ДРЕВО ЖИЗНИ
А где истории моих родителей – отца и матери, моих дедов – Ивана Селиверстовича и Клавдии Александровны, не знаю по сей день. Предтечи – Державины и Вавиловы. Это же упоение жизни – их судьбы. Оренбург – сестра Нина с тетей Надей, сестра мамы Татьяна со Славкой.
Вавиловы и Державины происходили родом с Тамбовщины, с Большого Шереметьего. Там же корни и рода Лагутовых. Квартовые – фамилия по деду жили в балке Западянке Новочеркасска, рядом с триумфальной аркой на Ростовском выезде рядом с Азовским рынком. Был у них и свой дом в Куричьей балке.
Во времена СССР нельзя было интересоваться своими корнями - шла классовая борьба и чем дальше от Революции, тем страшнее.
А иначе, зачем и кому была нужна Ленинская партия КПСС? Если в стране порядок, что и
карательные органы не нужны. А у нас всегда МВД было больше армии, отсюда и было понятно, что самый враг власти находится внутри страны. И она с ним борется денно и нощно. Чего теперь удивляться, что русского народа нет нигде в государственных органах, да и его самого не должно быть после века геноцида. Существует вопреки всему с ним содеянному...
А тут вдруг, уже после развала СССР, да и во время оного, стали выясняться разные пикантные места моего происхождения. Конечно, чисто случайно. Люди боялись говорить, откуда они родом, десятилетиями таились, меняли документы и уничтожали всю свою историю, чтобы выжить.
Именно отсюда и запрет на принятие в партию коммунистов не только сельского населения, но и упаси их красноносый бог - интеллигенцию. В партии должны быть только пролетарии, а управлялись они только партноменклатурой сначала мне неизвестного по молодости, а потом уже и всем известного происхождения... из местечкового сброда, красиво описанного в виде Клима Чугункина, Швондера и Шарикова в прелестной книге "Собачье сердце". Это была как детская игрушка, вроде как народ, а внутри партия, а внутри самой партии избранные и непогрешимые. За какую-то первую половину 20 века от 80% русского крестьянства остались только колхозы, да совхозы с рабским крепостным населением.
Про казачий народ я вообще не говорю - он был тотально физически истреблен: из 7 млн осталось, судя по недавней переписи всего то менее 200 тысяч. То ли родство потеряли за годы репрессий, то ли совесть, но факт остается фактом - народу нет. А ведь был самый продуктивный в Азии народ. Судя по историческим документам, в России процветали три народа с наибольшим демографическим потенциалом в 3%, это русский, вайнахи и евреи. С уничтожением старушки России в 1917 году был уничтожен и русский народ, но в СССР расцвел и умножился двадцатикратно вайнахский (чечены и ингуши), и куда то пропал со всех переписей еврейский. Если до 1917 года их было всего более 5 млн. человек, то почти весь 20 век всем показывали цифру в 1,5 млн. и убеждали всех в этом. Это при СССР, а вот в РФ всего 300 тысяч осталось. Брешуть, конечно, страшно им за содеянное Зло России. Такую страну убили и развалили, и питаются её кровью по сей день. Однако мы отвлеклись от жизнеописания свидетеля времени перемен последней Великой Смуты.
РЕКОНСТРУКЦИЯ РЕКЛАМНОГО МЕСТА
На МПС евроремонт,
С нас, брат, содрали миллионы.
Финпылесос того и ждет,
чтобы отнять ещё кальсоны.
Кругом разбиты города,
Россия в страхе пепелища.
И все кричим, война когда,
И свою жизнь на ветер свищем.
Плакаты с партией мы сняли,
Но заменен рекламой щит.
Гарант с от Дауна ухмылкой:
Он то ли тащит, то ль тащит.
А лидер экономики страны
Провозгласил святое - всё тащи,
Построен для финансов пылесос,
Заправлен на извоз последний паровоз
И рухнула империя от вшей,
Что надо б гнать воров взашей,
Но слаб был царь, наш грамотей
В войну ввязался с головой.
Потом столица голодала.
В России хлеба ж завались.
И вши полезли из щелей,
И перст он бросил, дуралей.
Вот тут народа голова
Ополоумела слегка.
Свобода, равенство и братство -
Куда-то делось всё богатство.
И в пьяном от крови угаре
Гражданской на весь мир войны.
Воры, похуже, чем татаре,
Восселись во главе страны.
Царя, конечно, растерзали,
Чтоб не мешал грабить народ.
Открыли врата в Магадане
И объявили всем исход.
Как крысы в банке пировали.
Народ косил ЧК топор
И там где руки не хватали,
Всем навели голодомор.
Почти сто лет воры резвились,
Кровь выпуская из Руси:
Тащили, грабили, терзали,
Потом по миру всё везли.
И оказалось - нет крестьянства,
И нету русских вообще.
И нет казачьего народа.
Господь, враз, взял и унесе.
И сплошь гнилье, интеллигенты.
От красных тех профессоров
Произошли. С того моменту.
Людям остались лишь шиши.
И перепись была недавно.
Евреев вроде ни гу-гу.
А русских - словно кот наплакал.
И казаков всех - на рагу.
Зато размножились вайнахи.
Раз в двадцать минимум за век.
И не прокормишь всю ораву.
С ума сошел наш человек.
И скоро время уж наступит,
Когда Россия на поклон
Придет к Москве, попросит хлеба.
И отойдет в последний сон.
МОЯ БАБУШКА -
Клавдия Александровна Квартовая оказалась очень интересным человеком во всех отношениях.
Она и провела со мной все мое детство на Кирпичке. Но по малолетству и глупости я мало, что оттуда помнил, из общения с ней о своих корнях и родственниках. Иногда она рассказывала, что где она только не была: в монастыре, и в анархистах, сидела в тюрьме, была в действующей армии во вторую Мировую. Что жила как человек только два раза за свою жизнь, это при царе и пр и НЭПе, а все остальное "как в ж...пе прогнила". На руках у нее умерли от голода двое детей. Подделала хлебные карточки, чтобы кормить их, за то и сидела полгода. Но дед вытащил каким-то образом из тюрьмы. В другой раз, деду за доброту и в благодарность принесли домой мешок капусты. Бабушка его спрятала. Дед потом узнал, отнял мешок и отнес капусту в детский дом.
Спрашивал я ее за жизнь в "страшные царские времена". Она посмеивалась и рассказывала, что дед тогда был в Новочеркасске телеграфистом и получал на службе, как квалифицированный рабочий 35 рублей золотом, что было причиной недовольства. Ему всегда матушка наказывала поставить чекушечку кассиру, чтобы он давал не золотом, а ассигнациями. Золотые империалы в 10 или 15 рублей монетками могли легко потеряться, а бумага... Это ценилось. Ну, ладно, а что на них можно было купить по тем временам, не отставал я с вопросами. Ну, к примеру, наша семья из семи человек снимала пятикомнатную квартиру на полном пансионе. А что это за пансион такой?
Это трехразовое питание. За все - крышу и еду платили ежемесячно 15 рублей на всех, а работал только один дед. Корова стоила 2 рубля, а лошадь 3, как хороший костюм английского, лучшего, сукна. Пару раз в неделю ходила на базар и накупала на полтинничек всего столько, что нанимала еще и помощника, чтобы донести домой купленное. А как же... россказни про
нищету и голод? Брешуть, кто работал, тот не бедствовал. На Дону вообще голодных не было. Например, как рыбу покупали - возами и чувалами. В развес никто не брал. Вяленой рыбой топили печи, так как дрова были дороги.
Уже в глубоком возрасте далеко за 80 лет, а то и под 90, она смотрела телевизионную передачу с участием Н.И.Вавилова. Дядька мой, вдруг сообщила она. Какой такой дядька, бабушка, это у тебя уже телевизионная болезнь такая... Это краса и гордость советской науки академик Н.И.Вавилов. А я то кто тебе? Это я, внучек, по деду Квартовая, а в девичестве я была Вавилова. И сует мне паспорт свой, которым я никогда не интересовался. А там черным по белому - Вавилова. А ты, что его помнишь, спросил я от неожиданности? А как же, он со своим брательником из московских купчишек в 1913 году к батеньке моему в
Тамбов приезжал погостить, их отец был родным братом моего отца. Я тогда была подростком, кузина, и была в него влюблена. А чего же молчала всю жизнь, бабушка. То-то я гляжу у меня кровь какая-то не такая, как у всех, буйная... А потом время черное пошло, смерть кругом, забыла... А вот теперь увидела и вспомнила.
МОЙ ДЕД -
Квартовой Иван Селиверстович (1897-1984)
Дед мой был очень порядочным и беззлобным человеком. Мух разве что бил. Во дворе у нас
всегда были и кошки, и собаки, и всякая живность. И их всех дед подкармливал. Помню, когда еще не было холодильников, масло в трехлитровой банке держали в воде. А туда мышь упала и плавала. На крики бабушки прибежал дед, вытащил мышь, и полчаса ее на солнышке во дворе охранял на крыше сарая, чтобы коты не съели. Это был действительно государственный служащий, который всегда общественные интересы ставил выше собственных, и семейных. Был он как-то работником на станкозаводе, каким-то мелким начальником, и потом гордился, что не донес на опоздавшую на работу женщину на четверть часа.
Ну и что, подумаете Вы, так же как и я, подумаешь... На четверть часа, я вот в НИМИ, когда по хоздоговору работал, то полгода приходил к 9 часам утра, пока не поднялся однажды гвалт, что все ходят к 8 утра, а вот он все время опаздывает. Так мне никто и не сказал, что надо к восьми... поиздевался я. А смысл геройства деда был в том, что за любое опоздание на работу в 30 годах 20 века при коммунистах по действующему тогда Уголовному Кодексу РСФСР 1937 года давали реальный тюремный срок опоздавшему. А если начальник скрывал, то давали и начальнику и так до самого верха. А у той работницы было пятеро детей, и дед пожалел.
В НИМИ была швейцаром одна старая женщина, поди, еще царского разлива, так она нам, студентам, рассказывала, что помнит следующую картину: как ежедневно после заводской сирены на начало работы, через полчаса уже вели конвойные команду за десяток человек опоздавших на правеж мимо института... И все были довольны и рады, что не их очередь под трибунал.
Дед был хороший, добрый и все учил меня. Вот ты и статью хорош, и всем видом, а говорить не умеешь. Надо заниматься. А как? У меня был такой же невыразительный голос как у тебя сейчас, сказывал он своим действительно чудным с переливами голосом. Я, рассказывал он, ходил полтора -два года в юности на луг за речку Аксай по утрам, где по часу тренировал голос по итальянским таблицам. И этим самым гекзаметром он сам поставил голос на маску. Он был способен разговаривать совершенно разными голосами. И хоть не певец профессиональный, но хорошо пел, а в период его руководства работами по изготовлению автомобильных аккумуляторов в мастерских НПИ, там его приглашали вместо громкоговорителя озвучивать массовые мероприятия в крытом дворе. Тогда эти мастерские в 1920-30-х годах кормили и сам институт.
Со своего детства он водил дружбу со многими преподавателями из НПИ, был технически образованным и передовым человеком, симпатизировал демократии, как-бы сейчас сказали. Знал всех революционеров с детства, именами которых теперь названы улицы города - Ларин, Ленгник и пр. Человек был очень скромный и совестливый. Как-то на телеграфе он услышал разговор телефонисток о том, что как только большевики пришли к власти, так все ж...ы в партию полезли. Потому он не стал даже подавать туда заявление, чтобы не подумали о нем плохо... Но все равно, как только Ленин помер, так его и записали в партию как сочувствующего и послали в Старо-Щербиновку организовывать обучение на машинно-тракторной станции. У меня чудом сохранилась красивая рекламка трактора Джон-Дира", да несколько технических книг
того времени. За успехи в деле обучения курсантов на спущенную сверху разнарядку на орден (Ленина или Революции) собрание МТС тремястами голосами против тридцати за директора выдвинуло деда на орден. Протокол тоже читал сам.
Но никакого ордена он так и не получил, так как в то же время по осени пришла другая разнарядка о выселении двух дворов с какого-то хутора в Сибирь в порядке уничтожения чуждого класса в крестьянстве - кулаков. Ему дали красногвардейцев и он весь белый день выбирал, кого бы из десяти дворов послать на смерть. Все жили одинаково, в хатах и люди, и звери, а на улице холодный ноябрь. Он вернулся на станцию, кинул свой партбилет на стол и заявил, что не для того он в партию вступал, чтобы людей на смерть посылать. На следующее утро к нему прибежали курсанты и упредили, что приехали кожанки с ЧК его брать. Он успел с семьей на тачанке утечь с Кубани. Так жив случаем и остался.
А узнал об этом факте я тоже случайно. На улице Кирпичке в конце 1960-х годов ставили телефоны только старым коммунистам. Я стал хлопотать у начальника телефонной станции города Миши Домченко, друга детства с нашей же улицы, за установку телефона деду. Тот потребовал подтвердить, что дед есть старый коммунист. Так ты же его сам знаешь, а он друг детства всех тех, кто был расстрелян в первую гражданскую войну и чьими именами названы некоторый улицы... Я то знаю, да порядок строг, чтобы не было чего... Пришел домой и спрашиваю у бабушки, с какого года дед в партии. А она мне, да он старый коммунист, за справедливость всю жизнь был. И меня спрашивает: а который раз? А сколько раз он в партии той был, уточнил я? Так два раза. И все рассказала. Первый раз вот по этой истории, а второй раз уже в войну вторую Мировую.
Это когда он был главным механиком химчасти №353, что стояла в Западенской балке, а тут война, отступление, да действующая армия, и любой начальник, как всегда, был обязан быть коммунистом, его и записали вновь. Самое любопытное, что немцы так и не начали химическую войну. По какой причине я не знаю до сих пор. Видимо не желали природу губить, так как у нас этой заразы было хоть залейся. Только в Новочеркасске стояли две химчасти: в Западенской балке и на Хотунке авиационная. Когда отступали, что большую часть той химотравы закопали, а схемы закопанного яда потеряли. Во всяком случае, когда я обратился в военкомат за подтверждением участия деда в войне, то военком Жидков заявил поначалу, что такой части вообще не было. Когда увидел удостоверение, то его изъял и сделал запрос в главный военный архив в Подольске. Оттуда пришел ответ отрицательный, через год он снова запрос повторил и оттуда подтвердили, что такая химчасть была в Новочеркасске, потом полгода в действующей армии, а впоследствии передислоцирована в поселок Пугачи под Оренбургом. Дед к тому времени уже умер как в войне не участвующий, зато бабушка оказалась штатным стрелком части, а мама вольнонаемной телефонисткой со всеми положенными льготами. Ими они пользовались несколько лет до конца жизни. Деду же на награды не везло.
Дед был человеком общества и в нем уважаемым. К нему приезжали многие известные лица от писателя Эренбурга до наркома авиации Шахурина. Собирал материалы и писал три книги о своей жизни. Но не дописал. Нас выселили с улицы Кирпички на другую сторону балки Западянки со всей половиной улицы для расширения завода «Спецэлеватормельмаш» и расселили в две пятиэтажные хрущевки по Дачной и Силикатной улицам.
По своей молодости я не интересовался особо жизнью и судьбой предков. Зато ими интересовалась власть. Как-то приехала милиция с инспектором горкома КПСС. Им поступил донос, что в подвале нашего дома лежат странные бумаги с жизнеописаниями известных лиц. В горкоме КПСС была служба досмотра за старыми коммунистами, особо пишущими.
Дед скрывал всю жизнь от посторонних глаз пишущую машинку "Ундервуд". А она должна была быть на контроле в горкоме КПСС, куда все они свозились на всякие праздничные дни, чтобы не было листовок каких. Этим занимались под контролем службы госбезопасности. Так вот это была служба зачистки воспоминаний участников революции, не вписывающихся в генеральную линию их партии. Была изъята пара ящиков бумаг деда, как сказывала потом бабушка, якобы в музей. Через год, по случаю, в музее и сказали, что ничего к ним не поступало и ищите в спецхране горкома КПСС... Много чего там, видно, похоронено.
ПАРТКОМОВ РАЙ
Было время, путал все:
Дни, недели, годы.
Мне, наверно, не везло -
Сыпались невзгоды.
Был я лучшим среди всех
Сверстников-студентов,
Оттого и не давал
Бог ангажементов.
Коммунисты знали толк
Возле благодати,
Оттого и посекли
Классовые рати.
Как я был не коммунист
И не член парткома,
То не мог я первым быть,
Даже для месткома.
Что ни сволочь, все в парком,
Где даются блага,
А кто с совестью - уволь
Будешь бедолага.
Им нужна КПСС,
Ипостась разбоя,
Если что, у них ВОХРа,
Нам, для мордобоя.
Все изгадили кругом -
Города и реки,
Будто знали, что придут
Недочеловеки.
Сволочь к сволочи
И вор будет им гарантом.
Значит больше всех упер
Он под красным бантом.
Все идут, идут года -
Воровская тризна
Поселилась навсегда,
Где была Отчизна.
Извели они вконец
Мягкотелых классы.
А, ты есть интеллигент -
Презираешь массы!
Будешь нищим ты тогда -
Воровать не хочешь,
Брать Вас в партию нельзя -
Коммунизм замочишь.
Поделили под шумок
Всей страны сусеки
И богатства из Руси
Сгинули навеки.
Воровали целый век,
Коммунизму строя,
И исчез русский народ,
Словно древня Троя.
Мерзость пустоши Господь
Подарил народу
И кто был по жизни вор
Пьет святую воду.
У деда я спрашивал тоже о былом. Как могло так произойти, что казаки, жившие почти как в коммунизме, Дон прогадали. На что он и отвечал, что все знали тогда о Ленине как германском шпионе, который обещал всем и все, только чтобы развалить Россию. Вот и польстились поначалу, кому землю, кому фабрики, а потом уже и поздно было: от тех казаков только
воспоминания и остались. А это все пришлые уже.
Спрашивал я его и за феномен А.Шолохова с "Тихим Доном", что всякие слухи ходят, что спер он первоисточник. Дед только рассмеялся, насколько наивным был мой вопрос, и спросил, сколько мне лет. Я ответил, что скоро два десятка будет. На что он и разъяснил популярно, а почему я не могу такой же роман написать в этом возрасте... Так надо же что-то в этой жизни знать и уметь писать. Вот ты и ответил, как сопляк в 20 лет романы писал о казачьей жизни. А дед знал много чего и много кого. Все я удивлялся, как вообще он живой остался в той мясорубке судеб. Его даже не волновало, каким образом был убит или умер действительный автор "Тихого Дона", он принципиально не допускал авторства сотрудника ЧК за отсутствием таланта. Но сам факт существования этого эпохального романа неважно под чьей фамилией ему нравился. А вековая несправедливость была данностью времени.
В середине 1980-х годов парткомовцы НИМИ по инициативе В.Н.Шкуры и ректора П.М.Степанова вели на меня тайно уголовные дела с целью посадить, чтобы избавиться от беспокоившего их болото сотрудника, как потом выяснилось. Год я был безработным и уволенным уже почти как неделю другим уволенным - ректором П.М.Степановым. И спас тогда меня от расправы стукачами и доносчиками Герой Советского Союза писатель фронтовик В.В.Карпов, который мое дело затребовал в Верховный Совет СССР в Москву. Меня сразу восстановили на работе в полчаса и в Ростове дали посмотреть эти уголовные дела, естественно белой ниткой шитые большей частью. Но помню, видел там улики своего не пролетарского происхождения, а потом проверял в Ежегодниках служащих и чинов Области Войска Донского наличие моего прадеда - чиновника и преподавателя предтечи НПИ - Казачьей технической школы на Михайловской улице во второй половине 19 века Квартового Сильвестра Петровича. Так что много чего скрывается от народа в сусеках разных
силовых органов.
Когда я хожу по городу, по его роскошным проспектам, по парку, то зримо ощущаю его как свою собственную историю и горжусь остатками его триумфа - города столицы Войска Донского от Донбасса до Волги, города каштанов, седых тополей пирамидальных и пьянящих акаций. А вот в Александровском парке дед мой работал свои последние годы в тире, что был напротив общежития НПИ в тени деревьев...