В украинских православных СМИ развернулась дискуссия по поводу предложения одного из владык установить церковный праздник в честь «собора украинских святых». В самой идее чествовать святых, прославившихся на той или иной территории - на, так сказать, «малой родине», - ничего предосудительного и конфликтного нет. В наших святцах есть праздники в честь соборов волынских, черкасских, курских, рязанских и многих других объединяемых на основе географического признака святых, почему бы не акцентировать и такой регион, как Украина? Но с Украиной почему-то без конфликта не получается.
И надо сказать, что аргументы у противников нового праздника довольно весомые.
Главный из них: никто из «украинских» святых, по крайней мере жившие до прошлого века, не считал себя «украинцем». Да и вообще не было такого этнонима вплоть до 19-го века, так что говорить об «украинской» святости, скажем, князя Владимира не намного больше оснований, чем отнести к украинцам нашего Праотца Адама. «Украинцы» в средневековье – это явный анахронизм, навязанный новейшими политическими идеологиями.
Спорить с этим никакому непредвзятому человеку невозможно. Журналистские спекуляции, будто «украинцы» - это давний этноним и что он упоминается в древних исторических документах, в народной поэзии и т.п., - чистая пропаганда, которая не выдерживает никакой объективно-научной критики. Достаточно сказать, что даже столп украинской националистической историографии Михаил Грушевский, назвавший свой труд «История Украины-Руси», вынужден был признавать: не было у православных «украинцев» до 19 века никакой отдельной от русских идентичности. Утверждались они, пишет он, «в приятном сознании религиозной солидарности с широким православным миром». Даже тогдашние западники – униаты, сокрушается историк, не стремились к обособлению от русских, населявших другие земли. «Хотелось бы, - заключает он свой рассказ о 16 – 17 веках, - услышать из уст той новой, грядущей силы что-то большее, нежели о церкви да обряде! Но его не видно – и не было…».
Под «грядущей силой» Грушевский понимает именно украинство – романтическую идеологию, зародившуюся в 19 веке, которой он и сам вдохновлялся. Её основоположником считается Тарас Шевченко, но и у него мы не находим ни одного случая употребления этнонима «украинец». Есть галичане, есть волыняне – «украинцев» нет. Зато есть малороссы. Украина для него – это малороссийская территория вдоль Днепра, колыбель казачества. Когда спустя полстолетия Лариса Косач-Квитка брала себе псевдоним Украинка, она этим как бы объявляла: не волынянка я, а казачка. При этом – малоросска. Лишь к концу её жизни термин «украинец» стал входить в обиход в среде малороссийских националистов.
Ни Слобожанщина, ни Северщина, ни Волынь, ни Галичина не придуманы романтиками. Прп. Иов Почаевский вполне мог считать себя волынянином, и это совсем не мешало ему иметь русскую идентичность. Никакая «волынская» идеология не входила в противоречие с его русскостью. В идеологии же украинства Русь отрицается изначально. Украинец утверждается на нерусскости, поэтому украинизация – это всегда синоним дерусификации. А иначе, скажите, зачем понадобилось бы отказываться от этнонима «малоросс»? Доводы, будто «малый росс» звучит уничижительно, полная ерунда. Как и совершенно бредовая «гипотеза», будто «у украинцев украли имя».
Допустим так, - ответят сторонники чествования «украинских» святых. Но что, мол, теперь-то спорить об этом? Поезд давно ушёл, слово заиграно.
В самом деле, стоит ли цепляться к слову, если оно стало общим достоянием миллионных масс, если бывшие малороссы привыкли к тому, что они – «украинцы»?
Пожалуй, к слову действительно цепляться не стоит, как не стоит цепляться вообще ни к каким словам. «Хоть горшком назови, только в печь не сажай», - говорит пословица. Но, к сожалению, мудрость сия не о нас – не о тех, кого нынче скопом принято называть «украинцами». Ту часть «украинцев», которая остаётся верна малороссийской традиции, в печь-то как раз и пытаются посадить. В Одессе, в мае прошлого года, прямо буквально и посадили. Потому что украинство – это по-прежнему националистическая идеология, которая, как показал Майдан, легко переходит в нацизм. И она в принципе не может быть другой, ибо в основе её перевёрнутая, противоположная христианской, иерархия ценностей. «Украинец» – это тот, кто фольклор поставил выше христианской книжности, а следовательно, и утверждается он на языческих суевериях. От того, что «украинец» называет себя христианином, суть его идеологии не меняет. Если бы «Слава Христу!» было для «украинца» выше, чем «Слава Украине!», он, к примеру, не отрёкся бы от церковнославянского языка. Он не стал бы молиться Богу на наречии, используемом им в повседневном, «скверном», общении. В самом деле, если у тебя есть особый язык для общения с Небом, зачем тебе молиться на языке, на котором ты торгуешься на базаре, собачишься с ближним? Трудно усвоить несколько десятков древних слов? Ерунда. Заставляем же мы теперь детей учить с первого класса чуждый нам английский язык.
«Украинцы» отказываются от церковнославянского языка исключительно потому, что это язык высокой культуры, которая, будучи по интуициям христианской, не признаёт приоритета над собой языческого фольклора.
У новоевропейских наций, возникших на волне романтизма, к которым принадлежит и украинство, нет и не может быть святых. Романтизм – это пик секуляризации, которая разобщила людей, разобщила народы. В этом свете «собор украинских святых» - это оксюморон, сочетание несочетаемого. Звучит это ничуть не менее дико, чем «собор советских святых»: и там и там идеология, претендующая подменить религию. Разница в том, что в советское время никому из священнослужителей Православной Церкви и в голову не пришла бы идея называть святых, прославившихся на территории СССР, советскими.
2015