Девятый роман

Саша Кметт
      Из серии "истории от спятившего библиотекаря".            


    Федор Михайлович топтался нетерпеливо у пыльной стойки букмекерской конторы, слушая как на улице приветствуют участников городской олимпиады мясников. Там проходило ежегодное шествие лучших рубщиков области перед соревнованиями. Олимпийский тамада призывал их показать свое мастерство, свои лучшие удары, чтобы намотать нервы болельщиков на тушу яркого шоу.
    - Мы хотим услышать хруст костей! – кричал тамада в рупор.
    В ответ болельщики взрывались аплодисментами и скандировали дружное «Ура золотому топору!»
    Из конторского туалета вышел букмекер в халате учителя труда.   Скрипнул спинкой офисного стула, взглянул на постоянного клиента с равнодушием.
    - Опять на Раскольникова будет ставить? – поинтересовался он, зевнув.
    - На него, - Федор Михайлович положил на пыльную стойку пачку помятых купюр.
    - Зря, - бросил букмекер, забирая деньги. – На него давно уже никто не ставит. Кроме вас, конечно. Заранее проигрышный вариант. В прошлом, согласен, он был хорош. Но давно утратил квалификацию. Так что не видать ему «золотого топора», как вам выигрыша.
    - А я, все-таки, верю в его фирменный удар, - упрямо заявил Федор Михайлович. – Он еще способен показать хорошую топорную работу.
    - Был удар, да весь вышел, - работник конторы пренебрежительно фыркнул. - Ставьте лучше на Добродеева. Он сегодня главный фаворит. Три года подряд чемпионом становится. Вот у него рука, действительно, меткая и тяжелая. 
    В этот момент в помещение заскочила сгорбленная бойкая старушка. Закрутилась юлой, влезла без очереди, послала всех недовольных в дом престарелых с удобствами во дворе. Затем заняла место у стойки и сделала ставку.
    - Всю пенсию на Добродеева, - крикнула старушка с задором, доставая кулек с деньгами из ветхого лифчика. 

    Федор Михайлович открыл глаза. Он лежал на неудобном диване казенного кабинета.  Проникающий сквозь оконные решетки свет уличных фонарей, говорил о том, что он уже нарушил строгий распорядок дня. Цифры электронных часов указывали на девять вечера. Значит, спать было еще не положено. Федор Михайлович вытер пот со лба. С тревогой дернул себя за бороду и надавил на переносицу.  За такое грубое нарушение писательского режима его могли лишить фруктового десерта и субботней бани. В горле появился комок, похожий на беспокойную улитку, а на стенах заплясали тени чередой восклицательных знаков.
    Федор Михайлович спустил ноги с дивана, нащупал дырявыми носками домашние тапочки. После нескольких месяцев упорной борьбы, ему таки разрешили их оставить, вместо казенной вонючей обуви. Вытянувшись с хрустом во весь рост, он спешно вернулся к письменному столу, занял рабочее место за печатной машинкой и уставился недружелюбно на чистый лист бумаги. Вскоре Федору Михайловичу показалось, что лист не остался в долгу и тоже посмотрел на него с ненавистью. Спустя несколько минут взаимная неприязнь достигла предела, после чего Федор Михайлович накрыл машинку платком.  А сам, в который раз, достал из ящика стола личное дело главного героя. Мухобойникова Леонида Леонидовича. Взглянул на стопку знакомых до злости фотографий, полистал привычно компромат, что скрупулезно собирали литературные агенты издательства.

    Послышались щелчки дверного замка. В кабинет вошел литературный надзиратель Егор со связкой ключей на поясе. Человек с большим опытом и творческой мудростью особой крепости, что на вкус напоминала, по его словам, смесь дорогого рома с компотом из крысиных хвостов. От огромного количества текстов, прошедших сквозь надзирателя, в его глазах читалось желание удавить автора Азбуки. В руках Егор держал объемный пакет в подарочной упаковке. 
     - Как наши дела? – спросил надзиратель с фальшивым интересом. – Роман продвигается?
    - Не продвигается, - устало ответил писатель. – Вдохновения нет.
    - Помилуйте, Федор Михайлович. Вам новую главу завтра сдавать для проверки на предмет сюжетных ошибок. Но у вас, как я погляжу, ничего не готово. А насчет вдохновения, есть у нас уютный тупичок в подвале. Там по средам собирается травматическая редколлегия. Очень, знаете ли, вдохновляет.
    - Мне бы отпуск взять, - на сдавался писатель. - Небольшой, на неделю. Тогда может все наладится.
    - Отпуск приговором не предусмотрен, - сурово заявил надзиратель. – Вам какой литературный срок влепили?
    - Двенадцать романов. Все из серии «преступление и наказание». Сейчас работаю над девятым. Срок сдачи через полтора месяца. Герой произведения один чиновник из «министерства игрушечных солдатиков», что возомнил себя богом карьеризма. По достоверным данным он пытается подложить компрометирующую бомбу под самого министра.   
    - Да у вас сроки горят. Какой уж тут отпуск? Учтите, издательство следственного комитета очень на ваше сочинение рассчитывает. Им просто необходимо выпустить книгу пока не рвануло. Поэтому, придется поднажать.
    - Не могу я больше жать, - скривился литературный узник. – Сил не осталось.
    - Силы мы вам подкинем, - заверил Егор. – Заодно, мотивацию.
    - Лучше разрешите свидание с адвокатом.
    - Ни один адвокат не сможет оценить всю мощь вашего таланта. А у меня курсы за плечами по линии критики на скорую руку. Так что, со всеми пожеланиями, или если совет какой-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне. Но чтобы вы не чувствовали себя обделенным и для повышения творческого тонуса, мы вам разрешим внеочередное свидание с музой.
    - На хорошую музу средства нужны, - угрюмо заметил Федор Михайлович.
    - Зря вы так, - надзиратель попытался улыбнуться. - Наше государство в целях удовлетворения писательских потребностей, предоставит вам музу бесплатно. И учитывая вашу величину, в чине не меньше капитана. У нас этих муз пачками выпускает институт при министерстве внутренних дел.
    - Не надо мне капитана, - писатель невольно вздрогнул.
    - А придется. Одна муза уже получила разрешение на вашу связь. Со всеми печатями. И в знак искренности своих чувств отправила вам передачу. Как раз перед первым свиданием.    
     Егор положил пакет в подарочной упаковке на письменный стол и вышел за дверь. Федор Михайлович застыл над передачей, не решаясь ее открыть. Простояв так не меньше получаса, он все-таки дернул за розовые ленты и развернул блестящую фольгу. Внутри лежало несколько банок соленых грибов и теплые вязаные носки.