Венчание Петра I и Лопухиной состоялось 27 января 1689 года в церкви Преображенского дворца под Москвой. Поначалу брак был довольно счастливым, о чём свидетельствуют сохранившиеся письма супругов друг другу. Однако, Пётр быстро охладел к жене и с 1692 года сблизился в Немецкой слободе с Анной Монс.
В 1697 году Пётр, находясь в Великом посольстве, из Лондона письменно поручил духовнику царицы уговорить Евдокию постричься в монахини. Евдокия не согласилась, ссылаясь на малолетство сына Алексея и его нужду в ней.
Но по возвращении из-за границы 25 августа 1698 года царь поехал сразу к Анне Монс и лишь через неделю увиделся с женой, причём не дома, а в палатах главы Почтового ведомства. Повторенные уговоры не увенчались успехом — Евдокия отказалась постригаться, и в тот же день попросила о заступничестве патриарха Адриана, который заступился за неё, но безуспешно, лишь вызвав ярость Петра.
23 сентября 1698 года её отправили в суздальский Покровский монастырь (традиционное место ссылки цариц), где она была пострижена под именем Елены. Архимандрит обители не согласился постричь её, за что был взят под стражу.
Через полгода фактически оставила монашескую жизнь. Из письма Евдокии к Петру: «Всемилостивейший государь! В прошлых годах, а в котором не упомню, по обещанию своему пострижена я была в суздальском Покровском монастыре в старицы и наречено мне было имя Елена. И по пострижению в иноческом платье ходила с полгода; и не восхотя быть инокою, оставя монашество и скинув платье, жила в том монастыре скрытно, под видом иночества, мирянкою…»
Больше 10 лет Евдокия жила там в полном одиночестве, но однажды из Москвы в Суздаль прибыл майор Степан Богданович Глебов, чтобы провести рекрутский набор. Встретив бывшую царицу, он потерял голову. Его чувства оказались взаимными, и любовная переписка переросла в отношения, продлившиеся несколько лет.
Петр сам заточил свою жену в монастырь и сам добился развода с ней, но, узнав о ее связи, был взбешен. При обыске у Глебова нашли любовные письма царицы.
Ослепленный ревностью и гневом, Петр I подверг Степана Глебова страшным пыткам. Сначала он получил 34 удара кнутом на дыбе, затем открытые раны посыпали горящими углями, а после этого его привязали к доске, утыканной гвоздями.
При этом майор мужественно держался, сознавшись в своей вине, но отрицая вину царицы – хотя их любовная связь на тот момент была доказанным фактом. Степана Глебова приговорили к смерти, правда, за «государственную измену».
Австрийский дипломат Плейер писал на родину: «майор Степан Глебов, пытанный в Москве страшно кнутом, раскалённым железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, ни в чем не сознался».
Глебов по преданию, записанному в апреле 1731 г. леди Рондо, «плюнув ему < Петру Первому > в лицо, сказал, что не стал бы говорить с ним, если б не считал долгом своим оправдать свою повелительницу < царицу Евдокию >».
Казнь была изощренной и мучительной: когда преступников сажали на кол, инструмент казни проходил тело человека насквозь, и смерть наступала достаточно быстро.
Но для Глебова приготовили кол с перекладиной, которая не позволяла острию пройти через все тело и продлевала мучения и агонию. Кол воздвигли на Красной площади, на всеобщее обозрение и устрашение. Глебов скончался только на вторые сутки, не издав ни звука.
Рядом стояла телега, на которой сидела опальная Евдокия. Её охраняли два солдата, в обязанности которых входило ещё и следующее: они должны были держать бывшую государыню за голову и не давать ей закрывать глаза.
Ему даже не дали причаститься перед смертью – священники побоялись царского гнева. Тело казненного выбросили в ров.
В тот же день, 15 марта, на Красной площади были казнены проходившие по тому же делу ростовский епископ Досифей (в миру Демид Глебов), казначей Покровского монастыря и духовник бывшей царицы Фёдор Пустынный, певчий царевны Марии Алексеевны Фёдор Журавский.
Игумения Покровского монастыря Марфа, казначея Мариамна, монахиня Капитолина и несколько других монахинь были осуждены и казнены на Красной площади в Москве в том же марте 1718 года.
Евдокия была переведена и Суздаля сначала в Александровский Успенский монастырь, а затем в Ладожский Успенский монастырь, где 7 лет жила под строгим надзором до кончины бывшего мужа.
В 1725-м её отправили в Шлиссенбург, где Екатерина II держала её в строго секретном заключении как государственную преступницу под именованием «известной особы».
С воцарением своего внука Пера II, она была с почётом перевезена в Москву и жила сначала в Вознесенском монастыре в в Кремле, затем в Новодевичьем монастыре — в Лопухинских палатах.
Верховный тайный Совет издал Указ о восстановлении чести и достоинства царицы с изъятием всех порочащих её документов. Умерла Евдокия в 1731-м году.
Перед кончиной последние слова её были:
«Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного».
Упокой, Господи, души убиенных раб Твоих: Степана, Досифея, Фёдора, Фёдора, Марфы, Мариамны, Капитолины, и прости им прегрешения вольные и невольные, и даруй им Царство Небесное.
ПОСЛЕСЛОВИЕ:
Отзыв художника — академика Бенуа о гипсовой маске, снятой с Петра в 1718 году:
«Лицо Петра сделалось в это время мрачным, прямо ужасающим своей грозностью. Можно представить себе, какое впечатление должна была производить эта страшная голова, поставленная на гигантском теле, при этом еще бегающие глаза и страшные конвульсии, превращающие это лицо в чудовищно фантастический образ».
Тихомиров («Монархическая государственность») пишет:
«За первое десятилетие, после учреждения Синода, большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу».
«Шесть месяцев о году деревни и села жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков… среди взысканий и экзекуций… Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен Батыя… Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратит ее в 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди запуганного населения» — говорит Ключевский…
Милюков («История государственного хозяйства») приводит также цифры:
«Средняя убыль населения в 1710 году, сравнительно с последней московской переписью, равняется 40 %. В Пошехоньи из 5356 дворов от рекрутчины и казенных работ запустел 1551 двор и от побегов — 1366». Документ 1726 года, то есть сейчас же после смерти Петра, подписанный «верховниками», говорит: «После переписи многие крестьяне, которые могли работой своей доставить деньги померли, в рекруты взяты, и разбежались, а которые могут ныне работою своей получать деньги на государственную подать, таких осталось малое число».
Иван Солоневич («Народная монархия») заключает:
«И реакция, и революция есть, прежде всего, насилие, направленное против органического роста страны. Совершенно естественно, что методы насилия остаются одними и теми же: Преображенский приказ и ОГПУ, посессионные крестьяне и концентрационные лагеря, те воры, которых Петр приказывал собирать побольше, чтобы иметь гребцов для галер, и советский закон от 8 августа 1931 года, вербовавший рабов для концентрационных строек; безбожники товарища Ярославского, и всепьяннейший синод Петра, ладожский канал Петра (единственный законченный из шести начатых) и Беломорско-Балтийский канал Сталина, сталинские хлебозаготовители, и 126 петровских полков, табель о рангах у Петра и партийная книжка у Сталина, — голод, нищета, произвол сверху и разбой снизу... Все это, собственно говоря, одно и то же. Здесь удивительно не только сходство. Здесь удивительно то, как через двести лет могли повториться те же цели, те же методы, и — боюсь — те же результаты. И мы, современники гениальнейшего, можем оценить Петра не только по страницам Ключевского и Соловьева, а и по воспоминаниям собственной шкуры. Это, может быть, не так научно. Но это нагляднее. Как нагляден был портрет Петра Первого, висевший в кабинете Сталина».
Иллюстрация: Готфрид Кнеллер. Портрет петра I. 1698 г.