами, на каменистом побережье.
Стая бродячих собак кружила вокруг каркаса старой рыбацкой лодки. А внутри той лодки лежала глыба льда. Лазурного льда. Вода - то здесь круглый год мутная, дно усеяно осколками битого стекла. Остальные льдины и вовсе вобрали в себя вкрапления бурого угля, растранжиренного изредка проходящими мимо баржами. Но эта глыба совсем другая, сродни белой вороне.
Недолго думая, старик приблизился к стае и нагнулся так, будто бы вот-вот поднимет с земли камень и швырнет в них.
— А ну прочь, плешивые!
Перепуганные шавки разбежались кто куда, а старик забрался в лодку, уселся на сыроватую дощечку и провел ладонью по запотевшему льду. Изнутри на него таращился прилично сохранившийся череп мамонтенка. Бивень всего один. Плоть, ясное дело, разложилась еще в незапамятные времена, а вот клочки шерсти, на удивление, сохранились по сей день.
Он вскинул мохнатыми бровями, ухмыльнулся и ринулся к хижине за колуном.
Когда он вбежал на шаткое крыльцо и отворил дверь, по его барабанным перепонкам ударил пронзительный плач. Вой. Мать ревела на пару с ребенком. Старик все держал в голове мысль, как бы не забыть вручить им перед уходом шерстяной шарф, но из головы все мигом вылетело.
«Увести. Живо...»
Один из приспешников Эрхана рявкнул от боли и, намотав волосы девушки на кулак, поволок ее прочь из комнаты в сторону мастерской.
«Эта дрянь укусила меня!»
Эрхан стоял по центру комнаты, слегка пригнувшись, дабы не задевать головой потолок. Лица его не было видно под сыромятной накидкой с капюшоном, вождя выдавал лишь широкоплечий силуэт. На руках он держал плачущего малыша, медленно покачивая его из стороны в сторону. Старик отчаянно бросился на него из-за спины, но спустя мгновение и сам пал на колени.
В его глазах потемнело. Из-за стены доносились истошные крики дочери. Плач подбирался к порогу.
— Верховный шаман пророчит возрождение Одууна, — не оборачиваясь, вымолвил Эрхан.
— Брехня все это! — выдавил из последних сил старик.
— Мой сын будет править. Это его судьба. Если его тело достанется древнему богу, считай его дни сочтены. Абисы превратят его жизнь в ад.
— Забери другого, прошу тебя. Вы ведь были друзьями, Эрхан. Ради нее, я умоляю тебя…
— Прощайте. Видят Боги, я поступаю правильно.
И Боги действительно все видели. И Богов не обманешь. Абисов и подавно.
Глава I
«Это предание берет свое начало в крохотной, заснеженной деревушке близ провинции Чжерабики-Хая, что располагалась вдоль стремительной лазурной реки, у подножья высоких горных хребтов, бросающих сгорбленную тень на островерхие крыши поселений. Там, за непроходимой тайгой, вдалеке от кровавых репрессий и революционных треволнений, по закостенелым устам обывателей вихрем пронеслась благая весть. Пересуды гласили, мол, могущественная чета вождя Эрхана, доселе не имеющего законного преемника, ожидает пополнение.»
Мама сложила слегка помятый лист пергамента пополам, а затем загнула углы так, что из него получился ромб.
«Малыша назвали Брама, что означает «создатель». Еще будучи совсем ребенком, он создал машину, способную превращать тонны воды из растаявших ледников в кристально чистую питьевую воду. Но когда люди в деревне избавились от жажды, они принялись уничтожать живность, всю, до единой овечки, дабы прокормить свои многодетные семьи. Казалось бы, какая вопиющая неблагодарность! Однако, радушие мальчика не знало пределов.»
Она продолжала сгибать и разгибать лист. У фигурки начали проявляться очертания; длинный угловатый хвост, широкие размашистые крылья и устрашающие лапы с острыми, как клинок, когтями.
«Следующим делом он создал машину, способную превращать пару куриных перьев в самую, что ни на есть, настоящую живую курицу. Но когда люди навсегда позабыли о чувстве голода, им заблагорассудилось жить в огромных, вычурных особняках. Они стали вырубать все деревья в округе, из-за чего на месте леса образовалось невообразимых размеров болото. Но, на сей раз, Брама не выдержал.»
Плавным движением головы, она откинула золотистые локоны назад и сняла с шеи жемчужное ожерелье.
«Всю оставшуюся жизнь он посвятил созданию машины, способной раз и навсегда покинуть извечное людское пристанище. Сперва его посчитали сумасбродом, но вскоре многие люди, в том числе выдающиеся умы той эпохи, изъявили желание стать частью его экипажа. И лишь самым достойным выпала честь бороздить по просторам необъятной, окутанной тайнами вселенной в поисках святой обители.»
Мама протянула ладонь, на ней стоял бумажный дракон. В каждой из четырех лап красовалось по жемчужине.
— Знакомься, это Друкневир, символ страны, откуда родом тот самый мальчик.
Я слегка подался вперед, чтобы разглядеть его получше, как вдруг, фигурка вспыхнула. Я бросил изумленный взгляд на маму. Она завороженно наблюдала за тем, как алые языки пламени вздымались все ниже и ниже, пока, как бы иронично это не прозвучало, не обратили дракона в горстку пепла.
Она высыпала ее на окаймленное выгравированными узорами фаянсовое блюдце, стоящее на прикроватной тумбе и, тяжело вздохнув, отряхнула ладони друг о друга.
— Помню как-то раз я и моя подруга детства Тали пробрались поздней ночью в библиотеку, ту, что в южном крыле. Мы прошмыгнули мимо задремавшего оберегателя и по хлипкой деревянной лестнице забрались на верхнюю полку высокого стеллажа в запретную секцию. Там то мы и наткнулись на одну очень интересную вещицу. Это был древний свиток. Когда мы раскрыли его, перед нами предстал огромный, покрытый толстой чешуей дракон. Он был начерчен чем-то вроде угля, и парил высоко-высоко в небесах в окружении множества иероглифов. Только вот нам так и не довелось разглядеть его как следует. Тали громко чихнула, из-за чего поднялось густое облако пыли, лестница задрожала, и мы полетели вниз.
— А что было потом? — обняв колени и устроившись поудобнее, спросил я.
— Потом нас заставили латать корешки на книгах. А их ведь там, по меньшей мере, несколько сотен, и каждая так и норовит рассыпаться прямо у тебя в руках. Кажется, весь тот год я только и делала, что отдирала клей от пальцев…
Немного поразмыслив, я сказал:
— Если драконы и впрямь существовали, не понимаю, каким образом они уживались на одной земле с простыми людьми. Им, наверняка, приходилось держать их в страхе, чтобы те знали свое место.
— Вовсе нет, люди боготворили их и всячески почитали. Потому между ними царил мир, годами не уступающий самой Земле. Разумеется, каждый человек, будь то ребенок или глубокий старец, слыхивал множество историй о чудовищных тварях, несущих в размеренную людскую жизнь хаос и кровопролитие. Но все это лишь проделки литературы, не более того.
— Например, о тех, кто сторожит сундук с сокровищами? — взглядом я указал на покрытые сажей жемчужины.
— Или о тех, кто повстречается на пути отважного рыцаря, держащего путь к замку, где заточена его возлюбленная принцесса. Так или иначе, дракону всегда будет уготована гибель.
— Но разве такова участь столь величественного создания? Даже будь у него, куда привязать мошну, толку от нее никакого. Так какой ему прок от золота или принцесс?
(Наверное, потому отец и считает, что это все бредни.)
— Не будь так категоричен, рассуждая над плодами чьего-то воображения. Писатель подобно заправскому ювелиру, ограняет чувства, таящиеся внутри каждого из нас. И тогда, на свет появляются преисполненные доблестью подвиги.
— Мама, а отец шел ради тебя на подвиги?
— Конечно, — улыбнувшись, ответила она. — И к счастью, ни один дракон не пострадал.
Чьи-то быстрые шаги гулко отдались по коридору, и в следующее мгновение дверь распахнулась. Палата наполнилась радостными возгласами. Это была Тефи. Она тут же бросилась обнимать маму. Вслед за ней вошел Нембус. Он уселся в кресло в дальнем углу комнаты и уставился на светильник, там вихрем вращалась необыкновенная голубая жидкость. Быть может, это был вовсе и не светильник. Изредка в нем виднелись силуэты красивых ярко-темных рыб. Они плавали туда-обратно, кружась друг с другом в ритмичном танце. Но раз от раза сталкивались с прочным, как сталь, стеклом, на котором поблескивал свет мерцающих глаз.
Тефи была изрядно вымотана. Она водила усталый взгляд по извилистым загогулинам, украшающим потолок так, будто бы впервые за весь день осталась наедине со своими мыслями. И что-то явно тяготило ее, не давало покоя. Наконец, мама решила прервать наступившее молчание.
— Как прошло первое занятие с мистером Альферацом? — поинтересовалась она.
— Неплохо, — равнодушно ответила Тефи. — Я думала ты преувеличиваешь, да нет, старик и впрямь чудаковатый. То и дело что-то бормочет себе под нос. А этот его взгляд… — произнесла она, вздрогнув от пробегающих по спине мурашек. — Сродни двум серым айсбергам…
— Что ж, мистер Альферац и впрямь производит смешанное первое впечатление, по себе знаю. Но главное то, что никто и никогда не посмеет усомниться в его наставническом мастерстве. Не переживай, у тебя будет достаточно времени, чтобы успеть привыкнуть к нему. Отец заключил соответствующий договор. У вас есть целых четыре месяца до начала первого вступительного испытания.
— Не понимаю, с чего вдруг отец решил, что я нуждаюсь в дополнительных занятиях? На предварительном испытании я показала свой лучший результат, никто и близко не подобрался.
— Никто и не думал умалять твоих заслуг. Но, видишь ли, этого может оказаться недостаточно. Предстоящий путь тернист и усеян множеством препятствий. Однако, предначертан самой судьбой. Герб династии непременно будет затмевать тебя и бежать впереди, а вслед за ним и спрос. Вопрос лишь в том, по силам ли тебе угнаться за ними? Ну, что скажешь?
— Скажу, что это несправедливо, — буркнула Тефи.
— Увы, тут ничего не попишешь. Если тебя это утешит, не тебе одной уготована подобная ноша. Мистер Каллисто не молодеет. Придет день, когда он передаст свои полномочия Венере. Уверена, он позаботится о том, чтобы ей уделяли как можно больше внимания.
Тефи нахмурилась и отвела взгляд в сторону. Она выглядела напряженно, так, будто бы вот-вот разрыдается.
— Так я и думала. Ты явно чем-то удручена… ну же, милая, не томи, что у вас двоих стряслось на этот раз?
Собравшись с мыслями и смахнув рукавом накатившиеся слезы, Тефи ответила:
— Венера говорила гадости об отце… вообще-то не только она, много кто говорит… за спиной, но от того не легче. Непонятно, кому можно доверять, а от кого следовало бы держаться подальше.
Мама огорченно покачала головой.
— А я ведь говорила, что урезание ресурсов не воспримется народом так, как оно виделось вашему отцу. Но он поступил по-своему, впрочем, как и всегда… Теперь дети говорят о политике, вот так время… Справедливости ради, мистер Каллисто тоже является полноправным членом совета. Не удивлюсь, если он выставил себя перед Венерой и Беллатриксом борцом за рабочий класс.
— Почему бы отцу просто не признать, что это решение было ошибкой? Пару месяцев, и все обо всем забудут, — вмешался я.
— Потому что это единственное верное решение. Я лишь хотела сказать, что он не совсем корректно преподносит информацию народу. Точнее, совсем никак не преподносит…
— Зато пресса пестрит глупыми заголовками, — отметила Тефи.
— Знаю, ты переживаешь, но поверь, совсем скоро все встанет на свои места… А до тех пор, пожалуйста, направь всю свою энергию в учебу.
— Ладно, мама, как скажешь. Надеюсь, тебя выпишут к тому моменту, когда меня зачислят в академию с наивысшим баллом, — вздернув подбородок, заявила она.
— Конечно, милая. Я ни за что не пропущу этот день.
***
Я вновь проснулся поздней ночью из-за громкого храпа, доносящегося из соседней палаты. Но я знал, что это был мистер Чау, папа моего приятеля Цзе, поэтому не злился.
Он часто рассказывал нам с сестрой занимательные истории со времен его службы в космическом альянсе. Если быть точнее, он собирал мусор в окрестностях корабля. У него даже был свой собственный музей с интересными находками. Там и по сей день можно найти много всего занимательного, например, опустошенный красный огнетушитель* — чем не интересная находка? Наверное, на работе он и надышался какими-то опасными токсическими отходами. Но как бы там ни было, мистер Чау был забавным. А еще он угощал нас фруктами, когда Нембус соскребал последние крошки с полок больничного автомата.
Спрыгнув с кровати и еле-еле перебирая ногами, я побрел к окну иллюминатора. За те недолгие годы, что я успел прожить на корабле, звезды стали привычным атрибутом бытия. Мама часто цитировала одного писателя. Его слова отпечатались в моей памяти на долгие годы: «Такова уж особенность звездного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, мы и в самом деле родом откуда-то оттуда.»
Удивительно, сама мать природа позволяла людям истосковаться по красотам распростертого ночного неба, заливая его предрассветной синевой и сменяя звезды пушистыми облаками. Но кажется, никому не было до того дела. А стоило лишь задрать голову вверх, немного поразмышлять. А что теперь? Конечно, мы ведь «родом откуда-то оттуда». Что ж, видимо мы возвращаемся домой…
Я ткнул указательным пальцем в лучистый край сияющей звезды, ожидая, пока она скроется за ним. Но та предательски сорвалась и метеором полетела вниз. Или куда-то еще, оставляя позади яркий молочный шлейф.
Кто-то коснулся моего плеча.
— Не спится? — укутавшись в мягкий плед и сонно потирая глаза, спросила мама.
Я так давно не видел ее самостоятельно стоящей на ногах, что вместо того, чтобы велеть ей немедленно вернуться в кровать, безмолвно застыл от удивления. Поразительно, как в ту ночь выражение ее лица заиграло совершенно иными красками. Давно я не видел маму такой беззаботной и параллельно опустошенной. Тяготы, нагружавшие ее хрупкие плечи, в один миг куда-то улетучились. И осталась самая настоящая она…
Глава II
— Знание теории мизерное, арсенал атак ничтожно примитивный. В чем же ваша сила?
Я, скрипя зубами, поднялся на ноги. Рука машинально тянулась к ребрам, где пульсировала невыносимая боль. Я старался не подавать виду, лишь слегка наклонил корпус влево, чтобы хоть немного притупить страдания.
— Давайте на мечах, — как казалось, абсолютно безукоризненным тоном, предложил я, откинув падающие на лицо смоляные пряди волос.
Альферац разразился громким смехом, сморщив иссохшее, морщинистое лицо.
(Сколько же в тебе энергии, старик?)
Ему и вправду следовало бы давно рассыпаться подобно песчаной скульптуре. Зачем же жить столько лет?
Он говорил, что старение — это поистине чудесно, потому что старики получают разные льготы, а что самое главное, карт-бланш на воплощение всех самых неприличных затей, которые только могут взбрести в голову. Ведь никто не станет перечить пожилому человеку, а если речь идет конкретно об Альфераце, то и подавно.
Пожалуй, в этом что-то есть.
— Для начала, совладайте с таким оружием, а там видно будет.
Мое “оружие”, больше напоминающее великанскую зубочистку, отнесло в другой конец тренировочной арены и ко всему прочему, покромсало в щепки.
— Итак, в чем ваша сила?
(Пошел ты.)
Я поклялся себе, что произнесу это вслух, когда, наконец, покончу с ним. Выдав непредсказуемый пируэт, и нависнув у него над головой, я уже метил кулаком в облысевшее “озеро” на макушке. Но он опять куда-то свинтил. Я повернул голову в полете, взглянув за спину, но там, на удивление, никого не было. Приземлившись на одно колено, я обернулся полностью, после чего, клубком покатился по полу, угодив на так себе смягчающие падение маты. Он зарядил мне пяткой прямо по лопаткам.
— Должен отметить, что ваша сестра гораздо более путевый воин, нежели вы.
— Вообще-то, в отличие от нее, мне не предстоит с важным видом заседать на троне и всю жизнь помыкать клерками, которые будут подтирать мне зад и выполнять за меня нуднейшую волокиту, — бесновавшись, возразил я. — И еще кое-что, вы, наверное, не в курсе, но никаких войн давным-давно нет!
— И то хорошо.
Он прикоснулся пальцами к повязке, закрывающий его правую глазницу. Затем плюхнулся на пол, скрестив ноги, взял со столика для чайной церемонии маленькую чашку и отхлебнул, манерно оттопырив мизинец.
— Присядьте. Чашка хорошего чая после изнурительных нагрузок не помешает. Хоть и эти нагрузки отнюдь не серьезны в сравнении с теми, что повидало это высокочтимое место на своем веку задолго до вашего появления на свет.
Еще чуть-чуть и у меня из ушей начал бы валить пар. Но я все-таки присел, выдавая себя, разве что, неконтролируемыми нервными тиками.
— В чем-то вы правы. Кому-то предстоит войти в историю, а кому-то…
— Кануть в Лету, — с преспокойным видом, взявшись за ручку фарфорового чайника, закончил я.
***
Экран громоздкого медицинского аппарата озарил стены палаты темно-бордовым светом, сопровождая пронзительный, раздражающий сигнал. Меня окутало ощущение дежавю… Конечно! Точно такой же аппарат стоял в больнице прямо напротив маминой кровати… (А где я сейчас? Где мама?) В спину, один за другим, прилетели мощные толчки. И дюжина ослепительно-белоснежных халатов тотчас наполнила комнату. Двое схватили меня под руки и поволокли к выходу. Я не в силах сопротивляться. Мышцы сокрушаются невыносимыми судорогами. Даже волосы, и те болят… Но я не сдамся! Я должен сосредоточиться, и тогда боль утихнет. А ее глаза, где бы они ни были, сопроводят меня, как путеводная нить. Я вырываюсь из последних сил и бегу. Остальные уже мельтешат вокруг маминой кровати подобно стае голодных койотов. Протиснувшись сквозь них, я вижу отца. На показавшихся из покрывала теней коленях сидит совсем юная Тефи. Они медленно покачиваются на стуле и шепчутся о чем-то, не замечая меня. Затем он достает из складок беспросветно-черного одеяния тонкое, гипнотизирующее своей смертоносностью, сверкающее лезвие.
— Помнишь, ты спросила, какого цвета теперь мамина кровь?
— Помню, — прошептала в ответ сестра.
— Мне пришла в голову одна интересная мысль, почему бы нам не проверить это?
Он тянет ее ладонь к груди…
***
— Достаточно, сэр Арктур, — резко оборвал профессор. — Мне предельно ясна природа ваших сновидений. Зерно детских переживаний дает свои всходы. Но мой многолетний опыт в сфере психотерапии подсказывает мне, что при должном старании мы с легкостью одолеем данный недуг.
— Превосходно, — в сотый раз обведя взглядом влажное кольцо, оставленное чашкой на кофейном столике, произнес я. — Когда приступим?
Профессор встал с кресла и направился к двери, ведущей из кабинета в коридор. Раскрыв ее настежь, он обернулся и ответил:
— Приступим прямо сейчас.
Из коридора повеяло холодом. В кабинет вошел отец. Его руки по локоть перепачканы в крови. Лицо профессора исказилось в зловещую гримасу.
***
Холод от металлической ладони слился с холодом окутанного ознобом тела. Тем не менее, заставил меня проснуться и поднять голову с насквозь промокшей подушки.
— Ты снова не постучался, прежде чем войти.
Ладонь втянулась через всю комнату и с характерным щелчком закрепилась на владельце.
— Я лишь хотел убедиться, в порядке ли вы, мне показалось, вас вновь мучают кошмары.
— Тебе показалось, а теперь уходи.
— Как прикажете, сэр. Только напомню о том, что капсула уже готова к отправке. Ваш отец и ваша сестра ждут вас к завтраку внизу…
— Вон, Нембус!
— Да, сэр, — опустив голову, произнес он и, захлопнув дверь с той стороны, замельтешил прочь.
Из глубины дома доносится не прекращающийся гул. Прислуга гремит посудой и мельтешит по лестнице вверх-вниз, скрипя ступенями. Это означает одно — на часах далеко за полдень. Но почему будильник молчит? Я начал озираться по сторонам, приметив на полу около зеркала позолоченное заводное колесо. Видимо, на одной из стен могла появиться вмятина…
Не страшно, доисторический будильник лишь маленький болтик в механизме старомодного дизайна этой комнаты. Настала пора положить начало большим переменам. Зелеными обоями с рисунком переплетающихся лиан можно заняться в другой раз. Но захламляющие стены картины стоит снять немедленно. На одной из них изображена маленькая черноволосая девочка в розоватом платье, с повязанным на воротнике синим бантом. Она сидит за покрытым белой скатертью столом и пристально сверлит меня взглядом со дня моего рождения. Что ж, меня не волнует то, сколько тебе тысяч лет, маленькая девочка, ты переезжаешь в чулан.
Спустя какое-то время я вышел в коридор и направился в ванную комнату, дабы привести себя в порядок. Тогда я наглядно уяснил, что перестановка в одной комнате никак не спасает положение. Осточертевший дух старины, воцарявшийся во всем поместье, до последнего закутка сохранился в первозданном виде благодаря множеству подсвечников, нефритовых статуэток и прочих пропитанных унынием штуковин.
Не то что бы я был приверженцем архитектурной концепции Базиля Астро. Он бредил утопичными идеями о создании, так называемых, “человеческих конвейеров”. И это неправильно, нет. Хоть и не без доли целесообразности.
А вот его брат, Аполлинер, был настроен к будущим поколениям человечества более снисходительно. И при проектировке корабля перенял первостепенные каноны конструктивизма и классицизма, обнаруживая стройность и логичность мироздания. Идея воплотить в каждом доме отдельную стилистику той или иной эпохи так же принадлежала ему. Моим же предкам он преподнес в качестве презента проекцию этого поместья. Говорят, «от добра добра не ищут», но мне все же интересно, о чем он только думал…
Над самым центром миниатюрной оранжереи возвышается громадная клетка, где обитает вылитый из бронзы феникс. Полагаю, — это тот случай, когда задумка художника в том, что ее просто-напросто нет. Иначе, я понятия не имею, как это можно объяснить. Насколько я знаю, феникс символизирует триумф вечной жизни. Но как это вписывается в прототип британского жилища? И прочих тому странностей здесь навалом.
Я стоял на втором этаже, облокотившись на перила и размышляя о чем-то своем, когда внизу показалась Тефи и жестом указала на запястье, давая понять, что мы опаздываем. Одной рукой она держала зеркальце, а другой, на которой висело длиннополое, безразмерное пальто, поправляла прическу.
— Надеюсь, ты решила пронести в нем бомбу.
— А я бы надеялась, что ты удосужился прочесть то, что написано в графе “дресс-код” в твоем приглашении, если бы не знала тебя слишком хорошо, — не отрываясь от зеркала, произнесла она.
(1916 год. Разгар первой мировой войны.) Всплыло у меня в голове… Все лучше, чем Вавилонская цивилизация в прошлом году.
Не успел я опомниться, как меня окружило несколько девушек-портних. Они сняли мерки и через пару минут вынесли из мастерской готовый костюм. Это был твидовый пиджак и брюки. А также жилет и полосатая рубашка с накрахмаленным до хруста съемным воротником. Впервые слившись с интерьером дома, мы отправились на прием.
По пути мне не давали покоя мысли о том, что на мою долю может прийтись произносить речь перед целой толпой народа. Прошло десять лет. Но смог бы я подобрать подходящие слова?.. Маму корили за инакомыслие и уважали за то, о чем наверняка скажут до меня. Благо Тефи не привыкать отдуваться за двоих, так что доверю это ей.
По прибытию в аванзал нас встретил коллега отца. Вместе с ним мы предъявили пригласительные и поспешили занять свои места. Серые шестиугольные пластины на стенах главного холла волнообразно развернулись, и помещение окутала кромешная темнота. Когда мы, наконец, уселись, длинный луч света озарил сцену и на ней появился отец. Он толкнул слегка видоизмененную прошлогоднюю речь. О том, как важно чтить память погибших и оставаться сплоченными, несмотря на различные невзгоды. После чего, на табло загорелась надпись “АПЛОДИСМЕНТЫ”, и он просто ушел. Я с недоумением взглянул на Тефи. Она была удивлена не меньше моего.
— Это какая-то шутка?!
Меня возмутило то, как она водила глазами в попытках найти рациональное объяснение этой ситуации.
— Может быть, он объявит позже? — с нотками угасающей надежды в голосе, предположила она.
Позади послышался голос, который я, пожалуй, узнаю из тысячи: «Не объявит».
— На твоем месте я бы помалкивал, Беллатрикс. Будет довольно нелепо, если тебя вышвырнут после того, как твой отец умолял выдать тебе приглашение, — не оборачиваясь, процедил я.
— Мой отец хотя бы не продавал права на переименование корабля. “Стикс Корпорэйшн” Топливная компания. Звучит, а? И я здесь лишь для того, чтобы взглянуть на долбаный маскарад, в довесок с клятвопреступником на сцене.
— Арктур, не обращай внимания. Незачем снова пятнать репутацию по его милости, — схватив меня за руку, произнесла Тефи.
— Но почему нет? Тебе ведь не привыкать бросаться на ни в чем неповинных людей. Верно? — приблизившись почти вплотную, возразил Беллатрикс. — Бедняга Арктур, думал корабль переименуют в честь его мамочки, наверняка уже речь подготовил. Но вот же досада…
Я не мог верить ему на слово, после того, что он совершил. Но все-таки, неужели отец мог вот так просто взять и пренебречь вековыми устоями? Это слишком, даже для него… И чего ради?
На какое-то время, потеряв связь с реальностью, а затем, подняв глаза обратно на сцену, я получил ответ на свой вопрос. Появившийся в свете прожекторов Каллисто стянул покрывало с небольшой стойки.
Как я успел понять с его слов, под финансированием попечителей одного из фондов отца было сконструировано устройство, разработанное для помощи ученым в изучении инопланетной почвы. Он бесконечно долго заверял публику в том, что эта крохотная, едва заметная под куполом штуковина, способна сдвинуть вектор всевозможных исследований в сторону существенного прогресса.
Табло вновь загорелось. Через несколько минут люди стали разбредаться по домам.
— Дети, — отсеявшись от толпы журналистов, сухо произнес отец.
Тефи вопросительно взглянула на меня. Я не знал, что ему сказать и не был уверен, хочу ли я вообще с ним разговаривать когда-либо. Но было ли ему дело до того, что я думаю? Кажется, ему совершенно ни до чего не было дела…
Я давным-давно перестал верить в то, что его невозмутимость – это лишь защитная оболочка, существующая для того, чтобы оградить его от оправданий за свои проступки, в том числе перед своими родными детьми. Все в нем кричало о том, что ему безразлично что-либо, кроме своих собственных интересов. От надменного, леденящего душу взгляда, до этого самого момента.
В воздухе повисло ощутимое напряжение. Тефи погладила меня по волосам и попросила не пропускать ужин. Проводив их взглядом, я остался один в опустевшем ряду. По крайней мере, мне так казалось.
Позади послышался шорох, такой, как будто бы кто-то открыл упаковку с едой. Я обернулся за спину в поисках источника звука, явно не ожидая увидеть столь примечательной картины. Кожа парня, сидящего в нескольких метрах от меня, буквально сияла, отчего у меня в глазах зарябило. В особенности контраст чувствовался на фоне черных занавесок, прикрывающих дверной проем, ведущий к выходу из холла. Я тут же отвернулся, пытаясь переварить увиденное и понимая, как беспардонно я уставился на него.
Его взъерошенные снежного цвета волосы торчали из стороны в сторону, будто бы по нему прошелся разряд тока. Вытаращенные, красноватого оттенка глаза, были обведены синими кругами. А в его костюме поместился бы еще, как минимум, один человек его комплекции.
Я услышал, как он встал и, обогнув несколько рядов, медленно и с некой опаской, подошел ближе, забравшись вместе с ногами на соседнее от меня место.
— Прошу прощения, не хотел нарушать ваше уединение. Хотите? — произнес незнакомец, протянув упаковку с рисовыми шариками.
Я из соображений вежливости взял одну штучку.
На протяжении нескольких минут я периодически косился на него. Тот же замер в неподвижности, сверля взглядом пустоту. Кажется, он даже ни разу не моргнул. Навряд ли мы встречались раньше, я, должно быть, запомнил бы. И это меня удивило, потому что с виду он был моим ровесником, но в академии я его не встречал.
В общем, за всю жизнь, я видел лишь одного похожего человека, в далеком детстве. Им был пожилой, чрезвычайно приветливый мужчина. Он часто приходил в кабинет отца, где они подолгу беседовали о чем-то. Но в один день его визиты прекратились. С тех пор я ни разу его не встречал. Глупо было предполагать, что эти двое - родственники, но такая мысль все же промелькнула у меня в голове.
Каково же было мое удивление, когда парень вскочил на ноги и, схватив меня за руку, быстро зашагал к выходу.
— Следуйте за мной, я вам кое-что покажу.
Такой поворот событий сильно ошарашил меня. Но спустя несколько метров, я все-таки отцепился от него, схватившись за спинку одного из кресел.
— Что ты затеял?! — воскликнул я.
— Ничего такого, — безобидно ответил он. — Я всего лишь хочу избавить вас от тьмы, живущей в вашем сердце. Позвольте показать вам кое-что... Вам понравится, вот увидите.
— О чем это ты?! В моем сердце нет никакой тьмы!
— Как вам будет угодно… — неловко улыбнувшись, произнес он, вновь протягивая руку.
— Что же это? Что ты хочешь мне показать? — насторожившись, поинтересовался я.
Он оглянулся вокруг и хотел было что-то ответить, как вдруг, послышалось шипящее: «Сэр, вам требуется помощь?». Звук исходил откуда-то поблизости. Вообще-то, прямо от меня, как я выяснил через пару мгновений. Это было прослушивающее устройство и вместе с тем, миниатюрная рация. Наверное, отец установил ее, когда похлопал меня по плечу, прежде чем уйти.
Глаза незнакомца, в испуге, выпучились еще сильнее, и он тут же бросился бежать прочь. Сам не знаю почему, но я побежал за ним, попутно метнув жучок в стену.
— Постой!.. Тебе нечего бояться! — безуспешно прокричал я.
Он скакал из коридора в коридор, с одного лестничного проема на другой. Я едва поспевал за ним. В конечном итоге, он запрыгнул в лифт. Как назло, двери захлопнулись прямо у меня перед носом.
Через прозрачный пол я смог разглядеть, как он опустился в самый нижний отсек. Я огляделся по сторонам и понял, что никогда не был в этой части корабля. Надписи вокруг гласили о том, что лифт может использоваться только служебными лицами. Наверное, мне следовало бы остановить его. Но в таком случае, придется спуститься вслед за ним. Что ж, заодно и выясню, о чем он говорил. Там-то он точно никуда не денется.
Дождавшись, пока лифт поднимется, я вошел внутрь. Над самой нижней кнопкой было написано о том, что тот, кто попытается пробраться в нижний отсек без соответствующего разрешения, подвергнется неминуемому наказанию.
(Раз уж я сын капитана корабля, могу ведь я себе позволить немного заблудиться.) Решил я и зажал кнопку.
Пока лифт ехал вниз, я подумал: «А что, если этот парень все продумал и намеренно заманил меня сюда? Я ведь никогда здесь не был, так что, он может поджидать где угодно. И вообще, он довольно-таки странный. Только смерти мне сегодня не хватало, это уже будет чересчур…»
Когда двери, наконец, раскрылись, у меня чуть не отвисла челюсть от удивления. Я ожидал увидеть какой-нибудь склад с горой ненужного хлама. Но вместо этого увидел спиралевидные железные башни, возвышающиеся до самого потолка. Задрав голову, я сделал несколько шагов вперед. Но так и не понял, что это такое и зачем это нужно. Затем, вспомнив о возможной опасности, я резко обернулся вокруг своей оси. Но поблизости никого не было.
Однако, на полу, в нескольких метрах от меня, была рассыпана рисовая посыпка. В этот момент я почувствовал себя героем одного из произведений о Шерлоке Холмсе. Жаль только, это всего лишь пару крошек, а не целая дорожка из улик, как это бывает в книгах или фильмах. Но она мне и не понадобится. Заметив отражение незнакомца в одной из впереди стоящих башен, я крикнул:
— Эй, я не хотел напугать тебя! Нам лучше как можно скорее уходить отсюда, здесь нельзя находиться посторонним.
— Не хочу показаться грубияном, но из посторонних здесь только вы, — ответил он, выставив руку из укрытия. В ладони он сжимал специальную пропускную карту с болтающейся нашейной лентой.
— Вот как… Тогда ты-то мне и объяснишь, что это все такое, — сказал я, вновь оглядывая многочисленные строения.
На сей раз он выглянул полностью и, шаркая ногами, медленно побрел мне навстречу, нахмурив брови, так, будто бы я сказал что-то невероятно глупое.
— Разве вы не видите?
Я сам начал сомневаться в собственной сообразительности. Башни были выстроены из чего-то, похожего на прямоугольные сейфы. Там могли бы храниться старые, никому не нужные документы. Только вот всякий лист бумаги, напечатанный на корабле, имел свойство воспламеняться и бесследно исчезать во благо окружающей среде, так что этот вариант резонно отпадал.
— По правде говоря, я много раз представлял тот день, как однажды приведу вас в это самое место.
Я попятился назад, затаив дыхание.
— Прошу, не сочтите меня сумасшедшим. Я всего лишь навсего хочу помочь… Я помню, каким вы были в первые месяцы после зачисления в академию. Вас одолевала горечь потери… Знаете, в те времена мы бы могли быть добрыми друзьями.
Он развернулся и направился вглубь железного лабиринта.
— Мне жаль, я совсем не помню тех времен, — с облегчением выдохнув и все еще следуя за ним, произнес я.
Вблизи, на ящиках стали виднеться небольшие, заполненные неразборчивыми надписями таблички. По ним было понятно, что конструкцию соорудили в разнобой. Одни были изношенными, покрытыми царапинами и ржавчиной, а другие же, отполированными до зеркального блеска.
— Значит, ты не окончил академию. Это из-за того, что ты вынужден работать здесь? — поинтересовался я.
— Не совсем… Время от времени я подменяю отца. Слежу за температурой и все в таком духе. Кстати говоря, в любой другой день сюда не пробраться, так что, вам крупно повезло.
— За температурой?
— Верно, температурой гробов.
Я резко остановился на полушаге, едва сохранив равновесие. Внутри все сжалось и перевернулось. Я бы хотел, чтобы его слова оказались крайне неудачной шуткой, но дремлющий до сего момента участок моей памяти внезапно напомнил о себе.
— Добро пожаловать, — с преспокойным видом произнес он.
— Этого не может быть… Я видел их раньше.
— Да-да, знаю. На поминальной церемонии… Ваша проблема, как и большинства людей, в том, что вы видите только то, что вы готовы видеть и то, что вам показывают. Все эти превознесения вселенной… Это просто уморительно. К тому же, нельзя оставлять за кораблем шлейф из трупов, поэтому они и здесь. Не все, конечно, но…
Сброд невразумительных эмоций никак не усваивался и подступал к горлу. Мое терпение иссякло.
— Заткнись! Ты просто чокнутый придурок! Не смей больше попадаться мне на глаза!
Кажется, та точка, в которой я мог бы проснуться и осознать, что это всего лишь очередной бредовый сон, осталась где-то позади. Я устремился обратно к лифту с острым желанием забыть обо всем, что произошло. Но с каждым проделанным шагом я, ни с того ни с сего, начал ощущать все больший наплыв усталости. Ноги становились ватными и постепенно переставали слушаться. Мысли затуманились. На лбу выступил пот. Я согнулся пополам, опершись на колени, и увидел в отражении кафеля собственное, бледное как никогда, лицо. Рухнув на колени, я почувствовал, как он потащил меня в обратном направлении.
— Не бойтесь, через пару часов будете как новенький. Еще успеете поблагодарить меня, — сказал он, провожая зрачками стрелку на карманных часах. — В одном рисовом шарике не поместилась бы смертельная доза препарата. Если я не напутал ничего с пропорциями… Так или иначе, мы ведь в морге, в случае чего, далеко идти не придется.
— Пошел ты… За это я должен тебя поблагодарить? — с трудом подняв дрожащую руку, прохрипел я.
— Это из моих личных разработок, если вам интересно. Как ощущения? Что-нибудь болит?
— Я чувствую, будто вот-вот умру.
— Да-а-а, — довольно протянул он, — как по нотам.
Спустя несколько извилистых поворотов, я безвольно повис на сковавших меня руках. Затем, прислонившись к стене спиной, медленно опустился вниз. Он схватился за рычаг, торчащий из ростральной колонны, и с усилием дернул его вниз. На верхних рядах поднялись клубы пыли. По башне пробежалась вибрация. Запрокинув голову вверх, я увидел, как нечто, напоминающее колоссальных размеров механические щупальца, схватило один из ящиков и, вызволив его из конструкции, начало опускать вниз.
— Момент кульминации близок, как никогда. Готовы к встрече?
— За кого ты меня принимаешь? Я ни на секунду не поверю в эту чушь.
— Не верьте, ваше право, но она здесь… Точно такая же, как и прежде, совсем не изменилась.
Когда незнакомец снова, с немалой долей нервозности, взглянул на часы, я решил, что он мог солгать насчет длительности действия этого препарата и тем самым попытаться ввести меня в заблуждение.
(Быть может, я приду в себя с минуты на минуту?)
Но не тут-то было.
В груди разлилось неведомое мне до этого дня ощущение. Весьма приятное и согревающее. Каждый мускул тела обмяк, словно вдруг отказавшись служить мне. Веки начали опускаться сами по себе. Монотонный шум, издаваемый кондиционерами, так и убаюкивал. А красочные сны манили вслед за собой.
— Одна минута и двадцать четыре секунды, — присев на корточки рядом со мной, подытожил он. — Вы еще долго продержались, можете гордиться собой.
Когда ящик с грохотом приземлился на пол с высоты нескольких дюймов, парень подошел к нему и ладонью протер пыль с таблички. Взглянув на меня с таинственной ухмылкой, он отщелкнул замки и отступил несколько шагов назад.
— Ну же, Арктур, разве ты не соскучился по маме? Ты достоин проститься с ней подобающе.
Все мысли в голове смешались воедино, настроение было таким чудесным, что я позабыл даже о том, как оказался здесь. Почувствовав внезапный прилив сил, я незамедлительно вскочил на ноги. На глазах неожиданно выступили слезы счастья.
(Мама, неужели это правда ты?)
Я положил руки по бокам от таблички и глубоко вдохнул.
“Европа СХХ”
(Это ты.)
Как можно аккуратнее отодвинув крышку, я начал пальцами разгребать кубики льда. Первой показалась рука. Странно, она была очень маленькой, больше похожей на детскую, но при этом морщинистой. Я не стал предавать этому значения и продолжил копать глубже.
Не выдержав, я засучил рукав и по локоть запустил руку вглубь льда, где нащупал лицо. Оно запросто помещалась у меня в ладони. Я обхватил ее за затылок и поднял наружу. На руках лежала маленькая иссохшая девочка, внешне не имеющая ничего схожего с мамой. Ее лицо, как и все остальное тело, было покрыто неравномерной пигментацией и имело желтоватый оттенок. Редкие, седые волосы свисали до плеч.
На какое-то время я оцепенел от увиденного. Затем, положив тело на лед, развернулся обратно к незнакомцу. Столкнувшись с мрачным, непроницаемым взглядом, я услышал, как позади, захлопнулась крышка гроба.
Толстые штыки впились в шею. Треск электричества смешался с всепоглощающей головокружительной тьмой. И в тот же миг я рухнул на пол, потеряв сознание.
***
Прозвучала хлесткая пощечина. Мысли обрели былую ясность, но зрение еще не успело прийти в норму. Я видел лишь два белых пятнышка. Они медленно расплывались в человеческое подобие. Одного я узнал, но вот второй…
— Ты… жалкий бестолковый ублюдок! Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Тебе было мало истории с той девчонкой?!… Отвечай! — завопил он, отвесив очередную порцию ударов.
— Простите… Я только… Я больше так не могу. Кто-то должен знать правду, — свернувшись на полу в позе эмбриона, жалостливо проревел парень.
— Молчать! Твоя удача, ежели он не очухается…
Мою ладонь обвивал тонкий трос, ведущий в область шеи, где нарастала жгучая боль, что говорило о тщетных попытках моего сопротивления после приземления на пятую точку. Жаль, они совсем не увенчались успехом. Я, закусив губу, дернул рукой в сторону от себя, издав непроизвольный стон. В изгибе ключицы набежало небольшое кровяное озеро, водопадом спускающееся до самого предплечья и кисти.
Пожилой мужчина повернулся в мою сторону, не выпуская сжатые в кулаках волосы.
— Сэр… Вы в порядке? Как же я рад, что вы целы… Поверьте, произошло недоразумение, позвольте объяснить, я… — лепетал он, прижав к груди лакированную трость, к набалдашнику которой вел трос. — Мой сын, знаете, он неуравновешенный. Мне так жаль, сэр. Прошу только… просите, о чем угодно, только не говорите о случившемся вашему отцу.
Он опустился на колени, схватив меня за ногу и уткнувшись лбом в ботинок, продолжил непрерывно стенать.
— Старый никчемный Альмааз не может подвести его, он дал Альмаазу работу, он великой души человек. Прошу, не рассказывайте… Я никогда бы не причинил вам вреда. Я ведь помню вас совсем юным молодым человеком. Вы так возмужали с тех пор. Его наверняка одолевает гордость, — все не унимался старик.
Так значит, это он? Тот самый мужчина из детских воспоминаний? Вот что значит «жизнь помотала». С виду он состарился на лет тридцать, не меньше.
— Довольно! — выдернув ногу, крикнул я и поднялся с пола. — Не знаю, чем вы тут промышляете, и знать не хочу. С меня хватит.
Я отряхнул брюки и поковылял к лифту, двумя руками зажав на кровоточащей ране шелковый нагрудный платок.
Поднявшись наверх, я очень кстати, встретил за первым же поворотом свой “отряд спасения” с Нембусом в качестве предводителя. Он зигзагообразно колесил по коридору, едва не сбив меня с ног.
— Сэр Арктур, вы ранены!
— Очень наблюдательно с твоей стороны. Едем домой.
— Ваш отец бы велел отправляться в медицинский пункт.
— Вот ведь здорово, что он не почтил нас своим присутствием.
В сопровождении нравоучительных причитаний мы всей гурьбой направились к ближайшему туннелю.
Спустя четыре минуты, я уже сбросил с себя пропитанную всем, чем только можно, одежду, и, наконец, уединился в клубящихся парах горячей воды. Выйдя в гостиную, я стал очевидцем крайне редкого зрелища: мерцающий свет от разожженного камина, в котором пылали выращенные в заточении глухих теплиц березовые поленья, сталкивался в центре ковра с прямоугольником света, прокравшимся из кабинета отца. Я словил себя на мысли о том, что понятия не имею, как выглядит его кабинет изнутри. Двустворчатая дверь из красного дерева плотно заперта сутки напролет. Даже стажерка Диадема оставляет чашку с кофе на пороге.
Не выдержав натиска любопытства, я на полусогнутых подобрался к двери и заглянул внутрь. Кресло, стоящее во главе протяженного овального стола, пустовало.
Мозг почему-то спроецировал фантомный образ того человека, отца причудливого парнишки. Он переступил порог, насквозь миновав меня. С беззаботной улыбкой до ушей уселся на один из стульев. Ведя оживленную беседу с… давним приятелем? Отцу он сам в отцы годится. К тому же, первый не особо-таки водит дружбы. Старик багровыми шрамами больше походит на фронтового товарища моего покойного ныне дедушки.
В порыве воображения я сам не заметил, как оказался на его месте. Интерьер кабинета, на удивление, был довольно скудным и ничем не примечательным. Не представляю, как можно торчать тут такое неизмеримое количество часов. Неужели, все дело только в факте уединения? Налаживание мыслительных процессов и все такое. Может, он на старости лет увлекся медитацией?
Я разочарованно вздохнул и, вскинув бровями, встал со стула. Некий скребущий звук заставил меня остановиться на пути к двери. Я озабоченно зажмурился и нервно сглотнул, предполагая, что это могло бы быть. Но обернувшись, я увидел стену. Просто стену и небольшой шифоньер. Я сделал еще один шаг, вслушиваясь в отголоски звенящей тишины. Но на следующем шаге история со звуком повторилась. Я развернулся снова, на этот раз вглядываясь в стену так, будто высматриваю хамелеона в монохромном пейзаже диких джунглей.
Ну, конечно! В стене появилось два углубления, чуть выше плинтуса, по выверенной сетке, которую так и не приметишь с первого раза. Вот это мне уже нравится! Я опустил голову вниз. Затем, присев на корточки, провел ладонью по длинному шерстяному ворсу зеленого ковра.
У корня обнаружились небольшие металлические пластины, или вернее сказать, педали. Я, недолго думая, принялся прыгать вверх-вниз, будто бы играя в детские “классики”. Попутно думая о том, почему нельзя было спрятать красную кнопку за картиной или потянуть книгу с полки, чтобы потайной ход открылся, как это бывает у нормальных, скрывающих что-то людей.
Едва не свернув голову, глядя за происходящим позади, я остановился, чтобы перевести дух. Несмотря на все старания, стена только выровнялась, приняв всегдашний вид. Скрежет умолк. Но теперь я слышал другой звук. Что-то наподобие нарастающего дуновения ветра.
Повернув голову влево, я увидел в полуметре от меня левитирующую сферу размером с яблоко. И угораздило же меня попасться. Всегда есть верная и неверная комбинация, о чем я только думал…
Не желая провести в злополучных четырех стенах столько времени, сколько потребуется, чтобы меня, наконец, кто-то застал, как это было на одном из занятий в академии, я не придумал ничего лучше, как показать сфере средний палец.
Зафиксировав движение, она выстрелила. Треклятая лазурная паутина, в прочности не уступающая даже графеновому щиту, обвила торс и, сбив с ног, намертво сковала меня.
Мне оставалось лишь одно — ползти за помощью. Совершая при этом движения, напоминающие гусеницу-пропойцу. Но долго мучиться не пришлось. Я оперся подбородком на паркет, увидев в щели открытой двери бежевые туфли.
— Даже спрашивать не буду… — бесстрастно произнесла Тефи.
— Тогда, может быть, просто поможешь? — натянув наигранную улыбку, ответил я.
— Никуда не уходи, — вздохнув, сказала она и удалилась.
Я перевернулся на бок и уставился в стену.
(Что же ты там скрываешь… или вернее сказать «кого»?)
Быть может, там подпольная лаборатория? Где он, в свободное от напыщенных правительственных дел время нависает над дымящимися всей палитрой радуги колбами. По правде говоря, даже не знаю, почему мне взбрело это в голову. Конечно же, любому, кто хоть чуть-чуть его знает, будет ясно, чем он там занимается. Наверняка, мастерит для себя новую безделушку в окружении всякой алюминиевой всячины, например, подругу для Нембуса. Но ведь для этого есть мастерская. Только в доме их целых две! Это я еще молчу о трех оружейных. Ну конечно, он - оккультист! С уст сорвался громкий смешок. Как только представлю отца в черной мантии в пол, еще и с остроконечным капюшоном… Кажется, я схожу с ума…
Послышался семенящий стук каблуков. Вбежав в кабинет, Тефи выглядела так, будто бы увидела привидение. Локоны, выбившиеся из тугого хвостика, она дрожащей рукой заправила за ухо. В другой руке она держала картину, а точнее портрет. На нем был изображен наш далекий предок. Помню, как в детстве меня поражало и даже слегка ужасало сходство этого человека с отцом. Такие же впалые яркие глаза, смуглое лицо с широкими скулами и челюстью, слегка вздернутый кончик носа.
А с этим выражением лица, которое запечатлено на полотне, они были почти идентичны. Задумчивый, пугающий взгляд, каким он порой смотрел сперва сквозь круглые линзы очков в тонкой позолоченной оправе (иногда он прибегал к помощи очков по напутствию специалиста), а затем и сквозь меня. Так он смотрит на пламя в камине, когда усаживается в центре комнаты и погружается в отрешенное созерцание. Перебирает в пальцах звенья цепочки, прикрепленной к жилету, на которой болтается увесистый с виду рубин. Он подбрасывает его над ладонью и ловит.
Так может продолжаться до бесконечности, или как минимум, до “рассвета”. Иногда он берет тайм-аут, подзывает к себе Нембуса и просит его без лишних слез распрощаться с кем-нибудь из провинившихся работников кухни или охраны. Нембус сведущ в этих делах, но он все же гложет себя за неудобства, причиненные людям. За их спинами всегда жены, мужья и, по меньшей мере, семеро голодных детей, если верить всем на слово. Его череп, обтянутый силиконом, искажается в эмоциях, отдаленно напоминающих старое доброе человеческое уныние.
Тефи поднесла портрет лицевой стороной к, все еще парящей в воздухе, сфере. В тот же миг смирительные сети словно испарились, и я почувствовал, как по телу привычным образом начала циркулировать кровь. Сфера спряталась.
— Сканирование лица. Исполнение подкачало, — торопливо проговорила она, пряча рамку за шифоньер.
Я хотел было встать и потянуться, но Тефи схватила меня за руку и поволокла в конец кабинета. Обогнув стол, она забралась под него.
— Быстрее, они идут!
Как только я скрылся из виду, дверь отворилась. На стене, справа от нас, заплясали две тени. Одна из них принадлежала Каллисто. Его я узнал благодаря пышной бороде и нелепой шляпе. Выглянув из-под стола, я увидел в стоящем в углу зеркале его отражение. Он сел на стул, на котором несколько минут тому назад сидел я. Сняв головной убор и откинув его в сторону, он схватился за голову и начал нервно покачиваться.
Отец же стоял в стороне, опершись плечом на дверной проем и засунув руки в карманы жилета. С абсолютно умиротворенным выражением на лице.
— Похоже, это конец… — хрипло произнес Каллисто, а затем, завопив, добавил: — ТЫ ОКОНЧАТЕЛЬНО СВИХНУЛСЯ!
— Брось, Кэлл. Доверься мне и протяни руку помощи, друг мой.
— Чепуха! Это не научно! — громко возразил тот.
— Алмазная планета покончит с собой.
— Перестань!
— Она накалится до небывалой температуры и, столкнувшись с потоками горячего ветра, разлетится на мелкие кусочки, породив неисчислимое количество астероидов. Они весят миллионы тонн, Кэлл.
— Не говори так, будто это уже произошло!
Отец подошел к Каллисто со спины и положил руки на его плечи, тем самым прижав задние ножки стула к полу.
— Прошу, помоги мне.
— Ты не понимаешь, о чем просишь, — поджав губы и промокнув платком взмокший лоб, ответил он, поднявшись со стула.
На несколько минут в воздухе повисла томительная тишина. Мы с Тефи изо всех сил пытались не издавать ни единого звука, ошарашенно переглядываясь.
— Подумай о детях. Каково тебе будет, если в один прекрасный день в их жилах закипит кровь? — не изменяя ровному тону, произнес отец.
Каллисто прекратил наворачивать круги по комнате. Он обернулся к отцу с неприкрытой злобой в глазах и подошел к нему вплотную. Рука еле заметно колыхнулась, наверняка, она хотела схватить друга за горло, дабы стереть с его лица неуместное хладнокровное выражение. «Как он посмел?!» — читалось во взгляде. Но чаша весов в его голове все же склонилась в сторону благоразумия.
— Мы не выстоим. Всего одно точное попадание и нам всем конец. И тогда все это было напрасно, — не унимался отец.
Каллисто, видно, нашел в себе силы, чтобы собраться с духом. Прогнав долой подступающую украдкой эмоциональную агонию, он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Затем скрестил руки на груди и, перебирая пальцами, произнес:
— Мы не сможем тебя вернуть… Слышишь меня? Шанс ничтожно мал.
— Но он есть, верно? Задай себе вопрос, кем бы ты был, не цепляясь в бытность мальчишкой за эти самые ничтожные шансы?
Приглядевшись, я увидел, как на глазах у Каллисто сверкнули слезы. Он тут же отвернулся, сделав вид, что ему что-то попало в глаз. Отец обхватил ладонями его голову и, подойдя вплотную, сказал:
— Мы должны сделать это, Кэлл. Я хочу, чтобы твои дети несли память о своем отце, о твоей отваге и доблести сквозь бесконечные времена. Мы сделаем это ради каждого человека на борту. Иначе, наш след простынет так, будто бы всего этого просто не было. Не знаю, как ты, но я точно не хочу умереть с мыслью о том, что я не сделал все, что было в моих силах.
Неподдельное удивление на лице Каллисто красноречиво говорило о том, каким человеком был отец. Они знакомы не одно десятилетие и, кажется, эти слова стали его самым большим откровением за все это время.
— Значит, история может повториться… Вот ведь судьба-злодейка. Где угодно тебя настигнет… Я хочу увидеть ее своими глазами, Сириус. Эту планету. Она большая, так?
— Мягко говоря, да. Но вот загвоздка — у нас нет на это времени. Мой прогноз касательно даты был крайне оптимистичным. У нас в распоряжении приблизительно два дня.
— Отлично, капсула готова.
— Что, прости? — с загнанным видом переспросил отец.
— Я достал одну бракованную капсулу в туннеле и на досуге установил тот двигатель, я не упоминал?
— Видимо, запамятовал.
— Точно. А ты думал, я рассказал тебе об этой штуке, когда она была на стадии разработки? Знаешь, я ведь не какой-то там дилетант.
— Что ж, в таком случае, я отправляюсь сию минуту.
— Но…
— Нет времени. Я возьму все необходимое, — отрезал отец, ринувшись к столу.
Затаив дыхание, мы что есть мочи вжались по разные стороны друг от друга. Но когда перед глазами уже мелькнули ботинки, что-то заставило отца остановиться. Тефи очень тихо выругалась, подобрав выглядывающий из-под стола подол платья.
— Сириус, в чем дело?
Секунды молчания перелились в вечность. Я чувствовал, как рубашка противно прилипает к спине.
— Нембус перетащил мои вещи вниз. Совсем вылетело из головы, — устало потерев выбритые наголо виски, отозвался отец.
Мы синхронно выдохнули с огромным облегчением. Я даже попытался выразить свое недовольство. Со стороны это, наверное, напоминало немое кино. Послышался до боли знакомый звук. Кирпичи хаотично разбежались, как пазл, с точностью до наоборот. Потайной проем полностью открылся. Шаги удалялись по винтообразной лестнице, пока совсем не утихли.
Тогда мы, наконец, решились выбраться. Я плелся к двери походкой робота с запотевшими микросхемами, с трудом переставляя онемевшие ноги. Но еще более трудно было усвоить убойный поток услышанной минутой ранее информации.
Не я, не Тефи не могли в полной мере осознать всю серьезность происходящего. Но мы понимали, что происходит что-то особенное и очень страшное. Я чувствовал какой-то камень на душе, как будто теперь я обязан что-то предпринять. И по правде говоря, я успел пожалеть о том, что оказался под тем столом, обреченный на просветление.
— И что мы будем делать?
— Мы? — с нарочитым удивлением переспросила Тефи. — Лично мне пора на работу, обеденный перерыв давно закончился.
— Это шутка? Ты что не слышала их?
— Послушай, я понятия не имею, о чем шла речь. И ты тоже. Так что не бери в голову. Отец разберется.
Я с искренним непониманием уставился на сестру. Мы как будто бы стали свидетелями совсем разных разговоров. Неужели ей так просто удастся не брать услышанное в голову? Я разочарованно покачал головой. Увидев это, она тяжело вздохнула и поникла плечами.
— Ты ведь знаешь, что тебе не обязательно становиться его точной копией? Эта работа… с каждым днем ты все черствее, — не выдержав, произнес я.
— Вот значит как?
В ее сощурившихся глазах виднелась накатывающаяся обида. Не знаю насколько самоуверенно полагать, что если человек таит на тебя обиду, это непременно означает то, что ты поведал ему колющую правду. Но мне кажется, это именно тот случай. Эту мою мысль подкрепил и тот факт, что Тефи, не проронив ни единого возражения, развернулась и просто ушла.
Я же, в свою очередь, так погрузился в раздумье, что не заметил приближающегося жужжания робота-уборщика. Он врезался в мою ногу, из-за чего я подскочил на месте и отпрыгнул назад, уткнувшись спиной в проходящего мимо Каллисто.
— Арктур, рад тебя видеть.
— Взаимно.
Раньше он бы поинтересовался моими успехами в учебе или обстановкой на “личном фронте” (так он это называл). Но сейчас же он кивнул, схватившись указательным и большим пальцем за поля своей дурацкой шляпы, и пошел по своим делам. Он ненавидел меня. Все из-за Беллатрикса. И меня это, несомненно, огорчало, как бы я не хотел это признавать. Но я знал, что было бы глупо попытаться объяснить ему, что его сын - законченный ублюдок.
Я еще не успел решить с чего начать свое расследование. Пожалуй, просто прослежу за Каллисто, посмотрим, к чему это приведет.
Где-то через пять минут я оказался на центральной площади. Обойдя фонтан, пускающий до самого куполообразного потолка атриума струи, пестрящей всеми возможными цветами воды, Каллисто запрыгнул в вагон длинного, наполненного до отвала, поезда. Я интуитивно устремил взгляд вверх, зная, что не делаю ничего эдакого, но сотни, а, возможно, даже тысячи вездесущих камер наблюдения, нависающие над головами, словно горгульи, заставляли сердце трепетать. Переборов опасение, я подбежал к хвосту поезда и запрыгнул внутрь.
Мы ехали долго. Проход между вагонами был сквозным, так что я выглядывал из-за спин пассажиров, наблюдая за своей целью. Он не повел бровью и тогда, когда мы проезжали станцию с выходом к обсерватории. Я не стал строить догадок, а просто следовал за ним, дожидаясь развязки.
Прерывистый голос диктора сообщил о прибытии к конечной остановке. С десяток пассажиров, оставшихся на весь рейс, покинули свои места. Во мне закрались смутные сомнения.
(Быть может, он раскусил меня и решил поиздеваться?)
Уж больно необычный маршрут. Куда же он мог привести?
Спустя какое-то время мы уперлись в нечто, похожее на огромные ангарные ворота. Внушительных размеров щеколда абсолютно герметично запирала выход в открытый космос. Каллисто подошел к воротам и присел на корточки. Когда он вставил в едва заметную невооруженным глазом скважину маленький ключ, я чуть не перевернулся на месте. Отворилась маленькая дверь. Он, не вытягиваясь в полный рост, забрался внутрь и, судя по последующему звуку, заперся изнутри.
Значит там не открытый космос. Эти ворота имеют двойное дно. Умно… По крайней мере, очень уж заморочено. Нужно вернуться домой и найти способ проникнуть вслед за ним. Наверняка, у отца тоже есть ключ. А если есть ключ, должен быть и дубликат. Придется перевернуть его кабинет вверх дном и, само собой, найти способ попасть вниз.
Проделав утомительный путь обратно до дома, я уже валился с ног. В себя меня привело чувство смятения. Когда я увидел, как в гостиной моего дома ошивается… Я нахмурился и начал прищелкивать пальцами буквально у него перед носом, пытаясь вспомнить имя…
— Мистер Альмааз!
— Сэр! — улыбчиво отозвался он, как ни в чем не бывало.
— Простите мне мое негостеприимство, но я сейчас немного…
— Я лишь хотел еще раз принести свои глубочайшие извинения. Меня впустил ваш милый… вот он, — перебив меня и указав пальцем на проезжающего мимо робота-уборщика, ответил любитель палить из электрошока. — Это все, что я хотел сказать. Так что мне, стало быть, пора.
Я немного удивился, но не так сильно, как если бы на его месте был кто-то другой. Когда я уже почти выпроводил его из дома, он внезапно добавил:
— И еще кое-что… вы слыхали про пеликанов? — с совершенно серьезным видом поинтересовался он.
— Даже не знаю, возможно…
— Так вот, пеликаны хранят пищу на черный день в кожном мешке под своим клювом. Пища для них — самое главное, — произнес он, покачав белесым указательным пальцем так, будто бы пригрозил непоседливому ребенку. — Самое главное в клюве.
Он стоял, неподвижно глядя на меня.
— Это… довольно-таки занимательно, — отметил я.
— Вас интересует то, куда обычный человек и не подумает сунуться. Не так ли?
— Простите?
— Глаза людей, чьи мысли наполняют миры красочных грез, сияют совершенно иначе. Полагаю, эта черта передалась вам не от отца.
Я не знал, что ответить на это, поэтому просто потупил взгляд в пол, почесав затылок.
— Ваша мать обладала многими прекрасными качествами, но как по мне, главное из них — смелость. Она не страшилась предстать перед лицом подавляющей необузданности столь важного и недооцененного ремесла. Говорила о вещах, встречающихся в весьма редких фантасмагорических снах, о том, о чем в обыкновении и думать не принято. Это замечательно. Этим она и очаровывала, а возможно, даже заставляла некоторых ей завидовать. А теперь, мне и в самом деле пора. Пускай на жизненном пути вам всегда сопутствует удача. Где бы то ни было. Всего хорошего.
Он улыбнулся и, подмигнув, похлопал меня по плечу.
(Ну и ну, теперь я окончательно запутался насчет его персоны…)
Пройдя в гостиную, я, обессилев, плюхнулся в кресло, запрокинул голову на спинку, и с минуту витал в соображениях.
(Что, если мне удастся туда проникнуть? Что потом? Еще ведь нужно найти ключ…)
Я наскоро прошелся по комнатам, надеясь, что отца нет дома. Проходя мимо оранжереи, я, как обычно, понурил голову, дабы не встретиться взглядом с раздражающим меня бронзовым фениксом. Такую странную привычку я выработал с детства. Кто-то ковыряется в носу. Кто-то тащит в карманы все, что плохо лежит. Я встречал девушку, которая вместо “будь здоров” говорила “поздравляю”. Она объясняла это тем, что жители древнего Китая, когда человек чихал, говорили “поздравляю”, полагая, что вместе с чихом они прогоняли из себя все болезни и даже свирепых демонов. Наверное, ей нравилось так думать, потому что ее семья занималась изучением китайской культуры. Жили они, как ни странно, в усадьбе, больше похожей не на жилой дом, а на фольклорный небесный храм. Вот так вот.
Мне в голову стрелой влетела идея. Я остановился прямо под клеткой и сделал несколько шагов назад, теперь намеренно вглядываясь в голову, гордо возвышающуюся на вытянутой шее. Точнее, в клюв.
(Так ведь сказал старик? «Все самое главное в клюве»)
Слепо доверять словам едва знакомого человека было крайне неразумно. Но раз уж я ничего не теряю… К тому же, время неумолимо утекает, а у меня ни единой идеи.
Я начал озираться в поисках чего-нибудь высокого, на что можно забраться, но ничего подходящего поблизости не нашлось. Пришлось молнией метнуться в читальню и притащить оттуда стремянку. Забравшись наверх и потянув за тонкий, но прочный бронзовый прутик, я распахнул дверцу клетки. Головка ключа взаправду торчала у феникса из клюва. Ликовать было некогда, так что я, стоя на четвереньках, подобрался к нему и, вынув заветный, исполосованный мелкими царапинами, медный ключ, немедля спрыгнул на пол, совершенно не думая о том, чтобы хоть как-то замести следы.
Переполняясь не слишком обоснованным энтузиазмом, я даже не заметил, как в третий раз на дню прокатился на другой конец корабля. Подбежав к воротам, я вставил мерзавца в скважину и плавным движением руки повернул его против часовой стрелки.
Напускное «Кхе-Кхе» послышалось из-за спины. Навряд ли кто-то просто проходил мимо и, увидев парнишку, ковыряющегося в замке карликовой двери, решил прочистить горло. Обернувшись, не разгибая спины и на ходу сочиняя незамысловатое объяснение происходящему, я к своему глубочайшему удивлению, увидел перед собой Тефи.
— Я все еще считаю это глупой затеей, — заметно нервничая, констатировала она.
Перебирая локтями по похожему на вентиляционную шахту туннелю, следуя приближающемуся прямоугольнику света, я впервые задумался о дальнейшем плане действий. Что бы отец ни задумал, я достаточно взрослый, чтобы он, наконец, начал считаться со мной. Я встану у него на пути и потребую объяснений! Вот мой план. Также можно сказать, что Тефи весь день слонялась за ним по пятам и, ко всему прочему, привела сюда меня. Это будет моим планом Б.
Добравшись до конца туннеля, я высунул голову и окинул взглядом помещение, оценив обстановку. Как я и предполагал с самого начала, это место было сравнительно небольшой пристройкой и, наверняка, не отображалось ни на карте чертежей, ни где-либо еще.
За зеленой ширмой в глубине комнаты в момент, когда вспыхивал яркий свет от сварки, виднелись два знакомых мужских силуэта. В центре стояла белая капсула. Такая же доставила нас сегодня на прием. Только серийный номер на затемненном лобовом стекле был другим. Мы прижались к ней сбоку, чтобы попытаться расслышать, о чем говорят отец и Каллисто. Как только мы навострили уши, вникая в едва разборчивую, перебивающуюся треском искр, речь, ширма отодвинулась.
Каллисто откинул защитную маску, протерев пот со лба. Отец же обратился в облегченный темно-синий скафандр с ребристыми карбоновыми вставками. Шлем с черным матовым стеклом он держал под мышкой.
— Назад пути нет, — с еле заметной улыбкой произнес отец.
— Прошу, только не нагнетай, — ответил, и без того не находящий себе места, Каллисто.
— Ладно. Поехали.
Глава III
Вес тела плавно продавливает насыпь из сумрачного песка. Пахнет он так себе. Хотя каждый с трудом дающийся вдох кажется на вес золота. Я всегда любил снег, хоть вживую его и не видел. И холодно мне особо не было. Никогда. Но сейчас конечности заплывали синевой, будто мне холодно. Я словно нежусь в куче снега, машу ногами и руками, рисую снежного ангела. Но лопатки предательски касаются твердой поверхности ледяного, окутанного бездонными пучинами океана шара. Голова утопает в избытке крови, барахтающийся мозг кричит: «БЕГИ». Я бегу. Не верю самому себе и в себя самого, но продолжаю бежать так, будто знаю куда. Что я знаю наверняка — так это то, что одной его лапы будет достаточно для того, чтобы раскроить мою неуязвимость в пух и прах. Так тому и быть. Панцирь ненадолго покрывается ветвистыми трещинами. Но затем… Мохнатая голова. Глаз не счесть, даже если бы мы с ним неторопливо беседовали за чашкой чая… Туловище. С набитым отчаянными криками мольбы, волосатым брюхом наперевес… И лапы. Ни много, ни мало — восемь штук. Можно позволить себе сплясать на могилах жертв под бренчание всех четырех гитар. Я был уверен, что очнусь еще до того, как увижу его омерзительную, с зазубренными, щелкающими клешнями, морду. Чья оскалившаяся пасть источает тошнотворное зловоние. Но вместо этого взмыл в атмосферу. Я парю, как птица. В десятке метров от меня парит и мое крыло. Это так на меня снизошло его благословение? Не прикончив одним махом? Плоть сорвалась с костей и повисла, вывернутая наизнанку, на чудом уцелевших частях искалеченного тела. Спустя какое-то время рука станет частью той треклятой насыпи, обратившись в костный порошок с вкраплениями гнили. Хруст позвоночника оглушает.
***
Раскрыв глаза, я был безумно рад тому, что кошмар, наконец, подошел к концу, хоть и с небольшим опозданием. А между тем дышать было и вправду очень трудно. Даже сейчас я до конца не отошел от этого тягостного ощущения. Даже… Мне даже показалось, будто оно вот-вот нахлынет вновь.
Легкие будто с бешеной скоростью наполнялись какой-то слизью. Я жадно хватал ртом воздух, схватившись за горло, испещренное надувшимися венами. Перевернувшись на бок, я свалился с жесткого, высокого кресла, на котором, по всей видимости, и заснул.
(И как я вообще умудрился заснуть? Когда?)
Почувствовав, как глаза стремятся выпрыгнуть из орбит, я уже приготовился прощаться с белым светом. Как вдруг я почувствовал, как сквозь внутренний барьер просачивается кислород. Даже ломится.
Взгляд сфокусировался на мерцающей лампе, свисающей с потолка на оголенном проводе. Она медленно покачивалась. Сам не знаю почему, но на меня внезапно нахлынули далекие и давно забытые детские воспоминания. Видимо, так и вправду бывает, когда ты мечешься на границе между жизнью и смертью.
Над моей детской кроватью, на тонких нитях нависали разные игрушки.
«Эй… Арктур!»
Они качались так же плавно, как и эта лампа. Особенно мне нравилась пестро-сиреневая бабочка. Мама говорила, что если дотронуться до ее крыльев, то она больше не сможет взлететь, потому что они покрыты пыльцой и очень хрупки. Но она была чучелом, так что…
Стянув с лица запотевшую кислородную маску, я поднял торс, опершись на руки. Ноги были вытянуты вдоль салона и еле шевелились. Меня стошнило утренним, съеденным на приеме, бифштексом прямо на раскинувшийся сбоку ремень безопасности. Тогда я понял, куда попал. И меня это, почему-то, совсем не удивило.
Тефи откинулась в соседнем кресле. Она безмятежно лежала, сложив руки на пристегнутом, как ни странно, ремне безопасности, который, в свою очередь медленно вздымался на груди.
Отец хоть и выглядел вполне здоровым, все-таки надел маску и на себя, для профилактики. Размеренно тыкая пальцами по дисплею пульта управления, он окинул меня неуловимым взглядом через плечо, слегка прищурившись, приоткрыв рот и коснувшись кончиком языка уголка губ. Так он поступал, когда размышлял, какие санкции ему применить по отношению к провинившемуся подчиненному.
Я затушевался, отводя глаза куда угодно, только бы не смотреть на него. Затем, поняв, что долго так не протянешь, покряхтывая, поднялся с пола и смиренно сложил руки за спину. Под ногами все заходило ходуном, что-то заставляло капсулу находится под небольшим наклоном и периодически сотрясаться.
— Подойди, пожалуйста, — ровным тоном произнес он.
Я уселся на кресло второго пилота, ожидая указаний или чего-то еще.
—Видишь эту синюю кнопку? Посмотри. Я выйду ненадолго разведать обстановку и взглянуть, не сильно ли пострадала капсула. Если произойдет что-то… из ряда вон выходящее, жми на нее. Договорились?
— Ладно, а для чего она?
— Если нажмешь, вас с сестрой отбросит на несколько миль севернее. Так что, будь так любезен, сядь вот сюда, пристегнись и смотри в оба.
Я покорно кивнул и пристегнулся. Отец же откинул вверх дверь в виде массивного прорезиненного по краям крыла и спрыгнул вниз. Кабина наполнилась знакомым запахом. Он напоминал мне экспедицию с академией на спутник, близлежащий огненному сверхгиганту. Такой запах витал там повсюду, солоноватый с горчащими нотками.
Было заведомо ясно, что спутник не соответствовал нашим критериям. Вылазка была больше из соображений получения квалификации. Во-первых, он вращался не ретроградно, что само по себе является существенным минусом. Никому бы не пришлось по вкусу много лет подряд нежиться на шезлонге под лучами палящего светила, потягивая коктейли, а затем, как по щелчку, накинуть меха и лепить иглу.
Во-вторых, что более весомо, спутник уже был заселен. И речь идет не только о пылевых дьяволах высотой с Эйфелеву башню. Как только мы воздвигли лагерь для ночлега, один из парней начал истошно орать, катаясь по полу. По всему его телу егозили крошечные холмики размером от силы с ноготь. Как выяснилось позже, при вскрытии, виной всему были кожные паразиты. Они проникли в него через уши и ноздри, пока он беззаботно дремал, дожидаясь своей смены в карауле. Мы, естественно, не стали задерживаться и выяснять, что да как, а тот же час полетели обратно, впопыхах собрав провизию.
Я крикнул: «Где это мы?», но в ответ тишина… Отстегнув ремень, я выглянул наружу. Отец уткнулся руками в капсулу, пытаясь сдвинуть ее с места. Посмотрев вниз, я понял, что мы балансируем на невысоком возвышении, которое я, как бы не пытался, не мог разглядеть.
Тогда я спрыгнул на песчаную поверхность, опустившись на колени и образовав два небольших кратера, чтобы получше разглядеть причину всех бед. Внезапно, вспомнив приснившийся кошмар, с омерзением выпуская такую же сумрачную струйку песка из сжатого кулака, я вздрогнул и помотал головой в попытках отогнать все эти мысли прочь.
Возвышение оказалось небольшим бурлящим гейзером. В месте соприкосновения смешался пар кипятка и коричневая глина. Каркас не пострадал.
— Эй, возвращайся в кабину, немедленно! — строго крикнул отец.
— Я помогу, — ответил я, вскочив на ноги и заняв позицию по левую руку от него, попутно осматривая местность.
Солнце скрылось за скалистыми горными хребтами, чьи вершины венчали сахарно-снежные шапки, подсветив их кромки чарующим рубиновым сиянием и заставив все вокруг отбросить длинные пурпурные тени. Небо затянула пелена морозной мглы.
На ухабистом острове, куда мы угодили, распростерлась армия обнаженных от листвы деревьев. Их ствол и разлапистые ветви были покрыты толстым кристальным слоем соли. Пространство между ними заполняли гейзеры. Казалось, их можно классифицировать и разделить на семьи. Одни совсем маленькие, другие чуть побольше. А некоторые и вовсе окружены вековыми кольцами, оставленными обжигающим кипятком.
А что самое примечательное — ни единого намека на флору и фауну. Из растительности, только высохшие, стоячие колом от соли, коралловые водоросли.
— Ты ведь знаешь, где мы, так? — навалившись на бок капсулы, спросил отец.
— Вижу, — опершись на нее спиной и отталкиваясь ногами, ответил я.
Наконец, она сдвинулась с мертвого места. Фонтан обдал кипятком стервятника, кружившего над нами. Отбежав назад, я прислушался, пытаясь уловить приглушенный вопль Тефи, ведь она осталась внутри капсулы и ее, должно быть, не слабо встряхнуло. Но, кажется, она твердо не намеревалась просыпаться в ближайшие несколько часов.
Я обернулся, почувствовав, что наступил на что-то мягкое, предположив, что “что-то мягкое” может быть непосредственно связано с ошивающимися в этих краях стервятниками. Но к моему облегчению, я увидел высыпанную дорожку из грибов с переливающимися блестящими шляпками, ведущую прямиком к нарывающимся на рифы пенистым волнам. Я присел рядом и сорвал один. Из пор его ножки сочилась вязкая красная жидкость, похожая на брусничный джем. Гриб выглядел так красиво, что у меня даже на секунду закралось желание забрать их все и унести с собой.
— Арктур, выбрось это! Мы тут по делу, точнее, я по делу, а вам двоим предстоит серьезный разговор.
После последнего такого разговора я беспамятно очутился, стоя перед зеркалом, которое покрывала ажурная паутина трещин…
(«Пока я даю тебе кров…»)
Сгустки спекшейся крови почти черного цвета неприятно облепили пальцы…
(«Ты будешь неукоснительно подчиняться мне…»)
Щеки покрылись багровыми пятнами…
(«Что-то не устраивает? Проваливай!»)
Проваливай…
Я не чувствовал обиды. Но я не сумасшедший. Пусть случайный прохожий скажет обо мне все что угодно, возымеет ли это на меня хоть какой-то эффект? И речи быть не может. Пару ударов, и рассеченные фаланги прогнали все обиды прочь. Я поднял с окровавленного кафеля длинный осколок стекла. Кого я вижу в замызганном отражении? Довольно драмы, Арктур, ты не такой, как он. Он всего лишь жалкий ублюдок, грязь из-под ногтей. А ты… ты не такой, как он. Может, стоило швырнуть ему прямо в лицо ту тарелку с бисквитом, которую попросила передать Тефи за ужином на следующий день? Это было бы забавно. По крайней мере, думать об этом невероятно уморительно. Перепачканное кремом, по обыкновению непоколебимое лицо отца, разумеется, с вишенкой на носу. Было бы здорово хоть как-то скрасить эти убогие “семейные посиделки”. Втроем.
Я с украдкой взглянул на внутреннюю сторону ладони. Чуть выше затянувшихся белесых шрамов от впивающихся время от времени ногтей, появились свежие отметины. Я вытер руки об задние карманы брюк и встал с корточек. Затем, подавив эмоции, спросил:
— Что теперь?
Отец достал из кармана свернутую в трубочку карту окрестностей и ткнул указательным пальцем в уже обведенное красным кружком название.
— Гас… ГАСЛ-КЕЙТ?.. Но… Что происходит? — в недоумении уставился на него я.
— Меньше знаешь — крепче спишь. Просто держись рядом.
Сразу после этих слов из кабины донесся запоздалый вопль. Но теперь я и предположить не мог, что могло бы послужить тому причиной. Конечно, если не брать во внимание иллюминатор с видом на крайне непривычный пейзаж, на который я, очнувшись, даже не обратил внимания ввиду присущей мне рассеянности. Из распахнувшейся двери выглянула взъерошенная Тефи. Она как заведенная размахивала руками, указывая на ту часть острова, которую не было видно из-за капсулы. Когда же Тефи, наконец, набрала в легкие достаточно воздуха, она закричала:
— Они бегут сюда! Скорее, внутрь!
Мы с отцом удивленно переглянулись. Теперь, когда наступила абсолютная тишина, в отдалении стал слышаться нарастающий топот. Причем не такой, как от нескольких человек. Я даже на секунду задумался, неужто в той части острова расположился неприметный ипподром для лошадиных скачек? Отец сделал несколько шагов в сторону и наклонился, вглядываясь вдаль. Но тут же резко отпрянул назад, проведя руками по груди и животу так, будто ощупывая себя на предмет ранений. В полуметре от него дрожали зеленые перья, украшающие и, возможно придающие аэродинамики воткнутой в песок стреле.
— Нет, их слишком много! Они точно нас доконают, если попытаемся запереться! Живее, туда! — крикнул он, указав на соседний, гораздо больший по площади остров, где из-под туманного одеяла выглядывали невысокие, мансардные крыши домов.
Затем отец подхватил Тефи на руки и спустил на Землю. И мы рванули к пришвартованной к берегу лодке, перемахнув через длиннющий ров, оставленный пикирующей ранее капсулой.
Я тем временем оглянулся, пытаясь рассмотреть преследователей.
За нами гнались около тридцати или даже сорока чернокожих людей, выкрикивая слова, принадлежащие к неизвестному мне диалекту. Но что-то мне подсказывает, что они были сугубо бранными. Они размахивали сверкающими наконечниками копий и неприкрытыми, а точнее, выглядывающими из-под развевающихся на ветру затертых до дыр набедренных тряпок гениталиями.
Среди них были как мужчины, так и женщины, насчет некоторых я не был до конца уверен. Их черные курчавые волосы скатались в разъединенные в спонтанных местах головы колтуны.
А позади, замыкая явно недовольную чем-то ораву, плелись и совсем маленькие дети, чьи лица были расписаны живописными красно-белыми узорами.
С горем пополам, спотыкаясь о собственные ноги, мы добрались до импровизированного причала. Отец голыми руками порвал и без того держащуюся на честном слове веревку. И мы по очереди забрались в лодку, отталкиваясь от берега обмотанным синей изолентой обломком деревянного весла.
Мы успели отплыть метров на пять, когда туземцы, как бракованные доминошные костяшки, застопорились на границе с мокрым песком, оставленной приливами соленой воды. Так, словно видимое только им одним, силовое поле отпугивало их и не давало сделать ни шагу вперед.
— Не знаю, какого хрена мы здесь забыли, но, кажется, ты чутка напортачил с выбором эры. Это же долбаное средневековье! — выпалил я.
— В таком случае, тебе следовало оставаться на корабле, вместо того, чтобы совать свой нос туда, куда тебе заблагорассудится! — рявкнул в ответ отец.
Он метался по лодке, переступая через лежащую поперек обшарпанную дощечку, выполняющую роль скамьи, и бормотал что-то себе под нос.
— Что же могло пойти не так?..
— Так, спокойно! Может, для начала кто-нибудь объяснит мне, где мы? — размеренным успокаивающим тоном поинтересовалась Тефи.
— Взгляни во-о-он туда.
Я указал пальцем на лунный серп, сменивший знойное пунцовое солнце, светящее, как могло показаться, всего лишь пару минут тому назад.
— Луна… — подняв голову, зачарованно произнесла она.
Уже позабывшие о возмутительном вторжении чужаков туземцы исследовали совершенно инородный для их местообитания предмет. Одну из туфель Тефи, которую она оставила на память, или же, что более вероятно, обронила на бегу. Одна из женщин, та, что по всей видимости была предводительницей племени, судя по особенному многообразию самодельных украшений, вертела туфлю с явным замешательством. Пока смышленая не по годам девочка, лет семи, не нашептала ей, что к чему. Женщина предприняла отчаянную попытку эксплуатировать находку по назначению. Но размер, мягко говоря, не подошел. Ремешок с блестящим замком, не выдержав давления, отскочил, треща по швам. Но, кажется, та была только рада. Она подобрала блестяшку, выкинув саму туфлю в воду, и они всей сворой воодушевленно поскакали назад, вглубь острова.
Мы хотели было отвернуться по случаю окончания спектакля, который я бы назвал: “Золушка. Переосмысление”, как вдруг вдоль берега откуда-то из кустов выскочило еще с десяток здешних жителей. Они гнались за выглядящим вполне цивилизованно коренастым чернокожим подростком. Это выглядело комично. Будто одному из них наскучила однообразная допотопная жизнь, и он решил, ну не знаю… например, поступить в колледж. Время от времени он разворачивался и бежал спиной вперед, издевательски высовывая язык и ослепляя преследователей яркой вспышкой фотоаппарата. Затем, добравшись до причала и увидев оборванную веревку, а затем и нас, он грозно крикнул.
— Эй, вы! Какого черта?!
Один из туземцев нагнал его и замахнулся увесистой с виду дубинкой. Но парень ловко увернулся, оказавшись у нападающего за спиной и парировав атаку мощным толчком.
— Съел, придурок? — самодовольно произнес он вслед поверженному противнику.
Но с остальными он благоразумно тягаться не стал и, как следует разбежавшись, рыбкой нырнул в воду. Медленно, но верно настигая нас брассом.
— Стало быть, суть проблемы коренится в том, что мы не учли погрешность при указании координат. Будем надеяться, нас отбросило не слишком далеко от города, — с облегчением и надеждой констатировал отец.
— Значит, такое тут в порядке вещей? — удивленно спросила у него Тефи.
— Кто знает… — задумчиво ответил он.
Тем временем, парень уже нагнал лодку и, зацепившись за борт, подтянулся к нам, недовольно бормоча себе что-то под нос. Присев на край, он сунул в уши пальцы, а затем потряс пышной, но недлинной, шевелюрой, наклоняясь то влево, то вправо, дабы избавиться от попавшей туда воды. Надетую на нем клетчатую фланелевую рубашку перетягивал пояс коричневой кожаной сумки через плечо. Он достал из нее фотоаппарат, который теперь годился разве что для забивания гвоздей. После чего разочарованно хлопнул себя по лбу.
— Вот же черт, об этом я как-то не подумал, — удрученно произнес он, очищая объектив от тины.
Мы ни на секунду не отводили взгляд от незнакомца, дожидаясь каких-нибудь действий с его стороны. Будто это вовсе не мы, а он предпринял попытку угнать с виду бесхозную лодку и тем самым бессердечно оставить нас один на один с теми людьми. Что он, конечно же и подметил, разобравшись с фотоаппаратом, а точнее бросив его обратно в сумку. А вот карту памяти он аккуратно промокнул рукавом и положил в нагрудный карман, заботливо похлопав поверх ткани ладонью.
— Если, по вашей милости, мир не увидит этих фотографий, пеняйте на себя, понятно вам?! Я больше к этим чудикам не сунусь…
— Уверена, она не пострадала, — обнадеживающе произнесла Тефи, положив руку на его плечо.
Парень заметно смутился, потому приступил несуразно стягивать кеды и выжимать из них воду.
— Мы возместим понесенный вами ущерб взамен на информацию, — деловито опершись локтями на колени, предложил отец.
— Триста баксов! — с горящими глазами выкрикнул парень.
— По рукам, — не вступая в полемику, согласился отец, протягивая ладонь.
Тот же, перед тем, как ответить на рукопожатие, зачем-то плюнул на свою ладонь. Отца это, конечно же, удивило, но деваться было некуда.
Парень занял почетное место, усевшись на центральную дощечку.
— Слушаю вас, сэр.
— Нам бы добраться до Гасл-Кейта. Слыхали о таком?
— О да, сэр. Только вот даже не знаю, могу ли я распространяться о таких вещах… городок-то военный, знаете ли, попасть туда непросто…
Он отвел взгляд, опустил палец за борт, рассекая воду и присвистывая.
— Думаю, мы сможем прийти к соглашению на более выгодных для вашей стороны условиях, — в аккурат подступил отец.
— Эх… Чую, погубит меня моя доброта. Четыреста.
— Идет, — еле заметно улыбнувшись, кивнул отец. — Итак, Гасл-Кейт.
— А вот и он, — внезапно оповестил нас незнакомец.
Лодка уселась брюхом на припляжную мель. Парень прыгнул на мокрый песок, оставляя внутри глубоких следов кед узоры от подошв с логотипом в центре.
— С недавних пор Гасл-Кейт — это остров. Мадмуазель… — протянув навстречу Тефи руку, чтобы та могла спуститься, произнес он, склонив голову.
— По-моему, тебя сделали, — обратившись к отцу, с ухмылкой отметил я.
Он в свою очередь недовольно вскинул бровями и покачал головой.
Когда мы их догнали, я поинтересовался у незнакомца:
— Как же мы попадем в город, если он закрыт для посторонних?
На что тот ответил:
— Скажете, что вы со мной. Только не говорите, что мы родственники, могут заподозрить неладное.
Тефи хихикнула, в очередной раз заставив парня оробеть. Мы следовали за ним по извилистой тропинке, поросшей вытоптанными одуванчиками, чьи парашютики осели на кончиках зеленой травы. Время от времени они переселялись по направлению, заданному малейшим дуновением ветра. Совершенно непоколебимые и одинокие, разве что до восхода солнца.
Хотя, что-то мне подсказывает, что этот пляж не пользуется особой популярностью. Лишь редкие дорожки из следов тянутся по берегу и те по большей части принадлежат нам, людям, мягко говоря, не местным.
Тропа вела к опушке, что распростерлась перед густой лесной чащей. За хвойными ветвями деревьев виднелась асфальтированная дорога со стертой, исполосованной грязными шинами разметкой.
Она обрывалась напротив заброшенной с виду каморки, которая, скорее всего, когда-то служила пропускным пунктом. Ее окна были заколочены досками с торчащими гвоздями, стенками картонных коробок и журналами не первой свежести. Шлагбаум согнулся пополам, преломившись в середине.
— “Закрытый город”, да? — крикнул я, разглядывая обшарпанную доску объявлений.
— Э-э нет, дружище. Я сказал “военный город”. А попасть сюда и вправду тяжко, хотя скажите-ка на милость, кому оно надо? Добровольно и в эту дыру?.. Вот вы, как вас угораздило? Еще и в те края, — спросил он, дожидаясь, пока я налюбуюсь размытыми дождем брошюрами.
— В те края? Хм… Ты, кажется, говорил, что город с недавних пор превратился в остров. Это как так?
— Ну-с, слушайте, чего уж там. Было это лет-таки сто назад. В Гасл-Кейт приезжали всякие вояки с семьями, ученые-мученые и тому подобный контингент. Жили тут, ездили по утрам на работу, в лаборатории, как и все нормальные люди. Работа не как у всех, конечно, ну это уж не нам судить. Но занимались они там чем-то мутным, сто пудов. А потом — бац! И вся контора ушла под воду!.. Только город уцелел. Ну, это еще, знаете ли, как посмотреть. Ну и эти еще.
— Кто они такие, эти “эти”?
— Мы их зовем “утопшие”. Местная достопримечательность. Но на них не поглазеешь, как на зверушек в зоопарке. К ним вообще запрещено приближаться за милю. Вот только от острова до города меньше мили, я замерял на досуге. Парадокс.
— Зачем же ты к ним полез? — поинтересовалась Тефи.
— Я работаю над эссе для поступления в колледж…
Я хихикнул, прикрыв рот рукой. Парень, прищурившись, покосился на меня.
— Думаешь черные парни рождаются, чтобы становиться крутыми баскетболистами, а? Ты что, из прошлого?!
Тефи умоляюще взглянула на меня. «Арктур, не вздумай шутить, не говори ничего, прошу» — читалось в ее глазах.
— Прости, вспомнил кое-что забавное, можешь продолжать, — прочистив горло и стиснув зубы, произнес я.
— В общем, я планирую попасть в лигу плюща. Приложу к эссе научную работу о жизни утопших и отправлю прямиком в Йель или Гарвард. А еще лучше в Принстон, у меня там прадед учился. Только вот его исключили… Знаете, что такое паяльник? Так вот, когда его сосед по общежитию заснул, он…
— Так что там с утопшими? — суматошно перебив его, спросила Тефи.
— Ах да! Ну, приплыли к ним как-то снимать репортаж журналюги из «Нью-Йорк Тудэй».
— И что?
— Ну что-что, уплыли обратно. В сокращенном составе.
Мы с Тефи удивленно переглянулись, продолжив внимательно слушать его.
— Уж не знаю, скольких они покромсали, но те, что успели унести ноги, рассказывали о том, как пытались всучить им разные блага цивилизации. Ну, знаете, посуда, шмотье, соль и тому подобное… Кстати, последнего у них теперь в избытке, как вы могли заметить. Но утопшие отвергли их. Забрали лишь пару блестящих безделушек. Поросенка закопали заживо. Наверное, думали, что на месте погребения вырастет свиное дерево или что-то типа того. Было это, если мне память не изменяет, в шестьдесят четвертом году. Дескать, решили наладить контакт. А вот относительно недавно, после наводнения, власти отправили за утопшими вертушки. Умудрились поселить их в отеле, где-то на отшибе. Так тех скосило в первые же дни. И это в отеле то! С завтраками и джакузи, смекаете?! Якобы, непереносимость заурядных человеческих болячек. Держу пари, они нарочно перебили друг дружку, чтобы половину поскорее вернули назад. Ну делать было нечего, пришлось им куковать там еще около месяца, до отливов. То же мне, бедолаги. Их бы там и дольше продержали. Та говорят смотритель отеля сжег здание дотла. Ну не тупица?
«Пропал мальчик; возраст: 9 лет, рост: 142,5 см, цвет волос: рыжий, цвет глаз: темно-зеленый, иногда серо-зеленый. Если вы владеете хоть какой-то информацией о его местонахождении, просим вас связаться с нами, воспользовавшись указанными ниже контактными данными. В последний раз его видели в бирюзовой куртке четвертого июля, на ней с внутренней стороны вышито его имя: “Дэнни”. Отзывается только на “Коламбус”. Любое содействие будет щедро вознаграждено. Мальчик болен и нуждается в родителях.»
Также, к объявлению было прикреплено его фото.
Мне стало жаль парнишку, хотя я никогда его не знал и теперь, по всей видимости, никогда не узнаю. Его безобидное, нетронутое тяготами жизни веснушчатое лицо, сверкало в беззаботной улыбке до ушей. В левой руке он держал хоккейную клюшку, а правой показывал “шаку”.
Мы продолжали идти по дороге, частично освещенной тусклым, желтоватым светом фонарей, различая в шелестящих кустах красные отблески глаз разной лесной живности: прытких белок, пасущихся на лугу козлят, огненного цвета лисичек. Никто из них и ухом не повел, когда мы проходили мимо.
Сначала я даже решил, что в этом оторванном от внешнего мира городке, могла бы царить гармония между людьми и живой природой. Но, уткнувшись в неприметный магазинчик с давно опустевшими, с первого взгляда, парковочными местами, поросшими островками мохнатого мха, я начал сомневаться в ранних умозаключениях.
Компания из трех молодых ребят распласталась прямо на земле, опершись на бензоколонки. Выглядели они, мягко говоря, не очень. Двое из них, явно пребывали в бессознательном состоянии. Третий же отчаянно пытался выбросить руку по направлению к лежавшему в нескольких метрах от него шприцу. Шприцу, наполненному некой смесью брусничного цвета. Меня слегка передернуло. Тефи хотела было подойти к ним, чтобы узнать, не нужна ли им какая-то помощь, но наш гид на сегодняшний день схватил ее за руку на полушаге, неодобрительно покачав головой.
Неужели там, в самом сердце города, скрывается эпицентр глубокого уныния? И нет людям дела ни до их родного городка, ни до животных, ни даже до самих себя. Сколько же в этом мире еще таких городов, чья инфраструктура всецело зависит от одного предприятия? Люди готовы посвятить всю жизнь вращению в цикличной череде событий, в водовороте, на дне которого зыбучие пески, лихорадочно пыхтя на благо единственного и неповторимого, а главное, СВОЕГО муравейника.
Парень попросил нас подождать снаружи, пока он забежит в магазин, который, кстати говоря, работал круглосуточно, непонятно для кого. Через пару минут он вернулся с пакетом продуктов и тапочками для босой Тефи, похожими на те, что выдают в гостиницах. После чего, мы двинулись дальше.
Мы проходили мимо водонапорной башни и школы, фасад которой нуждался в капитальном ремонте, мимо церкви с золотой колокольней и закусочной с оригинальным названием “В гостях у братьев Освальда и Харви”.
Мы остановились у склона, ведущего к трейлерному парку, когда незнакомец сказал, что мы бы могли остановиться у кого-нибудь в городе за небольшую плату, если нам некуда податься. Отец достал из кармана четыре смятых стодолларовых купюр и отдал парню. Тот развернул их и поднял над головой, дескать проверить, не обдурили ли его. Хотя солнце только неторопливо появлялось на горизонте, он удовлетворенно кивнул и пошел своей дорогой вглубь лабиринта из выстроенных, как по линейке, трейлеров.
Еще он добавил, что его зовут Джасей Говард Риггз ТРЕТИЙ (на этом он сделал особенный акцент), и что мы всегда можем обратиться к нему, в случае чего. Хоть он и говорил это обращаясь, по большей части, к Тефи, представиться в ответ решил я. Он почему-то не поверил в то, что людей с именем Арктур может быть СЕМНАДЦАТЬ и, окинув меня, если не злым, то чуток презрительным взглядом, зашагал дальше.
Пройдя около полумили, мы увидели вдалеке столб с белой табличкой, а за ним несколько симпатичных трехэтажных коттеджей с солидным автопарком.
— Постучимся и узнаем, не сдают ли они комнаты, — скомандовал отец.
— Откуда у тебя вообще взялись деньги? — поинтересовался я.
— Перебрал старую соковыжималку, и получилась машинка для печатания купюр. Как знал, что может пригодиться.
— Постойте, — остановил их я. — Видите? Там вдали…
Что-то наподобие таракана-переростка мчалось к нам навстречу. Перебирая тонкими, как спагетти (даже живот заурчал), ногами с молниеносной скоростью и волоча по асфальту черный кожаный поводок с железными заклепками. Нечто очень маленькое и, по всей видимости, не очень эрудированное, разрывало каждый, стоящий на обочине полиэтиленовый пакет с мусором в мелкие клочья. При этом извергая непрерывающийся тонюсенький лай.
С виду так и не скажешь, на что способно это чудище. Я и шагу назад не отступил, когда оно приблизилась почти вплотную. А зря… Оно вцепилось мне в штанину и стало размахивать челюстями туда-сюда.
Как бы я не пытался вырваться, ничего не получалось. Тефи с отцом стояли в стороне с диким недоумением на лице, наблюдая за происходящим.
В конечном итоге, я потерял равновесие и упал на землю, на этот раз, пытаясь откинуть ногами чудище куда подальше. Но оно само отпустило мою ногу, теперь, запрыгнув на грудь и пытаясь вонзить свои мелкие зубы прямо мне в лицо. Я зажмурился и попытался укрыться локтями, слыша лишь звук клацающей пасти, а потом почувствовал на лице кровь, но при этом не поняв, откуда она взялась. Открыв глаза, я не увидел перед собой страшной мелкой морды.
Шерстяное, остывающее тельце валялось сбоку, у высоких камышей. Я повернулся к Тефи.
— Это еще что за хреновина?! — крикнул я, увидев в ее руке лазерную указку.
— Ты что слепой? Это собака, — тяжело дыша, ответила сестра.
— А чего она такая мелкая? — задался я риторическим вопросом, разглядывая в голове собаки выжженное отверстие.
— Может объяснишь, что это за штука? — вмешался отец.
— Эй! Она кокнула щенка, а тебя интересует то, чем конкретно она это сделала? — возмущенно крикнул я.
— Да это не щенок, просто порода такая! — безнадежно оправдывалась Тефи, видимо полагая, что убийство возрастной живности в этом мире не так уж порицаемо.
— И вообще, я пыталась помочь! Я думала, если чуть увеличить температуру луча, получится использовать указку для защиты без особого вреда для нападающего.
Отец выхватил из рук Тефи указку и метнул ее далеко в двухметровые заросли, а затем томно произнес:
— И так! Ты, вытри с себя кровь и спрячь… спрячь это, — пальцем он указал на меня, а затем на собаку. — А что касается тебя… такого, я от тебя не ожидал. Мы еще поговорим о ношение оружия в мирное время, — указав пальцем на Тефи, он попытался пристыдить ее, что у него успешно получилось. — Отныне никаких дохлых шавок и никаких лишних телодвижений. Все, Вперед!
Всего пару шагов мы успели сделать перед тем, как увидели на пути старика с оборванной кожаной рукояткой поводка. Еще один шаг, и он разорился звенящим в ушах криком, бросившись бежать назад. Хорошо хоть, скорость старики развивают невысокую. После наших предшествующих приключений, мы с ним оказались примерно на равных.
— МЭ-Э-ЭТЬЮ! ПАЛУНДРА! ОНИ ВЕРНУЛИСЬ, МЭТЬЮ! ДОСТАВАЙ РУЖЬЕ И ТАЩИ СВОЙ ЗАД СЮДА, СЛЫШИШЬ?!
Перед самой табличкой с названием улицы, об которое можно сломать язык, старик свернул направо, в какие-то дебри. Мы бежали за ним, пытаясь не отставать, пробираясь сквозь толстые ветви деревьев и перепрыгивая через трясину. Готов поклясться, я едва увернулся от летящей мне в щиколотку пятнистой змеи. Я буквально видел, как она разинула пасть, готовясь впрыснуть в меня яд.
Он выбежал на лужайку перед небольшим двухэтажным домом. Там, за слегка покосившимся забором около старенького пикапа, стоял высокий, плечистый мужчина лет сорока пяти. В одной руке он держал разводной ключ, а в другой тряпку, перепачканную машинным маслом, ей он промокнул лоб, а затем, захлопнув капот и положив сверху ключ, сложил руки в карманы джинсового комбинезона.
Он сделал пару шагов вперед, выйдя из тени, которую отбрасывал дом. Значительно тронутые сединой пряди волос принялись ловить на себе отблески. Приятное и даже успокаивающее своими чертами лицо исказилось, жмурясь от ярких лучей. Он приложил ко лбу ладонь козырьком, а затем, крикнул:
— Что на этот раз, мистер Уиллсон?
— Ты не поверишь, я собственными глазами видел, как эти трое палили из бластеров, представляешь?! Среди белого дня! Звони копам, чего встал, как вкопанный?!
Понурившись, мужчина потер уголки глаз большим и указательным пальцем, устало покачав головой.
— Знаете, кажется Мэри Энн искала вас, может что-то важное… Она на кухне, кашеварит. Ступайте, мистер Уиллсон, я тут разберусь.
Старик кивнул и стариковской походкой поплелся в дом, собрав по пути скрип каждой ступеньки деревянного крыльца. После чего захлопнул дверь с той стороны.
Мужчина достал из нагрудного кармана небесно-голубую пачку сигарет “Американ Спирит” и, вытащив одну, закурил. Глубоко затянувшись и выпустив наружу облако сизого дыма, он подошел к нам.
— Вы не обращайте внимания, старик, как-никак, восьмой десяток разменял… Это все война, будь она неладна, выбила из него всю душу, а заодно и остаток рассудка. А вы, стало быть, не местные? Пади канадцы или что-то типа того? — спросил он, окинув нас взглядом с ног до головы.(Слово “канадцы” он произнес почти нараспев, довольно пренебрежительным тоном.)
(Неужели люди в Канаде одеваются так же, как одеты мы сейчас?)
— Мы не канадцы, — твердо ответил отец. — Мы здесь в качестве туристов.
— О как. Ну, тогда заходите, что ли, чего все у дверей трещать.
— Что вы, не стоит. Нам уже, наверное, пора идти. Мы еще толком не успели обосноваться.
— Считайте, эта проблема решена. Остается только придумать, чем занять руки в этом Богом забытом месте… Заходите, на Кэмбирблайдентар-стрит я вас все равно не пущу. Не хватало, чтобы эти мешки с вас три шкуры содрали. А дальше по дороге только хижина старушки Анис. Поговаривают, у нее в подвале водятся крысы размером с гиппопотама, она их пичкает какими-то… Бог знает чем. Так что, смотрите сами, мое дело предложить.
Мы переглянулись, поняв, что желания и сил продолжать слоняться по городу не было ни у одного из нас.
— Мы с радостью, мистер, — отозвалась Тефи.
— Мэтью Гарсия. Для друзей просто Мэтью.
Он улыбнулся и кивнул в сторону двери, приглашая нас зайти внутрь.
Миновав красивую ухоженную клумбу, что расположилась у крыльца и источала в диапазоне нескольких метров душистое благоухание самых что ни на есть настоящих цветов, мы попали в прихожую.
Перед тем, как захлопнуть входную дверь, я спросил у Мэтью, закрыть ли на замок скрипящую, с порывами ветра, калитку, ведущую во двор. На что он ответил, что их милый песик Арчи, так и не вернувшийся с прогулки, очевидно по вине неосмотрительного мистера Уиллсона, должен, как обычно, самостоятельно найти дорогу домой и, соответственно, как-то попасть внутрь.
(Ну что ж, удачи, Арчи.)
Слабоосвещенный коридор вел к двери на кухню, откуда доносился приятный аромат чего-то съестного и звон тарелок.
— Проходим, не стесняемся, — по-хозяйски произнес Мэтью.
Он распахнул дверь, оттуда выглянула белокурая женщина в фартуке, у нее на носу было пятнышко муки, которое она стерла запястьем, не выпуская из рук кухонную утварь. Мне она показалась довольно симпатичной и милой, она явно следила за собой. Жаль у нее могло сложиться другое впечатление касательно нас, а в особенности меня. Я бы сейчас не отказался от горячей ванны.
Мэтью ввел супругу в курс дела, сказав, что мы бы могли остановиться у них на первое время. «Не бросать же горе-путешественников на улице» — веско аргументировал он, говоря, как будто бы о бродячем щенке, потерявшем маму.
Мэри Энн расплылась в неприлично белозубой улыбке, выдавая нам гостевые тапочки с таким приподнятым настроением, будто мы не совершенно чуждые им люди, а, напротив, их ближайшие родственники или друзья, которых они долго не видели и все было звали в гости. Она удивилась, увидев тапочки на ногах Тефи, но все равно вручила ей пару.
— Вы, наверное, жутко проголодались? Пойдемте скорее, я как раз запекла утенка.
Услышав слово “утенок”, я чуть не поперхнулся от повышенного слюноотделения. Живот тоже ликовал, ободрено заурчав.
— Джери, спускайся! Уте-е-енок! — крикнул Мэтью, задрав голову, как будто бы разговаривая с потолком.
Увидев Джери, медленно спускающуюся по узенькой лестнице, я нехило так удивился. Ну, во-первых, она была девушкой, на вид ровесницей Тефи. Во-вторых, она была довольно-таки привлекательной девушкой.
Волосы такие… качественные.
Руки…
Глаза.
Ну и все в таком духе.
И вот мы, наконец, уселись за уже застеленный кружевной скатертью обеденный стол. Ассортимент блюд не то чтобы блистал своим разнообразием, но это даже добавляло атмосферы некого уюта, воцарившегося в гостиной. В середине стояла вожделенная утка, покрытая золотистой корочкой. Я уже представил, как вонзаю в ее сочную ножку нож и вилку.
Но вдруг, мою ладонь обхватила ладонь Мэри Энн, ее примеру последовал и Мэтью, обхватив ладонь Тефи, та в свою очередь, неуверенно положила руку на ладонь Джери, а та взялась за руку отца.
— Давайте поблагодарим Всевышнего за еду, дарованную нам в этот прекрасный, солнечный день. Так же, я хочу поблагодарить Мэтью за несгибаемую стойкость, которую он демонстрирует на протяжении этих долгих шести месяцев. И конечно, я благодарю Господа Бога за Джеральдину, за то, что у нас с мужем есть самая прекрасная на свете дочурка. Аминь.
Сам не знаю почему, но на меня нахлынул приступ истерического смеха, очевидно исполненного святотатством, за него я мысленно покорил себя, руководствуясь глубочайшими из инстинктов. Но он не вырвался наружу ценой кровоточащих изнутри щек. Вот что было действительно в новинку. Я обомлел, подумав о том, что это действительно все.
(За все это время, это все.)
— Дорогой, продолжишь? — обратилась к мужу, Мэри Энн.
— Конечно, милая… Я благодарю Бога за сплоченную семью… Эм… За жену, которую я люблю больше всех на свете (здесь он особенно поднажал в тоне, неловко хохотнув). Ну и конечно, за гостей, присоединившихся сегодня к нашему скромному столу. Ну, как-то так… Аминь.
Он вопросительно взглянул на Джери.
— Я пас, ребята. — постелив на колени салфетку и взявшись за столовые приборы, произнесла она.
Мэри Энн, очевидно, подавила в себе зарождающуюся нотацию.
— Тогда, может…
Она бросила подначивающий взгляд на отца.
— Ох, прошу прощения, мы, кажется, не представились, это так невежественно с моей стороны.
Он встал из-за стола, протянув руку Мэтью.
— Стивен. Очень рад знакомству.
Мэтью дружелюбно кивнул. Затем отец наклонился и поцеловал руку Мэри Энн, что, конечно же, не оставило ее равнодушной.
(Просто очаровательно, какие внезапные выпады галантности…)
Судорожно вздохнув, подумал про себя я.
(Стоп! Какой еще Стивен?!)
Усевшись обратно на свой стул, он продолжил:
— А это моя дочь…
— Тефи, — закончила она, абсолютно абстрагировавшись от происходящего и уткнувшись в тарелку. — Миссис Гарсия, этот салат просто восхитителен. Вы чудо.
— Прошу, милая, просто Мэри Энн, — ответив на комплимент улыбкой, смущенно проговорила она.
— Как звезда, — внезапно вмешалась Джери.
Отец вовсю применял свой знаменитый, сокрушительный взгляд на Тефи. На нее вдруг снизошло озарение, и она виновато пожала плечами.
— Что, дорогая? — вытерев рот салфеткой, переспросил Мэтью.
— Есть такая звезда, “Тефия”. На астрономии проходили, — неохотно ковыряясь вилкой в тарелке, ответила Джери.
— Жена очень увлекалась космосом, — объяснил отец и на сей раз не слукавил.
— Артур. — насмешливо взглянув на Тефи, представился я.
Та почему-то поспешно встала из-за стола и, узнав, где находится уборная, удалилась из гостиной.
На удивление, время протекало незаметно. Взрослые болтали обо всем и не о чем, меняя темы для разговоров, как перчатки. Я слушал, Джери молчала, а Тефи вела себя напряженно. Когда все вдоволь наговорились и наелись, мы помогли Мэри Энн помыть посуду. Мэтью и отец раздвинули диван, стоящий в гостиной. Отец остался внизу, а мы, валясь с ног, побрели наверх, в комнату Джери.
Лишь звенящая в ушах тревога в предвкушении сна не давала векам сомкнуться. Не так долго, как хотелось бы.
Глава IV
Вопреки популярному мнению, в темноте все те чувства, какими обладает человек, притуплены и обострены в равной степени. (Кап-кап-кап…) Если я дотронусь до лица… (Где мое лицо?) Мерные раскаты капель сливаются с чрезвычайно неестественной тишиной, рикошетящей от стен пещеры. Быть может, я не слышу их, потому что говорю вслух? Почему я не чувствую себя? Впрочем, важно ли это, раз уж никто, включая меня, ничего не видит? Конечно, важно, ведь я должен знать, в безопасности ли я? Кто-то может стоять прямо у меня за спиной. Я резко развернулся, выбросив руку и ощупывая пространство. Но с чего я вдруг решил, что если рядом кто-то есть, то это непременно означает, что я в опасности? На ходу мокрые ступни обволакивает ледяной горный воздух. Я присел на корточки, поджав ноги, чтобы согреться, ненароком проведя руками по дну. Нечто продолговатое и твердое на дне. Не берусь выяснять ни что это такое, ни природу загадочных капель, ни что-либо еще. Ведь там, за темно-синей стеной пещеры, которая оказалось выходом на узкий выступ, нависающий над обрывом, откуда открывается вид на ночное небо, виднеются горы, леса, пустыни. И я еще молчу про воду. Вот что действительно страшно — вода. Люди все глядят в телескопы, гадают, есть ли кто-то там наверху, даже не догадываясь, что творится у них под ногами. А на выступе, ко всему прочему, куда холоднее, чем в пещере. И теперь, кажется, что если зажмурить веки посильнее, то темнота станет привычным делом. И капли на голову капают не мне одному. А кажущиеся некогда ужасно страшными красные глазища, живущие в самом сердце пещеры, и вовсе стали какими-то родными, что ли. И пусть я всю жизнь проведу в этой пещере, зато я не дам себя в обиду. Там, на дне, не просто кость. Это бивень.
***
(Кап-кап-кап…)
Шлепки падающих в раковину капель воды доносились до ушей, хоть и булькающие звуки пузырьков с воздухом, поднимающихся над головой и разбивающихся о толстый слой пены, заполняли собой абсолютно все. Желтый колпачок от шампуня перевалился за борт, как пассажир горе-судна. Эти мысли и звуки резонировали с поселившейся в голове одной простой мыслью: в чем же твоя сила?
Я укутался в махровое полотенце и простоял у запотевшего зеркала еще пару минут, пристально вглядываясь в глаза собственному отражению. Я пытался понять, что у него в голове и расставить все по полочкам, но увы, ничего не вышло. Мне было стыдно.
Иногда я засыпаю и вместо сновидения погружаюсь в совершенно темное пространство, наподобие черного кабинета или же, если угодно, приемную в мир иной. Тогда мне кажется, что если я сейчас же не проснусь, чего бы мне это не стоило, то скоропостижно окочурюсь. Сколько же усилий приходится вложить, чтобы колыхнуть пальцем. Тогда я просыпаюсь, и меня охватывает триумф, будто весь мир — это Колизей, а я в нем — гладиатор. Только одно удручает, пусть сегодня я одержал верх, но ведь завтра все повторится снова. От того и хочется хотя бы попробовать проиграть, посмотреть, что меня ждет по ту сторону. Клетка со львами? А что, если я играю в игру, правил которой просто не знаю? Когда-нибудь я поддамся искушению, ведь неизвестность манит человека, как ни что другое на этом свете.
Я уплетал блины, пытаясь не капать кленовым сиропом мимо тарелки, когда из окна с видом на гараж донеслось мурчание мотора. Мэтью и отец появились на пороге, оживленно болтая о чем-то. Они присоединились к столу, и тогда Мэтью обратился к Мэри Энн:
— Дорогая, ты не поверишь, я рассказал Стиву о нашей ласточке, так он в миг ее подлатал. Клянусь Богом, я две недели пыхтел, а он за пару минут управился.
— Боже мой, в самом деле? — радостно ответила Мэри Энн, обратившись к отцу. — Как же вам это удалось?
Отец замялся, явно не ожидая такого встречного восторга.
Наверное, совладать со стареньким пикапом было для него как раз плюнуть, но Мэри Энн и Мэтью были рады, и это главное, ведь мы как-никак, обязаны им за столь теплый прием.
— Ну, знаете… хороший фокусник никогда не раскрывает профессиональные тайны, не так ли? — смущенно улыбнувшись, ответил он.
— И то верно. Вы, должно быть, работаете механиком?
— Что-то вроде того… Кстати, Мэтью, ты кажется говорил, что теперь сможешь поехать за инструментами в соседний городок? — произнес он, наливая кофе в чашку.
— Все верно, мой сослуживец работает управляющим в магазинчике “Гарнизон”. Давно обещал наведаться, да все маялся с колесами.
— Может, заодно и меня подбросишь? Хочу заглянуть в одно место.
— Какие вопросы, дружище. По коням, только радио за мной, — улыбнувшись, ответил Мэтью.
Он похлопал отца по плечу и побрел во двор, достав из кармана помятую сигарету.
— Чудно, — произнес отец и последовал за ним.
Мэри Энн выглянула в окно и помахала кухонным полотенцем вслед уезжающему пикапу. После чего, глядя на нас с Тефи, спросила:
— Так, чем займемся, есть предложения? Вообще-то через полчасика начнется моя передача, но пока что можем поболтать о чем-нибудь, или испытать удачу с новым рецептом лимонного пирога, который я вычитала накануне.
Неловкую паузу оборвала Джери, спускающаяся по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступени.
Проснувшись, я не застал ее в комнате, так что решил, что она уже давно проснулась и пошла завтракать. Но потом я увидел трос из связанных между собой простыней, переброшенный через окно и ведущий к козырьку, нависающему над крыльцом.
На ней были надеты потертые голубые джинсы, а также безразмерная зеленая толстовка с капюшоном и крупной надписью: “СОХО” на груди. Длинные волосы она заправила внутрь толстовки, под капюшон.Джери подбежала к столу, забросила в рот блин и облизала ложку от арахисовой пасты.
— Мам, извини конечно, но я заберу их у тебя, лады?
— Конечно, милая, развлекайтесь. Только ради всего святого, без глупостей. Лучше проведи им экскурсию, хорошо?
— О да, непременно.
Делать было нечего, так что мы с Тефи пошли за Джери. Когда наша троица преодолела заросшую тропинку, мы вышли на поляну с висящими на двух канатах дощатыми качелями посередине, там мы увидели мистера Уиллсона. Он лежал на шезлонге, под толстым дубом, сложив руки на груди и прикрыв лицо газетой с огромной надписью: “ПРАВДА”, на первом же обороте. Помимо него, мы встретили рыжего кота. Он пробежал у меня между ног, рассекая траву, с кончиков которой слетали капли утренней росы и направился к дому. Джери присела на колено, встречая его распростертыми объятиями, но тот будто не заметил ее и с равнодушным видом побежал дальше.
— Какой милашка. Он ваш? — поинтересовалась Тефи.
— Угу. Отец подобрал его под дверьми закусочной, не смог устоять перед милой мордочкой. Жаль он так и не прижился. Мы назвали его Том, но он совсем не отзывается, а по ночам куда-то убегает и бродит по улицам до утра.
Мы все шли и шли, а Джери так и не посвятила нас в план действий.
— С чего начнем? Музей? Памятник основателю города? — утомившись, спросил я.
— Ну да, конечно. Только заглянем кое-куда.
Подойдя к запотевшему панорамному окну закусочной, (название, горящее на неоновой вывеске, сегодня звучало как: “В тях у брат Осва и Харв”), Джери постучала по нему, обратив на себя внимание компании, сидевшей внутри за одним из круглых столиков. Две девушки и два парня помахали руками, увидев ее, а затем, увидев нас, стали о чем-то перешептываться.
Отец наплел Мэри Энн и Мэтью о том, что мы путешествуем налегке и, плюс ко всему, наши чемоданы со всей одеждой по ошибке доставили не в тот аэропорт. До того они сердобольные, что даже одеждой нас обеспечили. На мне был надет серый мохеровый свитер Мэтью с колючим воротником, из которого едва показывалась голова, а Тефи облачилась в наряд какой-то неприступной отличницы: босоножки, юбка в пол и голубой кардиган. Но выглядела она довольно мило. В общем, шептание было вполне оправдано, но все равно неприятно.
Джери быстро и резво распахнула входную дверь, потревожив маленькие колокольчики. Расцеловав друзей в щеки, она с улыбкой кивнула седовласому чернокожему мужчине в колпаке, завязки на фартуке которого с трудом сходились на спине. Он стоял за кассой, одной рукой разминая тесто для пиццы, а другой держа пульт и переключая каналы на телевизоре. Затем Джери представила нас.
— Эй, ребят! Знакомьтесь, это Артур и Тефи, они брат и сестра. Больше я ничего о них не знаю, включая то, откуда они взялись. Но они и их красавчик-отец живут у меня дома.
Мы немного смущенно помахали друзьям Джери.
— Итак, слева направо… — продолжила она. — Этот здоровяк — мой одноклассник Майки. Эта сексапильная, длинноногая красотка — Тэмми, они с Майком вместе. А эти двое — Джули и Андерсон, раньше они были вместе, но придурок Андерсон все испортил.
— Эй! — крикнул Андерсон, а затем злобно взглянул в сторону хохочущего Майка.
— Так как вас занесло в эту дыру? — поинтересовалась Тэмми, обхватив губами трубочку, тянущуюся из молочного коктейля.
— Ну-у-у… — начал я, сочиняя на ходу более или менее правдоподобную историю и вспоминая о том, чего наплел отец за столом, дабы версии не расходились.
— Наша мама когда-то здесь жила, — подхватила Тефи.
— А где она сейчас? — недолго думая, задалась вопросом Джули.
— Эй, включи мозги! — выпучив глаза, крикнула Джери.
— Все нормально, правда… — заверила ее Тефи. — Мамы не стало, когда мы были детьми.
— Да уж… У меня вот отец умер, когда мне было года два, царство ему небесное, — пожав плечами, огорченно произнес Майк. — Мог на спор две банки пива за семь секунд приговорить. Мама рассказывала.
— Я думал он у тебя срок мотает, — вставил Андерсон.
— Ты путаешь с дядей, — пояснил тот.
— Ради всего святого, давайте сменим тему. Я даже знаю, что нам в этом поможет, — начала Джули, достав из сумочки стеклянную бутылку.
Как мне подсказывает интуиция, внутри плещется не яблочный сок.
— Дамы и господа, встречайте, прямиком из Ирландии… — возомнив себя конферансье из боев без правил, продолжала она.
Все ребята хором загалдели, подставляя стаканы из-под чая под раздачу.
— Так уж и из Ирландии, разве что у мамаши стащила, — подколола подругу Джери.
— Эй, народ, кто пьет за эту болтушку? — с серьезным видом парировала Джули.
Тефи толкнула меня плечом и прошептала:
— Если отец узнает…
— Просто держи язык за зубами, и никто ничего не узнает, — ободряюще ответил я. — Эй, мы ведь в миллионах световых лет от корабля, расслабься.
— Вот именно, откуда тебе знать, какое влияние эта штука оказывает на организм?
— Сейчас и выясним. Тем более, он ведь не удосужился посвятить тебя в то, что это за неотложные дела такие у него нарисовались в том городке? Может он сам сейчас квасит в каком-нибудь захолустном пабе.
Тефи ухмыльнулась, приподняв одну бровь.
— Артур, Тефи, ну что, утро начинается не с кофе?
— Нахрен кофе. — твердо согласился я, подставив под бурую струю две кружки.
С первым же глотком я понял, почему в нашем далеком настоящем отказались от алкоголя. Эта отвратительная на вкус и запах жидкость обжигает ротовую полость, а проглотить это и вовсе кажется сумасшествием. Я поморщился так, как будто бы откусил лимон. Но потом увидел, как Джери взяла с барной стойки дольку лимона и закусила ей выпивку, тогда у меня голова чуть не взорвалась. Но почему-то я решил не выдавать своих эмоций и через силу пустил жидкость литься вниз по горлу.
«Хорошо» подытожил кто-то из ребят.
(Сомнительное утверждение.)
Но время мне неподвластно, его не отмотаешь назад, так что разумнее всего будет смириться и принять все так, как оно есть.
Голова закружилась по прошествии каких-то пары минут. Мироощущение сгладилось. Мысли, по обыкновению тревожащие меня, расступились и начали казаться совсем уж пустяковыми. Язык развязался, и каждый сидящий за столом стал как-то ближе и откровеннее по отношению друг к другу. Мы болтали обо всем на свете. Я пытался сохранять худо-бедные остатки здравомыслия и не взболтнуть лишнего. Второй, третий стакан… и вот мы с Майком и Андерсоном устроили турнир Гасл-Кейта по бильярду. Накал соревновательного духа несоизмерим ни с каким чемпионатом мира. Я, кстати говоря, впервые держу в руках кий, так что, если вдруг шар угодит кому-то в лоб, придется пенять на нетрезвое состояние. Джули и Тэмми возомнили себя чирлидершами, но поддержка, в прямом смысле этого слова, была необходима сугубо им самим.
Первая партия была за Майком. Напряжение возрастало и за столом, и в мочевом пузыре тоже, как назло. Я заверил парней, что после того, как сбегаю отлить, им лучше сдаться без боя. Я добежал до туалетных кабинок на полусогнутых, когда увидел то, чего мне, пожалуй, не следовало видеть.
Тефи уселась на край раковины, на весу покачивая босоножкой, что болталась на ноге. Джери стояла напротив, с дымящейся сигаретой во рту, так как ее руки находились у сестры на бедрах. «Тебе ведь понравилось то, что я делала вчера под столом, за обедом?»- хриплым голосом пробормотала Джери. «Скажи, о чем ты думала той ночью? Хотела бы остаться наедине?» Ничего не ответив, Тефи умиленно ухмыльнулась и запустила ладонь в волосы Джери, пристально рассматривая ее губы. Она погрузила в рот тлеющий уголек сигареты и, стиснув ее зубами, вытащила изо рта девушки, после чего взяла ее пальцами и потушила в соседней раковине. Они приблизились вплотную, соприкоснулись кончиками носа, облизали губы и слились в чувственном поцелуе. Тефи отпрянула, затем вновь впилась в губы Джери, то и дело подразнивая ее и проделывая этот фокус снова и снова, тем самым замедляя темп. Она задрала ее кофту. Та в свою очередь, крайне неудачно скрывая мандраж, скользила руками все выше и выше по бедрам, сладострастно стоная сестре в рот, пока не нащупала резинку нижнего белья. Джери опустилась на колени. Тефи прикусывала губу, выгибала спину и управляла головой любовницы. Она уперлась пучком волос в висящее позади нее старое зеркало, в котором, по моему мельком виднеющемуся отражению, проходилась огромная трещина. Я зажмурился и, сделав пару шагов назад, вышел из уборной так же тихо, как и вошел.
Я прислонился к дверной створке спиной, пытаясь переварить увиденное, при этом почему-то чувствуя себя ужасно подавлено, будто забыл постучаться в спальню родителей, войдя в самый неподходящий момент. Перевернув табличку, висящую на ручке двери, надпись на которой гласила о том, что в туалете проходит уборка помещения, я побрел обратно к столику, заметив, что даже естественная нужда вдруг отступила, захватив с собой и ужасное опьянение.
Но самое ужасное то, что обратно я шел не спеша, благодаря чему сумел разглядеть в маленьком коридоре, где потухла единственная лампочка, дверь, на которой с трудом виднелась покосившаяся, черная буква “М”.
Пьяный гул, непрерывно доносящийся из зала, утих с грохотом захлопнувшейся двери. Я выглянул из-за угла, увидев на полу осколки стекла. Парни и девчонки сиганули на улицу через разбитое окно.
Мужчина с полицейским жетоном на форме и шляпе, наподобие тех, что носят ковбои на диком западе, даже не решился предпринять отчаянную попытку остановить их, лишь тяжело вздохнул и сунул руки в карманы кожаной куртки. А крупный мужчина, стоящий за кассой, гневно размахивал кухонным венчиком, окропляя ламинат взбитыми сливками. «СНОВА ЭТИ ЧЕРТОВЫ ПОДРОСТКИ, ЧТОБ ИХ ВСЕХ!» — кричал он, брызгая слюной.
— Я требую ра-рас-писку о заведении уго-ло-лов-ного дела, К-линт, — немного поумерив пыл, добавил он.
— Брось, Освальд. Или прикажешь мне все подворотни города перешерстить? У меня и так дел невпроворот.
— Ты ме-ня что за иди-о-т-та держишь?! У тебя же дети с по-поло-виной из них небось в-в одном классе учат-тся.
— Вот черт, заехал выпить кофейку называется… Ла-а-адно, звякну в отдел, — протянул он, крайне неправдоподобно рыская в кармане. — Ах да, отдел ведь закрыт, так как все сотрудники, кроме меня, удрали при первой же возможности, точно крысы с тонущего корабля… Мне кофе без сахара и три пончика в шоколадной глазури, пожалуйста.
Казалось, у Освальда вот-вот пар из ушей начнет валить. Стиснув зубы, кое-как сдерживая себя в руках, он демонстративно перекинул полотенце через плечо и повернулся к шерифу широкой спиной, затем, громко топая, устремился к складу полуфабрикатов.
— Эй, ты! Ты чего там притаился, шпион недоделанный?
Шериф вынул из-под полоски холеных усов пожеванный, микронитовый фильтр и быстрым шагом, стал приближаться ко мне. Ситуация была безвыходной, двери с табличкой “черный выход” я по пути не приметил, так что оставалось только показаться из-за угла. Поравнявшись со мной, он принялся сурово разглядывать меня с ног до головы, презрительно прищурившись, будто я совершил какое-то особо тяжкое преступление.
— Стало быть, не местный? Кажется, раньше я тебя тут не встречал.
— Да, сэр… Я тут проездом.
— Причастен к этому? — грозно спросил он, указывая большим пальцем за спину, на разбитое окно.
— Нет, сэр… А разве вы не имеете полномочий запросить у заведения записи с камер видеонаблюдения?
— Учить меня вздумал?! — выкатив глаза, начал было он, как вдруг на улице, где-то совсем поблизости, послышался хлопок, уж очень напоминающий выстрел.
Он жалостливо провопил, поморщившись от понимания того, что прием пищи, видимо, придется отложить на неопределенный срок. После чего схватился за кобуру и выпрыгнул на тротуар через разбитое окно. При этом, на ходу крикнув о том, что мне крупно повезло и что я, видите ли, «могу гулять». Но идти мне, по сути, было некуда, так что я остался стоять на месте, все еще пытаясь прийти в себя.
— Эй, псс! Ты там живой? — послышалось с улицы.
Я вгляделся в темный знакомый силуэт, являющийся источником звука, изо всех сил напрягая затуманенный взгляд.
— Джасей Говард Риггз ТРЕТИЙ, собственной персоной! — хлопнув в ладоши и чуть не потеряв равновесие, воскликнул я.
— Да-да, давайте только без автографов. Ну же, тащись сюда, да поскорее. Рано или поздно этот дятел вернется за своими пончиками.
Почему-то я был так рад видеть этого парня, что даже бросился его обнимать.
Мы шли домой по пустой дороге, иногда я шел, перепрыгивая через открытые настежь канализационные люки, а иногда балансируя на спинках лавочек, стоящих вдоль аллеи. После того, как я справил нужду на чьего-то садового гнома, мой спаситель положил мою руку себе на шею, дабы я не угодил в новые приключения.
— Так это твоих рук дело? Черт, не удивительно что у бедняги Освальда проблемы с речью, — задался он будто бы риторическим вопросом.
— Да нет же, я тут не (ИК) причем. И вообще, это ты-то меня осуждаешь за какой-то там дебош в закусочной? Да у тебя ведь ствол в кармане!
— Эй, не ори так, дубина! К тому же, кто сказал, что это ствол? Глянь-ка. — добавил он, достав из кармана модифицированную указку Тефи. — Не переживай, кроме уличного фонаря и пары пташек никто не пострадал. Я бы рассказал тебе, как работает эта штуковина, но думаю, ты и сам в курсе.
— К чему это ты клонишь? Я впервые вижу подобную вещицу, честное слово.
(И на сцену поднимается обладатель премии “лучшая актерская игра”…)
Джасей досадно вздохнул, отведя взгляд в сторону, затем внезапно ткнул мне указкой в нос.
— Чуешь?!
— Ничего я не чую, ты ведь мне ноздри заткнул!
— Эта штука пахнет очень уж знакомо. Знаешь, так… сладковато… Прям как парфюм твоей сестры! Совпадение? Вот уж не думаю.
— Фу, что за извращенские замашки?! Отстань от меня, придурок! — отбиваясь, а точнее, крутя носом и непроизвольно размахивая руками, крикнул я.
— Тем более, мне сейчас немного неловко говорить о ней, прошу тебя.
— Короче, слушай сюда, я видно забыл упомянуть, но ты можешь считать меня долбаным шерифом этого города! Так что ты расскажешь мне обо всей подноготной, что скрывает ваша диковинная семейка. И не смей, слышишь, не смей вешать мне лапшу на уши! Рассказывай о том, кто вы такие, откуда взялись и что за дьявольские примочки такие вы раскладываете по городу?
— Но...
— Вишь ты! Рассекаю, значит, я себе на комбайне, никого не трогаю, представляю, как буду тратить кровно заработанные, как вдруг, вижу на тюке сена что-то блестит, подумал было, может что-то интересное? А там!.. Какой-то сраный бластер!
— Ладно, ладно! Твоя взяла, только для начала мне нужно домой, принять ванну и немного поспать, а еще, я не хочу, чтобы меня стошнило прямо на улице, возле баннера с рекламой детских подгузников.
Проделав уже почти родной путь к дому через тропу, мы увидели перед самой калиткой старенькую полицейскую машину. Красно-синие огни сирены освещали дом до второго этажа, и заставили Мэтью выглянуть из окна. По всей видимости, они с Мэри Энн уже готовились ко сну.
Он вышел на крыльцо в домашнем халате, сонно потирая глаза и ожидая, пока офицер откроет заднюю дверь и начнет выпроваживать из машины сопротивляющуюся Джери.
Голову посещали разные мысли, одна за другой: «Они приехали за мной. Как они вообще разузнали, где я живу? Ну конечно, в этом городе ведь каждая собака знает, кто где живет, с кем спит, изменяет и какой имеет оклад на своей дурацкой, рутинной работе. Теперь, когда Мэтью и Мэри Энн узнают о том, что я натворил, точнее, я-то ничего не делал, но стоит ли тратить время и силы на то, чтобы убедить их в этом? Представляю, как мы с Тефи и отцом ночуем под мостом, которого тут, наверное, даже и нет. А главное, до сих пор не ясно, зачем это все. Отец будет в ярости, когда вернется. А вот если уличить его в том, что по его глупости за мной увязался Джасей, подозревающий меня в государственном шпионаже, мы будем на равных по совершенным глупостям?»
Я заметил, как у меня под ногами ползает какая-то зеленая тварь, очевидно, из царства насекомых, с длинными передними конечностями и яйцевидным брюхом. Оно как-то агрессивно размахивало прозрачными крыльями, отороченными бурой окантовкой.
— Опа, попался! Ути-пути, какой кроха. У меня под койкой живет игуана, ее зовут “Конти”, как ты смотришь на то, чтобы милосердно стать для нее ужином, а малыш? — с глупым видом бормотал Джасей, прислонив сложенные в “купол” ладони к груди и заглядывая внутрь, вжав подбородок.
С опаской отступив пару шагов назад, я наступил на упавшую с дерева, сухую ветку. Громкий, древесный треск к, счастью, не донесся до ушей офицера, и он не обратил ни малейшего внимания на какие-то там дебри, к тому же, выглядящие со стороны довольно жутковато, особенно, когда за окном вечерело. Крупные листья с корявыми ветками могли обратиться во что только воображению угодно, если чересчур заострить на них внимание.
Кстати, служителем закона был не тот мужчина из закусочной, а молодой парень. Это было странно, учитывая, что тот мужчина… Клинт, заверил Освальда в том, что он единственный полицейский на весь городок.
На крыльце появилась и Мэри Энн с розовыми бигудями на голове.
— Гражданочка, принимайте пассажира, — деловито обратился к ней совсем еще зеленый офицер, выведя с заднего сиденья автомобиля, кто бы мог подумать… самого мистера “Стивена” и, посвистывая, достал из кармана связку ключей от наручников.
— Документы удостоверяющие личность при задержанном обнаружены не были, на сделку со следствием он не идет, уверяет, что временно проживает по данному адресу. Это так?
— Будьте так любезны, какому еще следствию?! — с недоумением переспросил Мэтью. — Это явно какая-то ошибка, точно вам говорю.
— Этот гражданин был задержан бдительными лицами пару часов назад в соседнем городе, на территории особо охраняемого объекта, а именно, в зоне, сами знаете какой (последние слова он произнес почти шепотом). За что ему был выписан штраф, который он, собственно говоря, беспрекословно погасил на месте. Но я вот все думаю, одним штрафом это дело может не обойтись, может стоит позаботиться о том, чтобы дело было доведено до суда?..
Меркантильный молодой человек задумчиво прислонил палец к подбородку.
— А на сдачу, офицер добродушно согласился подвезти меня прямиком до нашего семейного гнездышка. Не переживай, дорогая, я всего-то навсего, чуть-чуть перебрал с хмельным и заплутал, когда возвращался от Генри, — добавил отец, сунув в карман офицеру еще пару зеленых купюр со словами: «это за бензин», а затем, поднявшись по крыльцу, чмокнул Мэри Энн в щеку, и вошел в дом.
Лицо Мэри Энн покрылось румянцем, что касается реакции Мэтью,… я лучше просто промолчу.
— Вот и чудненько. А вы, дамочка, присматривайте за супругом. И впредь, попрошу иметь при себе карту местности. Добрых вам снов.
Парень зашагал к своей колымаге, чуть-ли не подпрыгивая на ходу, радуясь столь успешному улову. Он уселся за руль, вдарил по газам и скрылся в ночи, оставив позади клубящееся облако выхлопных газов беспросветно черного цвета.
Я взглянул на Джасея, ничего не говоря, но давая понять утомленным взглядом, что мне сейчас совсем уж не до него. Но я все-таки заверил его в том, что поводов беспокоиться о покое города нет и быть не может, и что улицы могут спать спокойно. «Обычная канадская указка, не бери в голову», — с совершенно серьезным видом произнес я, не принимая во внимание никаких возражений и отталкивая его подальше от дома.
Подойдя к входной двери и взявшись за латунную ручку, я невольно погрузился в разгар напряженной дискуссии. «Господи, Стивен, что ты забыл в том месте? Я ведь знаю, что у этих охламонов из главштаба на уме. Не нравится мне это все, так что, тебе лучше посвятить меня в курс дела. И, в конце концов, в следующий раз, будь добр, представляйся моим кузеном, приехавшим погостить из каких-нибудь далеких краев, ну или что-то в этом духе, раз уж ты находишься в федеральном розыске, или почему ты там еще не хочешь говорить нам правду.»
Ну, хоть что-то радовало. «В следующий раз», это значит, что они пока не намерены выставлять нас на улицу. Но войти я так и не решился. Оставлю их, пускай разбираются, а мне, пожалуй, стоило еще немного проветрить голову.
Забравшись на холм, я уселся на качели, как малое дитя, радуясь тому, что меня не стошнило после первого же покачивания. Я запрокинул голову вверх, приковав взгляд к ночному небу, наслаждаясь его красотами и мысленно прокручивая в голове прошедший день.
Я до последнего не хотел признавать назойливую, как муха, неугодную моему мозгу мысль, но мне было довольно-таки весело. До чего же они странные, эти люди… но что-что, а развлекаться они умеют. Хотя, если вспомнить вкус того напитка… Ну нет, столько никакое веселье не стоит, это уж точно.
По началу мне казалось, что я очутился практически в точной копии моего мира. Наверное, не стоит грести всех под одну гребенку, но люди здесь, в большинстве своем, такие же мелочные, подавленные и алчные, как и в моем настоящем. Угнетенные властями, служителями закона и правопорядка, ну и, разумеется, самими собой.
Но теперь я вижу, что глубоко заблуждался. Люди умеют любить, быть любимыми, чувствовать сострадание и проявлять заботу. Таких людей мало, может быть, один на миллион, но такие все же есть.
Вроде как, только таких людей и должны были набирать на борт в тот самый злополучный день. Где же мы свернули не туда? В поисках святой обители, черт возьми! Что не так с ЭТИМ миром?! А то, что они сами не заметят, как утонут в грязи, как свиньи, зато с полными карманами денег.
Кто-то коснулся моего плеча.
— Не спится? — укутавшись в мягкий плед, спросила незаметно подкравшаяся Тефи. — Что за катавасия приключилась в закусочной? Мы еле-как унесли ноги от разъяренного хозяина.
— Так получилось, — уставившись вдаль, где в сгустках сумерек распростерлись бескрайние, пологие сопки и извилистые, безбрежные реки, отражающие в стремительном течении своих вод тусклый свет, восходящей на горизонте серебряной Луны.
— Вот, посмотри.
Тефи преградила мне взор виниловой пластинкой. В отверстии, предназначенном для центральной оси проигрывателя, проглядывалась загорающаяся звезда. Надписи на фиолетовой наклейке были потертыми и неразборчивыми.
— Джери подарила, хочешь послушать? Это просто чудесно, правда. Как думаешь, если бы у нас была музыка, все эти глупые церемонии с переодеваниями в хитоны, туники и шелковые тряпки с лотосами повсюду стали бы терпимее?
— Почему ты не сказала раньше? — не выдержав, спросил я.
Она безмолвно застыла на пару мгновений, приоткрыв рот, но, не решившись обронить ни слова. Я надеялся, что Тефи будет честна по отношению ко мне, несмотря на то, что в последнее время мы отдалилась, так как она посвящает все свободное время работе. Конечно, я злился на сестру, ведь наличие тайн, особенно такого пустякового масштаба, говорили о вопиющем недоверии с ее стороны, а ведь я всегда считал, что мы можем обоюдно положиться друг на друга даже в самые тяжкие моменты.
— Ты ведь знаешь, что у нас такое не приветствуется. Если бы я призналась, люди бы решили, что я никогда не смогу иметь полноценную семью, а соответственно у меня не будет детей, а ты ведь сам знаешь, нам только и делают, что талдычат: «дети, дети, дети… больше рук — проще будет обустроиться на новом месте.»
— Да что с тобой?! Плевать на то, чтобы они решили! Знаю, ты старше, поэтому все надежды, касающиеся нашего будущего благополучия, возложены на тебя, но… Значит, женщина может унаследовать командование огромной, космической махиной, но все равно не может позволить себе быть собой, такой какая она есть?! Как же я устал от этого… Мне осточертело быть жалким посредником, чья злосчастная судьба заведомо предопределена.
— Э-эй, братец, а ну-ка не глупи…
Тефи прижалась ко мне сзади, обвив шею руками, а спустя какое-то время тихонько пропела:
«Бог застал меня, и я не знаю почему
Горит свет, но никого нет дома
Нет такой любви, как наша любовь
Падение вниз и снова
Горит свет, но никого нет дома
Нет такой любви, как наша любовь.»
— Будь я на твоем месте, я бы сделал ставку на политическую карьеру, буду откровенен, с вокалом у тебя беда.
Она расхохоталась и толкнула качели, да так, что я чуть не свалился. На душе стало как-то теплее и спокойнее.
— У тебя уже был кто-нибудь до этого? — поинтересовался я.
— Была одна девушка, — ответила Тефи, принявшись неловко рассматривать свой маникюр.
— Расскажешь?
— Ни за что, ты будешь смеяться.
— Нет, не буду, обещаю.
— Честное-пречестное?
— Я ведь никогда в жизни тебя не обманывал.
Она сделала глубокий вдох, а я в свою очередь, прокручивал все кажущиеся правдоподобными варианты в голове.
— Венера. Этой девушкой была Венера. И только попробуй…
Я пытался сдержаться изо всех сил, но ничего не вышло, и раскатистому смеху, который можно было принять за крики потерпевшего, или кряхтение утки, болеющей туберкулезом, все же суждено было вырваться наружу. На этот раз я, схватившись за живот, таки грохнулся с качелей, ну хотя бы по собственной вине.
— Да-а-а, да, да… Смейся сколько тебе влезет, только больше я тебе ничегошеньки не расскажу, так и знай.
— Прости… — виновато обратился я к сестре, потирая кулаками слезящиеся глаза. — Просто, вы ведь всю жизнь цапались, как это вообще возможно? Я думал, ты на дух ее не переносишь.
— Вообще-то, так и есть, но… однажды, мне было так плохо, что я заперлась в какой-то подсобке и прорыдала там несколько часов, а она оказалась рядом.
— Ладно, давай только без излишних подробностей, мне на сегодня хватит.
Когда я отсмеялся, мои эмоции и мысли утихли. Я, не вставая с прохладной, сыроватой земли, скрестил ноги и уставился наверх, впервые уловив этот чудесный момент, когда шеф-повар всей этой кухни, будто бы просеивает над небом сахарную пудру.
Там, где-то среди бесчисленных огоньков, могла скрываться моя мама. Но внутри нее, под льдами Европы, не могло быть никаких монстров с восемью лапами. Там плавали безобидные рыбки, как в том аквариуме, а может это был вовсе и не аквариум, а обычный светильник. Я потряс головой…
Но эмоции Тефи не утихли, а напротив, нахлынули на нее с новой силой. Она захныкала, сидя на качелях позади меня и, раскрасневшись, прижала ладони к лицу. На этот раз я обнял ее, поглаживая по волосам и пытаясь успокоить, при этом приговаривая:
— Ты чего это расклеилась?.. Перестань, все будет хорошо, обещаю.
— Арктур, прошу… прости меня, ты не заслужил такую ужасную сестру, — сквозь слезы, проревела она.
— Перестань, о чем ты вообще? Конечно, выбора у меня как такового не было, но бывает и хуже, так ведь?
Я пытался развеселить ее, но все тщетно.
— Он не виноват, Арктур… Беллатрикс ни в чем не виноват.
Мышцы лица механически сменились в выражении. Я пристально вгляделся в ее глаза, прищурившись с абсолютным недоумением. Она явно перебрала со спиртным, как и я.
— Тефи, при чем тут это? Тебе нужно успокоиться, слышишь? Ну же, вставай, пойдем в дом.
— Нет, ты не понимаешь! Беллатрикс застал нас с Венерой в один из вечеров, когда мы все вместе пришли к ним поужинать. Он потянулся за упавшей со стола вилкой и… Я ведь нутром чувствовала, что произойдет что-то плохое… Беллатрикс пригрозил ей тем, что расскажет все их отцу. В шутку, конечно, ты же знаешь, каким придурком он иногда бывает. Но я испугалась и… не выдержала. Арктур, я ударила его по лицу. Как только он меня схватил, так я потеряла равновесие, упала и рассекла бровь. После того раза он и пальцем ко мне не притронулся. Вот как все было на самом деле. Если теперь ты возненавидишь меня, я пойму это. Но я так рада, что мне хватило духа для того, чтобы рассказать тебе правду, такую, какая она есть.
И вновь туман.
Глава V
В промозглой комнате, где тебя окружает с десяток зеркал, становится, мягко говоря, как-то не по себе. Все потому, что уследить за всеми своими двойниками попросту не представляется возможным. Каждый стоит такой безобидный, беспардонно подражает твоим движениям, а-ля “я не при делах”. Но меня так просто вокруг пальца не обведешь. (Ты, слева!) Клянусь всем на свете, он заправил прядь волос за ухо, а тот, от которого я отвернулся, подавил смешок, прикрыв ладонью рот. (Издеваешься значит?! Стой! Куда это ты?!) Теперь мне приходится пародировать его движения, ступая точно за ним по пятам, дабы не врезаться лбом в одно из зеркал. Поворот, поворот и поворот. Передо мной предстало царь-зеркало, такое огромное, упирающиеся в высоченный потолок. Тот парень, который как бы я, туда и нырнул, прямо внутрь. Я приблизился к нему, проведя пальцем по паутине трещин, ненароком заработав небольшую ссадину. Порез есть, а крови нет. И когда зеркало, ни с того ни с сего, разлетелось на маленькие и большие осколки и изрезало мою плоть, заодно наполняя глаза и дыхательные пути режущей пылью, крови тоже не было. И я смежил веки, не потому что мне было больно, просто я знал, что сны не зависят от того, о чем ты размышлял или мечтал накануне, но что-то мне подсказывало… Как же я хотел, раскрыть глаза и увидеть своих родненьких чудовищ. Я лишь подглядел в маленькую щелочку, проталкивая взор через ресницы. А там, в нескольких метрах передо мной, два малыша, я и он, играют в настольную игру. «Бросай кости, твой черед… Ха! Кто-то угодил в логово сирен!» Я даже имя его толком не выговаривал, как и он сам. Славные были деньки, беззаботные. Ноги подкосились от звука, дробящего барабанные перепонки. Удары были хлесткими, отнюдь не обязательными, ведь он уже, право слово, умер. Или почти умер, то есть, разумеется, он был жив, только в области скулы что-то хрустнуло, капилляры полопались, и белки его глаз залились кровью. Я ничего не мог поделать. Стоял на коленях, как… ничтожество. Кричал белокурому мальцу что есть мочи: «Обернись! Сзади!». Прости, друг.
***
Чувствую себя протагонистом низкосортного фантастического романа, которого вереница крайних, в своем проявлении, перипетий занесла к черту на куличики.
А дни, ко всему прочему, тянутся долго, и мое участие в их череде до сих пор видится мне совершенно безосновательным.
Столько разговоров я слышал об этой их Земле, а на деле ничего особенного. Хорошего и праведного тут раз-два и обчелся. Удивительно, что нашим современникам вообще нашлось, что удерживать на подкорке…
Я хочу обратно, домой.
Выбравшись из ванны и подняв с плитки колпачок от шампуня, я даже на секунду задумался, не приснился ли мне страшный сон, навеянный скукой от этого поганого однообразия, вполне привычного, но, вопреки тому, отнюдь неуютного. Взглянул на календарь. Увы. А дата, к слову, до боли знакомая. Я, словно на автопилоте, раскрыл дверцы шкафчика для умывальных принадлежностей, будто зная, что ищу, какие-то внутренние локаторы привели меня к оранжевым пузырькам с таблетками. Названия на этикетках знакомые. Не мне судить, у каждого свои скелеты в шкафу. Итак, немного этого и того, горечь на небе и металлический привкус воды из-под крана. И вот по телу разливается умиротворение.
Спускаясь по лестнице, я учуял запах бекона и окончательно удостоверился, что наступил новый день. Все были в сборе, только Мэри Энн при столе, итак набитом тарелками, крутилась по кухне, как оса в стакане из-под пива.
Хоть Тефи и заверила меня, что примет мою ненависть как должное, сейчас она с подавленным видом сверлила взглядом кофейник, как будто бы тот ее загипнотизировал. Джери что-то ей рассказывала, энергично жестикулируя, но ее слова влетали в одно ухо сестры, а из другого вылетали.
— С добрым утром, Артур! — сверкая улыбкой, крикнула Мэри Энн, оттирая плиту от жира. — Садись, подкрепись как следует, кажется, вчера у вас троих выдался сложный денек.
— Милая, не смущай молодежь, — вставил Мэтью, листая утреннюю почту и сортируя по стопкам квитанции и конверты с письмами. — Гос-с-споди…
— Сколько раз повторять, не поминай Бога всуе, не дискредитируй самого себя, в случае чего, Господь всемогущий не обратит на тебя внимания, будешь как тот мальчик из басни с волками, — отчитала его Мэри Энн.
— Дорогая, подойди-ка на минуту.
— Что там такое?
— Вот, взгляни.
Как только Мэри Энн увидела красную печать на конверте, который держал Мэтью, прямо под гербом, где был изображен четырехглавый ворон, у нее из руки вывалилась пенная губка.
Он схватился за нож для масла, чтобы вскрыть конверт, но супруга его остановила, сжав ладонью предплечье мужа, да так, что на руке образовался белый отпечаток ее ладони.
— Ума не приложу, что им вдруг от тебя понадобилось, но, кажется, мы с этим покончили, верно?
— Да, но… может внутри чек за неустойку? Надо проверить, кто знает, — успокаивающим тоном предположил Мэтью.
— Ну уж нет, ты лучше поезжай в эту их… ну в общем, ты понял. Думаю, следует лично все разузнать.
— Как скажешь, дорогая. — Мэтью улыбнулся жене, давая понять, что ей не о чем беспокоиться.
— Значит, решено. Дети, заканчивайте с завтраком и собирайтесь, путь предстоит неблизкий, выдвигаемся через десять минут.
— Что-то я не просекла, причем тут вообще мы? У нас весь день по минутам расписан, — чуть не поперхнувшись, взбудоражено возразила Джери.
— А вы, леди, стало быть, решили, что ваша вчерашняя выходка сойдет вам с рук? Я же давно грозился взять тебя с собой на рыбалку, вот и повод выдался, не кататься же туда-сюда, бензин попусту жечь. Брось, бусинка… река, удочка, черви, разве не прелесть? Съездим по делам, решим все вопросы и вперед за уловом! Так ведь, Стив?
— Почему бы и нет, — поддержал отец.
Джери в свою очередь, прикинулась, как будто бы ее вот-вот стошнит. Она толкнула меня локтем и спросила, что я об этом думаю и почему размешиваю сахар в пустой кружке на протяжении нескольких минут. По обыкновению, едва заметные веснушки на ее лице, становились все крупнее и крупнее, постепенно покрывая все тело. Я снова потряс головой и ничего не ответил.
Мы расправились с “улыбающимся” омлетом и неохотно вышли на крыльцо, щурясь от яркого солнца. Мэтью закурил и, забросив в кузов сумки с рыбацкими снастями, уселся за, так называемую им самим, “баранку”. Мы с отцом забрались в кабину, а Тефи и Джери вызвались трястись на кочках в кузове.
Я уперся лбом в стекло, представляя, сколько бы пикапов могло поместиться в промежутке между фонарями, что мы проезжали один за другим. Отец с Мэтью перекрикивали джазовые песни, звучащие с выбранной ранее радиоволны. Музыка помогала размышлять и забыться, хотя с этим проблем у меня не было отродясь и в особенности сейчас, когда обширный набор различных таблеток высвобождал активные молекулы, которые прямо сейчас всасывались в кишечник.
(Куда ты везешь меня, мать твою? Открой тот долбанный конверт и дело с концом!)
Я бессознательно начал коситься на Мэтью с гневным оскалом, что он, конечно же, не оставил без внимания.
— Сынок, ты в порядке? Видок у тебя нездоровый, будто бы воду с уксусом перепутал. — побеспокоился Мэтью.
— Я в норме, просто чуть-чуть укачало.
— Оно и не мудрено, после горячительного-то. Ты взгляни на меня, вот тебе живой пример пагубного влияния спиртного на организм человека, морду можно хоть прямиком на этикетку бутылки лепить, чтобы таких балбесов как вы отпугивать. Видал морщины? Двадцать с хвостиком лет коту под хвост, представляешь?.. Прям-таки, каламбур какой-то. Ты не тушуйся, столько воды утекло, я уж со спокойствием вспоминаю об этом темном периоде своей жизни. Что уж там, всякое бывало, и крики, и срывы. Врач даже “колеса” пить прописал, говорит мол, “последствия посттравматического синдрома”, а я сижу в этом его кабинете, как дурак и думаю, не пойти бы ему куда подальше? Я в свое время голыми руками соорудил целую платформу, сам лично колесницу раздербанил в одной деревушке на маршруте взвода. Тащились мы с ней, я тебе скажу, как на карнавалах в Рио, разве что без перьев. Везли наших парней на этой самой платформе, будь она трижды неладна, или то, что от них осталось, по утесам и траншеям глубиной точно с Марианский желоб, чтобы только родственники могли достойно проститься с детьми, братьями, возлюбленными, чтобы их не обглодали личинки и чтобы они не стали дымом из трубы морга. Вот тогда-то я понял, что мне уже в этой жизни ничего не страшно… Таблетки, мать его… И только Господь Бог направил меня на путь истинный… Ладно, что это я в самом деле.
— Мне совсем не понравилось пить, отныне ни капельки, — ответил я, при этом так размякнув, что чуть было не проронил скупую мужскую слезу, к своему глубочайшему удивлению.
Прозвучало как-то наивно, по-детски что ли, но я был абсолютно искренен.
— Станция “Вылезайка”, а ну-ка вылезай-ка. Ты пока выйди на улицу, подыши свежим воздухом, — объявив остановку, вновь обратился ко мне Мэтью.
Всего несколько поворотов мы успели миновать, как вдруг, зачем-то остановились возле лужайки с аккуратной, гравийной дорожкой, проложенной к калитке двухэтажного дома, почти такого же, каким владела семья Гарсия. Внутри дворика возилась симпатичная девушка, на вид лет двадцати пяти, орудуя садовыми ножницами. Она увидела Мэтью и вяло помахала ему рукой, стягивая рабочие перчатки, перепачканные грязью и удобрениями. Он же выпрыгнул из кабины и, подойдя к кузову, достал из сумки нечто круглое и плоское, завернутое в несколько слоев кухонных полотенец.
— Пап, что мы здесь делаем? — недовольно спросила Джери.
— Твоя мама испекла свой фирменный вишневый пирог для миссис Анджело. Я вручу его и поедем дальше, идет?
Он по-отцовски щелкнул Джери по носу, а затем, вдохнул аромат пирога и с улыбкой повернулся к девушке, которая уже шагала навстречу.
— Мэтью, — сдержанно произнесла она, прикрываясь ладонью от солнца.
— Эстефания, здравствуй. Этот пирог… в общем, это тебе… то есть вам с Дони. Мы подумали, что помощь вам сейчас не помешает. Ну, такие дела… ну… мы, наверное, поехали.
Девушка взяла пирог и поблагодарила Мэтью, а когда он уже открыл дверцу машины и собирался залезть внутрь, она окликнула его:
— Постойте, Мэтью, может зайдете на чашечку чая, или… Дони как раз на работе, то есть… я поставила чайник, так что прошу вас, присоединяйтесь, заодно познакомите меня с вашими друзьями. Что скажете?
Когда Эстефания договорила, неловко жестикулируя в процессе, она выдохнула с таким облегчением, как будто бы пробежала целый марафон.
Мэтью взглянул на часы с таким видом, словно его график расписан вплоть до минуты, после чего кратким кивком принял предложение и, обернувшись на нас, махнул рукой в сторону двери дома, приглашая войти внутрь. Когда с ним поравнялась Джери, он шепотом заверил ее, что это ненадолго.
Мы обогнули дом и попали на просторную и, вместе с тем, уютную террасу с небольшим столиком и стульями вокруг него. Каркас зонта, прикрывающего стол от солнца, прогнулся под тяжестью дождевой воды. Там плавал тополиный пух, опавшие, пожухлые листья и какие-то букашки.
Джери и Тефи выплеснули воду за ограждение террасы и сложили зонт, пока Мэтью и Эстефания ушли на кухню за чашками и чайником, отец же сказал, что забыл что-то в машине и вернулся к подъездной дорожке.
Затем Джери разлеглась на старом диване, стоящем в углу во главе хлама, которому, по всей видимости, не нашлось место внутри дома. Она закинула ноги на облезлый подлокотник и достала из рукава безразмерной джинсовой куртки помятую сигарету, подбросив ее вверх и поймав зубами, она заговорила:
— Эта дамочка, Эстефания Анджело, училка в моей школе, она преподает зарубежную литературу и математику для продвинутых, короче говоря, большую часть времени сидит без дела.
— По-моему, она ничего, только вот какая-то апатичная, что ли, или же мне показалось… — сказала Тефи.
— Она вовсе не “ничего”, обыкновенная, крашенная прошмандовка, каких пруд пруди. Но, конечно же, если речь идет не об этой глуши, в нашей школе каждый второй парень на нее слюни пускает, сперматоксикозники долбанные… — выпалила Джери, даже слегка раскрасневшись от злости.
— Кажется, тут попахивает личной неприязнью, — примерив образ личного психотерапевта, произнесла Тефи, прищурившись и приложив палец к подбородку.
— Вот и нет, — твердо возразила Джери, уязвлено хмыкнув и отвернувшись от подруги.
Тефи хихикнула, после чего Джери вскочила на ноги.
— Эй, все! Прошу вас уделить пристальное внимание моему сегодняшнему, сногсшибательному наряду, — она шагала вдоль террасы, как по подиуму, чрезмерно виляя бедрами, что вызывало непроизвольную улыбку.
— Мисс Гарсия, я надела эту блузку с декольте до самого пупка и намазала сиськи детским маслом не для того, чтобы вы пялились в учебник, готовясь к моему уроку! Ой, я кажется совершенно случайно уронила ручку, Боже, я такая неуклюжая… Пожалуй, я развернусь задницей к придурку-качку О,нилу и буду ме-е-едленно ее поднимать, о да, так и поступлю, а потом, разумеется, похлебаю водички из питьевого фонтана в коридоре.
Тефи смеялась и хлопала, крича «Браво!». Я же, в связи с текущим состоянием, как будто бы наяву побывал учеником местной школы и даже, вроде как, оказался в шкуре того придурка О’нила, что заставило меня сильно смутиться, особенно, когда на пороге показались Мэтью и Эстефания. Мы с Тефи мимолетно столкнулись взглядами, она явно пыталась безмолвно донести что-то до меня, но я сразу же отвел глаза, дабы шкала настроения вновь не опустела.
Ноздри Эстефании несколько раз расширились.
— По-моему, тут пахнет дымом, вам так не кажется? — по очереди пронизывая нас взглядом, спросила она, держа в руках поднос, на котором было выложено овсяное печенье с вкраплениями молочного шоколада.
Нам, как ни странно, так не казалось.
Вслед за нами за столом появился и отец. Мэтью разлил по чашкам горячий красный чай и в воздухе, вместе с чудным ароматом каркаде, повисла до ужаса неловкая тишина. Положение спасало только чириканье птиц и блеяние малышни, которая скакала во дворе через дорогу. Стоило полагать, не всеобщее горе стало причиной визгу, ведь по пути я приметил, что их родители раскошелились на надувной батут в виде “Микки Мауса”, а это о чем-то да говорит, особенно вкупе с разноцветными колпачками на головах. Видимо повод для празднования был серьезным.
Наверное, будь я трезв, я бы тоже думал о том, не должен ли именно я положить начало светской беседе. Но мне было как-то не до этого.
— Миссис Анджело, как продвигаются поиски малыша Коламбуса? — наполовину утопив печенье в чашке, начала Джери.
(Коламбус?)
Мэтью сосредоточил испепеляющий взгляд на дочери. Таким я его еще не видел.
— Благодарю за беспокойство, Джеральдина. Шериф работает над этим делом не покладая рук, он делает все, что в его силах, — произнесла Эстефания очень уж неестественно, как будто бы она заготовила ответ заранее.
— Как здорово, что вы, спустя почти неделю с его исчезновения, так и не утратили надежду на благополучный исход. Слыхала о вашем срыве на днях, поговаривают вы чуть было не лишились места в школе, очень жаль… Имею в виду то, что вам приходиться переживать все это.
(Знакомое имя.)
— Это действительно ужасно, но… давайте-ка переведем тему, миссис Анджело и так приходится непросто в последнее время, — вмешался Мэтью, не сводя глаз с Джери.
— Конечно, папочка, как скажешь.
— Все в порядке, Мэтью. Благодарю вас за то, что составили компанию. Дони постоянно пропадает на работе, взял вторую смену, чтобы потянуть услуги частного детектива, но толку пока мало… Не представляю, как мой бедненький малыш Дэнни… С его заболеванием, Боже, помоги ему…
Эстефания тихо всхлипнула и зажмурилась, как будто бы вот-вот разрыдается, но, кажется, в ней попросту не осталось слез. Она смахнула последние, смешавшиеся с тушью капли с глаз, после чего продолжила:
— Извините меня, мы, кажется, собирались познакомиться, Мэтью, представите мне ваших друзей?
Мэтью явно ощущал себя ужасно, он смотрел на Эстефанию и осознавал, что ничем не может ей помочь. То и дело потирая ладони о джинсы, он потупил совершенно растерянный взгляд в пол. Теперь и его глаза были на мокром месте.
Где-то в недрах моего сознания необъяснимая тревога наполняла сначала мозг, а вслед за ним и все тело. Я сам чуть не расплакался от почти с успехом забытого ощущения, что время от времени с головой захлестывало меня. В новинку было то, что я впервые оказался в таком положении, будучи окруженным людьми.
Так открывается “третье око” и точно так же тюкает в виски звериная чуйка, когда в листве затаился свирепый хищник с самыми гадкими намерениями. В животном мире это означает то, что пора делать ноги, но в моем случае, все куда прозаичнее. Я мог держать себя в руках и даже продолжать присербывать чаем. Стоило только переждать какие-то жалкие несколько минут, ведь я знал, что все рано или поздно закончится. В первый раз я перепугался до смерти, решив, что меня накроет какая-нибудь паническая атака или что-то типа того. Но сейчас же, я даже смог поинтересоваться у рядом сидящей Джери, о каком таком заболевании идет речь? Она вытащила из салфетницы одну салфетку и положила ее себе на коленку, затем достала из кармана ручку и аккуратным почерком вывела на ней три слова: «синдром кошачьего крика».
— Ну… в общем, это Стивен и его дети Артур и Тефи, они путешественники. Остановились в нашем скромном домишке.
— Правда? Как же это здорово! Я рада, что к нашему с виду ничем не примечательному городку тянутся туристы. И как вам у нас, нравится?
— Тут… вполне себе мило, — выбравшись из омута собственных раздумий, сдержанно ответил отец и снова застыл в неподвижности, как какой-то медитирующий монах.
— А вы, ребята, как вам Гасл-Кейт, должно быть, порой скучновато?
— Нет! — неожиданно для самого себя, выкрикнул я.
(Как теперь прикажешь продолжать разговор после такого? Да, чтобы не усугубить положение и не прослыть еще большим идиотом.)
— Бывает и скучнее, мы многое успели повидать.
— Что ж, молодость дело такое… Когда-то и меня вела дорога приключений, но потом… Впрочем, я лишь хотела бы, чтобы вы не переусердствовали с развлечениями в оставшиеся деньки летних каникул, Джеральдине ведь еще предстоит пережить выпускной год в школе, а это, знаете ли, задачка не из легких. Уж извините, не хотела показаться слишком докучливой.
— Та вы же старше нас всего-то на лет… — с недоумением нахмурившись, начала Джери.
— Тс-с-с… — Эстефания приложила указательный палец к ее губам, что само по себе выглядело очень странно, затем, как казалось, с полной серьезностью она добавила: — О возрасте дамы прекращают говорить после наступления ее совершеннолетия.
— Эм… как скажете, — отпрянув ответила Джери.
Я сидел на стуле, чувствуя, как сердце кровью обливается от того, что я не могу улыбнуться во все свои тридцать два зуба или закричать ввысь, что есть мочи, чтобы весь мир знал, насколько сильно я счастлив. Но я держался, ведь это было бы странно — быть счастливым посреди белого дня. Какое же небывалое удовольствие мне доставляла та скорость, с которой мыслительные процессы носились по извилинам. С чувством, с толком, с расстановкой, все как по полочкам, каждая мыслишка на положенном месте.
Но ни в одной бочке с медом не обходится без ложки дегтя. И сейчас я чувствовал, как черепную коробку изнутри щекочет катящийся клубок красных нитей, пропитанных тем самым дегтем. И вместо того, чтобы поспешить подобрать их, наматывая на палец, в идеале еще и зажмурившись, чтобы ненароком не вникнуть в происходящее, я вгляделся в дорожку, столь чуждую воздвигающемуся внутри меня красочному миру, где мне всегда найдется место. Я намотал нить на палец, но только чтобы безбоязненно дернуть им и размотать клубок окончательно.
Бедняга Коламбус. Теперь он никогда не наденет хоккейные коньки, не взмахнет клюшкой, которую расписала вся команда, посвятив этому событию целый репортаж. Он не покажет “шаку” в обнимку со своим кумиром. Рыжий, конопатый малец мог бы быть уже за сотню миль от родного дома, а, возможно, и в нескольких местах одновременно, ведь если ты клишированный серийный убийца, ты насадишь голову добычи на пику в своем подвале в качестве трофея, а все остальное, то бишь излишки профессии, завернешь в полиэтилен и избавишься от бездыханного месива, перебежав на соседнюю улицу и бросив его в бак, отчаливающего точно по расписанию мусоровоза.
Почему серийный убийца? Все просто, потому что они не орудуют в мегаполисах, а городки типа Гасл-Кейта — то, что нужно. В больших городах люди просаживают жизнь, стоя по полчаса в день в ожидании, пока на светофоре загорится зеленый свет, у них нет времени на похищения, растления и убийства.
Но я даже не дал ему шанса, да что со мной не так? Но мусоровоз приезжает и на эту улицу, Коламбус мог бы выбежать на проезжую часть, пытаясь догнать скачущий по кочкам мячик. И тогда, мусоровоз толкнул бочиной ничего не подозревающего ребенка, отбросив его в кювет. Водитель даже ничего не заметил, только повернул до отказа увеличитель громкости на магнитоле и начал беззаботно набрасывать слова на попсовый мотив. Бедный, больной мальчик.
— А это его заболевание, оно лечится? — спросил я, подергав Джери за рукав, как малыш попавший в парк развлечений и жаждущий сахарной ваты.
(Какой еще кювет, откуда кювет нарисовался?)
— Ты что, с Луны свалился? Хронические заболевания, особенно хромосомные, неизлечимы.
(Слыхал, Арктур? Звучит как причина запирать таких людишек в стальных ящиках, подальше от глаз людских.)
***
Я тряс головой, судорожно копошился по карманам в попытках надыбать еще пару таблеток. Бинго! Я позаботился о про запасе, какой же я все-таки дальновидный молодой человек. Я оперся спиной на дверь и медленно опустился вниз на пол. Снова вкус проточной воды и совсем не тот эффект, который я ожидал получить.
— Артур, ты в порядке? — застыв в разгаре наверняка до жути увлекательного повествования о преподавательских буднях, поинтересовалась Эстефания. — Что-то ты совсем побледнел. Нашел уборную?
Отец обернулся и увидел меня за спиной. Он посмотрел сначала на меня, а затем в старое, покрывшееся слоем пыли зеркало, стоящее возле дивана. В отражении он мог совершенно отчетливо рассмотреть, как моя ладонь, что я держал за спиной, обхватив другой рукой предплечье, сжимает маникюрные ножницы. Теперь, назад пути нет, так что самое время совершить задуманное, пока он растерян.
(Ты просто отвернулся, вернувшись к чаепитию, как ни в чем не бывало?! Точно, ведь тебе не привыкать идти по пути наименьшего сопротивления.)
— Все тип-топ, миссис Анджело, спасибо.
Я уселся на свое место, небрежно отбросив со лба прилипшие от пота пряди волос и уставившись на отца, борясь с эмоциональным истощением, постепенно сменяющим эйфорию.
Чей-то приглушенный топот по гравийным камушкам заставил меня перевести внимание.
— Вот ты где, а я уже везде тебя обыскался, — поднимаясь по ступенькам, произнес запыхавшийся, рыжий мужчина. — Милая, у нас гости?
Он приветливо кивнул Мэтью и окинул нас изучающим взглядом.
Я окончательно потерял контроль над своими мыслями, в голове как будто бы бушевал тайфун, а дополняющие картину частые удары молний заменяла режущая головная боль. И сейчас мне показалось, а если быть точнее, я был готов голову на отсечение поставить, что рыжеволосый мужчина вполне мог бы быть никем иным, как Коламбусом. Сколько же лет прошло, сколько мы уже сидим за этим столом? Ты вернулся, малыш! Состарившаяся в одно мгновение шея, морщинистая, словно морда бульдога, со скрипом повернулась к сидящей за столом забальзамированной своре покойников. Их забрала старость, хоть что-то радовало, хоть и не каждый был достоин войти в царство небесное, будучи необремененным предсмертными муками. А уверен ли ты, что ты не такой, как он?
— Привет, любимый. Мэтью и его друзья привезли пирог, и я решила пригласить их на чашечку чая, ты ведь не против? Кстати говоря, я совсем запамятовала о пироге. Чего он будет прохлаждаться в холодильнике, вдвоем нам его и в три присеста не осилить. Давайте-ка подадим его к столу. Джеральдина, поможешь мне с тарелками?
— Угу.
— Я тоже помогу, заодно загляну в уборную, — вызвался Мэтью.
Я сунул ножницы в задний карман брюк, от греха подальше. Завязывай с этими словечками, дружок.
«Заткнись».
— Извини, это ты мне?
Дони стоял возле меня с протянутой ладонью и натянутой глупой улыбкой.
— Эм… нет, прошу прощения, это я… себе.
— Почему бы не перекинуться парой-тройкой слов с хорошим человеком, да? На этот счет я с тобой солидарен, так что не переживай.
Он пожал руку мне, отцу и уселся на свободный стул, оперев на одну из его ножек поношенный дипломат из коричневой кожи.
— А вы, стало быть, не из здешних, верно? — в попытках положить начало очередной утомительной беседе, поинтересовался было он.
— Как в воду глядишь, — устало потерев глаза, ответил отец, внезапно выбросив троеперстие в сторону шеи Дони.
Он коснулся его в области верхнего позвонка, затем скользнул пальцами к мочке. Мужчина опомниться не успел, как оказался лицом в тарелке с крошками, отключившись и сопя как младенец.
Я узнал этот прием, мистер Альферац обучал меня самым разным техникам ближнего боя, но я никогда не был способным учеником и его дисциплины всегда давались мне из рук вон плохо. Тефи сидела, выпучив глаза, с надкусанным печеньем во рту, а я инстинктивно потянулся к заднему карману.
— Это ненадолго, так что слушайте предельно внимательно, — начал отец с малой долей опаски обернувшись к двери, а затем, поочередно перебрасывая взгляд то на меня, то на сестру. — Это ключ-пропуск в штаб-квартиру, откуда поступают все распоряжения, касающиеся ныне затопленных лабораторий, его я добыл из бардачка в машине мистера Гарсии. Да, все верно, Мэтью не тот, за кого он себя выдает (и как он только посмел, вот же негодяй!) Но волноваться не стоит, я навел справки, какое-то время наш арендодатель служил инженером в военной лаборатории, но незадолго до осуществления крупного частного проекта принял решение отстраниться от службы по собственному желанию. Итак, Мэтью получил письмо и теперь он отправится в штаб, который располагается в соседнем городе. Мы проникнем туда вместе с ним и отыщем офис, где находится макет, затем внесем поправки, чтобы корабль стал неуязвим к метеоритным дождям и прочим “прелестям” открытого космоса. Раз уж вы здесь, вы поможете мне, но только если помощь действительно потребуется. Делаете то, что я вам скажу, (что-то не устраивает? проваливай!) ни шагу влево, ни шагу вправо, уяснили?
— Я пас.
— Вот как?
— Ага, план полное дерьмо, ничего глупее я в жизни не слышал.
— Тогда, может быть, предложишь свой план действий? Ну же, критикуешь — предлагай. У тебя есть что нам предложить? — с трудом сдерживая раздражение, возразил отец.
— Прошу прощения, а о каком таком макете идет речь? — присоединилась к дискуссии Тефи.
— Речь идет о макете корабля, конструирование которого находится практически на финальной стадии, и я говорю не о макете. Прямо сейчас тысячи работников пашут не покладая рук, вбивают чугунные заклепки в каркас сооружения, невообразимого для ума простого человека масштабов.
— Но… где?
— У тебя под ногами, причем в прямом смысле этого слова. Лаборатория изначально создавалась государством для проведения различного рода исследований, результаты которых лучше всего не выставлять на всеобщее обозрение. Место засекречено и принадлежит, то есть принадлежало государству, а значит, они могли бы построить под землей эксклюзивный аквапарк с горками, по которым стекает пойло и все такое, но они отгрохали нечто куда более крупное и солидное. А затем лаборатория перешла во владение вышеупомянутых частных лиц.
— Что… что со мной произошло? — пробормотал очухавшийся Дони.
— Миссис Анджело упомянула о том, что вы много работаете, но так ведь тоже нельзя. У вас прям-таки на ровном месте глаза слипаются. Наверное, вам лучше пойти в дом, да хорошенько отдохнуть, вы этого заслужили, — положив руку ему на плечо, с заботливым тоном произнес отец.
— Что ж, наверное, вы правы, прошу меня простить, и приятно было познакомиться.
Он встал из-за стола и в полной растерянности побрел к двери дома. Смесь недоумения и усталости нашла выход в причитающем: «это все бодяженный кофе с заправки, как пить дать».
Попавшаяся навстречу Эстефания оценивающим взглядом посмотрела на Дони, затем взяла кухонное полотенце, что болталось на плече, и отряхнула им лицо супруга от крошек, после чего пожелала ему добрых снов, чмокнула в щеку, оставив след от помады, и вместе с остальными присоединилась к столу, поставив в центре остывший, но от того выглядящий не менее аппетитно пирог.
— Ну, давайте, колитесь, о чем болтали, пока нас не было? — улыбаясь, поинтересовалась Эстефания.
Отец что-то шепнул на ухо Мэтью, после чего, тот суматошно взял с тарелки ломтик пирога, обернул его в салфетку и обратился к Эстефании:
— Бог ты мой, совсем из головы вылетело, я обещал Мэри Энн заехать в садовый магазин, купить какие-то удобрения, она мне целый список накатала.
— Нет! — воскликнула в ответ Эстефания, с таким выражением лица, словно она увидела призрака, который увидел призрака и, испугавшись, полетел прямиком ей навстречу. — Прошу, задержитесь еще на пару минут, не уходите.
— Любовь моя, у вас все в порядке? — показавшись в дверном проеме, спросил сонный Дони, успевший сменить деловые брюки на пижамные штаны.
— Да, любимый, конечно. Поднимайся наверх, я буду с минуты на минуту.
Она ответила, даже не повернувшись к мужу. До того, как она понурила голову, я успел заметить, что у нее тряслась нижняя губа,
— Славно, —сказал Дони и поднялся наверх в спальню.
Мэтью снова побледнел, что-то явно заставляло его чувствовать себя не в своей тарелке. Он провел ладонью по карманам джинсов, пытаясь отыскать ключи от машины, но почему-то обнаружил их на одном из стульев. Затем он неохотно принялся прощаться:
— Благодарим за чай, Эстефания, всего вам хорошего и… я уверен, все рано или поздно образуется, вот увидите.
Тефи жаловалась на отбитую на ухабистой дороге пятую точку, так что нам с ней пришлось махнуться местами, чему я был только рад, так как я не уверен, что выдержал бы еще хоть минуту поездки рядом с отцом. Ножницы до сих пор лежали в кармане, они как будто бы дожидались своего часа.
Я отряхнул ладонью пыльную покрышку и уселся на нее напротив Джери, тогда мы наконец двинулись вперед через каких-то несколько минут оказавшись на более или менее терпимой, что касается ровности трассе. Ветер обдувал лицо и залетал под футболку, мне становилось все лучше и лучше, но лишь физически. Ментально я ощущал себя чрезвычайно паршиво, словно мусоровоз приехал на мою улицу и не просто толкнул меня и даже не переехал всеми четырьмя колесами, я как будто угодил прямиком в его бак, дожидаясь, пока облепленные смрадной слизью и пожеванной жвачкой механизмы сожмут меня в куб.
Я решил задать Джери вопрос, который не то чтобы мучал меня, но все-таки плотно засел в голове.
— По-моему, ты ее ненавидишь, чем же она тебе насолила?
— Ты это о миссис Анджело?.. Ну, знаешь, иногда она просто невыносима. Когда приходишь в школу, настроение и так ниже плинтуса, согласись, а тут еще эта мегера со своими староверскими нравоучениями. «Вы выглядите неподобающе для леди», «прежде чем изуродовать свое собственное тело, подумайте о том, что вы скажете своему ребенку, когда он спросит, почему у его мамы проколот пупок, или еще чего похуже», или вот мое любимое: «ни один разумный мужчина не возьмет в жены бестолковую барышню». Ее так послушаешь и невольно задаешься вопросом: «а зачем, собственно, быть толковой? По пути от роддома до кухонной плиты какие-то интеллектуальные викторины проводятся, что-ли?»
— Нестыковочка, — поддержал ее я.
Мы ехали пару минут в абсолютной тишине. Не берусь говорить за Джери, но с моей личной тишиной слился шум всего остального мира, включая рев моторов, доносящийся из-под капотов проезжающих мимо машин.
— А еще, раз уж о ней зашла речь, мой любимый папочка, имеет ее на досуге.
Я не то чтобы пропустил эту информацию мимо ушей, просто никак не мог найти в себе силы, чтобы выдавить хоть одну, худо-бедно, но живую эмоцию, все происходящее вокруг словно опустело и потеряло значимость. Все, на что меня хватило, так это прозаичное: «Ого».
— Если переборщить с таблетками, можно запросто лишиться здравого рассудка и в то же время в лечебницах ими пичкают душевнобольных, это так тупо, правда? Из этого омута выбираются немногие, мягко говоря.
— А что если…
— Нет. Не смей говорить мне, что ты принял взвешенное решение и рассказывать что-то про осознанный выбор. Не будь придурком, это не твой выбор.
— Ладно.
— У меня была подруга, мы с ней с песочницы были вместе, прямо-таки не разлей вода. Девчонки из класса даже подкалывали нас. Ну как сказать… Они говорили, что после уроков физкультуры мы наверняка пользуемся одной душевой кабинкой, чтобы лишний раз не расставаться. Им казалось, что это ужасно смешно. Хотя мне кажется, что на самом деле, они просто завидовали. Мы обоюдно заполняли друг в друге внутреннюю пустоту, я поддерживала ее, а она меня. Но в один прекрасный день в ее жизни появились плохие люди, тогда она решила, что ей этого недостаточно. Все начиналось безобидно, как это обычно бывает, а потом она вдруг заявила, что уже выбрала свой путь. Дескать, она имеет на это полное право. Чушь собачья… Твоя жизнь не принадлежит одному тебе.
— Она умерла? — посчитав всплывший в голове вопрос абсолютно уместным, поинтересовался я.
Джери со всего размаха зарядила мне наконечником садового шланга прямо по макушке, после чего, сама того не ожидая, громко рассмеялась. Я немного запутался, но почему-то тоже начал смеяться.
Я не понимал, что она имела в виду, говоря, что моя жизнь мне не принадлежит. По-моему, за красотой подобных фразочек совсем ничего не стоит. Например, «Знание прошлого помогает постигать настоящее и предугадать будущее». Тефи говорила это раз от раза, когда я не хотел возиться со скучными домашними заданиями по истории человечества. Годы пролетели, а я так и не уловил сути этих слов.
«К твоему сведению…» порой, меня бесила ее излишняя… правильность.
— Да, ее больше нет.
— Мне жаль, — произнес я почти что искренне. — …Иногда, я боюсь того, что не заплачу, когда кто-нибудь из близких мне людей умрет. Я думаю об этом слишком часто в последнее время. Меня это убивает.
Она смотрела на меня где-то с минуту, после чего облокотилась на бортики кузова и запрокинула голову к небу.
— Тебе надо проспаться, малыш.
— Наверное, ты права. Я не спал, как следует с того момента, как Джасей привел нас в этот потрясающий воображение городок. У вас тут аномалии какие-то, что-ли?
— Джасей?
— Угу.
— Не знаю таких.
Машина резко затормозила, шурша шинами по выщербленному асфальту и съехала на мягкую земляную поверхность, после чего я увидел в зеркале заднего вида, как Мэтью покрутил головой сначала налево, затем направо, следуя инструкции на покосившемся дорожном знаке, и пересек железные пути по специальному песчаному возвышению.
Рельсы были ржавыми и явно давным-давно не эксплуатировались, а близлежащую территорию, помимо сигаретных бычков и жестяных банок, усеивали металлические обломки “товарняков” и паленые тканые лохмотья, возможно обшивка сидений, а может и подгоревшие мешки, в которых чернорабочим, на всю жизнь впитавшим уголь в поры и стенки легких, везли зарплату в слитках чистого золота.
Там вдалеке, где горы пронизывали сквозные туннели со входом в шахты такие глубокие, что можно сделать фото в обнимку с ядром Земли, сквозь колеблющийся от удушливой жары воздух, виднелось нечто, похожее на миниатюрное кладбище. “Миниатюрное” слово относительное, я сопоставил увиденное с гигантскими кладбищами, походящими на целые города усопших, где можно бросить нечетный, увядший букетик к надгробию, украшенному самой удачной за всю жизнь фотографией знакомого лица и сломя голову мчаться к монументам погребенных поблизости знаменитостей. Что может быть лучше, чем постоять над разлагающимся телом всемирно известного музыканта, писателя или выдающегося актера? Только на этом кладбище не было монументов, и даже простеньких надгробий там не было. Там были лишь деревянные таблички, на такой же деревянной ножке. Прежде чем я начал придумывать им историю, Джери поведала мне о страшной трагедии.
Банда разбойников, члены которой, быть может, надеясь на присущую простолюдинам сердобольность, величали себя “прижатыми к стене”, совершила вооруженное нападение, сбив поезд с этих самых путей. О Малыше Лестере по сей день слагают легенды в определенных кругах. Один из самых кровожадных и безрассудных гангстеров, которых только носил дикий запад. Накануне того, как ему вышибли мозги в стенах собственного гостиничного номера, уверенно шагающему по кривой дорожке молодому человеку исполнилось двадцать три года. Но речь не о нем или его сомнительного рода карьере, однако, от того не менее красочной. Речь о жарком, июльском дне в городке Гасл-Кейт.
Ничего не предвещало беды. Стук кирок и черный дым, клубящийся вдали, над двумя заводскими трубами. Как вдруг послышался звонкий стук лошадиных подков, переходящий в навевающий тревогу грохот. Когда они взгромоздили на седла мешки, под завязку набитые добычей, один из них наивно предложил напарникам как можно скорее убираться куда подальше. Но вот остальные парни знали, что за фрукт малыш Лестер. «Пощады не давать, мать вашу! Уничтожить всех и каждого, слышите?! Никакого спуска!». Его прихвостням оставалось только переступить через себя и, поджав хвосты, подчиниться указаниям своего предводителя.
Тот день унес жизни сорока трех человек. Колыхнулось пламя над свечами в доме погибших людей. И, разумеется, сердце каждой матери крепко сжалось. Им даже не обязательно было читать прессу или открывать дверь шерифу, который неловко переминался с ноги на ногу в тщетных попытках найти нужные слова, которые вовсе невозможно найти, как не пыжься.
Мы проигнорировали табличку на въезде в город, украшенную дугами радуги и не пришей кобыле хвост, морскими звездами, свернув на соседнюю дорогу, которую еще поди заметь. Я, прищурившись, вгляделся в стоящий рядом с табличкой плакат с кратким экскурсом для туристов. До боли креативный шрифт с коктейльными зонтиками над каждой третьей буквой гласил о том, что всяк сюда входящему гарантировано попадание в лучший город-курорт всего штата. Прямо-таки цитадель безудержного веселья и триумфа здорового образа жизни в виде различного рода санаторных комплексов, неуклонно связанных с какой-то там чудотворной грязью. Оздоровительная грязь, омолаживающая, окрыляющая, дарующая бессмертие, ну и дальше по списку.
“Штаб-квартира” звучит вполне себе внушительно, однако, в какие же дебри нас вела дорога, обозначенная двумя полосами травы, выдавленной под весом чужих колес.
Я ожидал увидеть что угодно, но явно не холм, с абсолютно не вписывающимися в общую картину встроенными воротами, ведущими прямиком внутрь. Сооружение походило на авиационный ангар, ну или же сверхсекретную базу, крайне неубедительно облепленную песком, камнями и почвой для слияния с общим фоном.
Только вот в чем загвоздка, признаков того, что каждый желающий не имеет возможности взять себе и прогуляться по периметру, а может и постучаться в ворота, напросившись в гости, просто не наблюдалось, что выходило за рамки моего представления об охране подобных учреждений. Сложилось неизгладимое впечатление, что это место давно пустует.
Мэтью оставил машину на подступах к территории и, выбравшись из кабины, побрел к воротам, заверив нас, что нам лучше оставаться на своих местах и лишний раз не моргать.
Но сразу за звуком захлопнувшейся двери я, вопреки напутствиям Мэтью, раскатисто рассмеялся, когда увидел, как на верхушке возвышения показался перископ, такой, какими оборудованы подводные лодки. Почему-то, мне это напомнило сцену из старинных, черно-белых мультфильмов. Но когда ворота начали раздвигаться, раздражающе скребя по перепонкам, стало как-то не до смеха. Оттуда вывалилось с десяток до абсурда вооруженных солдат. Казалось, если одного из них ткнуть пальцем, он повалится на землю и пролежит там до конца своих дней. Шлемы, бронежилеты, громоздкие сапоги. Я, конечно, все понимаю, но неужто их до такой степени напугал мужчина в почти преклонном возрасте. Конечно же, их отношение к работе похвально, но ни о какой опасности и речи быть не могло.
Они держали Мэтью на мушке, окружив его на безопасном расстоянии, но все-таки недостаточно безопасном, если в их головах закралась мысль о том, что он может оказаться подрывником. Вот если бы он решил покромсать их всех мечом, как поехавший умом самурай, тогда да, они в полной безопасности.
Будучи окропленным красными точками от лазерных прицелов, он походил на нарядную рождественскую елку. Кажется, его совсем не возмутил столь негостеприимный прием, он даже сложил руки в карманы, смиренно дожидаясь непонятно чего.
Мы, разинув рты, наблюдали за происходящим, словно за заключительным актом театрального представления в трепетном ожидании кульминации. А затем, откуда-то из-за широких спин рядовых послышалось грозное, но при этом певучее: «Расступись, кучка болванов! Какого лешего вы творите?! Это же наш лучший инженэр. Мистер Гарсия, сколько лет, сколько зим?
— Ни одной, мистер Пахлавуни, день добрый.
— Здравствуй, Мэтью, здравствуй, рад тебя видеть. Какими судьбами? Решил все-таки вернуть пропавшие весной аккумуляторы?.. Шучу, дорогой, шучу! Ох, ай да я, ты же меня знаешь… И все-таки, кто ж их стырил…
Мэтью смотрел на низкорослого, полненького мужчину, уткнувшего руки в бока и натянувшего неестественно довольное выражение лица. А вот лицо Мэтью застыло в совершенной апатии. Мне почему-то представилось, что, когда он занимал должность в этом… месте, его непосредственным начальником был как раз-таки этот мужчина. Но сейчас они были на равных. Мэтью смотрел на него не только с равнодушием, но и с некоторым внутренним ликованием. Мою теорию подтвердила Джери, с презрением глядящая на мужчину, разодетого в комплект одежды, свойственной для работы в лаборатории. Кстати говоря, его халат не таскался за ним по полу, как за идущей под венец невестой, в связи с его ростом, а явно был сшит на заказ специально для него, этот факт также говорил о том, что он является не абы кем.
Не отрывая взгляд от Мэтью, мужчина жестом отправил бойцов обратно на их пост и вновь поинтересовался, какими такими судьбами он обязан появлению старого знакомого на пороге бывшей работы. На что тот с безмолвным недоумением вытащил из нагрудного кармана конверт и щелкнул пальцами по фирменной печати.
— Хм… занятно, — тихо произнес Пахлавуни, крутя конверт в руках. — Как я посмотрю, ты не стал его вскрывать?
— Даже не знаю, а надо ли? Я подумал, быть может, произошло какое-то недоразумение.
— Да, наверное, так и есть, что ж, я постараюсь все выяснить и свяжусь с тобой в случае чего, О,кей?
— Да уж, если вас не затруднит.
Я наполовину вылез из кузова, заглянув в кабину и обратился к отцу:
— И как это понимать?
— Конверт прислал я, давно пора знать, таких совпадений не бывает. Я разве не упомянул?
— Видимо запамятовал…
Когда Пахлавуни увидел меня, отец отточенным, приказным тоном скомандовал: «Пора, за мной». Он выпрыгнул из кабины и уверенно зашагал навстречу к Мэтью и незнакомцу.
Мужчина даже слегка растерялся, украдкой оглянувшись за спину, к воротам, где только что скрылась его армия головорезов. Мэтью же кривил лицом и пытался незаметно жестикулировать, чтобы мы вернулись назад. Но было уже слишком поздно.
— Мистер Пахлавуни, здравия желаю, разрешите представиться, меня зовут Теодор Астро, полковник в отставке, я прибыл в Гасл-Кейт, чтобы проконтролировать проектировку сами знаете чего.
(Теперь еще и Теодор!.. Какая же многогранная личность…)
Мэтью тоже оценил его способности, кажется, даже дар речи потерял.
— Что?.. Астро? Вы… — неразборчиво начал мямлить Пахлавуни.
— Ближайший родственник, — закончил за него отец. — Мой кузен, как вы и сами знаете, отлучился по неотложным делам. Он поручил мне проконтролировать то, как вы курируете проект в дни его отсутствия.
— Что ж, я… надеюсь, вы добрались к нам без приключений, Мистер Астро… Понимаете, о чем я, сэр?.. вы уверены, что за вами нет хвоста?
Отец едва заметно повел плечами, чтобы обернуться, но к счастью, сообразил, в чем заключается суть вопроса и все тем же уверенным тоном заверил мужчину, что их безопасности ничего не угрожает. Я же чуть не засмеялся в голос, опустив голову и прижав ко рту кулак, сделав вид, что закашлялся.
— И да, вот еще что, это мои стажеры, они побудут со мной, как говориться… учись трудиться на благо страны смолоду, так ведь?
Мы не знали, что делать, поэтому просто кивнули ошарашенному мужчине, натянув неловкие улыбки. Джери почему-то решила подыгрывать нам, а не, завизжав от внезапно наступившей неразберихи, броситься к машине и умчаться куда подальше, или, как минимум, встать в один ряд со своим отцом.
— Как скажете, полковник. Только вот что, с вашего позволения… я могу удостовериться в вашей личности? Ну, сами понимаете…
— Да-а, разумеется, давайте свяжемся с моим дорогим кузеном, он явно будет рад вашему звонку, ведь ему наверняка совсем нечем заняться… Моему кузену, с которым я все детство на один горшок ходил. Помню, славные были времена… Мы все подкалывали его за родимое пятно на пятой точке, такое, в виде арабской вязи…
— Прошу, мистер Астро, входите… Мы и вправду не справляемся, столько дел навалилось разом.
Даже не знаю, что меня поразило больше: то, что отец так досконально изучил всю теоретически полезную информацию, вплоть до мелких подробностей, или то, что мужчина знал, как выглядят ягодицы его начальника. Где-то в мире екнуло сердце у создателя похабных анекдотов.
Миновав вход в неизвестность, мы на свой страх и риск переставляли ногами, так как очутились словно в том самом темном туннеле со светом в конце. По пути Мэтью несколько раз толкнул отца локтем, приговаривая шепотом: «Эй! Эй, это все на самом деле?» на что тот многозначительно ответил: «Позже». А светом же оказались светодиодные лампы на потолке сооружения, похожего на кабину лифта, или на знакомую нам скоростную капсулу. В рамках остального городка данная конструкция выглядела чрезвычайно инновационно, что вроде как и согревало душу, но в тот же момент и сильно отталкивало.
Войдя внутрь кабины, я ожидал, что она вот-вот тронется с мертвой точки и, наконец, повезет нас прямиком вниз.
Прямиком в ад?
(Помалкивай, сукин сын.)
Но вместо ожидаемого «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка: “Вас прикончат на месте, если раскусят”, приятного пути!» из неприметных взору отверстий по периметру всей кабины начал валить густой дым, пар, ну или газ. Так или иначе, от него у меня мгновенно пересохла гортань, а еще, его запах напоминал мне запах больницы. Грустный и едкий.
— Дезинфекция. Обыкновенная процедура, друзья, вот-вот будем на месте, — ободряюще констатировал Пахлавуни.
(Значит, это не какой-нибудь ядовитый газ? Здорово. Пожалуй, поверю на слово этому, внушающему доверие, незнакомому мужчине.)
Пар, уже больше похожий на дымку тумана, холодком пробежался под футболкой и штанинами джинсов, заставив все тело от макушки до пяток покрыться мурашками, после чего кабина действительно тронулась с места, и мы поехали вниз. Взгляду предстали слои почвы вместе с длиннющими корнями, которые давным-давно прохлаждались без дела. Мне даже показалось, что я увидел вкрапления серебряной руды. Хотя я и не отрицаю, что у меня просто рябит в глазах.
Система безопасности очухалась лишь тогда, когда канаты натянулись, как струны, но вот створки дверей не поспешили скрежетать. Лифт замер на уровне первого этажа. Голос дамочки потребовал приложить к панели ладонь, дабы убедиться, что в шаге от тайной лаборатории оказался не случайный прохожий. Странно то, что вниз нас спустили, а теперь не выпускают. Хотя, будь мы тайными агентами… тогда, это вполне здравое решение, ведь мы как будто бы оказались в мышеловке в нескольких сантиметрах от кусочка сыра.
Пахлавуни вытер взмокшую от волнения ладонь об халат и прислонил к панели. После чего он с успехом добавил:
— Вуаля!
Двери заскрежетали и плавно разъехались. Мы оказались на возвышении, наподобие застекленной террасы, нависающей над сотнями и тысячами копошащихся работников. Там, за стеклом, распростерся целый город, нет, целое государство! Тут не то чтобы самолет можно развернуть, тут можно взлететь и лететь долго-долго, пока на горизонте не замаячит противоположная стена. Я где-то слыхал, что сэндвичи на борту раздают только в случае длительного перелета, так вот, в этом случае, стюардессе пришлось бы тащить за собой весь буфет. И если я даже и преувеличиваю, то лишь самую малость, ведь не каждый день такое увидишь, еще и у себя под ногами в самом, что ни на есть, буквальном смысле.
Над желтыми касками рабочих парил дым от искрящейся сварки. Звенел грохот кувалд. Ученые группировались в мини-консилиумы, бурно рассуждая над чем-то, расстелив на столах метровые плакаты с чертежами.
Пахлавуни засеменил к винтовой лестнице, ведущей вниз, мы последовали за ним. Мне до сих пор с трудом верилось в то, что мы каким-то чудом сумели оказаться здесь.
Преодолев всего несколько лестничных пролетов, я уже во всю жалел о том, что лифта здесь, по какой-то неведомой мне причине, не оказалось. Вряд ли те люди, в чьих головах возникла идея построить под землей огроменную тайную лабораторию, умудрились некорректно распределить бюджет.
Или, быть может, эта идея возникла в голове одного человека. Тогда он точно самый настоящий шизик, как и тот, кто как-то раз рыбачил себе и вдруг, увидев, как черви рыхлят почву внутри банки из-под кофейных зерен, решил создать свое собственное подземелье и катать внутри железных червей… внимание… людей! А те, в свою очередь, такие: «Отличная идея, дружище, буду каждый день добираться на таком до работы!» Я вновь потряс головой.
Как только мы, наконец-то, спустились вниз, в меня тут же врезался пробегающий мимо парень. У него на голове стояла целая кипа бумаг в высоту примерно такая же, как и он сам. Я словно в замедленном действии видел то, как она медленно наклонилась, став выглядеть, как Пизанская башня, а затем полетела вниз, застелив пол в диапазоне где-то десяти метров.
— Бру-у-уно, — ласково протянул Пахлавуни, протянув руку так, будто бы подступается к сорвавшемуся с цепи цирковому тигру.
Смуглый парнишка поднялся на ноги, пошатнулся, затем осмотрелся по сторонам и, выпучив глаза, грохнулся обратно на пол.
— Что ж, ему давненько стоило взять отпуск, — совершенно обыденно осведомился мужчина и повел нас вглубь зала.
Я чувствовал себя невидимкой, так как никто из здешних не удостоил нас ни каплей внимания, даже мимолетным взглядом. Хотя внешне мы и выделялись на общем фоне, но в суматохе никому не было до этого дела. Мы, щурясь, обходили стороной участки, где фонтанировали искры и уклонялись от парящих в воздухе людей, которые нацепили на себя экзоскелеты с громадными, вращающимися с головокружительной скоростью винтами на спине. Они были похожи на какую-то разновидность мутировавших мух и плюс ко всему, издавали такие же жужжащие звуки, разве что в двойном, или тройном объеме.
Далеко идти не пришлось, сбоку показалось единственное огражденное помещение. Мы нырнули под низкий скат крыши и попали в кабинет с длинным столом и включенным проектором, который проецировал на экран цифровые шумы.
Пахлавуни прочистил горло и крикнул: «проекция макета», задрав голову к потолку, где висело устройство, похожее на камеру наблюдения или пожарную сигнализацию. Как оказалось, тут тоже все не так просто и “высокие технологии” заглянули и сюда. Устройство оказалось голосовым помощником, незамедлительно выбросив на стол голубые лучи, которые впоследствии трансформировались в неосязаемый макет.
— Вот и он, мистер Астро. Красавец, правда? Ну, в общем, вы знаете что делать, не буду вам мешать. Честь имею.
Он “салютовал” отцу и удалился с чувством выполненного долга. Мы переглянулись. Отец подошел к окну и заглянул в щель, тянущуюся вдоль забранных металлическими жалюзи окнами, затем он закрыл их, отрезав возможность кому бы то ни было сунуть нос в чужие дела, хотя, кажется, именно этим сейчас были заняты мы.
Мэтью демонстративно покашлял, дабы привлечь внимание.
— Да-да, знаю. Это очень неуважительно с нашей стороны так обойтись с вами после всего того, что вы для нас сделали… Мне жаль, правда, — вымолвил, наконец, отец.
(Неправда! И потом, у него что-ли раздвоение личности? Или как понимать это его «нам жаль»?!)
Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!
(Что это еще значит?)
Ты идиот, вот что.
(А тебе вообще не давали слова!)
— Я рад, что ты раскаиваешься, но я бы предпочел извинениям — правду. Правду, Стивен! Или как там тебя, на самом деле…
— Ладно, ты хочешь правду… Тогда ты ее получишь. Я работаю в одной из ведущих новостных газет страны. Один из моих коллег был командирован в Гасл-Кейт, чтобы заполнить свободную колонку историей о загадочно пропавшем мальчике, но помимо простенького репортажа, он привез крайне занимательный сюжет. Чрезвычайно масштабная стройка прямо под ногами ничего не подозревающих жителей захолустного городка. Что происходит, Мэтью? Ну же, поведай мне. Совсем недавно ты был частью всего этого безумия, так? Что заставило тебя уйти… или кто?
— Хватит!
Мэтью схватил со стола пульт и швырнул им в проектор, да так, что луч, сопровождающий проекцию на экран, мгновенно погас, забрав с собой монотонный, шипящий звук. Он уселся на один из стульев и, облокотившись, уткнулся лбом в выставленные кулаки, скрыв лицо в тени. Но я все-таки заметил то, как по его запястью тонким ручейком катилась слеза, сию секунду скрывшаяся под рукавом.
— Пойдем отсюда, пап, — произнесла Джери с поразительным сочувствием в голосе.
Похоже, поразительным лишь для меня, ведь такого я раньше не видел, потому что мой отец никогда не плакал, и мне уж точно не приходилось сопереживать ему. Не знаю, плохо это, или же хорошо. Но я больше склоняюсь ко второму варианту, ведь я почти наверняка уверен, что не смог бы абсолютно искренне, с затравкой на дальнейшие отношения, открыться ему. Меня даже всего как-то передернуло от неловкости.
— Секунду, милая…
Он встал со стула, как ни в чем не бывало и, набрав в легкие побольше кислорода, заговорил:
— Раз уж мы разоткровенничались, то слушайте, мне не жалко. Тем более, я теперь птица вольная… То, что вы успели увидеть и то, что вы можете себе представить на этот счет — лишь малая часть от грандиозного проекта, касающегося напрямую каждого человека на планете, да и самой планеты в целом… Милая, доченька, поверь мне, прошу… твой папа не плохой человек.
Джери смотрела на отца с придыханием, как будто бы знала, о чем он говорит, но вовсе не сердилась. Она смотрела на него и внезапно заплакала, уголков ее губ касались падающие капли слез. Уголков, которые она умиленно подняла, словно к ней пришел ее ребенок, чтобы чистосердечно признаться в том, что он разбил ее любимую вазу с хризантемами.
Ничего страшного, малыш. Возьми вот это и не грусти, мамочка не злится. Как это, «что это такое?» Ты чего, глупенький? Это ведь петля.
— Я знаю, пап, я все знаю. Ты не виноват и… я тебя люблю и всегда буду любить.
— Ты понимаешь, что происходит? — потянув меня за рукав, поинтересовалась Тефи.
Убери руки, предательница.
Она с неожиданно громким звуком рухнула на пол, схватившись за покрасневшую, опухшую щеку. Моя родная сестра.
ТЫ ДУМАЕШЬ МНЕ ТРЕБУЕТСЯ ТВОЕ РАЗРЕШЕНИЕ, ЩЕНОК?!!! СКАЖИ ТЕПЕРЬ, КТО ТУТ ГЛАВНЫЙ?
В тумане засияла вспышка, чувство всепоглощающего блаженства… Голова отключилась, как будто бы и в нее метнули пульт. Но нет, это был кулак Джери, которым она, что есть мочи, врезала мне прямо по виску.
***
Я очутился в кабине пикапа, я понял это, потому что колени стучали по передней панели. Я пришел в себя, но никак не решался открыть глаза. Однако, через какое-то время, когда мы подскочили на небольшой кочке, я ударился лбом об запотевшее стекло и вздрогнул, судорожно оглядываясь по сторонам. Насекомые бились в лобовое стекло. Мимо пролетали бескрайние поля качающихся колосьев пшеницы.
Слева от меня сидел отец, он скрестил руки на груди поверх ремня безопасности и, не моргая, глядел вперед. Мэтью же высунул одну руку из окна, рассекая потоки мчащегося навстречу ветра, а другой вальяжно зацепился за “баранку”, повиснув на ней двумя пальцами. Его глаза были пустыми, как аквариумы в Сахаре.
Постепенно мы начали сбрасывать скорость, а затем и вовсе свернули с дороги. Мэтью решил придерживаться ранее составленного плана и, оставив машину в нескольких метрах от обрыва с крутым спуском, ведущим к прозрачной реке, побрел вниз, скользя подошвами по закаменелому песку, при этом закинув на плечо удочку и звеня на ходу остальными рыболовными принадлежностями, которые уместились в жестяной банке из-под печенья.
Река журчала, вода хлесткими шлепками билась об камни и подпрыгивала вверх, соревнуясь в высоте с серебристыми рыбками. Было шумно, но этот шум обладал некими успокаивающими свойствами. Я шаркал ногами вдоль берега по мокрому песку. В руке у меня была ветка, ей я чертил тонкий след прямо за собой и представлял, что за мной ползет змея.
Навстречу мне шел Джасей. Подойдя вплотную, он всучил мне пару поленьев и кивнул в сторону замызганных пеплом кирпичей. «А огонь?» — задался я вопросом без особого энтузиазма. В ответ он лишь ткнул пальцем мне в грудь, отчего я не слабо так пошатнулся, после чего добавил: «Вот тут, в сердце каждого из нас.».
Мы сидели напротив костра, он все-таки разгорелся, что в данном контексте казалось мне вполне нормальным явлением.
— Ты знаешь, я ведь из будущего.
Тот безразлично хмыкнул, копошась веткой в раскаленных углях.
— И что там?
Я приложил ко лбу ладонь, уязвленный жаром огня и страхом.
— Ничего… Я серьезно, совсем ничегошеньки. Но здесь, на вашей этой Земле, все совсем плачевно. Мне жаль, что ты не увидишь, как все изменится совсем скоро.
— Так что-то все-таки изменится?
— Ну… я даже не знаю, по-моему, что-то пошло не так. Мы где-то налажали, это точно.
— А почему ты решил рассказать мне об этом?
— Потому что ты не оставил ни следа на песке, а я — да. Потому что я жив, а ты нет.
— Но ты ведь меня видишь, значит я настоящий, как минимум, для тебя.
— Но все же неживой.
— Подумаешь…
Он поднялся с бревна, поваленного напротив костра и, отряхнув джинсы в области седалища, сложил руки в карманы.
— Похоже, я твой единственный друг. Ты тоже не такой уж и живой, но мы друзья, невзирая ни на что, верно?
— Да… Похоже на то.
В его лбу стал проглядываться силуэт дерева, растущего позади.
— Стой, Джасей! Ты… ты расскажешь, как ты умер? Это больно, да?
Он ухмыльнулся и покачал головой.
— Не больно. Мой отец работает поваром в той закусочной, вы, кажется, встречались. Так вот, он приходит ко мне каждый вторник и воскресенье, приводит могилу в порядок. Но он не слышит меня.
Он расстегнул пуговицу посередине рубашки и приоткрыл торс. В солнечном сплетении зияло отверстие от пули.
— А это… это сущая ерунда. Я ведь так и не поступил в лигу плюща. Я не провел ни матча в составе первой команды. Черт, я даже не целовался ни разу. Я ничего не успел… Вот это больно.
Когда он застегивал пуговицу, на его запястье упала слеза.
— И ты еще говоришь, что я неживой, ха!
Он протянул ладонь. Когда я крепко пожал ее, у меня по телу пробежала дрожь, как будто бы я окончательно переступил через какую-то черту, крайне посредственно обусловленную. «Прощай».
— Хватит болтать с самим собой, болван.
Тефи бросила в меня ракушку.
— Молчишь? — продолжила она.
— Цыц, а не то врежу.
— О нет, прошу, только не это.
Она покачивалась, стоя на месте, подол ее платья кружился вместе с ней, слегка развиваясь на лету. Она словно слушала музыку. А может она действительно ее слышала, в своей голове. Наверное, это и значит “быть живым”.
Было еще довольно светло, но половину ее лица освещал полумесяц. Слишком долго мы беседовали. Я обернулся, но позади уже никого не было. Меня как будто бы тянуло в разные стороны. Но Тефи подошла ко мне и обняла, обвив руками шею. На ее скуле виднелся небольшой синяк и ссадина. Я крепко прижал ее к себе, так крепко, как никогда раньше.
Отец сидел на голом песке вдалеке от нас, облокотившись на колени и крутя в руках колосок пшеницы. Он пристально наблюдал за происходящим, но резко отвернулся, когда мы столкнулись взглядами.
***
Когда мы вернулись домой, мы увидели накрытый стол и Мэри Энн, которая лежала на диване. Она тихо сопела, подогнув под голову декоративную бархатную подушку. Мэтью накрыл ее пледом и ласково чмокнул в лоб. Никто не хотел есть, все валились с ног, хотя за окном только-только стемнело.
Когда мы поднялись наверх, я поплелся в ванную комнату, чтобы девочки могли переодеться. Джери взглянула на меня с неприкрытым подозрением, или быть может, с презрением, когда я открыл дверь и скрылся внутри помещения габаритами три на два метра, защелкнув щеколду изнутри.
Она решила за меня, чем я там займусь. А я всего лишь хотел умыться. Но видимо теперь уже не было никакого смысла сдерживаться, в конце концов, почему бы просто не соответствовать сложившемуся о тебе мнению, если тебе так невмоготу, как-либо его изменять. Я ловил себя на скверной мысли около ста раз за минувший день, но всякий раз прогонял ее куда подальше.
Одно лишь воспоминание о привкусе проточной воды вызывало у меня рвотный рефлекс, так что я распахнул дверцы, точно, как ворота храма, положил несколько таблеток на край ванны и растолок их. Привкус металла заменил запах банкноты, прошедшей через миллионы рук. Четыре или пять, если быть точнее. Или шесть… порядка шести таблеток.
Сделать выбор в пользу вечных страданий? По-моему, это не что иное, как мазохизм. Я обнаружил себя на кухне, стоящим напротив газовой плиты, но окруженный осточертевшими картинами из дома, где я вырос. Авторы некоторых из них, как мне кажется, в свое время представали своего рода канатоходцами: с одной стороны - ров, наполненный аллигаторами, как не взгляни, за которое в удачный день можно выручить пару грошей на блошином рынке, а с другой же — экстравагантное великолепие. Большинство художников почему-то отдают предпочтение либо первому, либо пожизненному метанию меж двух огней. Воистину тяжкое ремесло.
Это просто абсурд какой-то, все вокруг изменилось так, будто бы я крутанул маховик времени и вернулся в прошлое. Но нет, это было мое личное будущее.
Всю свою жизнь я тешил себя мыслями о том, что мое будущее — это всего лишь чье-то прошлое, да, очевидно, так и есть. Но тогда как же там, в другом будущем сложились карты в пасьянсе изнывающей от скуки судьбы? Заглянув туда сквозь световые годы, мы увидим тех же самых нас устаревшего образца, тем не менее, не вобравших ни ума, ни, тем более, мудрости. И наши дети, при худшем раскладе — наша точная копия, или же, как принято говорить “отражение”. А были ли шансы? Хотя бы самый мизерный шансик, суливший то, что все сложится иначе?
Я щелкнул пальцами, и конфорку плиты обвил ореол низкого синего пламени, настоящего, а соответственно горячего. В корзине для жарки во фритюре забурлило подсолнечное масло. В ногу врезался робот-уборщик, я пододвинулся, тем самым дал ему возможность поехать по своим делам.
(Да-да, пустил несуществующего робота по своим роботским делам. Так и будешь молчать?.. Никакого робота нет!)
И картин тоже не было.
(Пшшш...)
Последнее, что я увидел, как руку облепили пузырьки кипящего масла. Я раскрыл рот до упора, так, что губы начали кровоточить, а челюсть свело. Но недолго я сумел простоять в немом крике. Ноги подкосились, и я начал падать, размышляя о том, что еще можно такого совершить, чтобы более бесславно покинуть этот мир.
Сзади меня кто-то подхватил и бережно опустил на пол, оперев на тумбочку. Я увидел его отражение в стеклянной дверце печи, встроенной в плиту.
— Нембус-с-с… помоги мне, прошу.
— Конечно, сэр, не переживайте, сейчас обработаем и сделаем перевязку. Все будет хорошо.
Он вставил мне в рот полотенце и сказал, чтобы я крепко сжал его зубами, после чего, порыскав по тумбочкам в поисках аптечки, залил мою руку каким-то раствором. Хладнокровно, не придавая никакого внимания тому, как я извиваюсь у него на руках. Я наблюдал за тем, как пенится облезшая кожа на ожогах и волдырях. Меня мутило и, вдобавок к тому, клонило в сон.
Его седые волосы свисали на лоб взмокшими сосульками. Он с тяжким вздохом уселся на пол напротив меня, поджал ноги и уставился мне прямо в слезящиеся глаза.
— Ну вот, вы плачете. А говорите, что разучились. В детстве вы часто плакали, а сейчас… стали совсем взрослым.
— Спасибо.
— Без проблем, оказание первой помощи у меня в крови.
— В крови, да? И ты думаешь это смешно, не так ли?
— Разве нет? — самоуверенно хихикнув, ответил он.
Сперва у меня вырвалась неконтролируемая улыбка. Со стороны это наверняка выглядело несколько безумно. Но по прошествии нескольких секунд, я, смеясь, катался по полу, схватившись за живот и совсем позабыв о мучительной боли. Однако, быстро опомнился и пришел в себя, когда Мэри Энн зашуршала простынями, которые постелил для нее Мэтью в соседней комнате. Нембус смотрел на меня с гордостью и умилением, как на ребенка, делающего свои первые шаги. А затем помог подняться и, повесив мою руку к себе на шею, повел меня наверх.
Когда я последний раз лежал на кровати в своей комнате, а он стоял на пороге, я повел себя с ним, как законченный ублюдок.
— Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты всегда был рядом.
— Ну все, вам пора отдыхать, завтра предстоит трудный день.
С каждым разом, когда я моргал, веки тяжелели.
— Ты уже знаешь?.. Чем все закончится.
— Знаю.
— До скорых встреч?
— Прощайте.
***
Совсем скоро за окном стало светать. Лучи солнца, проникшие в комнату, защекотали нос. До этой ночи я и не замечал, как ветви дерева, растущего у дома, скребутся в окно. По правде говоря, мне казалось, что у дома вообще не растет никаких деревьев. Один лишь пень на весь небольшой дворик. Но проснулся я вовсе не из-за веток. Восходящее солнце тут тоже не при чем.
Крики детворы доносились с улицы: «Эй, там, наверху, просыпайся! Договорились же в восемь!»
Небольшой камушек хотел было влететь в раскрытое настежь окно, но запутался в плотных занавесках. Второй чуть было не угодил в рамку, стоящую на комоде. В рамке красовалась черно-белая фотография некогда молодого и полного сил мистера Уиллсона в скаутской форме.
Я заворочался, перевернулся на спину, уставился в потолок и пробубнил:
— Джери, это, наверное, к тебе.
Джери не отозвалась. Ее можно было понять.
Тогда я приподнялся, потянулся и потер глаза. Заснул я почему-то на полу. Хотя это и не удивительно, ведь, оглянувшись по сторонам, своего спального мешка я нигде не увидел.
«Закари Уиллсон, будьте так любезны поднять свою задницу с кровати и пошевелиться. У вас на все про все десять минут. Поторопитесь, милок!»
Следующий камень, более увесистый, пришелся на долю длинной вазы с бегониями. Она закружилась на месте, опрокинулась и покатилась к краю стола, медленно, но верно.
До стола было приблизительно два шага. Я вскочил с пола и уже было протянул руку…
(Моя рука… Цела и невредима. Не иначе как очередной дурной сон.)
Застопорившись, я бы уже нипочем не успел бы поймать ее. Зажмурившись, я стоял посередине комнаты с протянутой рукой. Оставалось только дожидаться грохота. Но грохот все не наступал. Я открыл глаза и увидел перед собой мальчика в полосатой пижаме, лет десяти. Он лежал на животе в обнимку с вазой.
— А ты кто такой? — нахмурившись, обратился к нему я.
Он ничего не ответил, словно меня тут и нет. Поднялся с пола, весь такой угрюмый. После чего, тяжело дыша, потопал к окну, пройдя меня насквозь. Распахнув занавески, мальчик крикнул:
— Вы чуть мамину вазу не разбили! К вашему сведению, АНТЕКВАРЕАНТ!
— А ну-ка живо спускайся, мы уже как полчаса должны педали крутить! Или ты струсил?
— Ничего я не струсил! Я просто… папе обещал помочь… в гараже. Он без меня никак не справится. Так что…
— Ну как знаешь. Как вернемся со свалки, дадим тебе посмотреть маску этого уродца. Мне брат в биту гвозди заколотил. Короче, кранты ему, зуб даю!
За окном дружно загалдели.
Мальчик почесал затылок и сделал вид, будто бы его кто-то зовет. Он помахал приятелям и выбежал из комнаты. Мальчик с той самой фотографии, красующейся в рамке. Я устремился за ним.
Они говорили долго. Обо всем и ни о чем. Малыш Уиллсон угощал человека в маске филина овсяным печеньем.
— Совсем истощал на своей свалке с железяками. Ну ничего, мама завтра готовит индейку по фирменному семейному рецепту, постараюсь ухватить для тебя кусочек. Ближе к полночи буду на нашем месте.
— Не стоит тебе шататься по таким местам.
— Это еще чего? Я уже взрослый. Меня мама даже на речку одного отпускает.
Малыш называл его по имени. Он называл его Брама.
Глава VI
Тефи зевнула, затем потянулась и свесила ноги с верхнего яруса кровати. Раньше там спал Майкл, старший брат Джери (судя по всему, диковинный вкус на имена для детей — лишь единичное помутнение). Его фотографии висели по всему дому. В гостиной и над лестницей, а одно фото стояло в рамке, на подоконнике. И на всех снимках он неизменно был запечатлен в военном обмундировании. На фотографии, которая стояла в комнате Джери, напротив ароматических палочек, пронизывающих воздух запахом ванили, он был одет в морской китель. Звезды на погонах мичмана гордо ловили блики солнца, подогревающего палубу Антарктического ледокола. На груди не осталось ни места без ордена, Мэтью говорил, что многими из них его наградили в доме правительства за отвагу и прилежную службу. И что, если вдруг финансы “прижмут”, его ладонь всегда можно выставить на аукцион и сбыть за неплохие деньги, так как ей он пожимал руки первым лицам великой державы. Майкл был олицетворением ребенка, о котором можно было только мечтать.
— Ты дерьмово выглядишь, а еще, от тебя воняет, — спрыгнув вниз, любезно подметила сестра.
— И тебя с добрым утром.
Рука лежала под подушкой, из-за чего онемела ниже локтя. Может быть, я действительно спускался ночью вниз. Мо-о-ожет быть. А до того момента зашел в ванную комнату, не только для того, чтобы умыть лицо. Допустим. Но твою же мать! Кисть была обмотана медицинским бинтом. Наяву. Я совсем не вразумлял, как преподнести этот факт Тефи и остальным. Но сперва попытался найти рациональное объяснение для себя самого.
(А где сон?! Верните сны!)
Мимо ванной комнаты я проходил, как мимо тюремного надзирателя, но на секунду застопорился, когда услышал журчание воды вперемешку с голосом Мэтью, он напевал какую-то какофонию про края всех океанов и мантру Конфуция, что не могло не позабавить. Спустя мгновение изнутри донесся незамысловатый рингтон, а вслед за ним такой грохот, как будто бы Мэтью сломя голову понесся к телефону, хотя внутри особо и не разгонишься.
«Гарсия. Слушаю вас». Я прислонился ухом к двери вплотную, не хватало только граненого стакана, чтобы все было, как в фильмах. Хоть и этот способ шпионажа всегда вызывал у меня смутные сомнения.
«Сегодня?!» крикнул Мэтью, а затем, судя по шлепку, закрыл рот ладонью. «Но как же так? Постойте!..» (Пип-пип-пип...)
Я отпрянул от двери и шатко, валко поплелся к лестнице. Спустившись вниз, я увидел отца. Он сидел на подлокотнике дивана и, потягивая пиво из стеклянной пинты, не отводил взгляд от телевизора. Я окинул его взглядом, неодобрительно приподняв бровь.
— Развлекаешься? — начал я, усевшись на диван.
— Ты знал, что седоголовые щеглы летают только на небольшие расстояния, когда в гнезде заканчиваются запасы корма? Достают из приоткрытых шишек летучки тонким, острым клювом. Затем возвращаются домой к родне и живут себе припеваючи, а вылетают вновь, лишь по мере необходимости. Чем-то они мне напоминают людей…
— Угу… щеглы, да?
— Седоголовые.
Я раздраженно схватил пульт и выключил телевизор. Изображение пропало на моменте, когда вольный щегол, запрокинув голову, поглощал личинку. Операторы играли кадрами, фокусируясь то на щегле, то на львенке, притаившемся в кустах и замахнувшемся не по годам внушительной лапой, жаждая свернуть жертве шейку и полакомиться. Они бы могли предупредить бедолагу об надвигающейся опасности, но не сделали этого. Они пренебрегли его жизнью ради того, чтобы насыщенным выпуском мог насладиться человек, не имеющий ни малейшего представления ни о прайдах, ни о птичках, ни о личинках. В общем-то, ему это и не пригодится никогда.
Отец раздосадовано поджал губы, после чего коснулся кончиком языка уголка губ и, наконец, обратил на меня внимание.
— Долго мы еще здесь пробудем? Я слышал…
Я обернулся по сторонам, дабы не сболтнуть лишнего при посторонних, затем продолжил:
— Я слышал, как Мэтью общался с кем-то по телефону. Нутром чую, у них там что-то происходит, а ты бездействуешь! Ты говорил, что знаешь, как подобраться к ним, но ничего не делаешь. В чем твоя проблема?
— Никаких проблем. И да, еще я, кажется, говорил о том, что в случае необходимости, обращусь к вам с сестрой за помощью. А пока… прояви терпение.
Он сделал еще один глоток и нажал кнопку на пульте. Экран вновь загорелся. Усы и мордочка молодого принца пропитались кровью. Он отрыгнул пару перьев. Не свезло мальцу…
Я потянулся к пульту, но отец невзначай переложил его в другую руку. Тогда я сделал глубокий вдох и сказал:
— Что ж, я повторюсь, мне не трудно. На этот раз буду более конструктивным. Кто-то позвонил Мэтью и сказал, что сегодня, что-то там, где-то там произойдет, улавливаешь? А что, если запуск корабля стартует сегодня, м? Я не желаю оставаться здесь, ведь если мы останемся здесь, то… тогда, там, в будущем, мы исчезнем, или как? Черт, я не могу сконцентрироваться… Выключи это дерьмо, когда я говорю с тобой!
Он нажал на соседнюю кнопку серого цвета.
— Сохраняй спокойствие. Все будет так, как и должно быть.
— Ты только и делаешь, что говоришь своими глупыми загадками. Почему бы, хотя бы на секунду, не перестать быть заносчивым сукиным сыном и не спуститься с небес на землю? — схватившись за голову и облокотившись на колени, ровным тоном произнес я.
— Подбирай выражения.
— Что с ними не так?! Чем плоха музыка, или, например, сраный алкоголь, а? — выпалил я, взмахнув рукой и выбив пинту из руки отца. — Лучше бы нас все-таки изрешетили те треклятые осколки. Кем ты себя возомнил? Меняешь течение времени, да? Дирижируешь жизнями, как тебе захочется.
Содержимое емкости оказалось на полу. Благо коврик смягчил падение, и по дому не разнеслись звуки бьющегося стекла. Челюсть отца сжалась очень сильно. Кажется, я услышал, как скрипят его зубы.
— Что ты знаешь о жизнях людей, поведай-ка мне? Что ты знаешь о своей жизни, Арктур? Ты родился с золотой ложкой во рту, у тебя все есть, не рассказывай мне о жизнях.
— Поведать о моей жизни? Вы только посмотрите, ему вдруг стала интересна моя жизнь, ну и ну, — натянув саркастическую маску и разведя руками, произнес я. — Я родился в дополнение к полноценной семье. Как по долбанной акции, “купите один товар и получите второй совершенно бесплатно”, так ведь? Моя жизнь — полнейшее дерьмо, ясно тебе? Если бы меня не было, что бы изменилось в таком случае? Разве что, ты был бы доволен. Ну же, теперь скажи мне ты, на кой хрен я сейчас здесь? В самом что ни на есть глобальном смысле. У тебя уже была преемница. Ты испортил ей жизнь, потому что она не такая, как ты. И ты решил испортить жизнь мне. Браво, маэстро.
— Это не ответ, сын. Расскажи мне, каково это жить с эмоциональным диапазоном, как у амебы. Когда ты последний раз чувствовал боль? Я не об этом, — он постучал пальцами по забинтованной руке.
Я и пискнуть не подумал.
— Вот тут, в сердце, — закончил он.
— Ты не должен так говорить… Ты пробил дно, родителя хуже мир еще не видывал. Никакой из миров, — немудрено то, что я произнес эти слова совершенно бесстрастно, ведь человек, сидящий напротив, только что умер для меня, теперь, я - гребаная сирота. — Ты убил тех людей. Засадил их в морозильные камеры лишь потому, что они — другие. Ты убийца. В следующий раз, когда решишь упрекнуть меня в чем-бы то ни было, вспомни, как ты отдавал все эти приказы.
Отец оцепенел, но это уже ничего не значило.
Мэтью вбежал в гостиную в халате и с полотенцем на голове.
— Джентльмены, у меня умопомрачительная идея. Мы отправляемся в город на скачки! Ставки, выпивка, ну я ни-ни конечно, это я так… свежий воздух… Повеселимся, а? Что думаете?
— Мне нравится, — произнесла спускающаяся по ступенькам Тефи.
— А вот и дамы. Тефи, ты покамест оповести Джери, чтобы она начала наводить марафет, вообще-то ее надо за три часа до выхода предупреждать, но самые лучшие идеи приходят спонтанно, верно? И еще, если начнет сопротивляться, скажи ей, что деньги на карманные расходы имеют волшебное свойство сокращаться.
— Ладно, Мэтью. Ну, а как же Мэри Энн? Она не составит нам компанию?
— Нет… боюсь, точно не сегодня. Она закрутилась по хозяйству и пропустила поход в церковь на той неделе, так что...
Я помылся и, впервые за несколько дней, причесался. После чего, спустился вниз. Мэри Энн, к счастью, не обнаружила загаженного ковра. И хорошо, ведь ее бы сию секунду инфаркт хватил. Я промокнул ковер тряпкой для пыли и побрызгал в комнате освежителем воздуха с более отвратным, нежели запах пива, ароматом морского бриза.
Пульт каким-то образом свалился с дивана на пол. От испуга я подпрыгнул на месте и выпустил из рук пинту, но успел подхватить ее, когда до пола оставалось буквально несколько сантиметров. Загоревшийся вдруг экран телевизора можно было объяснить тем, что пульт закоротило при ударе об пол. Но вот что не поддавалось объяснению, так это таинственное исчезновение щеглов, львят и любой другой живности. На картинке был я. Самый настоящий я, в этой же комнате, только лица не было видно. Кто-то снимал меня со спины.
Я невольно улыбнулся, затем сосредоточился и сделал серьезное лицо, представив себя героем “хоррора”. Но потом все-таки не удержался и расхохотался, после чего, не дожидаясь концовки низкопробной галлюцинации, выключил телевизор и пошел во двор. По пути вслух произнеся: «У меня нет времени на это». Я остановился на полушаге, какое-то время ждал ответа, но так и не дождался.
Мэтью выкурил вторую сигарету и бросил взгляд на часы. Джери и Тефи, игриво толкаясь, выбежали на улицу и запрыгнули в машину. Отец уже был внутри, я сел рядом.
— Надо же, не прошло и полгода. Ну, ладно, поехали.
***
По левую сторону от машины, за не внушающим особого доверия забором, но обмотанным колючей проволокой, галопом проскакала пегая лошадь, подняв над песчаным виражом облако клубящейся пыли. Жокей демонстративно поднял руку вверх, приветствуя публику и подчеркивая свое мастерство. Трибуны для зрителей уже кишели зеваками в соломенных шляпах с большими полями, чтобы солнце не доконало. Чумазая детвора же прыгала вниз-вверх по свежевыкрашенным лавочкам, пинала мяч и играла в “салки”.
Мы припарковались напротив раритетного салатового “Форда”, шестидесятого года выпуска. Его уменьшенная в несколько тысяч раз, алюминиевая версия красовалась на полке в моей комнате. Пока я был ребенком, я из рук его не выпускал, но с течением времени, от моего интереса к подобного рода антиквариату и след простыл. Но надо сказать, что модель была выполнена просто на загляденье. У нее даже капот открывался, можно было рассмотреть двигатель, гаечки и трубочки, каждую деталь до единой. Но этот “Форд” отличался от моего, укрывшегося под тремя слоями пыли, безукоризненным блеском. Сразу видно, его владелец не так переменчив в своих пристрастиях, как я. Ну и цветом. Мой был более представительным, темно-синим.
Джери прихорашивалась, любуясь в зеркало заднего вида, но кто-то хлопнул по багажнику автомобиля, из-за чего она вздрогнула и измазала щеку блеском для губ.
— Нравится, малышка? Прямо-таки бык, а? Цепной пес!.. Садись, прокачу, с ветерком, так сказать.
— Как-нибудь обойдусь, — поморщившись, ответила Джери, доставая из бардачка пикапа влажные салфетки “с нежным ароматом лимона и мяты”.
— Эй, постой-ка, да ты же дочурка Гарсии, пардон мадмуазель, не признал.
— А у меня вот на таких, как ты, чуйка. А ну руки вверх, — выпрыгнув из машины и прикурив сигарету, вмешался Мэтью.
— Да-да, дружок, и тебе доброе утречко. А знаешь, ведь не каждый, кто носит, или, тем более, когда-то там носил погоны, может вот так вот судить простых людей, когда ему заблагорассудится. Только Бог мне судья. Я ведь встал на путь истинный, так? Занимаюсь продажей авто, все легально. Этого красавца видишь? Отреставрировали на той неделе, должен уйти за хороший ценник.
— Ладно, Митч. Не заговаривай мне зубы, ты прав, я в отпуске. Но если быть до конца откровенным, ты, пожалуй, самый нескладный преступник в истории всего, черт его побери, преступного мира. Но, если правда за тобой, то что ж, я рад за тебя, приятель…
— Эх… не отмыться мне от грехов, совершенных по молодости… Не в этой жизни.
— Какой такой молодости? Ты ведь только-только четвертый срок отмотал, если я ничего не путаю. Да здравствует амнистия. Пятый десяток на носу, полвека уж прожил… И да, хватит уже при каждом удобном случае прикрываться Богом. Сегодня ты пришел к Иисусу, а уже завтра будешь щеголять в ермолке. Мы же в детский сад вместе ходили, забыл? Конечно, не забыл, старушенция Флитч лупила тебя, только в путь… Ты ведь и скрутил ей голову. Так что, я знаю тебя, как облупленного.
— Детские обиды в прошлом. Во всем виноват старик… Ее долбанный старик хранил в шкатулке накопления на похороны, на что же он рассчитывал? Ты ведь был в суде, что я тебе рассказываю. Но! Все прошлое в прошлом, так? Я отсиженное зарубил на носу. Заезжай ко мне в “Мастерскую Митча”, посмотришь, как нынче дела обстоят. Подлатаем твою колымагу, а то смотреть больно. Это вторая авеню, если что.
Мэтью взглянул на часы и раздосадовано хлопнул себя по лбу, как будто бы прибив сосущего кровь комара.
— Извиняй, старик, что-то мы заговорились, нам пора.
— Буду ждать, Гарсия! — крикнул он вслед. — У нас есть маракасы для клиентов с испанскими корнями, я угощу тебя хересом или сангрией, ах да…
От входа на ипподром нас отделял лишь один турникет, крутящийся на металлическом столбце, окрашенном в бело-красную полоску, он даже не был обнесен забором, чем охотно пользовался каждый второй посетитель скачек. Сбоку, в каморке, временно исполняющей роль кассы, сидела молоденькая девушка. Она трепалась о чем-то по телефону, при этом жуя жвачку, издавая до жути громкие, чавкающие звуки.
— Девушка, будьте любезны, пять билетов.
— Зай, повиси, — обратилась она к какому-то особо одаренному обитателю леса, после чего неохотно перевела взгляд на Мэтью.
Девушка надула из жвачки розовый пузырь, лопнула его длинным перламутровым ногтем и только затем чрезвычайно манерно, чуть ли не по слогам, произнесла:
— Взрослые?
Мэтью посмотрел на нее, приподняв обе брови. Он всем своим видом говорил: «Ладно, значит, играем по твоим правилам».
— Три детских.
— И сколько лет вот ему? — она взглянула на меня.
Мэтью тоже посмотрел на меня, несколько подначивая, кивнув в сторону кассирши.
— Одиннадцать, — выстрелил я первым пришедшим на ум числом.
— На кого будете ставить?
— Мы еще не успели определиться.
— С вас семнадцать девяносто девять.
— На Красноглазую Фурию.
— Семь девяносто девять, плюс ставка в…
— Четыре, пусть будет четыре.
— Четыре бакса на коэффициент два и двенадцать. Карта, наличные?
Мэтью, просто ради интереса, пристально осмотрел рабочее место девушки в поисках терминала, но ожидаемо выдавил весьма правдоподобную улыбку и ответил:
— Наличные.
— Я заплачу, — вызвался отец, потянувшись в карман.
— Нет-нет, можешь угостить бензином, только на обратном пути.
— Ну, как скажешь.
Девушка оторвала корешок от билета, который представлял собой прямоугольник из самой обыкновенной бумаги, разве что голубого цвета.
— Давайте поторопимся, — суетливо проговорил Мэтью.
— Куда спешить? — беззаботно поинтересовалась Джери. — Еще даже первый забег не начался.
— Просто не хочу пропустить чертовы скачки.
— Какие-какие? Тебе повезло, что мамы рядом нет.
— Да, это уж точно.
Мы миновали апогей контрольно-пропускного режима и заняли места на трибунах строго по билетам. К счастью, лучи солнца не добирались до нашего сектора из-за тени.
Обслуживающий персонал возился крайние секунды у створок, за которыми стояли оседланные, готовые во все оружия лошади, внося последние коррективы. Так получилось, что одного из жокеев я видел очень отчетливо. Настолько, что стал свидетелем того, как к нему подбежала ассистентка и выставила ладонь перед ноздрями лошади. Она дунула на горку белой пыльцы, развеяв ее и погрузив голову животного в облако и тут же поспешила удалиться.
Стартовый пистолет положил начало забегу. Створки распахнулись.
— Смотри, как резво стартовала, пап! — обернувшись к Мэтью, крикнула Джери, но отца на месте не увидела.
— Наверное, отошел за попкорном, — предположил отец.
Не знаю, какая из них была Красноглазой Фурией, но на первых порах вперед вышла та, которая обдолбалась не по своей воле, как школьница, угодившая на тусовку к старшеклассникам. Ничего удивительно, вот же стайка жуликов!
На ипподроме главенствовал полумесяц из песка и пыли, люди на противоположной трибуне закашлялись в унисон, а участникам осталось преодолеть половину маршрута, но кажется, исход был более чем очевидным.
Я подпрыгнул, сидя на месте, тут же обратив внимание, что Тефи и Джери тоже что-то почувствовали. Отца нигде не было. Если не подбирать выражения, чтобы описать боль, то можно смело сказать, что меня что-то ужалило в задницу.
(Только не скорпион, о нет, только не это… Они вообще обитают в этих краях?)
Я, как бы невзначай, приподнялся и посмотрел под себя. Под скамейкой виднелась растительность, пробившаяся под трибунами вопреки отсутствию солнца. В общем-то, под каждой скамейкой было пустое пространство с видом на мусор, выброшенный внутрь бессовестными пьянчугами.
(Укол? Укол шприца.)
Я вернулся к забегу, расстояние между лидером и ближайшим преследователем сократилось, но не критично. В комментаторской будке, по всей видимости, совсем бросили следить за тем, как разворачивается ход состязания и принялись попусту трещать что-то в микрофон на выдуманном языке. И так ничего не было понятно… Но вот остальных зрителей ничего не смущало, кажется я опять поплыл. Тефи положила голову на плечо Джери, а та всем своим видом показывала, что вот-вот отключится.
Тридцать метров до финишной черты, кубок полируется, многочисленные овации и всеобщее признание ждут своего героя. Ну и выигрыш конечно же, столь вожделенные зеленые стопки.
Но что-то пошло не так, фаворит преждевременно затормозил. Вот только жокей недоумевает вместе с публикой, надо же, все дело в лошади! Она завизжала, скинув наездника с седла. Он приземлился на пятую точку и погряз в пыли, которую подняли скачущие мимо него соперники, до недавних пор в подметки ему не годящиеся. Все вмиг перевернулось. Вряд ли из-за сопереживания, но меня начало не слабо так штормить. Лошадь взмыла передними копытами к небу и каждый ее мускул, скрывающийся под коричневой шерсткой, вмиг обмяк. Она повалилась на землю, распластав копыта. Жокей запыхтел, вскочил на ноги, заворчал и пнул ту по брюху. Все вокруг взревели и повыскакивали с трибун, скандируя что-то о ближайших родственниках провинившегося. Я же погрузился в забвение.
***
Когда я очнулся, первая мысль, которая посетила мою голову, была следующей: «Ну вот я и в смирительной рубашке, впрочем, все закономерно, а чего еще ты ожидал?». В чувство меня привел смрадный запах мусора.
(Мусоровоз приехал на твою улицу… Да где тебя носит?! Я не буду вечно выполнять твою гнусную работенку!)
Я сидел на сырой земле, отчего штаны пропитались влагой, опершись спиной на деревянный столб, служащий опорой для одного из секторов трибуны. В таком же положении прибывали Тефи и Джери, они потихоньку начинали приходить в себя. Любителей попкорна с нами не было.
Солнце ярко светит там, где нас нет, вот появившиеся в кои-то веке лучи и пробивались через щели под скамейками, сквозь оголенные щиколотки дам, издевательски щекоча нос. А руки были туго перетянуты, до синевы режущими кожу хомутами.
(Если я и уйду отсюда, то только на пару с этим треклятым столбом…)
«Ну и срань, мать твою… Преисподняя, не иначе», — в синеве света причитал мужчина, пробирающийся сквозь завалы, используя лакированные остроносые туфли, как метлу. За ним шли двое таких же. В прямом смысле этого слова, вместе они были как три капли воды, плоть от ксерокса. Все в черных сорочках, и у каждого бриллиантовая булавка на воротнике.
За ними, как сначала показалось, следовала невеста, вызволенная моим больным воображением, прямиком со свадебной церемонии, такое умозаключение я сделал из-за тянущегося за незнакомцами шлейфа от платья.
Но это была никакая не невеста. Парочка мужланов расступилась, и за ними показался старик. Первое, что бросилось в глаза — странного вида одеяние, похожее на кучу простыней. Видимо весь креатив ушел на выбор головного убора, на голове красовалась обмотанная вокруг головы чалма, с какими-то висюльками и разноцветными камнями. В общем же, старик больше походил на мумию, на вид ему было не меньше сотни лет. В моем времени такие цифры считаются усредненными, но вот земляне долгожительством похвастаться не могут, наверное, по вине всякого рода искушений. У него была длиннющая, седая борода, свисающая почти до колен. Ее он задумчиво накручивал на кулак, высунув из слоев одежд костлявую, смуглую руку. Две тонких, дряблых полоски губ зашевелились, вызволив наружу, к моему удивлению, невероятно мелодичный голос.
— Категорически приветствую вас. Сперва, должен принести свои глубочайшие извинения за то, что наша первая встреча, которой я с таким нетерпением ждал, состоялась в этом… не вкусившем благ цивилизации месте. Таково стечение обстоятельств, тут уж ничего не попишешь.
— Кто вы такой? — тонким голоском произнесла Джери.
— Мое имя Али-Мо Итлух Шари. Но поскольку мы уже успели обзавестись дружескими узами, можете звать меня просто Брама.
— Какими еще узами, что за чепуху вы несете?
— Вы слоняетесь по моей лаборатории, разнюхиваете что-то днями напролет, верно вы мои друзья, раз позволяете себе столь великую свободу в моем городе. Прослеживаете логическую цепочку?
— Господин, с ними был еще один, — доложил один из трио.
— Помолчи, остолоп, третий на нашей стороне.
— Но госпо…
— Молчать, как смеешь меня перебивать?! — рявкнул тот.
— Виноват, господин, впредь не повторится…
— Советую прислушаться, одного действительно недосчитались, — встрял отец, и звонко взвел курок за затылком старика. — Слушайте мои указания и не совершайте необдуманных решений, ради вашего же блага.
— Моего блага? Сынок, мне сто двенадцать лет, каждый день, как каторга. Не медлите, жмите уже на крючок, можете выстрелить мне в грудь, чтобы я успел вас поблагодарить.
— Я не собираюсь причинять вам вред. Я лишь хочу, чтобы вы выслушали меня, у меня есть информация, очень важная, речь идет о судьбе человечества…
Один из телохранителей резким рывком потянулся к кобуре, чьи кожаные ремни сливались холодными оттенками с элегантным жилетом.
Три пули, хладнокровно выпущенные отцом, в одно мгновение унесли жизни трех человек и повлекли за собой лишь незначительные шушуканья между обеспокоенной публикой, сидящей наверху, все благодаря суматохе, происходящей на улице и прикрученному на ствол глушителю.
Тефи зажмурилась и отвернулась, повторяя: «Мне это снится, мне это снится…», а Джери пискнула и вновь отключилась.
— А вот это уже не вежливо, они были славными бойцами, хоть и не блистали серым веществом.
— Мне жаль, но жизни нескольких человек не сопоставимы с миллионами судеб.
— Какими еще миллионами судеб? О чем вы, Бога ради?
— Вы допустили ряд ошибок и при всем уважении, я здесь, чтобы направить вас в нужное русло. Надеюсь, вы пойдете мне навстречу, а иначе, вас ждет та же участь, что и этих троих.
— Скажите же мне, милок, чем вы кардинально отличаетесь от всех тех, кто всячески пытался остановить меня все эти долгие годы? Прошу, уйдите с пути и не истощайте запас самого дорогого мне ресурса — моего времени. У меня его и так, мягко говоря, не в изобилии.
— В отличие от тех других, я более осведомлен, даже излишне.
— В эру цифровых технологий осведомленностью никого не удивишь. Знали бы вы, какие дела я воротил по молодости…
— Клонирование куриц, да? Это заслуживает аплодисментов, жаль, что мои руки связаны, — подал я признак жизни.
— Это мера предосторожности, юноша, вы ведь сами напросились. А что касается цыплят, то нет, это не моих рук дело. Вы, юноша, стало быть, и в Санта-Клауса верите? Эх, молодежь… не доверяйте всему тому, что прочли на просторах всемирной паутины.
Старик не шелохнулся с того момента, как отец взял его на мушку. Но когда снаружи донеслась волна оглушающего грохота, он неизменно спокойным тоном произнес: «Мне наскучила эта беседа». Лохмотья, до сего момента обматывающие его тело, взмыли над его головой на метра четыре и каким-то чудом окрепли в воздухе. Он выглядел как колесница, которую тащат за собой многочисленные головы гигантского змея. Одна из тканей обвила ногу отца и подняла его вверх, перевернув вниз головой. Пистолет выпал из его руки, а он сам беспомощно барахтался в невесомости.
Из-за балок выглянул Мэтью. Я обрадовался и начал кивать в сторону отца. Он подмигнул мне и скрылся в тени.
— Я ведь предупреждал вас, не стойте на моем пути.
Старик развернулся и с очень расстроенным видом побрел к выходу, поправив одну из одежд, прикрывая грудь. Тогда я увидел, что никакими чудесами тут и не пахнет. Он был с ног до головы облеплен разными механизмами, вшитыми в тело, покрытое гнойными язвами.
Незамедлительно достав из кармана маникюрные ножницы, я начал пилить веревку, обрезая по одной тоненькой нити, формирующей путы.
Мэтью прошмыгнул мимо старика и схватил пистолет у него за спиной.
Сзади меня, откуда не возьмись, появился Джасей, он нагнулся над моим ухом и прошептал: «Указка, друг. Я спрятал ее в твоем кармане, как знал, что пригодится», его фантом договорил и тут же исчез. Я посмотрел на второй карман, там действительно лежала лазерная указка.
Веревка с треском порвалась и спустилась по запястьям на землю. Я достал орудие, грозу агрессивных щенков (просто такая порода), из кармана и крикнул: «Эй, ты!»
Старик обернулся, до этого он не смотрел на отца, но уже собирался приказать щупальцам, чтобы те расправились с ним, швырнув в стену.
Я зажмурил один глаз, прицелившись старику прямо в лоб.
Стреляй в отца, Арктур, ублюдок убивал людей и все ради забавы.
(Я БОЛЬШЕ ТЕБЯ НЕ СЛУШАЮ!!!)
(Паф!..)
Из отверстия вместо луча вылетела праздничная дудка с отвратительным, протяжным звуком, ознаменовавшим мой идиотизм.
Дамы и господа, то, чего вы так долго ждали! Умопомрачительное камео, и зло… вос-тор-жест-вует!
Отец свалился на землю с большой высоты. Глухой шлепок, и вот уже кровь впитывается в почву.
Дымок вылетел тонкой струйкой из дула пистолета, который держал Мэтью, трясущейся рукой.
«Папа, что ты наделал?!»
Доски сорвались с каркаса трибуны с чудовищным рывком ветра. Я катился по земле, как перекати-поле, пока не схватился за столб, к которому была привязана Тефи. Люди бежали прочь в сторону глухой пустыни, словно увидели мираж, клятвенно-обещавший им выжить в этот день.
— Джеральдина, мы уходим, — как ни в чем не бывало, произнес Мэтью, освобождая дочь.
— Папа, что происходит?! Ты убил Стивена, пап!
— Милая, ты не понимаешь…, — он приложил ладони к щекам Джери, пытаясь ее успокоить, что конечно же, не представлялось возможным. — Они плохие люди, пойми, а мы уедем с тобой, вдвоем… туда, где не будет плохих людей. Мы с тобой так заживем, вот увидишь!
Джери повернулась к Тефи. Я ж, в этот момент пытался привести сестру в чувство, какая-то хреновина угодила ей в голову, оставив довольно глубокое рассечение на лбу.
— Пап, я хочу домой, где мама, пап? — сквозь слезы, проревела Джери.
— Мама останется дома с дедушкой. Она не нужна нам, она предала нас. Снюхалась с ДОНИ, МАТЬ ЕГО, АНДЖЕЛО! ТУПАЯ СТЕРВА! За моей спиной!.. Эм… Арчи куда-то запропастился, но ведь у нас есть котик, помнишь? Она не заскучает, не беспокойся.
Его речь и выражение лица, в совокупности, постепенно перерастали в сплошной поток безумия.
Старик парил в воздухе, опершись на щупальца, как паук опирается на лапы. А я терпеть не могу пауков… Он хохотнул и заговорил:
— Котик, Мэтью? Ты все это время скрывал? Она уже не ребенок и заслуживает знать правду.
Джери непонимающе взглянула на Мэтью.
— Деточка, видишь ли, однажды твой папуля прыгнул выше головы, скажем так. В ходе очередного бессмысленного эксперимента, папуля превратил обделенного светлым умом рыжего мальчугана в помойного кота. Дал осечку, с кем не бывает… Но ты не спеши разочаровываться, он всего лишь хотел добиться успехов в своем деле, стать важным ученым. Но чутка не подрассчитал, верно? Или как ты там сказал, Мэтью? «Не свезло…»? А благосклонному старику, то бишь мне, пришлось замять дельце о пропащем ребенке на корню. Но ты ведь должна понимать, что папуля трудился на благо семьи.
— Зачем вы так? Я помогал его матери, чем только мог, был рядом, когда ей это требовалось, — жалостливо обратился к старику Мэтью.
— А затем, дорогой мой. Я пораскинул мозгами и решил, что наше с тобой сотрудничество не приносит мне тех плодов, на которые я рассчитывал. Адиос амиго.
Мэтью рухнул на колени и начал стенать, Джери смотрела на него, как… как я когда-то смотрел на отца.
«Папа!» — очнувшись, крикнула Тефи и бросилась бежать к нему.
Она скрестила руки у него на груди и пару раз налегла на тело всем весом. Вряд ли массаж сердца применим в случаях с пулевым ранением, но она паниковала, да и разницы уже, как таковой, не было.
Но внезапно отец закашлялся, изо рта у него потекла кровь. Одна из пуль прошла насквозь шеи, но не задела артерии. Он с трудом раскрыл веки и обернулся по сторонам.
«Папа, ты жив! Не умирай, пожалуйста, мы отвезем тебя в больницу, ладно? Арктур, машина! У кого долбанные ключи?..» — Ее вопли вылились в рыдания.
— Сын.
Я вздрогнул от неожиданности.
— Отец?
— Подойди, возьми вот это, чтобы он поверил, — он протянул мне обрывок бумаги. — Скажи ему, что дело в…
Его голос перебивался на неразборчивый шепот. Он не договорил, забыв о важном, но сказал вот что:
— Я не со зла. Я только хотел, чтобы вы смогли постоять за себя. Я не знал, что мы так рано останемся одни. Она одна так умела… Я ведь даже…
— Тише, — улыбнувшись, ответил я.
— Мне жаль, сынок, я очень сильно… я так сильно вас люблю. И как я ее любил… Вы не поверите.
— Мы тоже любим тебя, — взахлеб выдавила Тефи.
Я уставился на обрывок бумаги, как баран на новые ворота, совершенно не предполагая, что же мне с ним делать.
— И вот еще что… Диадема, — закряхтел отец.
— Твоя стажерка?
— Верно. Когда вернетесь, передайте ей, что мне будет не хватать ее ласки. Эти несколько месяцев, проведенные вдвоем, были чудесными.
— Обхохочешься, — удивившись, не вовремя проклюнувшемуся чувству юмора, но не отвлекаясь от бумажонки, произнес я.
На его лице появилась улыбка. Настоящая. Так он и ушел. Тефи опустила веки отца, ласково проведя ладонью по лицу, и поцеловала его в лоб.
Слеза упала на обрывок, и в голове как-то в миг все прояснилось.
Я мчался по раскаленному песку за стариком. Он уверенно шагал в сторону появившегося из-под земли стального чудовища. Земля под ногами тряслась, в лицо летели волны пыли от трескающейся земли. Но я продолжал бежать изо всех сил, повторяя его имя.
— Что там еще? Видишь ли, дружок, я спешу на свой рейс.
— Секунду, всего одну секунду.
Я понимал, что не помню, как она его делала. Но еще я понимал, что от этого зависят судьбы людей. Я прочно смежил веки, выставив отрывок бумажки перед собой. И обратился к себе.
(Не знаю, сколько вас, парни, но вы нужны мне, прямо сейчас. Свяжите меня с ней, в последний раз, это все, о чем я могу просить.)
— Привет, сынок, — послышалось нежное, в глубине притихшего шума.
— Мама…
Я зажмурился сильнее, чувствуя на себе прожигающий взгляд.
— Мама, я не знаю, что мне делать, пожалуйста, помоги мне. Я боюсь, мам…
— Я помогу тебе, но ты пообещаешь мне?
— Все что угодно.
— Будь собой. Отныне и навсегда.
— Обещаю, мам. Я обещаю.
Лопасти вертолета разрезали воздух невыносимо громко. Брама метнул его и отбросил так далеко, насколько хватило сил. После чего взглянул на меня. Я вновь застыл, зажмурившись в глубоком испуге, но на этот раз, протянув бумажного дракона, гордо стоящего на ладони. Через секунду он сгорел дотла, выполнив свою миссию.
Брама, как ни странно, принял меня за сумасшедшего и, покачав головой, сделал шаг в сторону корабля, сверкающего своей новизной и готового бороздить по просторам необъятной, окутанной тайнами вселенной. Но застыл и все же развернулся, вобрал в себя ткани и приземлился на землю. Мы столкнулись лицом к лицу. Он посмотрел в сторону отца. Тефи продолжала держать его на руках, а Джери ее подбадривала. Мэтью, скорее всего, уже был в нескольких милях от города.
Старик ринулся к горстке пепла не по годам резво. Замедляя шаг, приблизившись ко мне, он сказал:
— Говори.
На что я просто ответил:
— Даже не знаю, с чего начать…
***
«Капитан?..»
В покрытых пеленой глазах очерчивались силуэты, окружающие меня по обе стороны. Детишки в одинаковых костюмах нависли надо мной, шушукаясь о чем-то. Я разобрал лишь: «Что это на нем за лохмотья?»
— Где это я?
— Вы в крайнем отсеке, капитан Арктур, — ответила, просочившаяся сквозь толпу ребят, девушка. — Капсула образовала пробоину в корабле, но не переживайте, его мигом загерметизировали. Ваша помощница побежала за врачом, не шевелитесь лишний раз, быстрее придете в себя.
— А вы… вы кто? И… вы сказали, «моя помощница»? Стоп… «Капитан»?!
— Ох… видимо, плохи ваши дела. Я провожу экскурсию у абитуриентов. Вы, между прочим, сами мне поручили этим заняться, совсем не помните?
Лицо девушки виднелось мне очень мутным. Чего не скажешь о влетевшем в стену корабле, расколовшемся на две выверенные части и облепленным слоем соленых водорослей. Все вокруг изменилось, я словно оказался в павильоне, где снимали очередной фильм про путешественников во времени.
— Передайте моей помощнице, что мне куда лучше, нежели прежде.
Я вскочил с пола и побежал по коридору.
— Капитан, вы исследовали новую планету? Расскажете нам с ребятами, им наверняка будет интересно послушать о ваших приключениях, — крикнула мне вслед девушка.
Толпа хором загалдела.
— Может быть, в другой раз, да? До скорого! — на бегу, ответил я.
***
(Что за старушенция, где миссис Сбежавшая?)
— Это ведь библиотека, так?
— Рада вас видеть, сэр. Разумеется, это библиотека, как и всегда. А вы к нам какими судьбами, если не секрет? Выдалась свободная минутка, и вы решили почитать? Какая завидная тяга к развитию!
— Вообще-то, мне нужна база данных, у вас есть доступ?
— Для вас, разумеется, сэр. Наденьте вот эту штуковину на голову и скажите имя. Доложу все, что известно.
Я надел шлем и ощутил себя погруженным в темный колодец со скользкими стенами.
— Посмотрим… Хотя знаете, для начала, скажите мне, как вы сами поживаете? Вы… счастливы?
— Счастлива ли я? Это довольно-таки сложный вопрос. Я прожила долгую, достойную жизнь, чего мне, собственно говоря, горевать?
— Это хорошо. Я рад за вас, правда. Ну что ж, начнем?..
***
Я уткнулся лбом в панорамное стекло в своем кабинете. По экватору полыхающего гиганта проходила маленькая, темная звезда, исполосованная голубыми тропами. Стекло нагревалось. При желании, на нем можно было пожарить омлет, но у меня ком в горле. Я отпрянул от него, взяв со стола защитные очки, и нацепил их на лоб, на всякий случай.
Кто-то постучал в дверь.
— Войдите.
— Сэр, я вернулся из отпуска и готов приступить к своим обязанностям, с чего мне начать?
Его искусственный голос обратился медом для моих ушей.
— Боже, Нембус, ты здесь, я так рад видеть тебя, дружище! — бросившись с распростертыми объятиями на старого доброго друга, радостно прокричал я.
— Ого, признавайтесь, что вы сделали с капитаном Арктуром?
— Я просто… рад видеть тебя. Чертовски рад.
— Что ж, вы приказали мне не быть слишком сентиментальным, но признаться честно, я тоже скучал по вам.
— Отныне, никаких “вы приказали”, просто будь собой.
Его моргающий по расписанию взгляд был самым родным. Я потянулся к его шее, нащупывая кнопку, активирующую режим сна.
— Вам не обязательно…
Его голова обмякла, и он тут же уперся ей мне в плечо. Я подхватил его и спустился на пол.
— Мы сделали слишком много, друг мой. Мир изменился до неузнаваемости. Все потеряло связь. Я не знаю своих родителей. Правнуки Тефи и Джери будут учиться вместе с моими детьми. Люди, подозрительно похожие на шизика Альммаза и его пацана, у власти. Я не знаю… что же мне делать, Нембус?
Слезы капали ему на лоб. За стеклом стало слишком ярко, я оттащил его и себя за письменный стол.
— Знаю, он говорил, что жизни пары человек — мелочь во вселенских масштабах. И все наладилось… Но мне ведь тоже хочется жить!.. Я хочу жить…
Я вернул его в прежнее состояние, он распахнул ресницы, но не смотрел на меня, как на врага.
— Иди, Нембус, — потирая кулаками слезящиеся глаза, скомандовал я.
— Куда мне идти, сэр?
— Не знаю, отдохни, я тут справлюсь.
— Я ведь только что из отпуска.
— Ты заслуживаешь миллион отпусков, ясно?
— Ясно, сэр. Тогда я пойду?
Я уселся в кресло, опустил очки на глаза, а волосы на лоб, чтобы сильно не напекло.
— Сэр?
— Нембус?
— До скорых встреч?
— Да, старина, до скорых встреч…