Предыдущая страница: http://proza.ru/2022/01/05/363
81. Инт. Сибирь. Лог. Кузня. Ночь.
Угор
(кричит в темноте, возмущается, откидывает руку спящего Архипа)
– Ты почто, дурень, меня гладишь?!
Кузнец садится на постели. Прогоняет остатки сна, оглядывается.
Архип
– Тьфу ты, черт окаянный! Да пошел бы ты в баню со своим снадобьем лешачим! Баба голая пригрезилась. Лезет ко мне. «Хочу, хочу», – ласково шепчет. Вот и лапнул я тебя за задницу, Василиса ты моя Прекрасная.
Кузнец поднимается, накидывает на плечи овчинный кожушок.
Архип
– Пойду-ка я прогуляюсь от греха подальше.
82. Нат. Река Обь.
Голос за кадром
Великая река Обь гнала шугу. Ледяные торосы наползали друг на друга и под воздействием холодов застывали по руслу в самом изощренном виде. Малые речки уже давно закрылись. Обские могучие воды, устремившиеся к Серверным морям, казалось, были непобедимы. Но любоваться этим величием у Угора и Архипа не было времени. Пока лед на притоке еще был не очень толстым, они долбили его пешнями, устраивали завесы-запруды, ставили морды.
Архипу в капкан уже попалось пара соболей и несколько колонков. Только вот с зайцами не ладилось. Следы были повсюду, а собаки нагнать не могли, да и кузнец набегался до седьмого пота.
83. Инт. Кузня. Входит, уставший Архип. Снимает кожушок.
Угор
– А ты не ухлестывай за зайцем, он сам к тебе прибежит.
Качает головой вогул. Разглядывает мокрую спину друга.
Архип
– Да уж больно проворен, черт, коль в петлю не залезет, не угнаться за ним.
Угор
– А собаки тебе на что? Пусть они гонят его, покамест на круг не встанет и опять мимо тебя пробегать будет. Он ведь по своему следу бежит. И собака, и лиса не помогут понять, далеко от них заяц или нет. А коль не могут определить, бегают, пока не надоест, да бросают охоту. Ты сиди себе под березкой, пока он мимо вновь не побежит. Потом палкой кидай по лапам, а там собаки его уже в оборот возьмут.
84. Инт. Утро. В кузне Архипа.
Просыпаются от странного шипения.
Архип
(пляшет)
Поднимайся шаман! Зайка серенькай, зайка беленькай! Под березу скок, меж осинок прыг. А за нем волчок за ушаном шасть, не к нему, ко мне должон в щи попасть! Медовуха поспела, Угорка! Ух, и повеселимся мы ныне! Долго играла, весь сухостой извел, пока день и ночь чувал топил. Но выспела. Помнится, летом поставишь в муравейник. Так мураши колоду нагреют, что и печка с чувалом не нужны. Давай-ка ковш неси из кузни, сейчас пенку сдувать будем.
85. Инт. Северный Казахстан. Юрта Аблая.
Исатай вручает послание мудрецов хану Аблаю.
Аблай
(пьет чай)
– Тяжелые времена, батыр Исатай, наступили. В степь пришло известие, что потерпел поражение крымский хан. Пошел он на Московию летом, уверенный в ее слабости и немощи. Семь тысяч янычар получил у османского халифа Селима, ногайцев во главе с Тебердеем Мурзой на свою сторону склонил. Да двенадцать туменов своих крымчаков повел, сам повел, лично. А царь Иван в Новгород еще ранней весной убег с десятью тысячами своих опричников да ждал там, как оно выйдет. Побили урусы крымское войско несметное малым числом. Только один тумен домой и вернулся. Вырезали урусы всех янычар османских. Побили обозы и воинов Дивлет Гирея. Сам хан бежал в Крым без оглядки. В каждой семье теперь горе. Не народить воинов в Крыму лет двадцать и более. А победили войско Гирея опальный воевода Воротынский, воевода Хворостинин да казак Черканишин. Нам же сейчас нужно сделать свой выбор, батыр Исатай. Идти ли к Кучуму служить или нет. Непростая и ответственная это задача – народ за собой вести. А вдруг мы ошибемся? Кучум одерживает одну победу за другой. Он уже подошел к границам Руси, занял столицу Искер. В отместку за смерть своего деда зарезал Едигер-хана. Поддержал Черемисский бунт. Пошел на разрыв в отношениях с царем Иваном. И после поражения крымского хана Дивлет Гирея окончательно сблизился с Бухарой. Он сила. Езжай с добром, батыр Исатай, я знаю, что у тебя скоро свадьба. И велю пригнать тебе сорок лошадей. Это будет моим подарком. Ведь тебе нечем оплатить калым.
Исатай.
– Спасибо, уважаемый Аблай. Доброта твоя не знает границ, –
Голос за кадром
Исатай, прощаясь, подумал: «Ох, и лиса ты, Аблай, куда ветер, туда дым».
86. Нат. Сибирь. Ноябрь. Вид из лога на Обь.
Голос за кадром
Река, наконец-то, стала. За одну ночь сковало льдом, так как ударили сильные морозы, и только живуны вдоль берега да полыньи посередине Оби продолжали парить в морозном воздухе.
Принесенная осенью глина постепенно превращалась в кирпичи для печи, которую задумал справить Архип. После окончания кузнечных работ он закладывал сырые заготовки, а утром выбирал их кочережкой, уже обожженные.
87. Инт. Кузня Архипа.
Архип
(рассматривая кирпичи)
– Глина не ахти, песчаная, не нашел я тут еще шамота.
Угор
(плетет корзинку)
– И так дров мало заготовлено, а ты вторую печь задумал.
Архип
– Тебе хорошо, вона уже две малицы себе наколдовал! Вышаманил у рыбоедов, а мне на своих железяках и одной шубы не заработать. Вот и хожу в дырявом зипуне, как смерд Серпуховский.
Угор
– Ничего, скоро новгородцы пожалуют, мы им пушнину сдадим, а там и товар какой выменяем.
Архип
– Сруб нам бы для бани заготовить. Да топора и инструмента тут днем с огнем не сыскать. В Искер-то никто со стойбища не поедет?
Угор
– Пойдет вскоре обоз с ясаком. Мясо, рыбу, шкуры повезут, когда снег на лед ляжет. Пока еще олени не идут по льду, скользко шибко.
Архип
– А баню нужно рубить, завшивеем до весны. В ушате-то больно не помоешься, только грязь размажешь. Я и веничков навязал березовых.
Угор
– А я и смотрю, в лабазе висят, думал, что ты их от тли повесил.
Архип
– От тли табак крымский помогает да полынь. Но табак не найти тут, а полыни не заготовили. Помню, Узун Бек табак нюхал. Придет в кузню, сядет, огнем любуется и работой нашей, а с табакерки в нос подкидывает. Чих да чих. Вот и дочихался, злыдень, свернул я ему башку за женушку свою с дитятком. Продал он мою красавицу вместе с сыночком. Пока к Самарканду шел обоз, ребенка стражник зарубил, плакал дюже громко. Вот так меня и оставил Узун Бек вдовцом. Токмо не простил я ему ничего.
Архип тяжело вздыхает.
Архип
– Ну-ка, братец, полей водицы мне на руки. Лицо сполосну, воспоминания более тяжки. Не заросла еще на сердце моем рана, потому и боюсь сам в Искер ехать. На первом же татарине злость свою сорву.
88. Нат. Северный Казахстан. Стойбище Еркена. Ноябрь. Но снега еще нет. Съезжаются гости.
Голос за кадром
На праздник улейну тойы по случаю создания семьи Исатая и Ботагоз собралась молодежь со всех соседних стойбищ и аулов. Взрослые воины приехали поздравить молодоженов и посмотреть на соревнования желторотых юнцов.
В первый вечер была объявлена игра Алтыбакан – игра-развлечение молодежи, прибывшей на той (праздник).
Вечером джигиты и девушки в степи за юртой невесты соорудили алтыбакан (качели: «алты» – шесть, «бакан» – шест). Здесь они пели песни, играли в различные игры, и это веселье продолжалось до полуночи. Ботагоз подносила угощения.
Исатай же сидел за праздничным достарханом с джигитами и почетными гостями в юрте, установленной ему как жениху отдельно в полуверсте от стойбища Еркена. Гости-друзья Исатая готовились к утрешнему сватовству.
89. Инт. Стойбище Еркена. Юрта жениха. Вечер.
Валихан, сидя за достарханом резко ударив, ломает кость барана.
Гости
– О! Ты один смог ее поломать!
Гости
– Будь сватом нашему батыру!
Валихан.
– Я согласен. Быть сватом у нас означает постоянно поддерживать родственные отношения. Ведь женятся на сто лет, а сватаются на тысячу! Так гласит народное предание.
Валихану в знак уважения Отар подносит вареную голову барана.
До поздней ночи идет пир.
Достархан ломится от угощений, ведь от его изобилия зависит счастливое будущее молодоженов.
90. Нат. Утро. Казахстан. Стойбище Еркена.
Верхом на конях Исатай с джигитами и почетными гостями двигаются к стойбищу Еркена. Там и сватали Ботагоз, назначают свадьбу на третий день. И объявляют игры, пир и состязания.
Голос за кадром
В первый день провели национальную конную игру кыз-куу (догони девушку). В ней участвовали юноши и девушки, которые состязались парами на лошадях полукровных пород. Сначала девушку преследовал юноша, и если догонял, то ее целовал. Потом они менялись местами. Девушка догоняла своего партнера и в случае удачи била его камчой.
Отар подъезжает на взмыленном коне к Исатаю. Исатай восседает с гостями.
Отар довольный и счастливый. Безрукавка на спине порвана.
Голос за кадром
Девушка из аула Валихана, подруга Ботагоз, огрела Отара камчой, разорвав при этом на спине безрукавку. Превозмогая боль, он, громко рассмеявшись, пообещал жениться на ней.
Отар
(гарцует на коне)
– Следующая свадьба моя!!! Ох, как любит! Ой, как любит!!! И губы как цветок!!! И рука крепкая!!!
Голос за кадром
После обеда объявили соревнования кокпар, в которых приняли участие джигиты постарше. Данное состязание было проверкой на силу, ловкость, меткость, умение держаться в седле. На расстоянии 50-60 шагов от соревнующихся бросили тушу козла. Так и началась борьба за кокпар, которая продлилась до самого вечера.
Действие:
Исатай на взмыленном жеребце, подъезжает к юрте невесты, закидывает тушу вовнутрь.
Он оказался в этой игре самым сильным и проворным.
Голос за кадром
Наутро был аударыспак – один из видов состязаний всадников на лошадях (жекие – жек ойыны). По правилам этой конной борьбы разрешалось вести за собой соперника только вперед и к себе, также обгонять его, тем самым мешая ему продвигаться. При этом запрещалось применять друг против друга нагайку. Победу тут одержал Отар.
Так и пролетело время на празднике за играми и состязаниями… Пришло время ехать за невестой.
Действие:
Ботагоз с подругами сидит за занавесками в своей юрте, а Исатай с друзьями верхом на лошадях находятся снаружи.
Девушка поет песню о своей родной земле, о любви к родителям, о любимых подругах, о счастливом детстве и печалится, что покидает все это.
Батыр утешает ее, поет о том, что ее место займут другие люди, а она обретет новых подруг и родственников.
Голос за кадром
Исполнять бешатар (песню знакомства) не было смысла, у Исатая не было родственников. Он был счастлив, светилось под белым покрывалом и лицо невесты.
91. Инт. Сибирь. Лог на реке Обь. Кузня Архипа.
Вогул протягивает черпак с отваром Архипу.
Угор
– На-кось, испей отвар.
Архип
– Что это?
Угор
– Я хвойник тебе запарил. Вона как у тебя десны кровоточат.
Архип тихонечко шатает пальцем зуб.
Архип
– Мы когды в Беломорье ходили на стругах, с собой капусту квашеную брали, и никто скорбутом не хворал. Глянешь, бывало, на мореходов заморских, а они все как один без зубов, все цинга съела. Видать, яблочки, которые они с собой в море берут, не шибко им помогают.
Архип отхлебывает из черпака варево. Плюется, отдает недопитую жидкость вогулу.
Архип
(морщится)
– Да подь ты, леший, гадость-то какая!
Угор
(требовательно)
– Все допей. У кедра игла силу дает. Чага кровь меняет. Багульник дыхание лечит. Шиповник желчь гонит, лист брусники воду выводит.
Архип
– Ага, как имбирь твой китайский. Погодь, хоть остынет пущай.
Угор
– Пей жгучий, студеный не пособит. Я много ведаю кореньев полезных. Заговорам разным обучен с малых лет. Внук шамана я. Все ханты меня знают и верят мне.
Архип
– Кто это такие – ханты? Не слыхивал про таких.
Угор
– Дурень ты, Архип, «ханта» – это так остяки любого человека кличут. Поэтому и ты хант, и я хант. А не хочешь быть человеком, так мигом тебя в зверя превращу или рыбу какую.
Архип
– Человек, говоришь? А ведь токмо человек душой и одарен Творцом нашим. И токмо он один может выводить из душ других людей бесов да одержимых лечить. Вот ты, скажем, воском отливать умеешь?
Угор
– Нет. А как это?
Архип
– Ну, это когда сглаз али испуг какой напустился. Так бабка меня в младенчестве отливала, когда гусь меня ущипнул и напужал.
Плошку с водой студеной над головою держала, меня на порог садила. Да расплавленный воск от свечей церковных лила в воду и молитву шептала: «Господи Исуся Христия Божий. Спаси и сохрани раба божия Архипа. Спаси от сглаза, от испуга, от людской злобы, от соблазна. Пусть вся нечисть и зло растворятся в воде, како свеча. Аминь».
Угор
– И что? Помогает?
Архип
– А то как! Я тогда ночами и орать перестал, и тьмы прекратил бояться. А как воск-то остыл, так и образ гусиный привиделся, того, от кого я боязнь принял. Я его иголочкой-то бабкиной потыкал, воск поломал на кусочки мелкие, а на утро испуг и сошел.
Угор
– Ну-ка, – попросил вогул, – давай-ка испытай на мне. Мож, и я узнаю, кто худо Угорке вожделеет.
Архип
– Тащи сюды соты из лабаза. Я медком побалуюсь, как будто ты меня в медведя превратил, а тебя опосля воском и отолью.
Кузнец садит шамана на порог кузни и, став позади его, читает молитву, выливает над головой друга расплавленный воск в ковш с ледяной водой. Шипит, остывая воск.
Оба склоняются над водой в ковше. Под воздействием холодной воды воск начинает остывать. Края его светлеют, а внутри появляется темное пятно. Пятно преобразовывается в силуэт всадника.
Архип
(выпучив глаза от страха)
– Батыр Исатай это, тычь его в горб иглой скорее!
Угор тычет в воскового всадника иголкой. Выхватывает из воды воск, ломает его, и кидает в огонь.
Угор
(тяжело дыша)
- Ты, Архипушка, более таких страхов мне не кажи. Испужал ты меня своим воском, прям, волосы дыбом встали.
92. Инт. Жаман Сопка. Казахстан. Пещера.
Гостомысл, присаживается рядом с лежащим Втораком, нежно гладит его высохшую руку, приговаривает:
Гостомысл
– Совсем занемог ты, брат Вторак. Четвертый день не ешь. Токмо водицу и цедишь, да все на свод каменный смотришь.
Вторак
(хрипло)
– Видимо, пришла пора мне в путь-дорогу сбираться, брат Гостомысл.
Гостомысл
– Может, поправишься еще, отлежишься. А я тебе на ночь ноженьки разотру жиром барсучьим с красным корнем. Медка с редькой тертой намешаю.
Вторак
– Нет, князь, видимо, не дождаться мне весны нынешней. А коли Никита соизволит остаться и весной не уйдет, пущай носит мое имя, как я когда-то принял его от старца Вторака. Да и негоже ему имя носить нищее. Ни кита, ни двора вроде у него нету. Есть у него отныне обиталище, и мы ему семейством доводимся. А забор из китов есть не что иное, как крепость знаний, им обретаемых. Зови его сюда, побеседую я с ним, а ты, Гостомысл, ступай, ступай, занимайся делами насущными.
Никита подходит к ложу. Присаживается около старца Второка.
Никита
– Звал, отче?
Вторак
– Поговорить напоследок желаю с тобой, отрок. Все отсрочивал на потом наш разговор, да, видать, пора наступила. Ведунами нас кличут люди, потому как ведаем мы разумом мира сего. «ВЕ» – ведать, «РА» – разум всемирный. Сложивши, обретается смысл – Верить в Разум, отрок. Вера же человеческая единая, из дальних времен исходит. А от нее, как дитятки малые, остальные росточки пошли, как корешки от корня вечного, который дуб жизни питает. Живительную же влагу корни доставляют к листочкам зеленым и веточкам. Не будет корня – не будет водицы, засохнет дерево. Поэтому любой корешок люб дубу, каков бы он ни был. Зря князь Иоанн на нас собак спустил. Не вороги мы вере христианской. Со злого навету попов, корней своих не помнящих, гонения на нас затеяли. Ведь ведают они о том, где и когда библейские заповеди и першее слово зародились.
Никита
– И где же они зародились, старче
Вторак
– Да тута и зародилось. У русичей и предков их ариев. Вот скажи мне, какой ныне год на земле русской?
Никита
– Семь тысяч осемьсот третий окончился.
Вторак
(кашляя)
– Вот-вот, от сотворения мира. И сотворил Господь землю. И летал над водой Дух Святой. Твердь создал, разделив воды. А сколь лет ныне от сотворения мира по Ветхому завету, по которому сейчас иудеи живут?
Никита
– Пять тысяч триста тридцать пятый идет.
Вторак
(пытается смеяться, кашляет)
– Где же тогда земля, Творцом Небесным сотворенная, полторы тысячи лет была? Коли Разум Великий землю сотворил семь тыщ лет назад, а не пять? Значимо, тут она и была! Токмо присвоили себе славу иудеи и гнушаются теперича над резонами предков ариев. Не вожделеют даже и слышать о месте зарождения веры на земле, корня дуба вечного. Коль останешься с братьями моими, возьми имя мое, не гоже бродяжье имя иметь волхву.
Никита
– Так имя Никита, люди говаривали, с греческого победителем пересказывается.
Вторак
– Ни-ки-та – это ничего. Ни кола ни двора. Это отрицание разума, отсутствие знаний. Не нищий ты боле духом, сынок. Ведь кит – это кол, вбитый в землю. Из китов состоит стена прочная, град наших знаний ограждающая. Как Китайская великая стена на юге. Как Китай-город в Москве на севере. Эх ты, Ни-ки-та. Сколь жил, даже и не задумывался, про что значение имя своего.
93. Инт. Казахстан. Стойбище Еркена. Постель.
Видение:
Восковая фигура всадника в черпаке с водой. В воске игла.
Исатай, просыпается, присаживается на постели. Оглядывается. На лбу крупные капли пота.
Ботагоз тихо посапывает, закутавшись, как ребенок, в верблюжье одеяло, из-под которого выглядывают только курносый носик, розовая щечка и ухо. Ее серебряная сережка, зловеще мерцает в темноте, светится зелеными глазами ювелира-вогула.
Голос за кадром
Вся спина у Исатая горела огнем и словно была истыкана мелкими иглами. Взяв сосуд с кумысом, он, не наливая напиток в пиалу, прямо из горлышка жадно сделал пару больших глотков. Холодный кисломолочный напиток прогнал дурной сон. Ему пригрезилось, что беглые рабы Архип и Угор тычут ему в спину копьями. Стряхнув остатки наваждения и обняв молодую жену, он вновь заснул богатырским сном.
94. Инт. Сибирь. Лог на реке Обь. Кузня Архипа.
Вогул заходит с облаком пара в кузню. Отряхивается от снега.
Угор
– Купцы новгородские с обозом из Обдора пришли к Шеркалке-речке. Да три десятка казаков верховых с ними. До нас им всего один день перехода остался. Провожатого до реки Тагил они ищут, чтоб на Чусовую идти. Я один знаю дорогу. Иного поводыря тут купцы более не сыщут. А я их за шесть переходов доведу.
Угор греет руки у огня.
Архип
(закаливая откованный нож)
– Казачки – это добре. Новостями поделятся. Может, пищаль выменяю, свинцом да порохом разживусь
Угор
- Не уйдешь с ними ненароком, а, Архип?
Архип
(пробует ногтем острие остывшего клинка)
– Нет, Угорешка, тут мне воля, а там кнут княжеский. Да и некуда идти-то. Тут стану избу ставить. А назову сие место Изба Сотникова.
Угор
– Коли с купцами в цене сговорюсь, то вернусь токмо с большой водой. Не сгинешь без меня?
Архип
– Сам не пропади. Тут ни один день без гостей не проходит. То острогу откуй, то нож поправь, а то крюк для поясного топора смастери. Скучать шибко не приходится. Вот и инструмент рыбоедам в Ескере наказал поискать. Весной собираюсь избу ставить с баней. Найму в помощники остяков. Когда вернешься, лог наш не узнаешь. А ты семенами разживись. Они веса не имеют и место мало в поклаже занимают. Ты семян редьки, репы, капусты, да ржи привези. То-то будет польза от тебя великая.
95. Инт. Казахстан. Сопка. Пещера. Ноябрь. Снега еще нет.
Голос за кадром
Вторак помер тихо. Поутру первым обнаружил кончину старца Никита, который принес ему водицы. Каменотес со вздохом присел на ложе рядом с телом старого волхва. За свои сорок лет много лиха повидал Никита, но эта беда потрясла его, сроднился он со столетним ведуном, как с отцом родимым. Лицо старца было покойно, он улыбался, глядя выцветшими от старости глазами в каменный свод пещеры.
Подходят Гостомысл, Истяслав и Стоян.
Истяслав, проводит ладонью по лицу усопшего, закрывает ему веки.
Гостомысл
– Тебе, Никита, бъдынь нести сегодня ночью. Будешь бодрствовать рядом с покойным. Сказывать ему про жизнь свою горемычную, просить, чтоб наставлял тебя на путь истинный да оберегал в жизни бренной. Кутью с киселем варить да блины печь станет Истяслав. Мы же со Стояном дрова будем готовить к обряду погребения. Готов ли ты принять имя усопшего и продолжить растить и охранять Древо Жизни? Остаешься ли с нами?
Никита
– Да, готов, отче Гостомысл. Клянусь богами, что не подведу вас и не опозорю непорочное имя.
Истяслав и Гостомысл приносят воды. Омывают ноги старца. Мокрыми тряпицами отирают его сухое жилистое тело. Воду сливают в большой глиняный сосуд. Переодевают усопшего в чистое белое одеяние, складывают аккуратно старую одежду в ноги. Там же кладут немногочисленные личные вещи, деревянную ложку, пиалу, служившую старцу миской, нож и глиняную кружку. Слаживают на груди руки, вкладывают в них посох.
96. Нат. Казахстан. У пещеры.
Рассветает. Разбирают камни запасного выхода, выносят старца из пещеры, кладут тело на березовые колья- носилки.
Закладывают камнями разобранный выход. На месте, где недавно пускали дым Гостомысл с Никитой, сложен штабель дров.
Возлагают тело Вторака посредине и сложив его пожитки, которые должны были пригодиться старцу в другой жизни, поджигают дровяник факелами с четырех углов. Отходят в сторону от вспыхнувшего огнища, скорбно встают скрестив руки на груди.
Истяслав раздает всем кутью и наливает кисель.
Истяслав
– Трапезничайте, братья. Пусть брат Вторак сытым в дальний путь ступает.
97. Инт. Сибирь. Зима. Лог Сотникова.
Распахивается обитая шкурами дверь в кузню. С облаком пара входит огромный казак с серебряной серьгой в ухе.
Казак
– Ну-кась, ну-кась, иде тут русским духом веет?
Кузнец от неожиданности роняет молоток.
Казак
(осматривает помещение)
– Добротно ты тут устроился. И стены в шкурах, и снаружи бревна глиной помазаны. Да и печь вроде русская посередине. Не кузня, а хата боярская.
В избу заходит второй казак. Снимает шапку.
Архип
(радостно)
– На этой печи сплю я, братья, когда мороз давит или спину ломит. Проходите, гости дорогие, да за стол садитесь, попотчую вас малосолом колодочным да медком игристым. Уж не побрезгуйте, земляки милые.
Казак с серьгой
- Как тут очутился, горемычный?
Архип
– С рабства убег. Да как по воде спускался до ледостава, так и обжился тут. Меня Архипом кличут.
Казак с серьгой.
– Меня Семеном, а его Алешкой.
Архип
(обнимая по очереди обоих)
– Ну, будем знакомы тогда.
Семен
– Где же тебя заполонили поганые?
Архип
(расставляет миски на стол)
– Под волоком у крепости Царицевой. Сонным сцапали ироды, на аркане и потащили в Астраханское ханство. Тяжко было, день бегу за лошадью, связанный по рукам на аркане, а ночью ноженьки вверх к телеге, чтобы отек сошел. Хорошо молодой был, выдюжил. Четверть века в рабстве провел. Поначалу в Самарканде, куды меня в Астрахани на базаре продали, после – в Бухаре, а потом Узун Бек меня купил да к себе забрал к горе Эйргимень. Там у него владения были.
Семен
– Почему были?
Архип
– Теперь он в загробном царствии гаремом владеет. Кончил я его и убег. Благо с собой во товарищи вогула взял, он-то и довел меня до мест урманных. Я слыхивал, братцы, будто мой Угор в проводники вознамерился к вам?
Семен
– Цену ломит, шельмец немалую.
Архип
– Угорка таков. Не скинет. А другого-то вам не сыскать.
Семен
– Не за тем мы пришли к тебе, Архип. Дело у нас тайное, да дюже полезное.
Архип
– Говорите, помогу, чем смогу.
Семен
– Разведать нужно, шибко ли крепки стены Искера-города, столицы Сибирского Ханства. Имеются ли на угловых башнях пушки. С какой стороны лучше подступиться к крепости. Сколь высота китов стеновых, высота яра прибрежного какова. Ну и сколь там басурманов Кучумских эту крепость охраняют. Одолели татары, не хотят в мире с Русью жить, набеги устраивают, людей в рабство угоняют. Есть у нас задумка такая – по ушам надавать колченогим. Тока ты более ни с кем не гутарь о просьбе нашей. Купцы не ведают про замысел казачий. На расходы тебе дадим серебра малость. Трать куда потребно, все одно поддельное оно, братьями Строгановыми отлито. В Московии ежели с ним поймают, так руки-то по локти и отрубят, а тут сойдет за чистую деньгу.
Семен выставляет на стол мешочек.
Архип, слушая, успевает почистить парочку увесистых муксунов. Режет на ломти, подает Семену и Алеше в миски.
Архип
– Угощайтесь, малосол добрый нынче вышел. Токмо хлебушка нету. Я вместо его лепешки из икры щучьей пеку.
Семен
(крестится)
– Благодарствуем, Архип. Ну-ка, Олеша, сбегай к саням, икона у меня подорожная в поклаже. Принеси ее, а то лико Спасителя уж больно на проводника нашего похоже.
Архип
(улыбается)
– Так вогул ее и писал по своему образу и подобию.
Семен
– А пока Лексея нет, скажу. Придет к тебе человек весной, татарин. Ты ему план крепости и нарисуй, да на словах передай, что разведал, чего видел. Настроения какие у угорских князей. Поддержат ли Кучума силою. А для верности подаст он тебе половинку рубля серебряного, ты со своей половинкой и сверь, коль сойдется деньга, то это и есть наш посланец.
Подает Архипу половину монеты.
Архип
– Как обоз пойдет, с ним и отправлюсь в Искер. Малицу вогула напялю, да жиром с сажей вымажусь. Сойду за местного, поди.
Архип и, достал из-за голенища бухарский нож и отвинтив колпачок на рукояти, положил половину монеты в тайничок.
Семен
(усмехается)
– Бороду да усы побрей, а то уж больно ты с Ильей Муромцем схож.
Архип
– Ваш-то обоз купеческий где остановился?
Семен
– Прошли мы тебя ночью и свернули по речке Атлымке вверх, к стойбищу. Остяки нам и поведали, что русский коваль в логу жительствует. Нам обратной дорогой до Печеры-реки больно долго идти. Вот и решили напрямик к реке Тагил выйти, а там по Чусовой домой вернуться. Поэтому про проводника спрашиваю, надежен ли он?
Архип
– Можно верить.
Семен
– Через два дня мы выходим. Лошадь возьмешь? У нас казак преставился в пути. Его кобыла.
Архип
– Возьму, токмо сено не заготовлено. Не загублю ли ее?
Семен
– Она чувашская, сама корм найдет. Да еще, кажись, и жеребая. В дороге гуляла с Алешкиным жеребцом.
В кузню вваливается с облаком пара Алеша, подает икону.
Кузнец целует ее, крестится и аккуратно ставит в красный угол рядом со своей самописной иконкой.
Архип
– Прежняя тоже пущай стоит. Почитай всю осень и ползимы на нее молился. А на ночлег у меня оставайтесь. Вы от саней да от чумов отдохнете, а я послушаю про Русь Святую.
98. Нат. Казахстан. Сопка.
Голос за кадром
Бережно собрав среди остывших углей обгорелые остатки костей, волхвы сложили их в глиняный горшок, закупорив пробкой. Поднявшись на вершину сопки, где Истяслав заранее выбрал отдельно стоящее дерево на поляне, ведуны остановились. Дерево было старое, дуплистое от корня, раскинувшее свои огромные ветви шатром. Никита выбрал старую листву из дупла, расчистил его от мха.
Истяслав
(ставит горшок в дупло)
– Забери, Перун, в мир свой моего наставника Вторака. А ты, Древо Жизни, сохрани мощи его нетленные и позволь носить имя его.
Гостомысл орошает корни дерева водой, которой омывали тело усопшего, и, обращается к Никите.
Гостомысл
– Отломи ветку малую от древа сего и поставь в водицу до весны. Когда же ветвь коренья даст да листья проклюнуться, вблизи старого древа посади новое, чтобы продолжалась жизнь вечная.
Голос за кадром
Так и стал каменотес Втораком Малым зваться, хотя и самому-то было сорок годков, но робел он от седин белых и мудрости ведунов старых, как ребенок мелкотравчатый.
99. Нат. Зимний день. У стен крепости Хана Кучума. Рынок.
Торгуют оленями и лошадьми. Стоят возы с рыбой и мясом. Торговцы трясут шкурками. В отдалении стоят телеги с рабами. Женщина прижимает ребенка. Мальчику холодно и страшно. Он прижимается к матери. Та как может, укутывает его тряпьем.
Голос за кадром
Ксения давно уже свыклась с холодом и голодом. Может, и преставилась бы она Господу от мук непосильных, так дитятко на руках, Ванюшка семилетний. Как его покинуть на свете этом постылом? Не наложишь же руки на кровинушку свою.
Прошлой осенью кучумцы ночью налетели из-за камня. Ограбив избы, поколов копьями и постреляв из луков взрослых мужчин, собрали они обоз с добычей и молодых женщин с детьми угнали в рабство. Гнали полон поздней осенью, уже и листва опала с осин да берез. В чем застала беда русских людей, в том и гнали. В ночных рубахах исподних да на босу ногу.
Благо, еще загодя в дорогу собиралась Ксения с Ванюшкой до матери в гости, что проживала у места слияния речек Устьвы и Вильвы. Одежа под рукой была, успела Ванечку одеть, пока два татарина по избе шарили. Разрешили, поганые, и ей одеться, только шаль пуховую отобрали. За волосы перетащили через тело убитого на пороге мужа, выволокли из избы, привязали к телеге, запряженной хозяйской лошадью. Так и двинулись в сторону неизвестную.
Девок-то сразу расхватали, раскупили, не прошло и четырех привалов. Хлопцев постарше увели в городище князя Епанчи, и больше Ксения их не видела. Остальных же гнали вдоль Тагила до Чиги Туры . Там и продали всех. Ксению с сыном да еще нескольких баб и их ребятишек выкупил за бесценок бухарский купец, который привез их водным путем в Искер с целью продажи. Никому они не нужны-то, сорокалетняя баба да ребенок несмышленый. Разве что на пушнину сменять.
Вот и сегодня у стен города появились остяцкие и вогульские обозы. Торговля шла рыбой, мехом, мясом. Любопытные остяки рассматривали на телегах рабов, которые от холода жались друг к дружке.
Богатый татарин-полукровка, пригнавший к стенам Искера лошадей на продажу, подходит к телеге.
Купец юлой вертится вокруг покупателя.
– Балалар якши. Якши балалар.
Купец показывает детишек, поднимает каждого из телеги и трясет перед татарином.
Татарин
– Этот!
Показывает камчой татарин на Ванюшку. Мальчик прячет лицо в подол матери.
Купец
– Еки танге (две монеты).
Татарин
(щелкает языком)
– Дорого.
Купец
– Сколько дашь?
Татарин
– Половину.
Купец
(соглашается)
– Якши!
Купец бухарец, довольный сделкой смеется.
Действие:
Но тут неожиданно голосит женщина, схватив ребенка, прижимает его к себе.
Бухарский купец со всего маха стегает камчой бабу вдоль спины, а она и не думает выпускать дитя.
Купец замахивается вновь, кто-то перехватывает его руку. Кисть руки, сжатая железной хваткой, хрустит.
Купец
– Ай! Вай!
Перед ним стоит огромный остяк в расписной богатой малице, украшенной вороньими перьями по кромке капюшона, обутый в кисы, расшитые бисером.
Остяк
– Канча турады екиме ба (какая цена обоих)?
Купец
(пытается освободить руку от железной хватки)
– Уч таньге.
Остяк отсчитывает три монеты, берет под локоть женщину и ведет к оленьим упряжкам.
Татарин
– Э! Э! Тохта!
Остяк поворачивается и, хватает за кадык татарина, любитель мальчиков хрипит выпучив глаза.
Остяк
(голосом Архипа)
– Шаман я, зараз тебя в чошка оборочу, заколю и сожру, гнида басурманская!
Голос за кадром
Слово шаман и чошка (свинья) подействовали. Шаманов татарин остерегался и побаивался. Тем более, его мать, чистокровная вогулка, в детстве ночами рассказывала сыну легенды и сказки народов севера. Превратиться в свинью не входило в планы татарина, и он, хрипя и ругаясь, подался прочь…
Архип
(протягивая мальчику лепешку)
– Возьми малицу на нартах, горемычная, и мальчонку под подол быстро ховай. Да сиди и не пикай тута на нартах, покуда не ворочусь я из крепости.
Ванюшка хватает лепешку и рвет ее зубами.
Темнеет. Архип возвращается к нартам. Пробует упряжь оленей. Обрывает колокольчики. Женщина с ребенком, укрывшись шкурами, спят на нартах.
Тихонько, чтобы их не разбудить, он отвязывает оленей от ствола дерева и ведет упряжку к речке.
Голос за кадром
За вторую крепостную стену его не пустили. Все-таки там была резиденция хана. А между первой и второй стенами шла бойкая торговля пушниной. Там вдоволь натолкавшись и запомнив количество башен, высоту стен, число бойниц да кучу других мелочей, кузнец поспешил к своей упряжке.
Оставаться у крепости до утра кузнец не решился, путь домой по петляющей реке был не близок, да и ночевать было опасно. При разведке крепостных стен, проходя вдоль укрепления, он раза два встретился с пристальными взглядами ханских соглядатаев.
При свете луны отчетливо была видна натоптанная сотнями нарт стежка. Да и олени знали дорогу к дому, где их ждал ягель. Тут же, у крепости, животным пришлось довольствоваться только мхом на еловых ветках, которые загодя положил на нарты в дорогу Архип.
Архип махает шестом и разогнав упряжку, сходу запрыгивает на нарты. Вскоре топот копыт и хруст снега стихает, и вновь февральская ночь погружается в тишину, только редкая перекличка стражников на башнях крепости изредка нарушает покой.
100. Инт. Дворец Кучум Хана.
Маметкул
– Дядя, большой поход на Русь подготовлен. Наши разведчики докладывают, что в настоящее время на реках Каме и Офэ нет царской рати. Два тумена твоих конников стоят у Чиги Туры и готовы выйти по первому сигналу.
Кучум набирает в горсть сладости из поданного слугой серебряного блюда, пробует и, чуть подумав, отвечает.
Кучум Хан
– Нашему Сибирскому ханству в данный момент ничто не угрожает. Если пойдут с востока джунгары, то они завязнут сражениями в Исильской степи. А царь Иоанн уж который год зализывает раны после битвы под Молодью. Он хоть и одержал победу над Гиреем, но потерял пять тысяч немецких наемников и три четверти своего войска. Новым же походом на Русь мы обретем земли чувашей и мордвин, а далее овладеем Казанью, вернем Астрахань. Никто и ничто теперь не может противостоять нашему могуществу, и данным случаем мы просто обязаны воспользоваться Маметкул. Хан Бухары посвящен в мои планы и подает руку помощи, посылая в подмогу полтумена своих отборных джигитов.
Маметкул
– Но, дядя, мы ослабим охрану Искера, если отправим в поход ногайцев и узбеков, пришедших на помощь для повержения остатков отрядов Едигер-хана. Это ослабит оборону крепости. Среди остяцких и вогульских князей зреет недовольство.
Кучум Хан
– Эти дикари никогда не поднимут восстание. Они сами-то меж собой не могут найти согласие, куда им до смуты. Но для верности, мой дорогой племянник, я прикажу вогульским князьям встать летом своим войском на слиянии Туры и Тагила, чтобы быть уверенными в надежной охране западных границ. А ногайцев и узбеков мы кормим и содержим за счет казны, так уж пусть лучше сами ищут добычу в походе.
Маметкул
– Дядя, вчера днем наши хабарчи приметили подозрительного шамана на торжище, где торгуют пушниной. Он, разглядывая стены и башни, загибал пальцы, скорей всего, считал бойницы. Но с темнотой пропал. Среди приезжих остяков его не нашли. Лазутчики из остяков и вогулов доложили, что вниз по реке ночью ушла одна упряжка из четырех оленей, впряженная в большие нарты для перевозки рыбы и мяса. Я на всякий случай послал троих воинов на ее розыск. Думаю, с тяжелыми нартами далеко шаман не уйдет, а встанет на дневку у Уватских гор.
Кучум Хан
– Хорошо, дорогой Маметкул. Какой еще хабар поведаешь?
Маметкул
– Тысячник Аманжол уличил свою младшую жену в неверности. Как прикажешь с ней поступить, великий хан? Он просит твоего суда.
Кучум Хан
– Пусть посадят ее в мешок, кинут туда гюрзу и кошку. Когда все будет кончено, скинут в прорубь.
Маметкул
– Хорошо, я передам твою волю, дядя.
Кучум Хан
(хохочет)
– А ведь предупреждали толстого Аманжола, что, если тысячник не будет ходить к своей жене, к ней будет ходить сотник. Пускай в походе на Русь муж и любовник померятся силой. Во время войны наш закон запрещает поединки, тем более из-за женщин. А Аманжолу передай, я оплачу калым за новую жену, когда он вернется с победой и добычей.
Из-за занавеси выходит слуга и почтенно ставит перед Маметкулом закупоренный сосуд с ядовитой змеей.
Кучум Хан
– Кошку пусть поймает сам Аманжол. На конюшне много крыс и бродячих котов. Я приду на казнь. Давно я не зрел таких потех.
101. Нат. Рассвет. Пойма реки. Упряжка из трех и одного пристяжного оленя останавливается.
Первым просыпается Ванюшка. Он высовывает нос из-под шкур, фыркает на морозе, как маленький ежик.
Архип
– Что, пострел, проснулся?
Ванюшка
– По нужде хочу дядька.
Архип подходит к мордам животных. И пока малец справляется по малой, меняет среднего оленя, заменив его пристяжным.
Архип
(мальчику)
– Кинь веток олешкам, пусть пощиплют мох, подкрепятся.
Мальчуган, вытаскивает охапку веток из-под шкур, несет ее к оленям.
Архип
– Шустрый ты, однако, у меня тоже сыночек был, Ванечка, да убили его басурмане поганые.
Кузнец вытаскивает пищаль из-под спящей женщины.
Та ворочается.
Архип
– Что, и тебя разбудил, красавица?
Ксения
– Не спала я, боялась сыночка разбудить. Да и как тут шубу откинуть-то? Ведь шаман ты. Чудодей страшный. Говорят, что самоеды вы.
Архип
– Ну, коль ты не признала во мне душу русскую, то татары тем более не углядели.
Ксения
– Углядели, углядели. Вчерась, как токо ты ушел, двое туды-сюды шастали. Все пальцем на упряжку показывали да расспрашивали остяков про тебя.
Архип
– Ну, значит, не зря я пищаль в дорогу взял. Правда, недавно мне показали, как ей пользоваться. У купцов новгородских на шкуры поменял. Ну, пару раз я, конечно, пальнул по осине для сноровки.
Ксения
– Сейчас покажу, у меня же мужик промыслом занимался, знакомо мне огненное дело, и заряжать могу, и сама пару раз по утям пуляла. Ты пока отвернись да заряд достань, а я туды, куды Ванюшка ноне бегал, сбегаю.
Со стороны Искера подъезжает упряжка из двух оленей.
Остяк
– Слушай, белый шаман. Три татара погоня идет. Я другим берегом их обогнал.
Архип
– Олени устали, не уйти мне.
Остяк
– Пошли на Туртас, дальше будет три гора и большое болото. А там Салым-река и Об-река. До Алтымских юрт дойдем, никакой татара не нагонит. На болоте кочка, их лошадь не пойдет, нога сломает.
Архип
– А до болота далече? Звать тобя как?
Остяк
– Зови меня Пайзой. А до болота ехать надо, однако. Если на болото попадем, там татары нас не догонят. Шибко кочек много, лошади не олени, не смогут они нас догнать.
Архип
– Давай, Пайза, показывай дорогу. А я тебе нож откую, коли от погони уйдем.
Обе упряжки сворачивают направо в притоку. По руслу Иртыша к тому времени разыгрывается поземка.
В протоке ветра нет. Первая упряжка с остяком прокладывает дорогу, вторая уже по проторенному следу легко идет сзади.
Вечереет.
Встречается встречный обоз из двадцати упряжек. Архип останавливает свою упряжку. Остяк, переговорив со старшим, подходит к Архипу.
Остяк
– Я сказал, что ты есть белый шаман, который гнет огненное железо руками. А татары мыслят убить шамана. Совсем погоня рядом. Мне сказали, что они слышали про тебя и что они пошлют татар на ложный след.
Архип
– Погодь, я с мальцом пошепчусь, а ты пока пристяжного оленя забери.
Архип подходит к Ванюшке и Ксении.
Архип
– Ты, Ванюша, возьми у меня тряпицу, на ней рисунок есть. И деньгу, поломанную за ланиту (щеку) убери. Да садись в первую упряжку к остяку. Ежели, что с нами худое приключится, остяк тебя до моей кузни довезет. А там и дядька Угор весной вернется. В конце же зимы придет татарин и подаст тебе половину деньги. Сверишь, отдашь ему сию тряпицу. А теперь беги до остяцкой упряжки, я ему заплатил, чтоб ты с голоду не помер до весны.
Ванюшка
– А матушка?
Архип
– Не потянут два оленя троих. Дай Бог, не пропадем и мы с твоей маменькой. Ну-ка, давай, Ксения, раба Божия, напоминай, как заряжать эту штуковину. Чую, нагонят нас твои мучители.
Архип разворачивает свою упряжку.
Архип
(Ксении)
– Поедем им навстречу, пусть думают, что мы тожа остяки, от обоза отстали и нагоняем. У нас теперь три оленя, пристяжного нет, сразу не сообразят и подпустят на выстрел, а может, и мимо проедут. Так я им в спину и пальну. Хоть одного да выбью. А уж с двумя, Бог даст, управлюсь. Ну а коль не справлюсь, разворачивай упряжку и гони за остяком по их следу. Я попробую лошадей напоследок им из строя вывести, чтоб не погнались.
Ксения
– Пищаль свинцовой сечкой заряжена. Целься так, чтоб хоть двоих зацепило, так мы утей с мужем стреляли. Прицелишься и ожидаешь, покуда в кучу не соберутся, а потом – бах, и штуки три зацепило.
Я на полку свежего пороха положила, смотри осторожно, снег чтобы не попал, а то отсыреет.
Архип
– Может, сама пальнешь? А мне с сабелькой-то попроворней будет.
Ксения
– Смогу. Почто не пальнуть. За всех убиенных не грех.
Архип
– Вот и стрельни. Тогда у меня руки свободны будут. Шест погонный возьму, он длиннее копья, может, и вышибу из седла одного-другого. Пехом-то басурмане не шибко верткие, они только верхом бравые. Только вот следопыты они добрые и вскоре наблюдут место, где наша упряжка развернулась, да воротятся. Поэтому надобно нежданно встретить и бить их тут в спину.
Впереди показывается хвост обоза.
Три встречных татарина, внимательно всматриваются в лица сидящих на нартах остяков, медленно проезжают мимо.
Батыржан, старший разведчик, мельком глядит на догоняющую обоз упряжку.
Голос за кадром
Действительно, как и предполагал кузнец, увидев трех, а не четырех оленей, он не придал ей значения. Мало ли по каким причинам могла отстать от обоза упряжка.
Батыржан оглядывает встречную упряжку, ворох шкур и двух остяков, одного спящего и одного сидящего с шестом.
Батыржан легонько стегает камчой по крупу своего коня, выезжает на протоптанную встречным обозом дорогу.
Он внезапно разглядывает след разворота.
Татарин натягивает поводья коню, так что, он встает на дыбы, Батыржан поворачивает обратно. Его примеру следуют подчиненные.
Конь, поднявшись на дыбы, принимает на себя прилетевший свинец. Жеребец, хрипит, заваливается набок.
Третий всадник, ехавший замыкающим, убитый валится из седла. Но одна нога остается в стреме. Раненная в круп лошадь, мчится по снежной целине, тащит за собой тело мертвого хозяина, зацепившегося одной ногой в стремени.
Из кустов, на другом берегу, за раненной лошадью наблюдают волки.
Волки белые, полярные. Стая большая.
Батыржан, высвобождает ногу из-под упавшего коня и выхватив саблю, бежит в сторону Архипа.
Всадник, ехавший посредине, ранен в правое плечо, рука беспомощно обвисла, но он, ловко перехватывает копье в левую руку, разгоняет коня, летит в атаку на пороховое облако, клубившееся там, где должна была находиться упряжка шамана.
Олени, испугавшись грохота выстрела, рванули.
Ксения и Архип кубарем слетают с нарт в снег.
Женщина, барахтаясь на снегу, запуталась в длиннополой малице.
Архип, скидывает шубу вогула через голову, и остается в одной безрукавке. Выхватывает из ножен саблю, готовится к бою.
Острие копья, удерживаемое левой рукой всадника и направленное в грудь кузнеца, стремительно приближается.
Архип
(сплевывает на снег)
– Левша, будь ты неладен.
В следующее мгновение налетает всадник.
Отбив копье, Архип изловчился и со всего маху рубит татарина по левой ноге. Разрубает ему бедренную кость чуть выше колена тяжелой самаркандской саблей.
Нога всадника, выворачиваясь в стремени, крутится на внутренних сухожилиях и шкуре, а из огромной раны фонтаном хлыщет кровь.
Оставляя широкий кровавый след на снегу, татарин, превозмогая адскую боль, разворачивает коня, летит в атаку.
В этот раз он умудряется попасть в левое плечо кузнеца, но и сам валился из седла, теряя последние капли крови из перерубленной артерии.
Подбегает Батыржан, прыгает на своего врага всем телом, наваливается на раненого Архипа.
Наконечник копья глубоко застрял в плече кузнеца, и он, теряет сознание от боли. Татарин переворачивает Архипа на живот и вяжет за спиной руки.
Батыржан, связав кузнеца камчой, поднимается, переворачивает на спину и, наступив ему ногой на грудь, вырывает копье из плоти.
Архип лежит без сознания.
Его жилетка распахивается, на груди увесистый мешочек на шнурке. Татарин опускается на колени и саблей срезает шнурок.
Развязывает мешочек, высыпает на грудь бездыханного серебряные монеты.
– Бир, еке, уч, – считает Батыржан добычу, – торт, бес, алты, жаттэ…
Но получает страшный удар по голове.
Батыржан с расколотым черепом валился на снег.
Ксения, дрожа всем телом от нервного озноба, стоит возле татарина, она держит за ствол пищаль с разбитым вдребезги прикладом.
Обоз останавливается.
Остяки с ужасом наблюдают за бойней, развязавшейся по обоим берегам реки.
Из облака дыма выскакивает перепуганная лошадь, таща в стремени мертвого седока.
Когда же она достигает левого берега, из прибрежных кустов нее кидается стая полярных волков. Вожак с ходу вцепляется в горло животного, заваливает лошадь на снег.
Голодные волки рвут еще живую лошадь и мертвого татарина.
По правому берегу дымовое облако расходится. Лежит поперек санного следа лошадь дергаясь в судорогах, периодически пытается поднять морду.
На снегу в луже крови лежит мертвый всадник с перерубленной ногой. Другой хабарчи покоится подле белого шамана. А посредине этого месива стоит ведьма в малице с откинутым капюшоном и распущенными волосами.
Олени кузнеца, напуганные выстрелом, пробегают сажень триста и добежав до остановившегося обоза, встают, нервно дрожа. Перепуганных животных успокаивает подошедший остяк – старший обоза. Разворачивает оленей и прыгает в нарты. Гонит упряжку обратно. Остальные обозники наотрез отказываются даже приближаться к месту боя.
Ксения дрожащими руками собирает в мешочек монеты и садится подле Архипа.
Аккуратно поворачивает Архипа на бок, женщина развязывает ему руки.
Вспарывает подобранной из снега татарской саблей безрукавку, осматривает рану.
Рана сквозная. Наконечник копья прошел через огромную дельтовидную мышцу кузнеца.
Ксения отрывает от своего подола куски ткани, комкает их в тампоны, прикладывает их с обеих сторон, перевязывает поверх полоской тканью.
Архип приходит в себя, стонет от боли.
Ксения
(улыбается)
– Терпи, казак, атаманом будешь.
Архип
(смотрит на мертвого татарина)
– Это чем ты его так приложила?
Ксения
– Пищалью твоей, только вот приклад размозжила ненароком, уж не обессудь.
Архип
(сокрушается, морщится)
– Эко меня угораздило-то, не поспел увернуться. Ну да ладно, пальцы шевелятся, знамо, поправимся. Добро, что копье у него не боевое, с широким наконечником, а легкое метательное арабское. Может, и затянется рана. Токмо вот голова кружится малехо, да озноб бьет.
Ксения
– Крови с тебя много вышло, а озноб бьет, потому что вся рубаха на спине от кровушки мокрая. Давай-ка снимай рубаху, все одно выкидывать.
Архип
– С тобою по миру пойдешь, хозяюшка, отстираю да заштопаю, как домой доберемся. Ну-ка, помоги мне малицу надеть да подняться.
Подъезжает упряжка.
Остяк
– О, ак (белый) шаман! Син улы (ты великий) шаман! Тарсыл и жай (гром и молнии) можешь пускать
Архип
(присаживается на нарты.)
– Что же могу и гром, и молнии пущать. Так в Искере и расскажи. Ежели кто сунется ловить белого шамана, того молния и зашибет да волки догрызут.
Архип
(Ксении)
– Ну-ка, горемычная, собери оружие да сбрую всю сними с коня убитого. А второго-то споймай, в хозяйстве пригодится. Да по одежке пошарь. У татар, может, что ценностное есть, не оставлять же волкам добро.
Ксения
(испуганно)
– Боюсь я мертвяков.
Архип
– Живых бойся. А у меня от мертвяков заговор есть, опосля научу.
Остяк помогает Архипу прилечь правым боком на нарты. Ксения собирает сбрую и оружие.
Остяк осматривает рану. Достает из своей котомки кожаный мешочек, палочкой зачерпывает из него массу желто-коричневого цвета и, намазав ее на тряпицу, прикладывает к ране. То же самое проделывает и с выходной раной.
Остяк
– Это живица, кедровый масло. Заживет как на олене.
Архип
– Откель русский язык знаешь?
Остяк
– К черемисам ходил, шкуры менял. Река Чусовой тоже ходил. Возьми живица, в пути мазать баба будет. Я пойду, обоз ждет. Поправляйся, белый шаман. Весной с Саматлор Озера к тебе приду. Будешь мне острога делать?
Архип
– Ладно! Я тебе даром два наконечника откую, только в Искере расскажи, что я в Атлымские юрты не пошел.
Остяк
– Латна, Белый шаман, скажу, что ты на Сор Кут подался. Там поверят, все остяки видели, что ты в сторону Обь-еган и Сор Кута ехал. Остякам с обоза я скажу, чтоб тебе живицы давал раны лечить и что белый шаман за это не убьет их громом и молнией. А они мне по три шкуры с каждой упряжки отдадут за то, что я с тобой договорился.
Архип
– Ладно, ступай, плут. Коль не помру, то приходи по весне, гостем будешь. Как зовут-то тебя?
– Мамар имя мое.
Бежит к обозу, как баба, приподнимая руками полы длинной малицы.
Архип
(смотрит во след остяку)
– Ну, попадья попадьей при набате, ей-Богу.
Упряжка бежит ходко.
Архип, морщится от боли, возникающей при периодических наездах на кочки и ледяные торосы, приговаривает.
Архип
– Ничего, ничего, голубушка, погоняй. Бог терпел и нам велел.
Татарская лошадь под седлом мирно бежит сзади на арканной веревке.
Продолжение: http://proza.ru/2022/01/06/487