В новых четырёхквартирных домах «удобств» не было, в полах - щели, клопов полчища! Новосёлы говорили, что зловредных насекомых напустили зеки, строившие эти «хоромы». Но, после тесной, сырой землянки с жёстким топчаном, на котором Верке раньше приходилось спать, их с мамой двухкомнатная квартирка и «персональная» настоящая железная кровать с роскошным, пышным матрацем, набитым золотистой соломой, девятилетней девчонке казались царскими! А неказистый, грубо сколоченный топчан временно превратился в обеденный стол, – на нём она и уроки готовила.
Кудрявую смуглянку Верку соседские пацаны сразу окрестили «цыганухой»! Не самое оскорбительное, кстати, прозвище: к примеру, тощенького, как ивовый прутик, Кольку Яковлева, Веркиного одноклассника, в обживаемом ребятнёй дворе не без юмора нарекли «Жирной Косточкой»! А шустрый, белобрысый татарчонок Генка Ахмедзянов невозмутимо откликался на, вообще, странную кличку - «ухастый», приклеившуюся к Ахмедзянову после того, как он под общий смех ребят во время «интеллектуальной» игры перечислил головные, по его мнению, «уборы»: «глаза, брови, рот, ухи...»
Обижаться на «дразнилки» не полагалось, – на обиженных воду возят! – приходилось терпеть: бурно негодующих просто-напросто бойкотировали, отстраняя от общих забав.
Излюбленными затеями детворы были: «лапта», «третий – лишний», «прятки», «чижик» и состязания в «альчики» – бараньи кости. Во время подвижных, шумных игр нередко среди мальчишек вспыхивали потасовки. Мирились так же легко, как и ссорились...
Взрослые не вникали в мир детворы. Время было трудное, послевоенное, родителей больше занимали житейские проблемы. А у плохо одетых и не очень сытых детей всё же бывали маленькие радости. Летом гурьбой отправлялись в горные леса, до них - рукой подать! В начале июня рвали щавель, «кисличку» – длинные, сочные дудки, вкусом напоминавшие ранние сорта яблок; выкапывали и жевали приторно-сладкие корни солодки. В августе под хвойными деревьями собирали ежевику и – целыми вёдрами! - грибы. Спускались с гор на дрожащих от усталости ногах по крутым тропкам, утопающим в густых, в рост человека, травах. У подножия делали небольшой привал. Какое блаженство лежать на спине в духмяных зарослях борщевника, мяты, среди пряно благоухающих цветов, устремив мечтательные взоры в необыкновенное васильковое небо! По нему плыли нескончаемые караваны белоснежных причудливых облаков, трансформирующихся под влиянием свежего ветра в диковинные, фантастические фигуры! На всю жизнь остались с Верой первые яркие впечатления детства: волнующие запахи, необычные цвета, формы... В эти, восхитительные минутки восприятия чудесной новизны забывались никчёмные обиды, притуплялось чувство голода, вечно сосущее «под ложечкой» .
- Смотрите, девочки, – восторгалась Верка, – облако похоже на Золушку в белом кружевном платье! Вон и корона! Жаль, расплывается...
- А мне кажется, что это летит Змей Горыныч, – покусывая травинку, лениво отзывалась Нелька Бойко.
А Люся Степачёва, провожая вереницы облаков долгим, печальным взглядом, грустно вздыхала:
- Мои мама и папа, наверное, видят нас сверху... Они ведь теперь у Бога живут. Он забрал их к себе...
Верка и Нелька смущённо примолкали: знали, что Люся – круглая сирота, живёт с бабушкой. Девчонки поднимались с изумрудной травы и пускались догонять своих сверстников, звонкие голоса которых слышались уже на значительном от них расстоянии...
В зимних каникулах тоже были свои прелести: катание на самодельных санках и коньках, сооружение крепостей в высоких сугробах. Но самыми захватывающими были, конечно, так называемые «ледовые побоища»! Через весь посёлок проходила объёмная деревянная труба – водовод к промышленным предприятиям, шахте и обогатительной фабрике. Прохудив-шаяся в некоторых местах и выпускающая фонтаны воды, эта труба зимой покрывалась горбатыми ледовыми наростами внушительных в высоту и ширину размеров. Сюда, как магнитом, притягивало почти всю поселковую детвору: здесь и проводились знаменитые битвы в снежки - «улица на улицу».
Обнаружив под ледяным холмом лаз, смельчаки, рискуя промокнуть до нитки под бьющими струями, проникали внутрь образовавшихся «хрустальных шатров». Отважилась и Верка побывать в одном из ледяных «дворцов», где в солнечный день её взгляду открылась изумительная красота: покатые «стены» и куполообразные «потолки» сверкали и переливались всеми цветами радуги. Эти чудеса напоминали неповторимые владения Хозяйки Медной горы из любимого фильма «Каменный цветок», снятого по мотивам сказов Бажова. У Верки в альбоме для рисования появлялись потом эти впечатляющие картинки.
Зимой в высокогорном посёлке смеркалось рано, и ребятишки, собравшись у кого-нибудь в доме, сушили на печке валенки; при свете керосиновой лампы рассказывали о страшных похождениях ведьм, домовых и вурдалаков. Суеверную Верку после таких посиделок провожали подружки, Люся и Нелька. А дома мама всыпала ей очередную порцию ремня, чтобы «дотемна не бродила»!..
Шестого января пятидесятого года, накануне Рождества Люсина бабушка продиктовала детворе молитву. У Веры непонятные слова Тропаря слились в одно: «... возсиямировисветразума...».
- Идите, детки, славьте Христа, - напутствовала старушка. - Пусть Он поможет всем людям на Земле!
- И даже зекам?! – усомнилась Верка, вспомнив итог их «вредительства» -отвратительных клопов.
- И им – тоже..., - осенила себя крестом бабушка.
Вечером шестеро ребятишек, прихватив кутью – сладкую кашу с изюмом, отправились «рождествовать». За нестройное, но громкое пение умилённые соседи сыпали им в карманы конфеты, пряники, мелкие монетки.
У Веркиных дверей замешкались. «К нам зайдёте без меня,- виновато шмыгнула носом Верка. – Не то мама домой загонит!»
Вернулись ни с чем.
- Твоя мать нас выставила, - разочарованно сообщил Колька Яковлев. - Сказала, что кутью носят только близким родственникам...
Верке было стыдно, хотя понимала, что маме нечем порадовать её друзей: она утром сокрушалась, что в доме «ни крупинки, ни жиринки»...
- Пойдёмте к «финским» домам, - предложил Колькин братишка, показывая на огороженные заборами подворья.
- Там жадные куркули живут! А в их дворах - злые собаки, - возразила Нелька. - Штаны «полатают»!
- Тогда двигаем к баракам! – сказал Генка Ахмедзянов.
- Не... Там шпионы живут!
- Дура ты, Нелька! Не шпионы, а ссыльные. Давай, трогай! – скомандовал Генка.
Кто такие «ссыльные», Верка не знала. В их многонациональном шахтёр-ском посёлке на Киргизском горнорудном комбинате трудилось множество пришлого народа. « Может быть, это национальность такая?», - думала она.
Пощипывал морозец, в светлом небе мерцали ясные звёздочки, под ногами весело скрипел снежок. Дети направились в сторону исправительной колонии, где неподалёку от неё ещё в начале войны выросли бараки.
«Рождество Твоё, Христе Боже наш!..», - вразнобой зазвучало в полутёмных жилищах. И снова в карманы ребятни посыпалось скромное угощение: кусочки сахара, конфеты «подушечки». А одна старушка в тёмном платочке даже приятно похвалила детей: «Гут! Отшен карашо, киндер! Тепер нада крэбль кушат!» И всех одарила изумительно пахнущими, поджаренными в растительном масле лепёшками.
Но в одной комнате их встретила хмурая тётка. Всмотревшись в смуглое лицо Верки, сердито удивилась: «А что, уже и чеченки колядуют?!»
- Она у нас - «цыгануха»! – с вызовом крикнул Ахмедзянов, стукнув по захлопнувшейся перед ними двери...
- Я дальше не пойду, - заупрямилась Верка, когда вышли на улицу. - И домой идти не хочу...
Девчонка заплакала, размазывая слёзы.
- Мама накажет? - посочувствовала Люся. Верка кивнула, потупилась.
- Знаешь что, - осенило Нельку, - а ты вбей колышек в землю, у твоей матери сильно разболится голова, и тогда она не станет тебя лупить!
- Когда страшно, - назидательно сказала Люся, - надо перекреститься и помолиться Богу. Он обязательно выручит. А колья вбивать - это грех, колдовство от лукавого!
- Что такое «лукавый»? - заинтересовалась Верка.
- Это... нечистый!..
...Оставшись одна, Верка немного поколебалась, затем нашла палку и, дрожа от холода и волнения, воткнула её в снег...
К удивлению Верки, мама не стала её бранить: у неё действительно болела голова! От жалости у девчонки сжалось сердечко! Тут же побежала, забросила треклятую палку подальше. «Бедная моя мамочка... Я злая, нехорошая, - лихорадочно бичевала она себя. - С нечистым связалась! Надо Богу молиться, чтобы я славной, хорошей девочкой стала... И пусть та серди-тая тётенька в бараке, и вредные зеки, и жадные куркули в финских домах тоже станут добрыми!..»
- Мама, а Бог есть? - отогревшись в постели, тихонько спросила Верка.
- Не знаю. Спи!
- А лукавый? – не унималась дочь.
- Спи ты, горе моё! Бродит где-то до ночи, а потом уснуть не может!..
Утром Верка решила осуществить задуманное ею в эту Рождественскую ночь. Мама не заругает – она уже ушла на фабрику, где работала спецовщицей. Тщательно умывшись, девчонка расчесала свои буйные тёмные кудри, трижды прочитала Тропарь, неумело перекрестилась и, накинув пальтишко, сшитое из маминой довоенной жакетки, вышла на улицу. Зажмурилась: как красиво вокруг! В лучах восходящего солнца серебром искрился снег, вершины гор казались покрытыми ниспадающими вниз огромными белоснежными скатертями с голубыми продольными складками, косыми синими морщинками, и темнеющей по низу бахромой хвойного леса. Девчонка решительно направилась к одному из «финских» домиков. Собака в этом дворе злющая! Но Верке не терпелось убедиться в самом важном... Набравшись мужества, стараясь не обращать внимания на яростный собачий лай за забором, она отчаянно постучала в выходящее на улицу окно. Спустя минуту, уже стоя в чистой горнице, она запела тоненьким, дрожащим голоском: «Рождество Твоё, Христе Боже наш...»
- Погоди, детка... Степан! - позвала хозяйка мужа. - Иди, послушай, как хорошо девочка поёт. Начни сначала, дочка, порадуй стариков святым песнопением!
«Помогла молитва, не прогнали меня богачи! Оказывается, они вовсе не такие плохие!..», - ликовала Верка. И вдохновенно, - откуда только прыть такая взялась у вечной трусишки! - спела рождественскую песню. Ей страстно хотелось, чтобы все люди на Земле стали чуткими, доброжелательными, чтобы всем жилось хорошо... Домой возвращалась, торжествуя: в её кармане лежал подаренный рубль! Целое состояние! Можно сходить в кино, или купить леденцов...
Но, в самом главном она убедилась: Бог на белом свете есть! Он её услышал!
... После каникул на первом уроке в третьем «А» у доски понуро стояли Верка Алейникова, Люся Степачёва и Колька Яковлев (Нелька и Ахмедзянов учились в других классах), а учительница, багровая от возмущения, надрывно отчитывала «разгильдяев, переступивших все рамки достойного поведения советских школьников».
- Класс позорите!- кричала Лидия Филипповна. – Додумались ходить по домам, попрошайничать! Чья это была инициатива? Опять - Степачёвой?!
Верка, вздрагивая от металлического звона в голосе классной руководительницы, испуганно втягивала голову в плечи: ещё не забылся не так давно пережитый скандал с дневником, обёрткой для которого девчонка использовала газету, машинально обведя в ней чернилами портрет какого-то депутата. Разъярённая Лидия Филипповна притащила тогда Верку в учительскую, куда обычно водила самых отъявленных хулиганов. Верка испытала настоящий шок и от содеянного «преступления», и от грозящей расправы за него! В присутствии многих учителей Лидия Филипповна так же, как и сейчас, брызгала слюной: «Что сказал бы твой отец, офицер, сложивший голову за родину, если бы узнал, что его дочь, отличница, ведёт себя, как враг народа?! Ты подрываешь авторитет членов нашего правительства!..» Вызывали в школу маму, Верка получила от неё, насмерть перепуганной, взбучку... Но та история счастливым образом замялась... А теперь, вот, – новая...
Низко опустив голову, обмирая от страха, Верка, неожиданно для себя, стала шептать слова из Рождественского Тропаря.
- Степачёва! – набросилась классная на Люсю. – В прошлом году ты на пасху яйца красила, явилась в школу с несмываемой краской на пальцах!.. Выговор впрок не пошёл? Это ты, «богомолка», на каникулах подбила ребят побираться?
- Мы не побирались..., - прошептала Люся, глядя в сторону. Потом подняла глаза на учительницу, твёрдо добавила: «... и не попрошайничали!»
- Алейникова, что ты там бормочешь?! – перекинулась та на Верку. - Да вы хоть понимаете, что никакого Бога нет!
«Не смейте, - стукнула Лидия Филипповна кулаком по столу, - тень наводить на репутацию школы!..»
Вдруг учительница смолкла, присела на стул, кровь отхлынула от её скуластых щёк, обтянутых сухой, в мелких морщинках кожей. Она помолчала, глядя куда-то поверх голов притихших учеников, и вяло махнула рукой троице, стоявшей у доски:
- Ладно... идите по местам. Займёмся уроком...
Испуганные, озадаченные резкой сменой её настроения, третьеклашки уткнулись в учебники.
Веркино сердце гулко выстукивало: «Опять молитва помогла! Спасла!..»
01.01.2011