Машину на ручной тормоз, ключ – под коврик. У покойного Киргиза-кочегара есть жена и дети, машина, хоть и не первой свежести, им пригодится. Теперь нужно дождаться сумерек, чтобы пройти на железнодорожную станцию, попробовать отыскать свой рюкзак. Пнул сильно по колесу машины, дождался, когда она встала на сигнализацию. Порядок. Жена моего несостоявшегося убийцы разыщет второй ключ, откроет машину. А не найдёт ключ… да и хрен на них. И на машину, и на жену Киргиза. Много им чести, чтобы я, такой красивый и нарядный, о них вспоминал и переживал.
Кафе «Три тополя» встретило меня радостным гомоном толпы культурно отдыхающих и праздношатающихся. Я столкнулся нос к носу с абсолютно лысым официантом, крепышом лет двадцати пяти, с выцветшими, как на старинной чёрно-белой фотографии, глазами.
— Господин заказывал столик? – Оценив мой облико-морале и поморщившись, спросил безликий, с лоснящимися щеками, перебрасывая из руки в руку полотенце с замысловатым и абсолютно нечитаемым вензелем.
Да, дружочек, ты прав на двести процентов. Выгляжу я сейчас не очень презентабельно, потому как прибыл в ваше превосходное заведение из самой преисподней, из ада адова. Понимаю, что смотрюсь не должным образом и больше похож на зомби, чем на человека. Как говорится – вам бы там побывать. Договоримся или как? «Или как» отошло на второй план, на первый, почему-то, вылезло моё хамство.
— А какие проблемы, собственно говоря? Половина кафе пустое, – в тон официанта спросил я, рассматривая разогретых винно-водочными парами танцующих и улыбающихся, сексуальных и раскрепощённых, полуобнажённых и не очень.
— Ну-у… вообще-то, кафе на спецобслуживании, – ответил официант, сверкнув золотым зубом. – Но если господин возжелает, то можно что-нибудь придумать.
Господин возжелал, очень. Оценив мою одежду, зверское выражение лица и горящие глаза, официант сделал шаг в сторону, изобразив-обозначив полупоклон. Mразь, одним словом, скользкий типус-вульгарис из клана Скользящих на собственных соплях. Таких нужно отстреливать из рогатки шпульками из алюминиевой проволоки. Бить больно, но не смертельно. Чтобы твари ненасытные запомнили жгучую боль, и при одном упоминании о взятке ходили под себя и потом воняли, как полудохлые скунсы. Почему, как полудохлые, интересно? А вот хрен его знает, товарищ майор. Ассоциация у меня такая с официантом. Причём – полная.
— У нас есть гардеробная, – намекнул розовощёкий и упитанный. – Не желаете, господин?
— Господин не желает. Сколько стоят, так сказать, ваши услуги?
Официант побледнел-покраснел, покачал головой:
— Ну что вы, что вы… Прошу за мной, господин.
Лавировали-перелавировали и наконец-то долавировали до столика, стоящего за увядающим фикусом с запылёнными, обвисшими листьями, с поникшей головой и произрастающего в явно не по размеру деревянной кадке.
— Шапочку можно снять, – расстелился над мозаичным полом официант.
Не могу я снять «шапочку», потому как через трещины в моём черепе в потолок ударят белые и ослепительные лучи света. Жуки-галлюциногены продолжают рутинную работу, впрыскивая в мою кровь вещества своих внутренних и внешних секреций. Адреналин ищет выход, руки исполняют тремоло, голова подёргивается, из глаз вылетают багровые искры. Так недалеко и до дома с закруглёнными углами и «вежливым» персоналом, который всё понимает и на ходу оценивает состояние ума и психики пациента. Дожился, мать вашу...
На столе появился любимый салат оливье, чёрный хлеб, графинчик с ледяной и прозрачной, остальные атрибуты сытой и вольготной жизни. Я ненадолго задумался о прошлой и безвозвратно ушедшей жизни. Или мы за неё ещё поборемся? Однозначно, друг мой в голове сидящий, мы с тобой будем бороться и биться до конца. Но-но, только без пошлости, знаю я тебя, похабника эдакого. Хм... даже лучше, чем себя знаю и, несомненно, уважаю. Есть за что.
Что же ты мне такого вколол, интересно, Док, что меня до сих пор плющит и размазывает по стенам «Три тополя»? Что ты со мной сотворил, эскулап хренов? Плохо так говорить о покойнике, очень плохо. Нужно срочно свой грех чем-то замолить. Красного угла и иконостаса в кафе, в заведении порока, разврата и чревоугодия, не найти днём с огнём, поэтому обойдёмся без преклонения колен, разбитого лба, без молитв и песнопения. Просто выпьем за Дока не чокаясь, до мутного донышка, до жжения в животе и головокружения. Аминь, мать вашу! Первая пошла. Прижилась. Чтобы скрасить свои серые будни – житие мое, еже си на небеси, – первая рюмка для компании попросила вторую. Да пожалуйста, нам не жалко. Танцуйте, веселитесь, любите и размножайтесь. Кто это так красиво сказал? Похоже, даже очень, что я.
Жуки-галлюциногены от некачественного алкоголя охренели и притихли, перестали жечь мою многострадальную кожу факелами инквизиции, прекратили высекать кресалом искры очистительного белого огня. На душе стало омерзительно тихо и, одновременно с этим, – благопристойно. Не к добру всё это, ох, не к добру! Мои прокуренные и пропитые тридцать с небольшим лет подсказывают, что скоро начнётся второй акт Марлезонского балета. Только я не д'Артаньян, могу кому-нить в лоб с ноги заехать, из нормального человека сделать панду с чёрными кругами под глазами. И мне, после встречи лба с кулаком неприятеля, приходилось изображать из себя мишку панду. Ничего страшного, зато есть что вспомнить. Не без смеха сквозь слёзы умиления и до коликов в животе.
Две порции водки для моего организма – маловато будет, конечно, но и напиваться не стоит. Неизвестно, что меня ждёт на железнодорожной станции. Возможно, смерть, возможно – право вступления на трон и пожизненная государственная стипендия. В голове крутится-вертится какая-то мысль-мыслишка, которую никак не получается сформулировать. Для понимания произошедшего: меня подставляют и делают это не стесняясь. И в этом мире и в том, в мире серого солнца. Так какого лешего я делаю вид, что всё произошедшее – какая-то случайность, а не закономерность? Меня бьют, я подставляю свои фаберже для очередного удара. Пора надевать доспехи из келавра, в руки брать смертельно-убойные машинки и шпиговать недругов пулями. Как свиней шпиговать, от кровоточащего сердца и от души русской. А она у меня широкая, её на всех хватит. И на друзей, и на недругов.
Мирамиру жалко… Я опрокинул в себя третью рюмку, закончил обряд поминания понюшкой хлеба. Чёрного и ноздреватого, кисло-сладкого на вкус с послевкусием русского поля и вольного ветра.
«Забытую песню несёт ветерок…»
Жалко девчонку, зря я тогда отказался нырнуть в её лоно удовольствия и разврата, надо было раза три-четыре вставить и провернуть, как говорится. Зрение пошло вразнос, стало тоннельным. Праздношатающиеся и полуобнажённые исчезли-растворились, кафе «Три тополя» превратилось в длинный и прямой коридор по которому шла Она. Девочка с серебристыми волосами до плеч и красивыми глазами непривычной для человека формы.
Я подстроил окуляры глаз-бинокля, приблизил изображение Мирамиры. Кожаная куртка, перехваченная широким ремнём, обтягивающие стройные ножки чёрные штаны, заправленные в невысокие сапожки, виднеющийся воротник блузки цвета фуксии и… огромный маузер в правой руке. В левой у Мирамиры были три чёрные розы. Всё правильно, девочка моя, три чёрные розы на могиле негодяя.
Ты – напоминание о моём обещании отомстить той, кто меня похоронил заживо, той, которая отдала приказ уничтожить тебя, меня и Мерлина, стереть с лица земли железнодорожную станцию с водонапорной башней и багажным отделением.
Магда Блэндиш!
Первая пуля, отрикошетив от моего лба, ушла в сторону фикуса с поникшей головой, растущего в деревянной, не по размеру, кадке. Листья, сбросив с себя вековую пыль, от негодования зашелестели и осыпались на пол. Вторая пуля обожгла сердце и, пройдя сквозь тело, с громким чавканьем вгрызлась в стену за спиной. Стреляй, девочка, стреляй. Я это заслужил. Не защитил тебя, а мог это сделать. Но не сделал же… потому что не смог. Бред какой-то. Мог – не смог, не захотел и передумал. Третий выстрел Мирамиры не сделала: моя рука, объятая пламенем, удлинилась и стала похожа на копьё. Занялись огнём серебристые волосы, закипели белки прекрасных фиалковых глаз, стекла на пол чёрным и бесформенным пятном кожаная куртка, завязался морским узлом ствол маузера, брызнул осколками полудрагоценных камней графин с холодной, безвкусной сорокоградусной, столик из дешёвого пластика «под мрамор» оказался перевернутым, он превратился в моё укрытие. В ДОТ, ДЗОТ, укрепрайон, в окоп. Я был готов к обороне, только обороняться было уже не от кого.
Лёгкое покашливание, почти дружеское похлопывание по плечу. Какого чёрта, дайте поспать. Изверги!
— Господин…
Кто господин? Ах, да. Я сейчас в кафе, и для официанта я – господин в смокинге и белой розой в лацкане лапсердака. Неужели отключился? Похоже на то, очень похоже. Я поднял голову и посмотрел безумными глазами на розовощёкого и в меру упитанного парня.
— Извините, немного устал. День был и тяжёлый, насыщенный и какой-то бесконечный.
— Понимаю, – расшаркался официант. – Вы бы что-нибудь поели, так сказать, откушали бы. Салат нетронут, а он очень свежий и вкусный.
— Да, вы правы, – согласился я с парнем. – Принесите мне горячее и острое, на радость моим вкусовым рецепторам до безумия вкусное.
Я скосил глаза на графин, убедился, что там ещё что-то плещется. Подмигнул бедолаге фикусу, посмотрел на танцующих и обнимающихся. Как же мало, оказывается, нужно прямоходящим, и не всегда разумным. Пожрать, выпить, потанцевать, прижавшись друг к другу. Странный был сон, странный и пугающий. Как предвестник приближающейся бури, урагана или торнадо. Вспомнил нехорошим словом Дока, его термоядерную наркотическую смесь, блуждающую-разгуливающую по моим артериям, венам и отравляющей головной мозг. Или что там от него осталось? Поди разберись…
Рука самопроизвольно потянулась к пузатому графину, обжигающая жидкость скользнула по пищеводу и нашла своё пристанище в желудке. Мысли, как ни странно, упорядочились, на душе стало тихо и спокойно. Пришло осознание того, что я потихоньку и вразвалочку схожу с ума. С этим нужно что-то делать и делать это нужно, как можно быстрее. Да, нужно, но как это сделать, если в голове до сих пор хозяйничают жуки-галлюциногены? Дихлофоса на них нет, чёрт бы их всех побрал!
— Зачем вам дихлофос, господин? – испуганно произнёс официант, ставя на стол тарелку с шашлыком по-краски и графин с водкой.
— Я что, это произнёс вслух?
— Да, господин, – кивнул официант, мазнув по мне маслянистыми выцветшими глазами.
— Нет, он мне не нужен. А вот от другого я бы не отказался, друг.
«Остановись, идиот! – шепнул одурманенный разум. – Не смей, и даже не думай превратиться в скотину. Только не наркотики, Олег!»
«Заткнись!» – по-мужские лаконично ответил я своему советчику, отполировав краткий монолог стопкой водки.
— Я не произнёс ни слова, – шарахнулся от меня испуганный официант.
Я улыбнулся розовощёкому и от его лица отхлынула кровь. Кошель из кожи буйвола вздохнул, выплюнул на стол три тысячные купюры. По взгляду толстощёкого я понял, что маловато будет. Пятитысячная легла сверху зелёных фанатиков. Флэш-рояль, мать вашу так! Официант едва заметно кивнул.
— Хантил, – бросил я с барского плеча. – Чтобы сразу и подольше. Мне ещё ехать чёрт знает куда. Сам понимаешь.
Официант испарился-растворился, я посмотрел на портмоне из убиенного буйвола и на несколько секунд «завис». Слишком он тяжёлый, хоть и набит под завязку купюрми различного достоинства, кредитными картами и прочей ерундой. Я открыл клапан отделения для мелочи и опять «завис», но теперь надолго. Знакомые пластины из презренного металла цвета полуденного солнца. Наипрезреннещего, но обожаемого и почитаемого во всех, без исключения, мирах металла.
За созерцанием золотых рубленных пластин меня застал официант. Он «прошёлся» глазами по золоту и сделал вид, что его в жизни интересует совершенно другое. Ну да, ну да, а как же. Так тебе и поверили, ублюдошный ты по жизни холуй. Глазки заблестели, крылья носа стали трепыхаться, как крылья бабочки. Э, дорогой мой человек, да ты подобное видел и, не сойти мне с места, не один раз. И не два и не три в периоде. Ты знаком с миром Тень, парень, и сейчас обо всём мне расскажешь. Не веришь?
Глаза розовощёкого осоловели, рот открылся в беззвучном крике, когда я схватил его «яйки-млеки» и слегка их сдавил. Глазунья приказала долго жить, желток равномерно растёкся по сковороде, окрасив белок в цвет золотых пластин.
— Где и у кого? – улыбнувшись, спросил я у официанта.
— Не понимаю, – прохрипел парень, вытирая со лба испарину.
— Значит, нашей дружбе конец? – участливо поинтересовался я. – Где ты видел такие пластины и у кого ты их видел, гадёныш? Считаю до раз, потом…
— Хорошо-хорошо, – выдавил из себя толстомордый, размахивая руками. Вентилятор из него получился так себе, но дышать стало значительно легче. – В казино видел, пару раз. У Сократа, так зовут…
«Ты хоть и Сократ, но дурак», – вспомнил я слова Дока-покойника.
Голову кольнуло воспоминание:
«Раздался еле слышный выстрел, Док охнул, его грузное тело упало на пол. Загрохотали сапоги, раздался лай собаки, через секунду – жалобный скулёж.
— Грузите в «таблетку». И живого и мёртвого. Очередность можно не соблюдать, – услышал я хриплый мужской голос. – Рыжую в расход, очкарика забираем с собой. Как его…
— Сократа, – подсказал кто-то человеку с хриплым голосом.
— Ну и погоняло. Да, Сократа. Работаем быстро. По-возможности – тихо. Но это как получится, естественно».
Вот оно что, вот где собака порылась. Значит, Сократ, этот человек с головой-тыквой и профессорскими очками, завсегдатай увеселительно-развлекательного заведения. А что, может быть, пока всё сходится: от кафе до заброшенного и оцепленного омоновцами, и бойцами сверх секретных организаций железнодорожного вокзала, всего-навсего полкилометра, не больше. Сошлось-то сошлось, но не всё: с какого такого громкого перепуга Сократ будет хвастаться рыжьём в кафе? Это значит, что кафе-не-кафе, и в нём находится что-то привлекательное для акул бизнеса и прочих миллионеров. Ответ очевиден: на втором или третьем этаже здания, из красного кирпича и колоннадой на входе, находится… ах, какой же я осёл. Казино, вот настоящее предназначение «Три тополя». Органы, как внутренние, так и внешние, возглавляемые Наитемнейшим великой и необъятной страны, борются-сражаются с казино, но богатые мира сего где-то нашли лазейку и вот… Как говорится – никогда такого не было, и вот опять.
— Ты живой? – спросил я у существа с синей кожей головы и других частей тела.
Существо часто-часто закивало, пытаясь дышать через раз или два, и по возможности не портить воздух.
— Когда ты последний раз видел Сократа? – мягко и почти интеллигентно поинтересовался я у официанта.
— Сегодня, полчаса тому назад, господин, – раболепно и покорно ответил синекожий и теряющий сознание.
Я вошёл в роль, надев на себя доспехи из келавра. Я стал Мюллером и взял под колпак подозрения официанта и заведение с тремя тополями.
— Явки, пароли, сколько горшков с геранью на подоконнике, гадёныш?!
— Я не понимаю, что вам от меня нужно! – застонал-заплакал официант.
Я разжал свои руки-щипцы, толкнул полуобморочного на стул, навис над ним, как скала, далеко выдающаяся в море. В спину начали долбить чайки, и я понял, что меня начало понемногу «отпускать». Нет-нет, не время для чувств и слёз умиления, мне моё состояние торчка-одиночки чем-то понравилось. Расправленные плечи, орлиный взгляд, звериный оскал и готовность к самым решительным действиям. Я налил в рюмку водку, зажевал слезиночку чёрным хлебушком, опять наполнил рюмку сорокоградусной, посмотрел на обиженного и униженного.
— Пей, болезный, пока пьётся, – как можно участливее произнёс я. – Почему за фикусом никто не присматривает?
Официант поперхнулся водкой, закашлялся.
— Ладно, это всё мелочи, на которые не стоит обращать никакого внимания. Где вход в казино, друг?
Слово «друг» произвело на порозовевшего неизгладимое впечатление. Он, выдавив из себя подобие улыбки, ответил:
— Кухонный блок. Там увидите.
— Пропуск?
— Он у вас есть. – Парень вжался в стол из пластика «под мрамор», стал одной из множества прожилок столешницы. – Пластина.
— Что-о? – затрубил я голосом звероподобного Джигурды. – Вход в казино – это пластина из благородного и ненавистного всеми золота? Это же грабёж среди бела дня или тёмной ночи!
— Вам нужно всего лишь показать пластину, господин, и вас доставят в казино. Отпустите меня с миром, господин. А? Я никому, никогда, ни одним словом и даже под дулом пистолета. Сяду в машину и укачу куда глаза глядят. А они у меня глядят далеко и на перспективу. Отпустите, господин. Только не убивайте.
— Говоришь, на перспективу? – усмехнулся я. – Хорошо, но при одном условии. Ты для меня подберёшь соответствующую для казино одежду.
— Зачем? – неподдельно удивился официант. – Там находятся игроки со взглядами абстракционистов, вольнодумцев и хипстер-либеральной тусовки.
— Заковыристо как-то, попроще нельзя? – спросил я, заливая в себя из графина остатки водки.
В голове воцарился статус-кво, зачирикали воробьи-синицы, белые ангелы расправили руки-крылья, демоны оскалились и заиграли мускулами.
— Кто как хочет, так и… – произнёс скучным голосом официант.
— Но-но, без пошлостей, – перебил я толстомордого, отошедшего от потрясения. – Никакого дресс-кода, прочих сюртуков и галстуков-бабочек. Так?
— Так, – кивнул парень. – Я пойду-поеду?
— Ехай, – кивнул я, добавив: – Смотри, от перспективы никуда, никогда. Даже на шаг и не дай боги на полшага. Стоп! Ты принёс то, за чем так долго ходил?
В воздухе, словно из ниоткуда, появился блистер со знакомыми таблетками болотного цвета. Почему-то вспомнил розововолосую с глазами цвета прибалтийского янтаря. Как она поживает, интересно? Нашла себе для утех достойного самца-ковбоя с огромным лассо? Такая найдёт, привяжет к себе и никогда не отпустит. А если и отпустит, то без всякого сожаления и опять же – навсегда.
Я разговаривал с фикусом, с деревянной кадкой, смотрел сквозь листья запыленного растения на танцующих и пьющих, разговаривающих и обнимающихся, флиртующих и откровенно скучающих замужних и женатых. Время неумолимо куда-то шло семимильными и огромными размеренными шагами. Все присутствующие были чем-то заняты, все при делах и при заботах. Я же был в кафе, как четвёртый лишний тополь, с желтеющими листьями и опавшими желудями. Или это дуб взращивает жёлуди? Да какая, в принципе, разница? Дуб, осина, липа, тополь, вишня, яблоня и груша. Поплыли туманы над рекой. Чёрт, нужно двигаться, но двигаться не хочется. Посмотрев с сожалением на шашлык по-карски, и на заплесневевший от ожидания салат оливье, я положил на язык таблетку хантила. За удовольствия нужно платить. В моём случае придётся расплачиваться здоровьем. Аминь, черти!
***
Роскошь, табачный – и не только – дым. Рулетка и бильярд, покер и стриптиз. Дорогой коньяк, доступные женщины, апартаменты для соития. Отделанные позолотой унитазы и смесители в ванных комнатах. Лакеи и бездельники богачи, благоухание роз и ночных фиалок, доброжелательные улыбки и маски отвращения. Блуд и похоть, королева Ночи и разврата. Где же ты спрятался, Сократ Сократович? Человек, продавший своих друзей и обрёкший их на смерть. Раб лампы, мужчины с хриплым голосом, один из многих, которые не останавливаются ни перед чем. Где ты, мразь?
— Извините, чем я могу вам помочь?
Вопрос прозвучал, как выстрел в ночи, как удар ножом в спину. Охранник, секьюрити грёбаный. Тебе-то что от меня нужно, перекаченный бройлер, квадрат квадратыч и квадратыч в кубе?
— Вы это мне? – спросил я, намекая на некоторое удивление и непонимание происходящего. Моё лицо после выпитого алкоголя и таблетки синтетики превратилось в посмертную маску Тутанхамона. Я вижу сквозь стены, а людей – без одежды. Из глаз вылетают искры и, падая вниз, они прожигают в полу дыры. – Чем вы мне можете помочь?
Переросток вжался в задрапированную китайским шёлком стену, мимикрировал с тёмно-синей тканью, выбросил в воздух молекулы страха.
— Ну… может, вы кого-то ищете? Так я помогу. Если что, господин.
А ведь он прав, что-то затупил я не по-детски. Зачем ходить в поисках Сократа по казино, если о нём можно спросить?
— Следуйте за мной, – прогнулся и потом выгнулся охранник.
Винтовая лестница с третьего на второй этаж, бесконечно длинный коридор, массивная дверь с ригельным замком, непорочная тишина и знакомый запах иланг-иланга.