Вернувшееся эхо

               


                1
Заключительный урок подошёл к концу. Я сложил учебники и тетради в портфель, и, попрощавшись с учительницей немецкого языка, поспешил на выход. В шумном коридоре школы, средь весёлых и озорных ребят с нашей деревни, я встретил Васю. С Васей мы жили по соседству. Он, вдобавок, доводился мне двоюродным братом, и наши весёлые детские приключения обычно проходили бок о бок.

Выйдя на улицу солнце обласкало нас своими теплыми майскими лучами. В чистом, прозрачном воздухе так и витали насыщенные запахи весны, а в цветущем школьном саду неустанно пели трудяги соловьи. Под мелодичные звуки птиц и веселый смех девчат мы с Васей вышли за калитку и направились в сторону дома.

Школа находилась в четырех километрах от нашей деревни. Отделившись от других ребят с братишкой шли вдвоем . Мы всегда находили, о чём поговорить по пути домой. В тот день я делился с Васей впечатлениями о просмотренном накануне художественном фильме «Друг Тыманчи». В нашей деревне тогда еще не было электричества, и, чтобы посмотреть фильм по телевизору, приходилось ходить в соседнюю деревню к родственникам.

Героем фильма был волчонок, которого, опытный охотник поймал в лесу, и подарил своему сыну Тыманчи. Добрый мальчишка дал своему питомцу кличку – Аяврик. Сначала волчонок кусал мальчика, но тот все же приручил дикого зверя, и волчонок, впоследствии, стал верным другом маленькому мальчику. Меня эта дружба очень удивила и зародила во мне новую мечту. Забегая вперёд, скажу, что мечта вскоре осуществилась, но обернулась трагедией для моих душевных чувств.

                2
Воскресное безветренное  утро. Майской свежестью дышал просыпающийся рассвет. В окошках домов, ещё укутанных ночным мраком, не мерцали огоньки керосиновых ламп. Люди, уставшие после трудовой недели, не спешили будить тишину ранней суетой. И только я да Вася, под тусклый свет фонарика, торопливо накопали навозных червей, и поспешили с удочками навстречу утренней заре.

Соловьи, провожали нас из деревни всё той же неутомимой трелью. По накатанной полевой дороге, между простирающимися в зелени полями, мы со скрипом крутили педали велосипедов, направляясь в сторону Нового пруда. На подъезде к водоему, в каждом мгновении усиливался лягушачий гомон, который будил все вокруг.  Дикие утки стремительно пролетали вдоль пруда, завораживали своим отражением над зеркальной гладью воды. В затонах, где росла молодая осока, еще таился легкой кудрявой дымкой туман. Багряное солнце игриво мелькало между ветвями зеленых дубков лесополосы, раскинувшейся вдоль берега на противоположной стороне пруда.  Пробуждающаяся заря встречала нас своей загадочной непредсказуемостью.

Обогнув овражек, который образовался от паводковых вод, по слегка заросшей тропинке мы направились вдоль склона в сторону плес. С биением сердца, надеясь на хороший клев, с Васей неторопливо, спускались вниз по крутому склону. По пути мое внимание привлекла лисья нора, о существовании которой я знал и раньше. Вокруг нее, на притоптанной траве пестрели разбросанные перья и останки крыльев домашних птиц – все это богатство сигнализировало о появлении выводка лисят. Но цель у нас сегодня была другая – рыбалка. Я перевел взгляд на вереницу маленьких озерков под нами – в них отражалось безоблачное голубое небо, озаренное первыми лучами солнца.  Неожиданно мое внимание отвлекли маленькие рыжие лисята, мелькающие в молодой густой траве. Желание и азарт недавно зародившейся мечты не позволили мне отказаться от погони за этими, пока еще слабо пушистыми зверьками.

Положив велосипед на траву недалеко от норы, я стремительно помчал по склону вниз, вслед за убегающими лисятами. Впереди, удаляясь от них, бежала лиса. Вася, увидев происходящее, тоже метнулся следом за мной. Лисята были еще маленькие, и поэтому, в отличие от их резвой матери, путаясь в густой осоке бежали не быстро. Смекнув, что голыми руками лисят ловить довольно сложно, да и опасно, я на ходу снял футболку через голову. Настигнув отстающего лисенка я, словно садком, накрыл его своей одеждой. Вася, глядя на меня, тоже снял с себя пиджак, и набросил его на еще одного лисенка. Остальные четверо зверьков убежали в поле вверх по склону следом за лисой.

Оказавшие в ловушке, лисята и не думали сдаваться – с помощью когтистых лап они пытались освободиться из плена. Завязав рукава на футболке в один общий узел, я держал добычу на вытянутых руках, торжественно возвращаясь к брошенному мной велосипеду. Позади меня прогремел громкий голос Васи.
– Калюха, мой лисенок выскочил через рукав! – удивленным тоном проговорил Вася.
Услыхав это, я резко повернулся, и увидел, как лисенок стремительно бежал к своей норе по шелковистой зеленой травке. Добравшись до норки, лисёнок тут же скрылся в ней. Я перевел взгляд на Васю, он держал в руках скомканный пиджак, один из рукавов которого свисал почти до земли.
– А почему ты рукава не завязал узлом!? – спросил я у него.
– Да ладно, убежал, так убежал, – успокаивал меня и себя Вася, – Честно сказать, он мне и не нужен был
По голосу Васи было понятно, что он был расстроен.

– Идем, поможешь мне пересадить лисенка в сумку, – попросил я Васю.
Освободив дерматиновую сумку от содержимого, мы аккуратно пересадили в нее питомца. После быстро застегнули молнию, оставив зверьку маленькое отверстие для вентиляции. Лисенок продолжал метаться по сумке, иногда высовывая мочку носа в отверстие.

Вася уговорил меня остаться хотя бы немного порыбачить. Но поплавки на зеркальной воде, среди листьев кувшинок, не особо баловали нас клёвом. Лисенок, периодически трепыхался и царапался в сумке. Поймав несколько карасиков размером с ладошку, мы смотали удочки и поехали в сторону дома. По дороге, между разговорами, я думал о заботливом устройстве питомца, и мечтал о том, как скоро я его приручу.

Приближались каникулы, которые должны были освободить нас от школьных забот, и оставить больше времени на занятия с лисенком. С такими мыслями, мы не заметили, как подъехали к деревне. Не останавливаясь у дома, где жил Вася, мы сразу поехали ко мне.

– Вася, ты поможешь мне пересадить лисенка из сумки в клетку? – попросил я брата.
В те времена я занимался разведением кроликов пуховой породы. Переносная клетка из металлической сетки у меня стояла в сарае. В ней я выносил маленьких крольчат полакомиться сочной травкой. Теперь перед нами стояла задача переселить нового хозяина из сумки в эту клетку. Выносить клетку на улицу мы не стали, на случай возникновения нештатной ситуации решили провести пересадку нашего пленника в сарае. Открыв верхнюю крышку клетки, я засунул туда сумку, резким движением расстегнул молнию, и закрыл крышку. Лисенок не спешил вылезать из сумки. Мы отошли от клетки и стали наблюдать. Пленник, высунув головку, осмотрелся по сторонам, после чего выпрыгнул из своей ловушки, и начал кидаться на сетку и царапать её. Но, его усилия выбраться из клетки и убежать на свободу были напрасными.

В тот момент в моей душе боролись два чувства: первое – это жалость к малютке, а второе – интерес и любовь к природе. Возможно, интерес был эгоистичным, а любовь – слепой. Сейчас я это отлично понимаю, но тогда интерес и желание приручить дикого зверя были сильнее моих рассуждений о жалости.

Я принес своему новому питомцу миску с молоком. Лакать из миски лисенок, конечно, не стал – ему было не до этого. К тому же, он не понимал, что было в миске, ведь единственный вкус, который был ему знаком – это вкус безальтернативной в его жизни пищи, материнского молока. Продолжая искать путь к спасению, он периодически бросался на сетку, и своими, пока еще нежными, когтями царапал ее.
На пойманного утром карасика он также не обращал никакого внимания. Вася, еще немного побыв со мной, попрощался до вечера, и ушел домой.

Родители, заходя в сарай, видели мою очередную странную затею, и каждый из них по-своему выразил свое негодование. Но остальные домочадцы – братишка и сестренки, с любопытством наблюдали за моей суетой, и добрым жалостливым тоном обращались в адрес лисенка.

Людей лисенок прежде не видел, и, как я понял, мы наводили на него страх и ужас. При виде огромных существ он с еще большей агрессией бросался на клетку, которая почему-то не желала отпускать его на волю, к матери и маленьким собратьям.
Одна из моих сестренок спросила меня:
– Как ты его назовешь?
Вспомнив имя волчонка из фильма «Друг Тыманчи», я, не раздумывая, ответил:
– Назову его Аяврик!
Это красивое и редкое имя всем понравилось, и родные стали называть моего нового друга Аявриком.

                3
В начале учебной недели я проснулся рано и, не успев умыться, поспешил в сарай. Тихо приоткрыв дверь, я посмотрел в щелку на клетку. Аяврик лежал на сетке в обессиленном состоянии. Я подошел к клетке. Увидев меня, лисенок тут же вскочил на ноги и снова принялся царапать сетку. Карасик лежал в углу нетронутый.  Миска из-под молока оказалась перевернутой. Наклонившись над своим питомцем, я заговорил с ним:

– Аяврик, я тебе сделал больно, и сильно обидел, но ты мне поверь, зла тебе я больше не причиню. Мы подружимся, и нам будет хорошо вместе.
Говоря ласковым тоном и поглаживая ладонью крышку клетки, я выражал питомцу свою признательность.

Взяв в руки клетку с Аявриком, я вынес его на улицу через боковую дверь. Майское раннее утро дышало прохладой. Куры, ковыряя когтистыми лапками навоз, искали в нем червячков. Гусыня с гусятами, с присущей им жадностью, щипали на лугу траву мураву.  Аяврик тут же почуял знакомый ему воздух свободы, увидел лучи яркого солнца и вновь стал метаться по клетке, из последних сил издавая устрашающие хрипловатые звуки. Испугавшись, я быстро поставил клетку на траву. Петух, узрев метающего по клетке зверя, беспокойным кукареканьем взбудоражил всех кур вокруге. Цыплята, разбежавшиеся по двору, стремительно неслись обратно к наседке. Гусыня с вытянутой шеей громко загоготала, размахивая головой в разные стороны, словно пытаясь пересчитывать своих птенцов. Ранний переполох незнакомых Аяврику существ заставил его остепениться. Он встал, как вкопанный, и с любопытством смотрел на все происходящее.

– Аяврик, ты видишь, как здесь интересно?! – приговаривал я, обращаясь к своему лисёнку. - У тебя теперь будет много друзей.
Пёс по кличке Дружок, услышав шум на дворе, тут же прибежал от ручья на своих коротких ногах. Ощетинившись, он принялся рычать на незнакомца.

– Да-а, Аяврик, много нам с тобой придется преодолеть разногласий, чтобы подружиться со всей этой живностью, – озабоченным тоном проговорил я.
Лисенок после рычания Дружка притих, и уже не кидался на сетку.
Мама, как нарочно, только что подоила привязанную за углом сарая корову, и проходила мимо нас.

– Что за шум в такую рань?– удивленно спросила мама.

– Да вот, борьба за территорию и лидерство идет – не хотят признавать новичка, - ответил я маме озабоченным тоном.
Увидев в маминых руках ведро с молоком, я попросил:

– Мама, пожалуйста, налей в миску немного молочка. Может, поест. Он ведь целые сутки голодный.

Мама немного поворчала, плесканула в миску молока и пошла в дом.
Я не решился оставить клетку с Аявриком на улице, и вновь занес ее в сарай.

После школы я в спешке бежал домой, чтобы снова пообщаться с питомцем. Я надеялся, что у нас с лисёнком появится хоть какое-то понимание.
На склоне луга меня встретил Дружок. Виляя хвостом, переваливаясь на кривых ногах, он бежал впереди меня и повизгивал, словно извиняясь за утреннюю агрессию в адрес нашего нового друга. Дружок от природы смотрелся крайне безобразной собакой: короткие, да еще и кривые ноги придавали ему вид уродливой дворняги. Длинная шерсть на отвисшем животе волочилась за ним почти по самой земле. Но пес был умным и ласковым, и поэтому все домочадцы его любили. Но больше всех он был предан хозяину дома.

Зайдя в избу и, положив ранец с учебниками на сундук, я отказался от обеда, и поспешил к своему питомцу. Аяврик лежал в клетке на постеленной утром зеленой травке. Свою голову лисёнок положил на передние лапки. Увидев меня, он резко вскочил на ноги, и вновь принялся царапать сетку. Дружок, забежавший следом за мной, подбежал к клетке и стал её обнюхивать. Пёс хотел было зарычать, но после моих ласковых слов, завилял хвостом и, поскуливая, присел рядом на задние лапки. Аяврик, увидев Дружка, тут же притаился в углу, и долго с недоумением смотрел на собаку. Казалось, что-то в Дружке было лисёнку знакомо.

И тут же, с приятным удивлением, я увидел не перевернутую миску – она была пуста. Я поспешил в дом, и вернулся с кружкой, наполненной молоком. Через сетку я налил в миску молока, затем взял за ошейник Дружка, и мы удалились на определенное расстояние от клетки. Мы притаились. Вскоре Аяврик осторожно подошел к миске, подергал ее носом, и с жадностью принялся лакать молоко. Я наблюдал за пиршеством своего питомца с улыбкой на лице и с чувством истинного наслаждения. То и дело оглядываясь по сторонам, лисёнок вылакал содержимое миски до дна. Мы с Дружком не стали его более беспокоить, и вышли из сарая на улицу.

– Так, добрый песик, и нам с тобой пора пообедать! – сказал я, глядя Дружку в глаза.

После обеда я вынес клетку на улицу, и поставил ее в тень на молоденькую травку. Аяврик, после нескольких попыток освободиться из плена, вновь лег на мягкую подстилку, и с любопытством наблюдал за всем, что происходило вокруг. Я старался его не беспокоить, и Дружку не разрешал подходить близко к клетке. Тот послушно исполнял мой наказ.

                4
Меняясь с ночами, бежали дни. Аяврик постепенно мирился с происходящей вокруг реальностью. С каждым разом он становился всё более послушным и смирным. Идею убежать из плена он оставил в прошлом, от еды уже не отказывался. Каждый раз, увидев меня с кружкой в руках, лисёнок становился на задние лапки, а передними царапал сетку в ожидании лакомства. Молоко, особенно парное, он лакал с нескрываемой жадностью. Хлеб, покрошенный в молоко, он приучился есть не сразу – сначала оставлял на дне миске. Но потом стал съедать и его.

После обеда лисенку очень нравилось смотреть через сетку на маленьких цыплят, которые звонко пищали и суетливо бегали вокруг наседки. Не меньше цыплят его увлекали гусята, которые важной походкой проходили с мамой-гусыней, и дружно гоготали тонкими голосочками. Первоначальной агрессии к лисёнку никто не испытывал, за исключением, пожалуй, петуха. Даже Дружок ложился в тенёк недалеко от клетки, и мог лежать там часами, не обращая никакого внимания на нового обитателя двора. Лисенок стал понемногу понимать все происходящее вокруг. И, главное, он понял, что врагов у него становится все меньше, и смертельной опасности для него никто не представлял. Мне иногда казалось, что если выпустить Аяврика из клетки, а петуха закрыть в сарай, то первый с удовольствием поиграл бы с цыплятами.

Аяврик целыми днями находился на улице. Все новое и интересное вокруг отвлекало его от прошлого.  Мне казалось, лисенок стал все меньше думать о норе и собратьях, с которыми, после своего рождения он прожил всего несколько недель. Но, ночами в сарае он начинал грустить. Незнакомые ранее запахи, доносившиеся от домашнего скота, ему не нравились. Он с нетерпением ждал утра, когда его снова вынесут на улицу, на свежий воздух. Но один запах все же был лисенку знаком и приятен. Этот запах исходил от рядом стоящих клеток, где жили взрослые кролики с маленькими крольчатами.
Этот приятный запах он чуял раньше, подобный исходил изо рта матери, когда она ласково лизала его тельце. Вспоминая те мгновенья, лисенок вновь погружался в прошлое и начинал грустить. Несмотря на то, что прошлое это было коротким, он хорошо помнил своих сестер и братьев. Помнил, как уткнувшись в пушистый теплый живот, вместе наслаждались материнским молоком. Помнил, как мать водила их на водопой к зеркальным плесам. Последний такой поход оказался для него судьбоносным.

После окончания учебного года начались долгожданные летние каникулы. Освободившееся от школьных забот время я с огромным удовольствием посвящал своему питомцу. Моя постоянная забота о нем стала вытеснять из его памяти материнскую любовь и ласку. Аяврик все больше доверял мне и привязывался ко мне, как к заботливому хозяину и кормильцу.
Во время каникул мы с Васей часто ходили на рыбалку. Поймав мелкую рыбку, мы приносили её и отдавали Аяврику. Он с жадностью наслаждался этим лакомством. В другие дни лисёнок кормился преимущественно молоком и покрошенным хлебом. Иногда к этой пище я добавлял сырое яйцо.

За месяц питомец заметно подрос. Рыжий мех на хрупком еще тельце начал немного лосниться. Прямой тонкий хвостик с каждым днем становился всё более пушистым.
Первое мое поглаживание Аяврик принял с агрессией – он чуть не укусил мою руку. В следующей попытке я надел шерстяную варежку и, медленным движением руки, сопровождающимся ласковыми словами, я все же смог к лисенку прикоснуться. Через несколько дней, в результате многократных повторений, Аяврику уже нравились прикосновения моей руки. Мне даже казалось, что он ждал от меня того, что я потереблю его за тонкую шейку. При открывании крышки клетки, он ложился на спину и, в ожидании наслаждений, поднимал лапки вверх, а я гладил его по нежному животу.

Доверие ко мне у лисенка крепло с каждым днем. Но выпускать дикого малыша из клетки я пока не решался. Аяврик уже многое понимал, и видел во мне единственного доброжелателя и друга среди окружающих его существ. Но одно ему точно не давало покоя: почему все вокруг гуляют на свободе, и только он один днями и ночами сидит в клетке. А еще ему было непонятно, почему горластое существо с длинным изогнутым клювом делает ему больно. Так же для него оставалось загадкой, почему один из запахов казался ему таким близким и родным. Если бы бедняга прожил чуточку больше времени в норе, он бы ощутил жажду крови и наслаждение от поедания пернатых и грызунов. И еще, он бы понял, насколько жесток этот загадочный и непредсказуемый мир. А сейчас он больше всего на свете хотел бегать по мягкой зеленой траве и играть вместе с цыплятами и гусятами, как когда-то бегал со своими сородичами вокруг лисьей норки. Ему хотелось забыть обиды, и подружиться с петухом, который, накануне клюнул его в бархатистую мочку носа, через сетку своим острым клювом. Порой, он пытался перегрызть железную сетку своими молочными зубами, чтобы выскочить с ненавистной клетки.  В один из дней всё же ему удалось выбраться на волю.

Однажды, теплой летней порой, мы с ребятами из нашей деревни решили съездить на рыбалку с ночевкой. Перед отъездом я попросил младшую сестренку Татьяну в утренние часы покормить молоком Аяврика. Я вернулся домой с хорошим уловом к полудню следующего дня. Первым моим желанием было накормить моего проголодавшегося питомца мелкой свежей рыбешкой, которую мы вместе с друзьями ловили и собирали специально для него.
Поставив велосипед к изгороди, я поспешил за угол дома, где стояла клетка. Когда я не увидел в клетке Аяврика, у меня сперло дыхание, и дрожь побежало по всему телу. Приведя свои чувства в порядок, я побежал в дом. У входной двери дома мне встретилась мама.

– Мама, где мой лисенок!? Где Татьяна!? – взволнованным голосом кричал я.

– Был в клетке утром! – отвечала мама. – Ты у меня спрашиваешь где? А я что, слежу за ним что ли?! А Татьяна вон, в доме, книжку читает.
Татьяна, услышала наш громкий разговор, и спешно вышла из дома.

– Где мой Аяврик!? – кричал я сестрёнке. – Я же тебя попросил влить в миску молока с хлебом, и показал, как надо закрыть крышку клетки. А ты, я вижу, даже шифером клетку не накрыла!

– Крышку я закрывала, – оправдывалась Татьяна виноватым голосом, – А шифер мне показался слишком тяжелым. Я побоялась надорваться.

– Пойдем, покажешь, как ты закрыла крышку!
Мы втроем: мама, я и Татьяна, пошли за угол дома к сараю. Мы подошли к клетке, и сестра показала, как она закрыла ее и вставила крючок в проушину. Пока она меня убеждала, что сделала всё в точности, как я показывал, мы услышали громкий голос мамы:
– Да вон ваша лиса, выглядывает из-под дров. Куда же она теперь убежит, ты ей, вон, целый бидончик рыбы привез.
Я резко повернулся и глянул в сторону не распиленных дров, сложенных в штабель на круглых бревнышках. Но Аяврика под дровами я не увидел.

– Мама, да где ты увидела? Его ж там нет! – возмутился я расстроенным голосом.
А сам побежал к сложенному штабелю. Мама продолжала меня убеждать:

– Да там он, там! Я же его только что видела.  Он, наверное, моего голоса испугался, и спрятался.
Подбегая к штабелю, я резко наклонился до земли, и посмотрел под бревнышки. Из полумрака на меня смотрели светящиеся глаза Аяврика, который самодовольно лежал на животе с вытянутой вперед мордочкой. Но на мой призыв подойти ко мне, лисёнок откликаться не спешил. Тогда я подозвал сестру:

– Таня, принеси скорее одного карасика.
Принесённый Татьяной карасик неожиданно выскользнул из ее рук, и упал рядом со мной. Карасик оказался еще живым, и принялся биться хвостом о землю. Аяврик учуял вкусное лакомство, тут же выполз из своего тайника, схватил карасика и, так же стремительно заполз в новое укрытие. Я даже не успел погладить его.

– Таня, принеси мне весь бидончик с рыбой, – попросил, я сестренку.
Таня принесла весь мой улов. Взяв плавающего сверху крупного пескаря, я нанизал его через жабры на тонкую ветку. Рыба оказалась неживой.

– Аяврик, беглец ты мой, ползи быстрей ко мне! Ты посмотри, какую вкусную рыбку я тебе даю! – зазывал я ласковым тоном своего питомца, протягивая ему лакомство на ветке.
Таким нехитрым способом я выманил лисёнка из казавшегося ему безопасным тайника. Лисенок с наслаждением ел рыбку, а я гладил его по пушистой рыжей спинке. И вдруг, на лопатке задней ноги Аяврика я увидел кровь. Я удивился и принялся думать, где мог пораниться мой питомец. Меня посетила мысль, что он мог зацепиться за торчащие металлические прутики, когда вылезал из клетки.

Накормив лисенка досыта, я попросил Таню отнести крупных карасиков в дом, а остатки мелкой рыбешки я припас Аяврику на ужин.
Было большим риском оставлять дикого лисенка на свободе, но и сажать в клетку его мне не хотелось. Вечером, в очередной раз выманив Аяврика из укрытия, я впервые пошел с ним на поле за зеленями для кроликов. Мой питомец, оглядываясь по сторонам, бежал рядом со мной. Зайдя в густые зеленя ржаного поля, Аяврик, в недоразумении замер, и не знал, что ему дальше делать. Со временем он привык и даже уползал от меня за несколько метров между рядками колосьев ржи, в то время, пока я рвал в мешок сочную зелень. Потом он вскакивал на четыре лапы и играючи бежал ко мне. Казалось, такими трюками он проверял мою бдительность и реакцию на его действия. Но я делал вид, что не вижу в них ничего подозрительного. Иногда лисенок становился навстречу ветру, подымал голову, вытягивал тонкую шейку вперед, и будто старался уловить своим носом знакомые запахи. Я же смотрел на него с трепетом, и в душе понимал его чувства. В эти минуты я старался отвлечь лисенка какой-нибудь игрой. Он очень любил, когда я бросался в него молодой зеленью, или бегал за ним по сочному лугу. В игре со мной он забывался, и не пытался найти ответы на вопросы, почему он оказался здесь и откуда свежий ветер приносил что-то знакомое и родное.

В летние месяцы, чтобы прокормить подросшего Аяврика, я часто ходил на рыбалку, и всегда брал его с собой. Пруд с модным названием «Крутой» находился недалеко от деревни. Это был очень красивый и глубокий пруд с тремя прилегающими к нему лощинами, которые простирались между полей. В нём всегда водилось множество рыбы от огольцов до красного карася. Поле, отделяющее водоем от деревни в этот год было засеяно рожью.
От картофельных огородов по ржаному полю пролегала натоптанная людьми тропинка, по которой все ходили на пруд купаться и ловить рыбу. Лисенку, всегда нравилось бежать по этой тропинке впереди меня. Иногда, отвлекаясь на шорохи птиц, он начинал метаться по сторонам, с визгом выпугивая тех с зеленей.
 
Однажды на заре мы с лисенком подходили к зеркальной воде, в которой отражался багряный диск восходящего солнца. Над теплой водой, вдоль заросших травой берегов, клубился кудрявый туман. Ранняя прохлада и предвкушение первой поклевки вызывали дрожь под футболкой. Мелкая рыбешка, выпрыгивая из зеркальной воды, привлекала наше внимание и будила в нас еще больший азарт. Аяврик бросался в воду за плескающими в траве карасиками, и, не поймав ни одного из них, выбегал на берег и терпеливо ждал следующих всплесков.

Как-то раз, на очередной рыбалке, с раннего утра ловился довольно крупный красный карась. Предвкушая радость своих домочадцев от обилия пойманной рыбы, я опускал ее в бидончик с водой, который был незаменимой посудой для рыбалки в нашем детстве. В ожидании следующей мелкой рыбки, нетерпеливый лисенок заинтересовался плескающимися в моем бидоне карасями. Он с азартом засунул голову в горловину бидона, и схватил самого крупного из пойманных мною карасей. Потеряв контроль над своими действиями, Аяврик опрокинул посудину с рыбой на скользкую траву, по которой практически вся рыба устремилась обратно в пруд. Мы остались с двумя карасями, их я успел поймать руками, а также с той рыбой, что оказалась во рту у маленького воришки.

                5
Из бревнышек, под которыми жил Аяврик, мы с папой вскоре сделали пристройку к сараю для новорожденных телят. Но наша буренка телилась только весной, поэтому новое жилье на теплое время мы с Аявриком приспособили под себя. Меня вполне устраивали сделанная моими руками кровать, и набитые сухим душистым сеном матрац и подушка.  Земляной пол я застелил толстым слоем мягкой и сочной травы. Из оставшихся после строительства дощечек я сделал своему питомцу будку, которую поставил в углу нашего уютного помещения. Аяврик был умным лисенком и никогда не справлял нужду внутри комнатушки. Он подбегал к двери и начинал активно ее царапать.

За гигиеной своего питомца я следил исправно: после каждого похода на рыбалку я купал его в пруду. Несмотря на врожденную боязнь воды, Аяврик научился хорошо плавать. После купания лисенок любил порезвиться: побегать вдоль берега и погонять неугомонных лягушек.

Однажды, по пути домой, мой питомец, что-то почуял с наветренной стороны, и стремительно побежал в сторону поля. Внезапно, прямо у него из-под носа, из бурьяна на краю ржаного поля, выпорхнули две куропатки. Аяврик тут же скрылся в бурьяне.  Я, немного взволнованный его исчезновением, с удочкой и бидончиком в руках, побежал к тому месту, где лисенок исчез из виду.
Когда, я нашёл Аяврика в высокой траве, то увидел, как мой питомец с наслаждением доедал в гнезде последнего, еще не оперившегося птенца тех улетевших куропаток. И это при том, что после рыбалки он не мог быть голодным. Это происшествие меня насторожило. Больше всего я боялся, что мой лисенок когда-нибудь отведает пернатых и они придутся ему по вкусу. В этом случае мне придется лишать его свободы, чтобы уберечь цыплят. А ещё я заметил, что после этого случая Аяврик почуял превосходство своей природной силы над многими другими живыми существами – он стал меньше бояться злого петуха и взрослых гусей.

На длительных прогулках лисенок вновь и вновь вдыхал свежий ветерок, и улавливал в нем что-то знакомое. Но в силу своего незрелого возраста, он никак не мог понять, что это был за запах. Чем чаще я брал Аяврика с собой на рыбалку или побродить вокруг деревни по краю уже пожелтевших полей, тем больше я видел в его глазах тоски и печали. Дикий лисенок стал понимать, что там, в полях за деревней, а не у дома под бревнышками, его настоящая свобода. Во всяком случае, там не было злобного петуха, который ходил на страже двора каждую секунду, и не давал ему поиграть с цыплятами.

Оставалось несколько дней до окончания каникул. Тетради и книги, уложенные в портфель, ждали своего часа.  Учеба в школе, домашние уроки и помощь родителям по хозяйству – все это в совокупности должно было ограничить мою свободу. Все лето напролет мы с четвероногим другом Аявриком беззаботно наслаждались этой свободой.

Я уже задумывался, как дальше быть с подросшим за эти месяцы лисенком: как прокормить его без рыбы, как оставлять одного, без присмотра, среди домашних недоброжелателей. Но больше всего не хотелось вновь лишать его свободы.

Пёс Дружок, несмотря на свою кличку, другом Аяврика быть так и не захотел. Пес относился к зверю с большой подозрительностью, и старательно обходил его стороной. Когда Аяврик бегал со мной на рыбалку и другие прогулки, Дружок всегда оставался дома.  При нашем возвращении с прогулок, пес с ревностью смотрел на меня, отворачивал голову и с обидой продолжал лежать на прохладной траве. Я, в свою очередь, подходил к Дружку, гладил его по черной шелковистой шерсти, и говорил ему много ласковых слов. После такого, умный пес прощал мое предательство, начинал ласкаться и лизать мои руки.

Что касается петуха, то каждый раз, при виде дикого зверя, он вытягивал шею и начинал громко кукарекать, дополняя устрашающий вид ощетинившимися крыльями и шпорами. После таких угроз, лисенок бежал прятаться под оставшиеся бревнышки, и долго не вылезал, пока не видел во дворе меня. Я все время думал: почему Аяврик, так сильно боится петуха? После одного случая, ко мне пришла разгадка. Однажды мой пленник выскочил из клетки на волю, и, в первую очередь, побежал играть с цыплятами, о чем он долго мечтал сидя в клетке. Но несмышленые домашние птички, были сильно напуганы неожиданным вторжением маленького лиса. Петух, оказавшийся рядом, ударил лисёнка своим мощным клювом, и нанес ему серьезную рану с кровоподтеками. После этого лисенок неохотно встречался во дворе со своим заклятым врагом, и всегда обегал его стороной.

Все хорошее когда-то заканчивается. Закончилось и очередное, веселое лето с приключениями. Закончились и каникулы.
Первое сентября. Проснувшись ранним утром, я покормил свою живность: Дружка, кроликов и Аяврика, и вместе с ребятами пошел в школу. Аяврик оставался бегать возле дома без моего присмотра. И вроде все было хорошо, пока однажды, после возвращения из школы, мне не пожаловалась мама.

– Коля, твоя лиса сегодня схватила самого большого цыплока, - рассказывала мама,
- И потащила под свои дрова. Хорошо, что я вовремя увидела это, зашумела на нее, и она тут же отпустила цыпленка. Сделай что-нибудь со своей лисой, а иначе она всех цыплят перетаскает, а потом и до кур доберется.
После слов мамы, у меня появилась идея посадить лисенка на привязь. Думаю, пусть бегает в мое отсутствие на поводке по натянутой проволоке.
Я сделал Аяврику ошейник из кожаного ремешка. Но приручить питомца к нему я никак не мог – он постоянно старался снять с себя этот не знакомый ему предмет. Когда лисенок немного привык к ошейнику, я посадил его на поводок. Упираясь лапками, Аяврик натягивал его и в очередной раз пытался освободиться. И вскоре ему это удалось. После этого я затянул ошейник потуже, и, после нескольких неудачных попыток, лисенок отказался от мысли снять с себя его.

                6
Начавшийся сентябрь выдался теплым. В мои школьные дни лисенок бегал по рыскалу возле оставшихся бревнышек. В жаркое солнечное время он заползал в свое укрытие и ждал меня со школы. Приходя домой, я отстегивал Аяврика от поводка, и он резвился вокруге, то и дело поглядывая на цыплят. Так как ранняя осень была еще теплой, мы продолжали спать в обжитом сарайчике, который снаружи уже оштукатурили глиной.

В воскресные дни мы просыпались на рассвете и ходили на рыбалку на свой любимый пруд. Там Аяврик мог вволю набегаться и насладиться свободой.
В один из выходных дней, мы с Васей договорились съездить на велосипедах на Новый пруд, чтобы порыбачить там на заре. Я предложил Васе, как обычно, взять с собой Аяврика. Зная, что лисенок был пойман возле того самого пруда, Вася забеспокоился.

– А он, случайно, не убежит в свою нору? – спросил мой заботливый брат.

– А я не буду его спускать с поводка, – успокоил я Васю.

Рассвет был ещё пропитан ночной свежестью пожухшей травы и пожелтевших листьев ветлы и берез. Пестревшая сухая ботва убранного на огороде картофеля своим грустным видом напоминала о приближении холодов. Под светом фонарика мы накопали червей, которые, будто почуяв приближение осенних дождей, уползли в глубину навозной кучи.

Вася крутил педали своего старенького велосипеда и ехал впереди меня. Я синхронно с ним крутил педали зеленого велосипеда своего папы. Аяврик бежал рядом на поводке, иногда оглядываясь по сторонам. Стерня скошенной пшеницы, мелькая рядками, словно убегала от нас в обратном направлении. Копны золотистой соломы, озаренные первыми лучами восходящего солнца, возвышались над стерней по всему полю. На другом поле, через дорогу, копны были уже заскирдованы в огромные стога.
С мыслями о прошедшем лете, я, Вася и Аяврик незаметно приблизились к пруду, у которого, как будто еще совсем недавно, ловили маленьких лисят. Теперь же этот несмышленый лисенок стал почти взрослым, красивым лисом, с торчащими над рыжей головой черными ушками, и такого же цвета лапками, которые то и дело мелькали по тропе. Пушистый хвост с белым кончиком важно следовал за своим хозяином, а красный язык, высунутый из открытого рта, метался по сторонам вследствие быстрого и длительного бега.

Подъехав к размытому талыми водами овражку, мы остановились. Оглядевшись вокруг, решили провести велосипеды по маленькой плотине, отделявшей водоем от оврага. Со стороны плес вдоль пруда дул легкий осенний ветерок.
Сплошная рябь играла в утренних лучах. Только у плотины, за раскидистыми ветлами, стояла тишь, а в зеркале воды отражались деревья с пожелтевшими листьями. Долго не думая, мы с Васей решили остановиться меж ветвистыми ветлами на узком берегу плотины.

Привязав Аяврика за сучек дерева, с легкой дрожью от волнения, мы начали готовиться к рыбалке. Забросив снасти и положив удилища на проросшие в воде ветловые рогатины, мы с трепетом и ожиданием смотрели на неподвижные поплавки. Погодка в это утро была чудной: желтые листья кружились над нами, падали в воду и медленно скрывались из виду в серебристой ряби. Первых пойманных карасиков мы отдали Аяврику. В какой-то момент, после пробежки и вкусного завтрака, наш спокойно лежавший в траве красавец, вскочил, и стал водить носом, улавливая усиливающийся ветерок.  Съев еще несколько мелких рыбешек, он снова вставал на ветер и пытался уловить родной и знакомый ему запах из прошлой жизни. Я с смотрел на своего питомца и дивился его чуткости.

Клев в этот день удивлял нас и количеством, и размером пойманных карасей. Перед тем, как отправляться домой, я предложил Васе сходить с лисенком к норе. Вася мои мужественные намерения принял без энтузиазма.

– А если он учует родной ему запах и скроется в норе? – спрашивал меня заботливый брат Вася. – Как ты потом переживешь расставание с ним?

– Я не спущу его с поводка, –  успокаивал я Васю. – Мы подойдем поближе, и посмотрим, как он будет реагировать.

Закончив удачную рыбалку, мы спешно смотали снасти, привязали удочки к велосипеду, и дружно направились в сторону норы. Мы обогнули овражек, над которым кружила стайка ласточек, живущих в норах здешних отвесных берегов. Аяврик бежал по тропинке вдоль склона, и вел себя не спокойно. Мы приближались к тому месту, где раньше была нора. Пейзаж отличался от того, что мы здесь видели в мае. Всё заросло уже пожухшей травой, и пух домашней птицы уж не пестрился вокруг. Кое-где, средь засохшего бурьяна, проглядывались останки птичьих крыльев. И только к третьему, главному входу в нору была натоптана тропинка.

Положив велосипеды на землю, мы подошли к родной для лисенка норе. Натянув поводок, он с осторожностью обнюхал первый отнорок, и, тут же, стремительно, чуть не вырвав из рук поводок, метнулся к главному входу норы. Опустив голову в нору, и, сделав пушистый хвост трубой, он на какое-то мгновение замер. Мы с Васей с волнением наблюдали за его действиями, которые в любой момент могли стать непредсказуемыми. Лезть в нору лисенок не спешил, да и я не планировал отпускать его с поводка. Он вновь и вновь метался от одного входа к другому, и с жадностью вдыхал исходящий оттуда знакомый запах. Но страх останавливал его от встречи с неизвестностью, и он не горел особым желанием скрыться в родной ему норе. 

На обратном пути Аяврик то и дело останавливался, постоянно оглядывался назад. Его поводок натягивался, и этим он создавал мне трудности в управлении велосипедом.
Если честно, я пожалел, что взял лисенка на рыбалку в его родных краях, и еще больше я пожалел о посещении им родовой норы.

Лето следующего года запомнилось строительством новой плотины перед деревней Ивановка. В честь деревни люди стали называть расширенный водоем Ивановским прудом. Лисья нора, где родился Аяврик, после снежной зимы оказалась затопленной весенними талыми водами.

                7
В тот самый день, когда мы посетили лисью нору, Аяврик не мог найти себе места. Устав от рыбалки и переживаний за своего питомца, я решил после обеда немного отдохнуть. После крепкого и сладкого сна, я вышел на улицу, подышать свежестью осеннего воздуха, и направился к своему питомцу Аяврику. Я хотел взять его с собой, чтобы сходить к ручью и нарвать кроликам остатки лопухов. Выйдя за угол дома, я увидел, как он своими, еще не окрепшими зубами, пытается перегрызть кожаный поводок. Меня это насторожило.

– Аяврик, друг мой! Ты чего задумал? – проговорил я взволнованно.
Спускать с поводка лисенка, замыслившего побег я не рискнул. Держа его на привязи, я направился к ручью. Аяврик что-то вынюхивал своим чутким носом между застарелых, огромных репейников – он вновь искал что-то милое и родное, напоминающее ему знакомую нору. Теперь мне стало понятно, что сегодняшним утром он все вспомнил и узнал свое родовое гнездышко. Место, где природа ему подарили жизнь, где он со своими сородичами проводил первые недели своего детства. И сейчас зов предков манул его в свою стихию. Именно там он должен был бороться за выживание: хитрить, прятаться, убегать от выстрелов назойливых охотников, пережить голод снежной морозной зимы, после чего, под лучами пригревающего солнца, найти себе пару и дать жизнь новому потомству, тем самым оправдать свое предназначение в этом жестоком непредсказуемом мире.

Вернувшись домой с кормом для кроликов, я не стал пристегивать Аяврика. Я подумал, что следует подобрать подходящую цепочку, а пока решил держать своего друга в нашем уютном сарайчике. К вечеру я зашел к нему, чтоб накормить оставшейся рыбкой. Аяврик, свернувшись комочком, лежал рядом с будкой на пшенично-золотистой соломе. Уткнувшись острой мордочкой в пушистый хвост, он пребывал в тоске, и смотрел на меня грустными глазами.  От своей порции рыбы он отказался, на этот раз даже не понюхав ее.

– Аяврик, ну ты чего так загрустил?! – спросил я своего питомца.
Поглаживая подросшего лисенка ладонью по пушистой спине, я пытался его успокоить и помочь ему забыть все, что он увидел и почувствовал в своих родных краях.
Забота о моем питомце в зимние месяцы обещала принести немало раздумий и хлопот. Корова по зиме, до самого весеннего отёла, переставала давать молоко. Куры в холодное время года тоже почти не неслись. Мама итак ворчала на меня за яйца, которых едва хватало прокормить нашу немаленькую семью. Папа вообще был против моих неординарных затей, но он был мудрым человеком, потому сильно меня не ругал (за исключением редких случаев, когда моё поведение было действительно недостойным). Казалось, отец всегда руководствовался одной поговоркой: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не... влезло в серьёзные неприятности». Особенно он предостерегал меня и брата от повесток в милицию. Слава Всевышнему, этих «страшных бумажек» мы с братишкой не видели ни в детстве, ни во взрослой жизни. 

Я таил надежду, что смогу прокормить Аяврика отходами, которые оставались после забоя поросенка и домашней птицы, в основном – гусей. Я планировал замораживать эти отходы зимой, и таким образом как-то продержаться до весны. Ещё у меня были планы на мышей, которых в зимнее время было немало на озимых полях, и в стогах зеленого душистого овса, приготовленного на корм скоту.

Я гладил своего питомца и утешал его:
– Скоро наступит зима с лютыми морозами и снежными метелями. Не бойся, вместе мы как-нибудь перезимуем. А летом, утренними зорьками, вновь побежишь со мной на рыбалку, и будешь наслаждаться вкусной рыбкой.

                8
Сентябрьский вечер был еще по-летнему теплым. После прогулки под звездами, держа на поводке Аяврика, я отправился в наше уютное гнездышко на покой. Полакав парное молоко, лисенок залез в свою будку и свернулся в комочек, как обычно, спрятав свою мордашку за пушистым хвостом. Выключив свой карманный фонарик, я тоже погрузился в глубокий, сладкий сон после долгого насыщенного дня.

Проснулся утром, почему-то очень рано, не дождавшись звонка будильника. Луч восходящего солнца уже пробился через маленькое окошко закрытой на защелку двери. Я глянул на часы – вставать в школу было еще рано. Перевернувшись на другой бок, я решил еще немного подремать. Мой взгляд остановился на разбросанной вдоль стены земле. Вскочив с кровати, словно ошпаренный, я заглянул в будку. Аяврика в ней не было. Судорожно озираясь вокруг, я увидел под столом напротив будки подкоп. Под нижним бревнышком, через круглое отверстие подкопа в сарай проникал утренний солнечный свет. 

Холод, пронизывающий мое тело, заставил меня сесть на кровать. Мой взгляд замер, уткнувшись в светлую точку под стеной.  Душевная пустота на какой-то миг отключила мое сознание.  Придя немного в себя, я вышел на улицу. Осенняя свежесть утренней зари привела меня в чувство. Пожухшая картофельная ботва, лежащая на распаханных сохой грядках, мешала мне бежать по огороду в сторону поля. Гусеничный трактор тянул за собой плуг, и двигался мне на встречу. Выпуская черный дым из выхлопной трубы, он заглушал мои слова громким рокотом мотора. Слова эти были обращены к моему другу, беглецу Аяврику. Перед дорогой, на развороте, в запыленном лице тракториста я узнал дядю Леню Рогатина, который с удивлением посмотрел на меня, и остановился.

– Николай, ты чего спозаранку бегаешь по огороду? Иль кого ищешь? – громким голосом спросил дядя Леня сквозь приглушенный рокот мотора.

– Да-а, лисенок у меня убежал! – с волнением в голосе ответил я. – Дядь Лень, а вы же всю ночь пахали, не видели его в поле?

– Не-е, лису сегодня я не видел. Только двух зайцев видел в конце поля у лощины. Хотя, глаза от фар чьи-то сверкали ночью. Вон там.
И дядя Леня указал пальцем в сторону дороги, которая вела к Новому пруду.

– Ну, поищи еще по кустам. Может, где спрятался и сидит. А я поехал загонку допахивать, а то мне скоро смену сдавать своему напарнику, – громким голосом прошумел из кабины дядя Леня.
После разворота опущенный плуг трактора выворачивал глыбы высохшей земли, что добавляло в мою душу горечь осенней тоски и разочарования. Следом за плугом усиливали грусть стаи грачей, с карканьем перелетающие с одного места на другое, готовясь к дальнему пути в сторону теплого юга.

Я шел вдоль поля, глядя сквозь хорошо просматриваемые ветловые кусты с почти опавшими листьями. Всматриваясь в каждый кустик, со слезами на глазах, я ласково звал своего питомца. Но, Аяврика нигде не было. Дойдя по кустам до самого конца деревни, я вышел на дорогу, которая уходила в сторону Нового пруда.  Я вглядывался вдаль с надеждой увидеть бегущего мне на встречу Аяврика.  Но, кроме пыльной дороги, сужающейся у горизонта, я ничего и никого не видел. От безысходности моя голова опустилась, и в этот миг на пыльной колее я увидел свежий след Аяврика. След шел цепочкой и удалялся от меня в ту сторону, где находилась родная нора моего лисенка.

Вернувшись домой, я встретил на пороге свою сестренку Татьяну с вплетенными в косички белыми бантами.  На ее груди сверкала октябрятская звездочка. Следом за ней вышел из дома нахмуренный младший братишка Толя. Я поделился с Татьяной печальной новости, она понимающе посочувствовала мне и поспешила в школу. Толя же проявил полное безразличие, и ленивой походкой, будто шел на «пытки», отправился вслед за сестрой. Зайдя в дом, я с грустным лицом принялся собираться в школу. Мама, заметив мое настроение, спросила:
 
– Что случилось?! Где ты был со своим лисенком? Я зашла к вам, чтоб разбудить тебя в школу, а вас там нету.

После моего ответа, мама посочувствовала мне, но за её успокаивающими словами я почувствовал радость от моей новости.
На первый урок в школе я опоздал. После занятий мы шли вдвоем с Васей. Наш разговор напоминал тот, что был тем майским днём, когда мы говорили о волчонке, но на этот раз мы говорили о лисенке, который своим побегом больно отомстил мне за мое вторжение в его жизнь.
Папа, вернувшись поздно вечером с работы, после услышанной от меня новости, сказал:

– Как волка не корми, а он все в лес смотрит.
Мудрой пословицей он дал мне исчерпывающий ответ на все мои вопросы.

                9
После теплого периода золотой осени заморосили дожди. Природа вокруг меня будто загрустила, и я все ждал своего друга Аяврика. Думал, надоест ему слякоть, и он вновь вернется в нашу теплую уютную хатку. Но дикому лисенку, а точнее уже лису, было лучше в родной стихии, в абсолютной свободе, нежели под постоянным оком злого петуха.  Тем не менее надежда на его возвращение долгое время не угасала.
Зимой, особенно морозными вечерами, под скрипы снега при яркой луне, я любил на лыжах бродить по заснеженным полям. Я всматривался в тихую ночную даль, в надежде увидеть на освещенном лунным светом белоснежном ковре Аяврика.

По пути домой мне было интересно наблюдать, как проголодавшиеся за день зайцы с осторожностью приближались к дремавшим под толщей снега садам. Они безжалостно обгрызали молодые побеги ветвистых яблоней и стройных груш, оставляя загадочные узоры на пушистом снежке. В какой-то момент эти неугомонные ушастые зверюшки довели меня до азарта: появилось огромное желание поймать ночных проходимцев, которые причиняют большой вред садовым деревьям.

В моей молодости февральские вьюги и метели наметали снежные сугробы высотой до трех метров, особенно много снега было за садами, в густо заросших кустах. На пути утоптанных зайцами троп я выкапывал в снегу глубокие ямы, и накрывал их легким настилом. Все свои ловушки я маскировал снегом, просеянным через крупное сито. Но зайцы оказались хитрее меня: они неустанно рисовали свои узоры вокруг ям, а над ловушками до таяния снегов я так и не увидел ни одного заячьего следа. Тем самым они разжигали во мне еще больший азарт, заодно усыпляли во мне чувства жалости к зверям.

Аяврик, которого я ждал всю зиму и лето, ко мне так и не вернулся. Но, как выяснилось потом, в родную деревню он все же забегал летом. У многих наших соседей постоянно пропадали куры. Странным было то, что у нас при этом не исчезло ни одной птицы, за исключением того самого петуха, от которого моему лисенку изрядно доставалось в детские  месяцы. Я думал о том, что тем роковым для петуха весенним утром возмужавший лис отомстил ему за всю причиненную когда-то боль.
Но ни у кого из соседей, в том числе и у меня не было доказательств, что проделки эти были делом зубов моего беглого друга.

После побега Аяврика прошло уже больше года. Возвращения своего уже взрослого питомца я не ждал. При помощи зайцев, творящих в зимних садах беспредел, я стал понемногу забывать о своём четвероногом друге. Эти негодяи пристрастили меня к такому новому для меня увлечению, как охота.
Я даже приобрёл себе старенькое ружье, купив его за три рубля у своего товарища, и надёжно спрятав от родителей в укромном месте, где оно терпеливо ждало своего часа. В начале семидесятых, во времена моего юношества, многие люди имели ружья без всякой регистрации. И больше того, они продавались в сельских промтоварных магазинах лицам, достигшим восемнадцати лет по паспорту, без каких-либо дополнительных документов. Помню, когда я заходил в наш сельский магазин, то всегда мечтательно засматривался на ружье, которое стоило в те дни двадцать шесть рублей.

Купить новое ружье я тогда не мог, ведь мне было всего четырнадцать лет. И я довольствовался тем, что было. Приклад моего ружья был треснут и обмотан изоляционной лентой. Гильзы из латуни мы с Васей заряжали серой, счищенной со спичек. Одного коробка как раз хватало на заряд. Вместо войлочных пыжей мы вставляли в гильзу газетную бумагу. Из отлитого и нарубленного квадратиками свинца, между двух сковородок мы катали дробь. Весь этот заряд поочередно уплотнялся деревянным шомполом. 

Очередной снежной зимой зайцам было сложно прокормиться на полях, и они вновь потянулись к садам. Поздними вечерами мы с Васей обматывали себя белыми простынями, покрывали шапки белыми платками, и ходили в сады на засидки. Испытывая на морозе наше терпение, зайцы, как и всегда обгрызали ветви в тех местах, где мы их не ждали.
Со временем Вася перестал ходить со мной на всякую охоту. У меня же было еще очень много ночных походов на зайцев. Я наслаждался запахом сена, сидя в лунном свете в овсяных и клеверных стогах. Под мышиный шорох и писк, я часами проводил время в терпеливом ожидании, но каждый раз безрезультатно.

В выходные дни и на каникулах, с раннего утра и до позднего вечера я бродил на лыжах по полям, распутывая появившиеся за ночь узоры зайцев. Для них я был всего лишь начинающим, неопытным охотником, которого они своими хитростями не подпускали на расстояние выстрела.
Но однажды, в слабую метель, на заснеженном, скошенном кукурузном поле мне все же удалось добыть своего первого зайца.
Этот заяц развил во мне еще больший азарт, а вместе с этим угасил жалость, и вселил на многие годы огромное желание охотиться на дикого зверя.
Спустя два года я избавился от старенькой курковой одностволки. С помощью товарища было приобретено, хоть и не новое, но мало стрелянное двуствольное ружье «ИЖ – 58», с которым, я продолжал охотиться как на зайцев, так и на рыжую лисицу.

                10
В зимний, воскресный день, я, как обычно, облачился во все белое, закрепил на валенки широкие лыжи, и вышел в поле за деревню. Ночная пороша прикрыла все старые следы зверей – тем интересней было тропить по свежему следу поднятого с лежки ушастого плутишку. Морозное солнечное утро на фоне белоснежного пейзажа еще больше поднимало настроение. Оглядевшись вокруг, я обнаружил в себе желание поохотиться в моем излюбленном крае, том самом, где мы с Васей несколько лет назад пасли коров и ловили рыбу под весенним солнцем, а годом позже поймали маленьких лисят.

Пройдя два поля почти от угла до угла, вскоре я оказался перед старой плотиной уже Ивановского пруда, дремавшего в зимнем безмолвии под толщей льда и снега. Из встретившейся на пути выкопанной лежки шел заячий след, который повел меня вдоль засохших камышей в сторону брошенной деревни Ямское. В конце пруда косой плут сделал первую скидку, и след повернул через заросший ивняком ручей. Пройти по зарослям на лыжах было невозможно. Повесив ружье через плечо и взяв лыжи в руки, я стал неторопливо и осторожно пробираться через чащу кустов. Вода в ручье под слоем снега оказалась незамерзшей. Неожиданно для себя я провалился сквозь рыхлый снег в неглубокую полынью. Намокшие валенки, которые на морозе стали каляными, не остановили меня от преследования зайца и времяпровождения в безлюдных чудных краях. След ушастого вывел меня на противоположную сторону ручья, пересек лесополосу и повел меня вдоль молодых дубков, обратно, в сторону плотины.

Пушистый снежок ночной пороши украшал ветвистые деревья. Снежинки, падая на землю от суеты ворчливых сорок, серебрились в лучах зимнего солнца. Справа от меня, на пологом склоне, мой взгляд манило белоснежное чистое поле без единой кочки. И вдруг, вдали, на горизонте, на фоне голубого неба, я увидел движущуюся цель рыжеватого цвета. Сердцебиение участилось от увиденного. Уже не обращая внимания на заячий след, я осторожно попятился в укрытую порошей лесополосу. Легкий пушистый снег падал с ветвей, еще больше маскируя мою и без того белую одежду.

Рыжая огневка неторопливо бежала на определенном удалении от меня по пологому белоснежному склону поля, в сторону старой плотины. Затаив учащенное дыхание, я с восхищением смотрел через ветви на рыжую лисицу с пушистым хвостом. На добычу этой красавицы я не рассчитывал. Ее путь пролегал на удалении нескольких выстрелов от меня. Да и слабый ветерок по верхушкам деревьев тянул вдоль лесополосы в ее сторону, что тоже играло важную роль не в мою пользу. Я хорошо знал и понимал, что на линии ветра чуткая плутовка учует мой запах и запах пороха от ружья, затем в резком прыжке покажет мне свой красивый пушистый хвост, и пустится без оглядки наутек от смертельной опасности. Но, на всякий случай, я опустил правое колено на лыжи, а на левое оперся локтем. Ружье, я все же взял наизготовку.

За ночь насытившаяся лиса в прыжке поймала мышь, но сразу есть ее не стала, а начала играть с ней. Она то подбрасывала ее вверх, ловя затем на лету, то отпускала, и снова ловила, мучая лапками на снегу. Наконец, измученная мышь, стала очередной жертвой острых зубов вдоволь наигравшегося зверя.

Неудобная поза привела к тому, что мои затекшие ноги покалывало, словно иголками, и они начали неметь.  Но шевелиться, тем боле вставать, я не рисковал, чтобы не спугнуть рыжую красавицу. Полакомившись мышью, лиса продолжила свой путь. Сороки позади меня принялись громко стрекотать, словно предупреждая зверя об опасности. Я не знал, на что надеялся – все было против меня. Но я терпеливо испытывал свой нрав, и мне не хотелось первому прерывать захватывающие минуты наслаждения.
В терпеливом ожидании чуда я надеялся, что ветерок остановится, или сменит направление. В лесополосе, тем временем, был абсолютный штиль, и пушистый снег с ветвей еще не падал, продолжая украшать озаренные солнцем молодые дубки.

И чудо случилось. В тот день я ошибся в общепризнанных законах природы. Не добегая нескольких метров до дубков, лиса вдруг остановилась как вкопанная. Вытягивая шею в мою сторону, навстречу предполагаемому ветерку, она начала водить носом и втягивать подозрительный запах. Я уже приготовился наблюдать ее резкий прыжок в ближайшую лесополосу, что укроет ее от опасности. Но лиса взволнованно заметалась вокруг и наткнулась на след зайца. Внюхиваясь в довольно несвежий след, она начала неторопливо удаляться от меня.
Я сожалел о том, что заранее не перезарядил ружье картечью. А вдруг попал бы с такого расстояния? Но было уже поздно, и эту идею я с досадой «похоронил».
Лиса, пробежав немного по ходу заячьего следа, резко развернулась назад, подняла голову и продолжила вынюхивать что-то, показавшееся ей подозрительным. Она с осторожностью двигалась рядом с заячьим следом, направляясь в мою сторону. Лиса продолжала внюхиваться в воздух, иногда отвлекаясь на след, который уводил её от другого, как оказалось, более важного запаха.

Я слышал, как в моей груди стало сильнее биться сердце, и я боялся, что лиса за сотню шагов это тоже услышит. Я испытывал волнение от происходящего на моих глазах: дикий зверь, вопреки всем законам природы, бежал прямо на меня – это ли не чудо? Чем ближе рыжий зверь приближался ко мне, тем чаще останавливался, чтобы словить воздух черной мочкой носа.  За полусотню шагов я отчетливо увидел, что на меня бежит матерый самец с поднятой головой. Черные передние лапы немного утопали в снегу. Рыжий мех с темно-ярким окрасом красиво играл в полуденных лучах январского солнца. Азарт одержимого молодого охотника вынудил меня взять мощную белую грудь зверя на мушку. Я не оставил себе шанса, и мой указательный палец нажал на спусковой крючок. Оглушительный выстрел эхом пронесся по лесополосе и улетел в небесную даль, стряхивая пушистый снежок с дубовых веток. Сороки стрекотали еще громче обычного, и в испуге покидали свои гнезда. Рассеявшийся дым от выстрела обнажил рыжего красавца, который ерзал по снегу на правом боку, из последних сил пытаясь встать.
С улыбкой на лице я хладнокровно насчитал онемевшими ногами тридцать восемь шагов до еще живой цели. Впервые секунды после выстрела раненый зверь уже успел окропить алой кровью свежий белый снег вокруг себя. На всякий случай держа ружье на изготовке, я с удовлетворением любовался своей добычей с расстояния трех шагов. Лис от невыносимой боли кусал свою лапу острыми зубами. Мощный длинный хвост с белым кончиком неподвижно лежал на снегу. Вытянутые назад задние лапы дрожали в предсмертных конвульсиях. Только глаза, словно горящие угольки, светились жизнью и жалобно смотрели на меня. В какой-то миг проницательный взгляд умирающего пушистого зверя напомнил мне что-то милое и родное. Выпустив ногу из оскаленных челюстей, голова смертельно раненного зверя резко откинулась назад. В этот момент, на вытянутой шее густой мех раздвоился, обнажив моему взору кожаный ошейник. Тот самый ошейник, который когда-то я одел на своего подросшего четвероногого друга Аяврика. Ноги мои подкосились, и я упал на колени перед телом мной застреленного друга. Поглаживая рукой теплый мягкий мех, я слезно просил прощения у своего любимого лисенка, которому я хладнокровно выстрелил в грудь, и отнял у него самое дорогое – жизнь.
Теперь, я отчетливо понимал, что он бежал не по запаху заячьего следа, а на родной ему запах, на встречу со мной. Все эти три года Аяврик помнил меня. Те следы, что я встречал зимними вечерами по краю нашего огорода, были оставлены моим Аявриком, а не бродившими по полям чужими лисами. Он всего лишь боялся вновь потерять свободу, которой его наградили предки. Потому и не осмеливался приближаться к тому месту, где его могли посадить в клетку или на поводок.
А здесь, его родные края, где он родился и мужал. Аяврик был хозяином этих прекрасных мест. Встретившись со мной, он облизал бы нежным, теплым языком мои замерзшие от смертоносного ружья ладони. Он побежал бы впереди меня, виляя, как раньше, хвостом, и показал бы свою новую нору, где рождаются красивые, рыжие, похожие на него, лисята. Он проводил бы меня до деревни, и глядя своим добрым взглядом в мои глаза, подал бы надежду на новые дружеские встречи. Но я, со своим безрассудным и хладнокровным азартом отнял у него жизнь, так и не позволив сделать то, о чём Аяврик мечтал все эти годы, пребывая в разлуке со мной…


Фото из свободного доступа интернета.