Не знаю, почему Дениска назвал меня Куська. На коробке, в которой меня привезли, черным по белому значилось: Munchen. Hase Dietrich. Но ребёнок – есть ребёнок. Куська, так Куська. Тогда я был обычной игрушкой, а потому обрадовался и этому имени. Например, у пластмассового ежа и вовсе не было имени, просто ёжик. А бедному резиновому жирафу повезло еще меньше – Дениска называл его исключительно – дурачок. Так я и жил тряпочным зайчонком со смешным именем, пока в эмалированное ведро не ударила молния. Однако, обо всем по порядку.
Я много слышал историй об оживших игрушках. Смешных и страшных. Но все они не имели ничего общего с реальностью. В толковом словаре, который от корки до корки отпечатался в моей вышитой голове, чётко сказано: «Игрушка — предмет, предназначенный для детской игры, служащий целям воспитания». А какие возможности у неодушевленной вещи. Ровным счётом никаких. Нет, игрушки не совсем бесчувственные болваны. На них лежит отпечаток людских эмоций. Человеческая аура очень сильна и способна вдохнуть подобие жизни в любое рукотворное изделие. Мы можем радоваться и печалиться, злиться и обижаться, но налёт этих чувств слишком ничтожен, чтобы назвать его настоящей жизнью.
Я очень любил своего пятилетнего хозяина. Хотя Дениска обращался со мной не слишком бережно. Почему-то в его играх я выполнял роль несчастного труса и неудачника, которого необходимо спасать. Я тонул в море (ванной), падал с небоскреба (шкафа), оказывался на северном полюсе (в холодильнике). А однажды едва не сгорел при пожаре. Хорошо мама мальчика успела вовремя, и затушило моё левое ухо. Но некрасивые дыры с чёрными краями остались. Но я не умел обижаться. Всё было отлично, пока в дом не пришла беда. Её принёс тучный громогласный субъект с огромным животом и обширной лысиной. И назывался он некрасивым коротким именем: отчим. На Дениску ему было абсолютно наплевать, теперь я знаю точно. Этот жирный хряк даже не вспотел, когда мальчика украли. Киднеппинг. В толковом словаре я нашёл это слово. Оказывается, есть и такое. Отчим, а он требовал от всех называть его Вениамин Петрович, вляпался в какие-то разборки с бандитами и те потребовали от него табачный магазин. Сам Петрович не курил, но курительный бизнес приносил ему неплохую выгоду. Дениску утащили прямо из песочницы. Никто ничего не видел. Мать рвала на себе волосы и требовала вызвать полицию. Однако табачный бизнесмен велел ей заткнуться и ждать. Ждать пришлось недолго, уже вечером позвонил неизвестный и посоветовал как можно скорее подписать бумаги по магазину, если не хотят получить мальчика по частям. Мать набросилась на новоявленного папашку с кулаками и потребовала немедленно отдать магазин похитителям. Тот, не долго думая, саданул её кулачищем в лоб, а сам накатил себе стакан коньяка, выпил, снова накатил. Потом уселся на кухне в позе Роденовского мыслителя, водрузив початую бутылку на пухлый томик толкового словаря. О чем он думал в тот момент неизвестно, но явно не о мальчике. Рядом с ним застыл чёрный, как уголь пёс. Наверное, это было единственное существо, небезразличное Вениамину. Отвратительный бульдог с вечно слюнявой мордой и злыми маленькими глазками. Джерик. Отчим любил швырять ему игрушки и смотреть, как тот с остервенением рвёт их клыками. Когда мать Дениски вновь подала скорбный голос, отчим так шандарахнул по столу ручищей, что бутылка иноземного пойла опрокинулась и залила янтарной жидкостью и стол, и пол, и толковый словарь. Джерик наклонил к луже уродливую морду, принюхался и отвернулся. А Вениамин Петрович грязно выругался, брезгливо поднял двумя пальцами книжицу и зашвырнул её в эмалированное ведро. Назвал жену неряхой, истеричкой и прошмандовкой. Последнее слово в словаре я не обнаружил. Отчим подхватил ведёрко и объявил, что идёт выкидывать мусор. Проходя мимо детской комнаты, он увидел вашего покорного слугу, лежащего возле кроватки Дениса. Со словами «эту рвань тоже на помойку», толстяк подхватил меня за уши и поместил сверху на испачканный словарь. В спину нам неслись рыдания несчастной женщины.
На улице жирдяй поставил ведро возле мусорного контейнера, сплюнул, пробормотал: «хрен вам, падлы, а не магазин», после чего выудил из штанов мобильник и принялся с кем-то разговаривать. До меня доносились отдельные фразы, но я не придавал им значения, потому что был всего лишь игрушкой. Даже трагизм происшедшего не смог расшевелить белую вату в моём теле. Лишь тень чего-то недоброго и тоскливого прошлась холодным ветерком по тряпочной голове. А потом начался дождь. Он лил и лил. А я сидел на книжке и мок. Где-то над головой загрохотало. Ветвистая молния расчертила горизонт, потом вторая, третья. А потом моё ведро взорвалось. Вернее, так мне показалось. Нестерпимо яркая вспышка ударила по глазам, и я перестал быть игрушечным зайчонком по имени Куська…
Какое-то время я пытался систематизировать сумбур, творившийся в моей тряпочной голове. Передо мной бежали горящие строчки: абажур, абаж;ур, - а, м. Колпак для лампы, светильника, аббат, абб;ат, - а, Настоятель мужского католического монастыря, аббревиатура — в словообразовании: существительное, образованное из усечённых отрезков слов…
Всё, имеющиеся в толковом словаре непостижимым образом влилось в мою опухшую от внезапных знаний голову, раздуло как футбольный мяч и заставило уши встать торчком, а лапы сжаться в кулаки. А еще меня охватила ярость. Я вспомнил, что моего хозяина похитили. Я вылез из пробитого молнией ведра и пошлёпал обратно к дому. Оказалось, что я теперь умею лазить по стенам. Я карабкался по кирпичной кладке к открытому окну на восьмом этаже. Была глухая ночь. Когда я спрыгнул в знакомую детскую комнату, то услышал громкий храп Вениамина Петровича, он спал за стеной. Из другой комнаты раздавались всхлипывания, это плакала мама Дениски. Мой путь лежал в коридор, там, на вешалке, в пиджаке отчима лежала записная книжица, она-то мне и нужна. Я двигался бесшумно, но, похоже, недооценил возможностей сторожевого пса. Из кухни ко мне метнулась чёрная тень. Я успел отскочить в сторону и зубы Джерика щелкнули в сантиметре от моего уха. Для своих габаритов он был очень подвижный. Мне с трудом удавалось уворачиваться от его атак. Пес прыгал, клацал пастью, пытался достать меня когтистой лапой. А я бил его кулаком по слюнявой морде, пинал под обрубок хвоста, но он не оставлял попыток достать меня. Эта молчаливая битва продолжалась слишком долго. Я не умел уставать, но и Джерик был настоящей боевой машиной. Меня охватило бешенство. Незнакомое чувство для тряпочной игрушки. Пока мы занимаемся с этой псиной балетом, негодяи мучают моего хозяина. Пора заканчивать этот балаган. Я пробежался прямо по башке пса и устремился на кухню. Там, над обеденным столом висел целый арсенал кухонных ножей. Подпрыгнул и сорвал с гвоздика неплохой универсальный тесак. Из толкового словаря пришло знание, что он называется «сантоку». Для трусливого Куськи вещь совершенно чуждая, а вот для Дитриха – самое то!
Пёс уже летел на меня, когда я прыгнул ему навстречу. Двенадцатисантиметровый клинок под углом вошёл ему в левый глаз, исторгнув из глазницы длинную струю горячей крови. Он так и умер в прыжке. Грузное тело, оцарапав стол, опрокинулось на пол. А я замер прислушиваясь. У моих ног расплывалось черное пятно. Незнакомое чувство жалости неприятно кольнуло сердце. Только сердца у меня отродясь не было. Я тряхнул ушами и побрёл к вешалке. Вот и записная книжка, много раз видел её в руках Петровича. Мне нужна женщина по имени Мальвина. В книжке я нашёл её телефон и адрес. Заодно прихватил смартфон отчима, навигация мне не помешает.
Перед тем, как уйти, сделал ещё одно дело. Вырвал из тетради листок и написал довольно красивым почерком… Красивым? Я себе льщу. До красивости пока далеко. Достаточно разборчиво написал:
Уважаемый Вениамин Петрович, предлагаю вам в течение двадцати четырех часов покинуть город. В противном случае, вас постигнет участь Джерика. И поверьте, смерть ваша будет не такой лёгкой. Надеюсь, вы внемлете голосу разума и послушаетесь моего совета.
Некто, от которого зависит ваша жизнь.
Пафосно, конечно. Но я не сомневался, что жирдяй примет правильное решение. Пусть катится. Такой отец Дениске не нужен. Листок свернул трубочкой и вставил мёртвому псу в ухо. Не будь я Дитрих, если это не проймёт лысого табачника до печёнок.
Почему именно Мальвина? Она была бывшей пассией Вениамина Петровича и даже после развода продолжала играть в его жизни немалую роль. Я вспомнил отрывки телефонных бесед, их скандалы, полунамёки, касающиеся табачного магазина, и пришёл к выводу, что она имеет непосредственное отношение к похищению ребёнка. Догадывался ли об этом сам Вениамин – не знаю. Его мозг явно зарос жиром.
Она спала, когда я прыгнул к ней на кровать. Я, конечно, не человек, но эта дама показалась мне далёкой от совершенства. Тощая, как швабра и безобразно носатая. У Дениски была резиновая цапля, но даже её клюв был короче. Почему её назвали Мальвиной, а не Буратино – тайна покрытая мраком. Но судя по всему, родители явно любили замечательную сказку Толстого.
Женщина проснулась, включила настольный светильник и охнула, увидев меня. Долго таращила на меня глазищи, а потом произнесла прокуренным басом:
– Откуда взялось это грязное чудовище?
Она осторожно взяла меня за уши, брезгливо повертела в руках, а потом осторожно понюхала.
Вот тут я и ударил её кулаком в нос.
Сломать – не сломал, но кровавая юшка брызнула. Женщина заорала так, что мои длинные уши едва не свернулись в трубочку. Хорошо, что я не могу оглохнуть.
Она скатилась с кровати, забилась в угол комнаты и взирала на меня с благоговейным ужасом. Я по заячьи прыгнул к ней и Мальвина, закатив глаза, сползла на пол. Этого мне только не хватало. Пришлось потратить немало времени, чтобы привести её в чувства. Я лил воду ей на голову, крутил уши и смог вернуть в реальность только после того, как ущипнул за сосок.
– Кто ты? – прошептала она.
– Меня зовут Дитрих, – ответил я. – Но ты можешь звать меня Люцифер, Вельзевул, Воланд, Мефистофель…
Все эти имена всплыли в моей памяти, благодаря толковому словарю. Я мог бы продолжать список, но уже было ясно, что Мальвина прочувствовала ситуацию и сделала правильные выводы. Начала креститься и глухо подвывать. Потому я не стал терять времени:
– Где похищенный мальчик?
– Я не виновата! – взвыл этот Буратино в женском обличье. – Это всё Иван! Я просила его не трогать ребёнка! Но он бандит, у него такие методы!
– Фамилия, адрес, телефон, охрана, сигнализация…
Она отвечала сбивчиво, вдобавок ко всему начала икать, но нужные сведения я получил.
– Ты пришёл забрать меня в Ад? – шмыгая разбитым носом спросила она.
– Чуть позже, – сказал я. – Но знай, что своими поступками ты уже забронировала уголок в моих владениях.
Надеюсь, она задумается о будущем.
В особняк Ивана я смог добраться только утром. Неплохой трёхэтажный домик на тридцать комнат. Бандит Иван по прозвищу «Крест» жил на широкую ногу. Охранников аж двенадцать человек. Хорошо, что я не потею, а то бы взмок от усердия, пытаясь не попасться им на глаза.
Сам Крест обнаружился в молитвенной комнате. Была у него и такая. Никогда бы не подумал, что такой подонок искренне верит в Бога. И, похоже, одного бога ему мало. В комнате стояли бронзовые статуи Будды, висело католическое распятие, имелись суры из Корана, начертанные золотой вязью на чёрных атласных коврах. Целую стену занимал огромный православный иконостас. Перед ним я и застал хозяина в коленопреклонённой позе. Одна икона была гораздо крупнее прочих. К ней Ваня и обращался.
– Святой Иоанн Сочавский, покровитель мой, помоги мне в делах.
Толковый словарь тот час рассказал мне всё об этом святом. Великомученик Иоанн Сочавский, бывший купец, а ныне главный покровитель торговли. Бандит просил у него о таких одолжениях, что я едва не рассмеялся. Это же каким непробиваемым кретином надо быть, чтобы просить у святого расправиться с конкурентами и помочь уладить дела с подпольным казино.
Я пробирался мимо атрибутов мировых религий, выискивая укромное местечко. Рядом с бронзовым изваянием Будды стояла белая китайская ваза с намалеванными драконами династии Цин, так значилось на бирке. В неё я и юркнул. Толковый словарь начал грузить меня информацией об отличии росписи доуцай от обычной полихромной. Но я задвинул ненужные знания поглубже в вату. Что с того, что дураку продали подделку. Меня интересовал Дениска. В новодельной вазе было весьма просторно. Я поелозил по прохладному фарфору хвостом, поудобнее устроился и бесцеремонно прервал молитвы хозяина громким криком:
– Замолчи, грешник!
Я отыгрывал трюк с «Золотым ключиком» и не сомневался в успехе. Всё давно придумано до нас. Снова игрушка в кувшине, пугающая злодея. Только вместо деревянного мальчишки – тряпочный зайчик.
Он резко замолк, а затем нецензурно выругался.
– Не смей сквернословить в моём присутствии!
Тут бандита проняло. Голос задрожал:
– Ккто это?
– Я – Иоанн Сочавский!
Мне самому понравился тембр моего голоса. Сочный, громкий, усиленный эхом. То, что доктор прописал. А уж Ваня обделался не на шутку. Видать, слабоватый был верующий.
– Тьма твоих грехов затопила чашу моего терпения, – вещал я. – Как смеешь ты, творящий беззакония, обращаться ко мне с просьбами? Готовься к небесному суду, безбожник!
– Прости меня, Господи! – взвыл Крест. – Сам не ведал, что творю! Научи меня, отче! Вразуми!
– Иногда одно доброе дело способно пересилить сотню неправедных. Где похищенный тобой отрок?
– В подвале, – прошептал бандит. – Клянусь, я не сделал ему ничего плохого. Только хотел попугать того упрямого урода…
– Ты немедленно вернёшь ребёнка матери. Сам вернёшь.
– Конечно, Господи…
– Не перебивай, грешник! Вернёшь и подаришь женщине деньги.
– Сколько? – голос Ивана дрогнул.
– Сам определишь меру лепты. Но помни, Спасителю ненавистна жадность. Как ненавистны и дела беззаконные.
– Я всё сделаю, – покаянно прошептал Крест. – Клянусь.
– То, что слова мои верны — узнаешь по знаку, – с пафосом произнес я. – Поворотись к белой вазе, сунь руку твою и найдешь игрушку. Отдай мальчику. Более ничего не скажу тебе. Прощай, грешник.
Собственно, на этом можно и закончить. Когда мы подъезжали к знакомому дому, то едва не сбили с ног Вениамина. Лысый табачник, багровый от переживаний, упаковывал в такси чемоданы. Скатертью дорога.
А дети всё чувствуют. Дениска гладил меня и целовал:
– Куська, я знаю. Это ты спас меня.
Когда он крепко прижал меня к себе, я тихо прошептал:
– Меня зовут Дитрих.
Глаза мальчика вспыхнули от восхищения.
– Дитрих, – повторил он. – Ты умеешь говорить?
Но я ничего не ответил. Я – игрушка. А игрушки живут по своим законам. Как там, в многомудром словаре? «Игрушка — предмет, предназначенный для детской игры, служащий целям воспитания».