- Как он ее любил!
- Никак, то…
- Он ее любил. Разве?
Дамбагола, массивный мужчина в пиджачной паре в крупную вертикальную полосу под старейшим платаном Витринного проспекта, вокруг которого собиралась вся «биржа» Верхнего квартала спорил с друзьями о чувствах, которые испытывал один из их «братьев», за зубастость прозванный по имени французского актера Фернанделем, к известной симпатяге-хохотунье «мадам Браво».
Настоящее ее имя бывавшие иногда и сами кавалерами мужчины деликатно не называли вслух.
Случайные пассажиры, наблюдавшие за ними из аквариумного окна троллейбуса № 12, идущего по проспекту мимо, разделились во мнении: одни посчитали, что «биржа» обсуждает военные действия, как раз развернувшиеся в Мозамбике, другие - дерзкий побег известного авторитета из заключения.
Дамбагола, уверенный в правоте своей оценки чужой страстной любви, как античный мим упорно старался мясистыми губами, чернью бровей, глазами «навыкате» и каким-то, как ему казалось райским дыханием, выразить то настоящее искреннее чувство, которое «наш Фернандель» испытывал к единственной и для него неповторимой женщине.
Критически настроенная биржа, активно и шумно сомневаясь в достоверности представленного лицедейства, попыталась вернуться к привычным общеувлекательным темам, например, о странных привычках, которые умирали вместе с известными в квартале людьми, последним из которых был болезненный Омас, вечно хранивший от кражи градусник под мышкой. Или о том, что дублеры перевода при озвучивании кинофильма вынуждены тоже целоваться в соответствующих сценах.
- Столько, сколько надо для кадра! — по-таксистски знающе утверждал шофер Риктор, досконально ,с его слов, изучивший технику поцелуя, в которой самое главное – правильно задержать дыхание, как обученный глубоководный ныряльщик.
Проехал и помахал рукой из троллейбуса охотник-любитель Босли, внук известного в историческом прошлом представителя разгромленной партии меньшевиков.Все в удовольствие вспомнили «архивную» историю его неукротимого деда, участвовавшего в дерзком мстительном похищении перед погребением крышки гроба своего скоропостижно скончавшегося политического оппонента. Чем дальше в годах и от места реального происшествия отстояла биржа, тем увереннее, в зловещих деталях звучала поражающая коллективное воображение версия о безуспешной ночной погоне за отчаянно отстреливающимся «по-македонски» дедом Босли с лакированной крышкой гроба на плечах.
Но Дамбагола вновь и вновь упрямо возвращался к истории любви «Фернанделя», повторяя свои беспомощные, бесхитростные слова:
- Он ее так любил, так любил!
- Как, Дамбо? Хватит бормотать. Скажи, наконец, ну… – нетерпеливо бросил цеховик Танги, в последнее время раздраженный смутным ожиданием своего скорого ареста сотрудниками ОБХСС*. За антинародное хозяйствование.
Тут Дабмаголу позвала выглянувшая из дверей гастронома знакомая всем биржевикам продавщица. Они, улыбаясь в направлении ближайшего отделения милиции, о чем-то пошептались и вместе скрылись внутри продмага.
Пока его не было биржа «в тихих голосах» обсудила известную историю самого Дамбаголы, который в ночном загуле с песнями и вином так сорвал голос, что на рассвете, стоя под балконом любимой не смог даже выкрикнуть ее имя, чтобы попросить спуститься и выслушать самые светлые для шести часов утра признания в любви. Хорошо под руку попался дворник Кучу, которого и нанял покричать «Манчо, Манчо!»*** осипший Дамбагола.
Когда Дамбо, потно дыша, вернулся, неся под мышкой прямоугольный как блок сигарет газетный сверток, он, позабыв о Фернанделе, стал рассказывать, как однажды, по приглашению компании районного пожарного Гирэ и бойцов его расчета случайно оказался в злачной пивной «У реки», прямо за которой через «жиденькие» кусты, в парке им. Мирфетаха**, словно заботливо пыхтящий дед с клубящейся по щекам седой бородой, кружил по узкоколейке детишек в открытых вагончиках черный-с-алым всамделишный паровоз, натужно, с грохотом напрягавший стальные серебристые жилы сцепного и тяглового дышла.
Хорошо тогда, вшестером, постояли за специфическими вертикальными, без посадочных мест, столами!
Он смотрел на бурлившие в мелкой склоке волны реки под баром и пытался - «в моменте» - представить себя рыбой в ней.И ему эта рыбья жизнь не понравилась!
Настала пора оттекшим от выпитого пива, отяжелевшим друзьям отлучиться из-за стола, за которым не сидят.
В обветшалой пивной тогда выстроилась такая длиннющая очередь в единственный работающий туалет с особенно скользким на нетрезвую голову каменным полом и тошнотворным запахом, что вся компания решила выйти спокойно «отлить», как пожар потушить - пошутил пожарный Гирэ, на свежем воздухе.
Переговариваясь, продрались сквозь заросли, встали вдоль маленькой насыпи железной дороги.И тут точно по расписанию, подав оповестительный сигнал духовым рожком из небольшого пролеска слева от них появился и, ускоряясь, пошел к ним («чуку-чуку! чуку-чуку!») па-ро-воз!
Разноцветно одетые малыши, елозившие по деревянным лавкам, пристально, как большеглазые щенки, уставились на выстроившихся в шеренгу, по вислые животы скрытых пыльными зелеными лопухами-писсуарами, краснолицых «дядь» с синхронно опущенными вниз, к ширинке, правыми руками – пис, пис - и поднятыми над головами – привет, ребятишки, привет! – левыми.
Первый смутный урок человековедения о явном и скрытом, смысл которого они поймут позже. Если, смеясь, вообще вспомнят о нем.
Сопровождающие детишек мамочки, презрительно сжав губы, украдкой от них грозили «дядям» гневно сжатыми кулачками и строго, но безуспешно старались увлечь маленьких упрямых пассажиров «видами» по другую сторону движения состава.
Биржа зашлась жизнерадостным, беспечным смехом.
А Дамбагола, просветлев лицом, уткнулся в Танги глазами, как указками, и напомнил:
-Ты же спрашивал, как «Фернандель» любил свою женщину?
Биржа притихла.
Возникло подозрение, что Дамбо «умозрительно», по Платону, нашел-таки нужные слова:
- Он её так любил, так любил, что целовал прямо в искренний смех…
---
*Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности в СССР
**Парк носит имя своего основателя Ага-Мирфетах Муштаид
*** Имя возлюбленной Дамбаголы