Диспетчер вдохновения

МАКСИМ ТОКАРЕВ
Диспетчер вдохновения

Роман-виде’ние

  Высотные здания,  последнее время в значительном количестве появившиеся в центре города и по-оккупантски вытеснившие низенькие деревянные строения с резными кудреватыми наличниками, углами-клиньями врезались в современное пространство. Если бы это пространство было одушевлённым - а оно, скорей всего, таковым и является, чтобы там ни говорили всякие материалистично настроенные личности - ему было бы больно. Но что поделать, часто новизна приходит, причиняя боль. И хорошо - если только пространству…
   Я всегда любил гулять по центру. Особенно по улице Столичной, которую полностью превратили в пешеходную. Нет, отдельные машины всё же на неё просачиваются. Например, инкассаторские - бронированные пчёлы, собирающие пыльцу-деньги с магазинов-цветов с яркими вывесками. Или подъезжающие к полицейскому участку патрульные автомобили, откуда вооружённые люди выводят каких-то неряшливо одетых субъектов с небритыми лицами, на которых с чувством собственного пластикового превосходства из стеклянных витрин взирают расфранченные манекены. Даже на этой респектабельной улице далеко не всё так парадно. Контрасты, контрасты, контрасты...
  В очередной раз я пошёл Столичной, отдыхая от грохота и гари других улиц. Из полуоткрытого окна музыкальной школы звучала старинная мелодия, воспроизводимая на пианино. Мой слуховой кивок по отношению к прошлым столетиям как-то не слишком сочетался с представшей моему взгляду кожано-джинсово-стразово-гламурно-жвачной группкой юношей и девушек, шедшей в тот момент мне навстречу. А хотелось гармонии, соответствия тому ощущению присутствия старины, выразившейся в витиеватой, насыщенной трелями пасторальной мелодии…
   Я понял, куда пойду. Витрина антикварного магазина со старинными статуэтками больше соответствовала этой музыке. И я пошёл искать продолжение фортепианной мелодии - в овеществлённом виде - в  предметах, переживших не одно поколение людей. В этом магазинчике я отдыхал душой, забывался. Общение с другими эпохами - вот что дарило мне надежду на бессмертие человеческой энергии. Передо мной, смотревшим пусть и на безделушки - разных там амурчиков, лебедей, оленей, воскресали  пласты истории. Я представлял некогда живших людей, пусть и не двигавших эпохи к расцвету или упадку, но любивших, радовавшихся, грустивших и при этом окружавших себя фарфоровой, терракотовой, гипсовой эстетикой.
   И тут меня по глазам ударила жуткая белизна. Исходила она от статуи Пегаса, стоявшей на одной из полок. В память мою вдруг закралась картинка из недалёкого прошлого - на одной из малолюдных улиц я видел повозку, в которую был запряжён точно такой же белый конь. Повозка была открытой - в ней сидел какой-то светловолосый парень, почему-то выбравший именно такой, немеханический, вид транспорта. А кругом были машины, машины, машины…
 На спине у коня виднелись  два рубца. Следы от оторванных крыльев! – нафантазировал я. Это ущербный пегас! Мне было жалко животное: моё  воображение нарисовало, как оно страдало во время отнятия крыльев. Хотя воображение воображением, а разум говорил о том, что на спине вовсе не следы от ран. Две полосы - особенности окраски, и никакой это не пегас, а обычный конь, на котором по городу передвигается светловолосый чудак, - возможно, наделённый некими принципами - например, альтруистическим нежеланием загрязнять окружающую среду или стремлением продолжать дело своих предков-извозчиков - ведь не перевелись ещё люди, гордящиеся професиональной династией - пусть даже профессия их предков и не востребована в нынешней жизни, свидетельство тому - фестиваль изготовителей керосиновых ламп, проводившийся в каком-то городе, или конкурс печников. У людей есть потребность в экзотике, ведь и мне нравится заходить в этот антикварный магазин.
  Многие предметы, выставленные на витрине, стояли давно – я хорошо их помню. А вот крылатого коня я увидел в приюте старины впервые.  Белизна, исходившая от новой фигуры, напрочь сковывала разум. В меня вселялась назойливая мысль: тот белый конь в повозке был пегас - и только пегас, представший сейчас в гипсовом виде с вновь выросшими крылами. Птица Феникс возродилась из пепла - Пегас из обычного коня, и вот он замер скульптурой, как бы говоря ослепляющим языком моему зрению: "Мне нужно небо, где бы я мог свободно парить. Увидь это небо! Представь это небо! Ради памяти всех поэтов, которых я когда-то вдохновлял!" И мне ужасно захотелось увидеть это небо, чтобы подарить его Пегасу. Но где  было взять свободную высь в этом магазине. У меня закружилась голова - то ли от пронизывающего и такого красноречивого белого цвета скульптуры, то ли от бесплодного взгляда на потолок, где я пытался, вопреки всяческой земной логике, увидеть то, в чём нуждалось прекрасное крылато-копытное существо.
   После увиденных цилиндрообразных плафонов дневного света на потолке, вполне современных - хотя здесь более уместными были бы какие-нибудь люстры - если не старинные, то хотя бы "под старину", моим глазам снова предстал белоснежный пегас. Но ненадолго - через мгновение он взмыл вверх - притом вместе со всей витриной, на которой, кроме него, были ещё часы, циферблат которых охранял бронзовый рыцарь в доспехах, держащий в руке копье, и медный сосуд, откуда вполне мог бы вылететь длиннобородый джинн, сулящий все богатства мира.          
  Потом передо мной возникли светло-голубые плиточные квадратики пола и темные следы на них - какой ужас! - это ведь я наследил: мои ботинки-вездеходы с подошвой, обладавшей такими же рельефными выступами, как и тракторные шины, всегда меня, таким образом, подводили в пору слякотного межсезонья, навлекая на мою голову резкую критику от ревнителей чистоты. Но прочь, комплекс вины - чёрный паук, опутывающий мою душу, чтобы затем терзать её ножеобразными путами! Для меня перестали существовать путы, терзания, душевные комплексы. Голова моя стала вольной кометой, летящей над землёй. И подо мной уже не голубая плитка пола, а голубое озеро, кем-то и почему-то поделённое на квадратные акватории. И не следы от моей обуви, - нашедшей грязь по той причине, что я слишком много уделял времени созерцанию зданий и прохожих, - а черные лодки, застывшие неподвижно, будто те, кто управлял ими, отвлеклись на что-то другое - например, занялись разглядыванием необычного небесного явления.  Ага, голова моя стала кометой - вот её-то и наблюдают. Возможно, страшась, что хвост её сожжёт жизненное пространство этих людей, которых я хотя и не вижу, но представляю их присутствие.
  Но вот моя голова-комета увидела уже не землю, а космическую тьму...
  Мои глаза  всё же увидели свет. Солнечный, утверждающий жизнь на земле. Он проходил сквозь прорехи в листве клёна, мерно качавшего надо мной ветви. Значит, это не конец - я продолжаю жить! Тогда что со мной было?.. Где я нахожусь?...  Так, последний раз я себя помню в антикварном магазине. Там я потерял сознание. Но по какой причине? От того, что посмотрел на статую Пегаса, излучавшего неестественную белизну? Когда-то  было со мной такое: вышел из дома, увидел свежевыпавший снег - и тут же у меня закружилась голова от его ослепляющего цвета. Но чтобы потерять сознание !... Впрочем, всё может быть - с каждым годом организм становится уязвимей - таково свойство человека: и простуда медленней проходит, и сердце чаще покалывает. Вот и зрительная реакция на радикально белый цвет такая драматичная. Хотя, может быть, и не в белом цвете дело - вдруг антиквариат, выставленный в магазине, изготовлен из вредных веществ, пары которых вредны для дыхания. Но подобное вряд ли возможно: в старину химическая промышленность не была развита, как сейчас, - можно сказать, была совсем неразвита... А вдруг в помещении - стены из вредного материала или ещё что-то?.. Размышляя таким образом, я начинал походить на некоторых особо мнительных личностей, которые, при покупке в магазине обоев, всегда, под воздействием устрашающих телепередач на тему защиты прав потребителей, интересуются - сколько содержится в них неэкологичных - фенола и формальдегида. В таких случаях - особо мнительные личности частенько обнаруживают незаурядные химические познания, даже не являясь профессиональными химиками. Честно говоря, подобная информация на меня никогда благостно не действовала. С химическими формулами я не дружу ещё со школьных лет. При воспоминании о них у меня всегда затуманивается голова. И дабы снова не потерять сознание, я прогнал прочь мысль о химических испарениях в антикварном магазине… Конечно, применительно к предметам старины напрашивается более таинственное слово «алхимия» - вдруг она оказала странное воздействие на меня. Хотя это уж вообще полная нелепость. Даже если представить, что  существует философский камень, то ничего, даже отдалённо напоминающего его, в магазине, где я потерял сознание, не было. Да и если бы он там был, разве мог бы на меня вредно повлиять, ведь ему во все века алхимики предписывали чудодейственно целебные средства, а не наоборот…
 В общем, здесь, скорее всего, дело именно в моей восприимчивости. Конечно же, я обращусь к врачу - выясню досконально, почему всё произошло…
   А где же я всё-таки оказался? Местность загородная, совершенно незнакомая. И погода здесь другая.     Помню, была ранняя весна. Деревья  голыми ветвями кололи холодное пространство, которому, вероятней всего, было от таких уколов не больно, так как оно находилось под воздействием гипнотического эфира, исходившего от снега, становившегося талой водой. А сейчас я лежу на мягкой, шелковистой траве. Вокруг деревья с густою листвой. И нужно время, чтобы  зелёная природная щедрость появилась. И где же я всё это время был?.. И каким образом я совершил  перемещение во времени и пространстве?.. Вдруг, когда мне стало плохо, какие-нибудь  лихие людишки воспользовались моим беспомощным состоянием, опростали мои карманы, увезли меня за город, где и бросили на произвол судьбы и дикой, хотя и живописной, природы? Как только подобное предположение, леденящее душу,  появилось, моя рука юркнула в запасной карман куртки: документы, деньги в умеренном количестве, достаточном для покупки продуктов к ужину, мобильный телефон - всё на месте. Только вот уровень связи на моём мобильнике - нулевой, время и дата тоже не показываются. Несмотря на тепло, царившее вокруг, ощущение неопределённости моего местонахождения и безвременья стало меня просто морозить. Но это продолжалось недолго. Через минуту я вновь обрёл самообладание: надо подниматься - идти наугад. Только подобным образом мне удастся выйти к трассе или населённому пункту.
  Я встал с душистого зелёного ковра, на котором не заметил ни одного цветка, будто на искусственном газоне.
Солнце припекало. В куртке мне становилось жарко - пришлось её снять.
  Я произвёл несколько шагов и остановился, увидев некий объект, двигавшийся в мою сторону. Затем этот объект поднялся ввысь - примерно, на ту же высоту, на какую поднимается воздушный змей, - и в мою сторону - уже летел. Очертания объекта становились яснее. Он с крыльями. Я подумал, что это большая птица. Таких птиц я в жизни ещё не встречал. Но невероятно! - у крылатого существа - лошадиная голова. Это  пегас! Только не гипсовый, увиденный мной в антикварном магазине, а живой. Но такой же белый. Ослепительно белый. Правда, не настолько, чтобы я снова потерял сознание. Хотя обладаю ли я им сейчас, коли меня преследует невероятный образ? Вот  уже слышу, как хлопают огромные крылья. Пегас приземлился. Его крылья ещё некоторое время постояли торчком, будто поднятые паруса, и плавно легли на спину, обретая покой. Теперь пегас неторопливо шел ко мне, как обыкновенная деревенская лошадь, которая слегка подустала, набегавшись на привольном лугу, и теперь идёт к хозяину.
   А про самого себя я подумал, что просто сошёл с ума от всего увиденного, от всего прочувствованного…
   -Ты не сошёл с ума! – услышал я рядом приятный мужской голос.
   Кто же это произнёс? Я огляделся вокруг: на лугу, кроме меня и пегаса, не раскрывающего рта, никого не было.
   -Ты можешь в это не поверить: но с тобой говорю я – пегас Курбионул.
   Со мной происходили события – просто уму непостижимые. Ещё и говорящий пегас!
   -Как же ты говоришь с закрытым ртом? - первый раз в жизни я стал общаться с животным – тем более, с неведомым науке.
   Пегас заржал – совсем по-лошадиному.
   Затем ржание прекратилось, и он снова стал говорить с закрытым ртом :
  -Разве ты не слышал о таком явлении, как чревовещание ? Вот оно перед тобой - в действии.
  Крылатый конь повернулся ко мне боком. И я увидел на его туловище маленький динамик. Вот оно что! Пегас есть чудо механики! Это, наверное, какой-то аттракцион.
   -По правде говоря, мне бы не хотелось, чтобы меня сравнивали с каким-нибудь механическим болваном, пусть даже и считающимся чудом, - возвестил динамик.
   Как же я сразу не подумал, что никакая механика ещё не научилась читать мысли. Это нечто большее.
   -Именно , нечто большее! - возопил пегас - притом возопил так, что клён потряс листвой. – И сам ты переживаешь сейчас состояние нечто большее, чем жизнь.
   -А мне кажется, что меньшее, - ни с того ни с сего я стал язвить Курбионулу, - Ведь мои мысли читают. В таком случае я не чувствую себя полноценно живущим.
   Я всегда был сторонником освобождения человеческой личности. Не анархии, а собственно разумной свободы. А тут кто-то вмешивается в мои мысли!
   На мою язвительность пегас ответил утешительно:
   -Не надо переживать. В мысли твои я не вмешиваюсь – их никоим образом не контролирую и о них никому не говорю. Думай, как хочешь. Мне  всё равно. Просто я тебя предостерегаю от заблуждений и неправильных выводов. Я – твоё озарение. У меня изначально такое призвание. Пегас был и остаётся вдохновителем.
   -Спасибо, помощничек! –   с крылатым представителем древнегреческой мифологии я продолжал говорить иронично, словно моим вдохновителем был не он, а другой её представитель – козлоногий и рогатый сатир.
    Но почему  древнегреческая мифология так неожиданно вторглась в мою судьбу? Только я задался этим вопросом, как Курбионул уже поспешил с ответом:
   -Греция тут не причём. Тем паче Древняя... Ох уж мне эти люди со своими стереотипами: если пегас – то Греция, если спагетти – то Италия, если сомбреро – то Мексика. Древние Греки и вправду поведали о пегасе, но это мой дальний прапращур, рождённый кровью, пролившийся из отрубленной головы медузы Горгоны. Даже от такого скверного существа, как видишь, произошло нечто хорошее. Потом наше крылатое племя распространилось по разным измерениям. Мне, например, досталось околоземное.
  -Где мы сейчас и находимся , - высказал я догадку. Пегас кивнул головой в знак согласия.
  -Получается, что я умер и та земля, на которой нахожусь, - просто чудится. И я теперь всегда буду не на земле, а около неё... Но подожди, если я умер и вышел из своего человеческого тела, тогда почему на мне, бесплотном, прежняя одежда из того же, осязаемого, как и при жизни, материала?  И как в нематериальный мир  впечатляющих миражей попали мои документы деньги и мобильный телефон?... Хотя если ты мираж, то внятного ответа от тебя я не жду.
     Курбионул опять заржал – другого смеха у коня быть не могло. В этот раз я заметил во рту пегаса золотой зуб, потому, наверное, что смеялся крылатый конь сильнее и продолжительнее, чем прежде, при этом судорожно топча копытом передней ноги траву. Ветви клёна вновь затряслись, на землю упали несколько ладонеобразных листьев.
   Под угловатую музыку пегасового ржания пришла ко мне мысль о том, что информация из жизни, скоропостижно мной оставленной в антикварном магазине, будет меня преследовать и здесь - за её пределами. Ох, сколько же мне приходилось иметь дела с зубопротезистами, сломав зуб о коварную фисташковую скорлупу: то одну коронку мне ставили, то заменяли на другую, когда та вырабатывала свой срок. А ещё меня очень беспокоила боль в колене – значит, скоро Курбионул будет хромать.
    Пегас перестал смеяться: видимо, моя мысль не слишком-то ему понравилась. И он подтвердил это словами:
   -Ну не надо призывать на меня бедствия! Не надо! Твои коронки на зубах, твои ноги – ко мне никакого
отношения не имеют. И вообще, вы, уважаемые люди, недооцениваете нас, жителей запредельного мира. Думаете, что мы – какие-то бесплотные тени, не способные самостоятельно мыслить и отвечать на ваши вопросы. Думаете, разум может существовать только в материально осязаемой плоти. Например, какой-нибудь невменяемый душевнобольной - он же имеет тело, а разума-то у него нет. А вообще, зря ты думаешь, что ты мертв. Да, ты попал в нематериальную сферу, где находятся души умерших, но ты ещё вернёшься на свою несовершенную землю.
  -Но ведь отсюда никто не возвращался. По крайней мере, нет об этом достоверных сведений. И почему же я должен удостоиться такой чести?
   Курбионул заговорил патетично:
  -На тебя возложена важная миссия - ты должен открыть миру великую тайну.
  Слово "тайну" разнеслось по небесно-луговому простору многоголосным эхом.
   -Ну да, стать очередным провидцем, узнавшим что
происходит с человеческой душой после смерти. Только вряд ли мои слова так просто воспримут на веру…
   -Не каждая человеческая душа может оказаться именно здесь. Есть и другие измерения, о которых даже я не знаю. Запредельный мир будет перед тобой открыт не полностью. Да и дело не в нём. Священная тайна касается не судьбы человеческих душ за гробом, а совсем другого. Ты, кстати, заметь, что сам существуешь здесь вместе с телом и даже одеждой…    Впрочем, я не буду забегать вперёд – всему своё время. Только скажу одно: ты сможешь об этом поведать миру, - такую вот интригу добавил пегас в патетику.
    Солнце, между тем, сильнее разогревало воздух. Чувствовалось, что лето уже вовсю наступает на пятки весне. Горло у меня начало пересыхать.   
  Надо ли говорить, мне даже не пришлось у Курбионула спрашивать, где можно попить в этом таинственном мире. Он знал что мне нужно и сказал об этом весьма своеобразно:
  -Есть легенда, что мой далёкий прапращур мог копытом заставить биться источник из земли. Не знаю, правда это или нет, но за самого себя скажу точно: такой способностью не обладаю и всё же приведу тебя туда, где ты  утолишь жажду.
 -Вот, а ещё говорят, что здесь "не взалчете, не вжаждете"!
 -Я же тебе говорю: может быть, и есть такие места, только я о них ничего не знаю! И пегасы там -  другие, но я с ними не общаюсь. Скучно, конечно. Однако каждый из нас несёт только свою миссию – в одиночестве. Святое слово "миссия" - я хочу, чтобы ты тоже знал его истинный смысл. Миссии можно принести в жертву мелкие страсти - такую, например, как жажду общения с себе подобными. Но когда каждый пегас выполнит что ему предназначено, тогда все мы соединимся - о нет! Не в стадо, более типичное для обычных, некрылатых коней - а в единое племя... Вот моя вера!
  Конские глаза смотрели сейчас мимо меня - блуждали по сторонам и по небесным верхам и, верно, не замечали, что мой организм согласен с превосходством высокой миссии над жаждой общения с себе подобными, но ни в коем случае не приветствует её приоритет перед обычной жаждой.
  Вдруг Курбионул остановил на мне взгляд, сразу осветившийся заботой, - взгляд, очень напоминавший человеческий.   
   -Ох и заговорился я, замечтался! Пошли утолять жажду. Тебя ждёт чаепитие с одним моим очень хорошим другом. Я мог бы тебя отвести к другому другу – во дворе у него колодец с чистой, студёной водой. Но ты же ведь боишься простуды и воду пьёшь только кипячёную.
                Прав был пегас: была у меня неудачная практика употребления родниковой и колодезной воды, приводившая к ангине и болям в животе. Но здесь-то человек, по идее, должен быть свободен от  всех земных недугов.
                -А что, разве микробы и вирусы в загробном мире тоже существуют? – недоумённо спросил я.
                Курбионул горько усмехнулся.
                -В общем, мы с тобой в несовершенном загробном мире. Где человек не в полной мере освобождён от земных нужд. Здесь ты только не будешь хотеть есть. А потребность в воде останется. И, к сожалению, многие земные микробы сумели просочиться в наше измерение. Правда, каким образом - ума не приложу.   
                «Мелкие сущности всегда найдут дыры, через которые проберутся куда угодно», - подумал я… Ах да, не просто подумал, а считай, сказал Пегасу, знатоку моих мыслей. Тот сразу поспешил ответить:
                -Согласен!... А теперь нас ждёт путь.
                Тут же Курбионул отозвался  ещё на одну мою мысль:
   -Понимаю, что тебе хочется проехаться на мне верхом, однако это может привести к неисправности механизма, позволяющего мне говорить. Кроме того, я ещё имею привычку спонтанно вспархивать – ты можешь с меня упасть. Тебе придётся потрудиться – идти своим ходом. Благо, тут недалеко…
   По лугу мы шли не очень долго. Я думал, что на нём совсем не встречу цветов. Но нет, попадались в радикально зелёной траве какие-то белые и жёлтые маячки на стебельках.
   - Эти цветы живут вечно, - отвечал на моё наблюдение пегас. – Топтать их можно вдоволь. Ничего им не сделается.
   -И человеку, наверное, также ничего здесь не будет, сколько его ни бей.
   -По-разному случается. У нас ведь не совсем нормальный загробный мир…
    Мы вышли на просёлочную дорогу. На ней отпечатался след какого-то транспортного средства. Судя по всему, легкового…
  Мы прошли мимо озера. Повеяло влажным воздухом. Ощущение жажды слегка притупилось.  Скажу честно, я никогда ещё не видел такой чистой воды, как в этом водоёме. Было видно, как в его глубине плавали большие разноцветные рыбы: синие, зелёные, красные, одна была даже золотистая - ну прямо хоть лови её и загадывай желание! И, наверняка, у этих обитательниц чистейшего озера судьба гораздо завиднее, нежели у земных рыб - ведь их тут не ловят, поскольку у людей, живущих в загробном мире, отсутствует потребность в пище.
   Пегас высказал возражение:
   -Ловят. На прошлой неделе задержали двух браконьеров. Ловили рыб для собственных бассейнов.
   Вот это да! Творится то же самое, что и на земле. Ах да, это же несовершенный загробный мир.
   -А кто задержал? Здесь действуют какие-то подразделения?
  -Действуют. Но состоят они из существ. запрограммированых на установление справедливости.  Затем виновных на время помещают в исправительные ямы, где они, сидя на каменном
полу, смогут задуматься о содеянном. Людям нельзя поручать такое ответственное дело, как поимка и наказание нарушителя. Даже тем, над которыми не довлеет земная природа, - их душам никогда не была свойственна беспристрастность.      
  -Понятно. А запрограммированные существа - это, типа того, ангелы…
                -Ну, считай, как знаешь. Но только ангелов принято изображать с крыльями, а здесь крылат лишь я.
 Чтобы продемонстрировать ещё раз свои возможности Курбионул  взлетел  и покружил над бассейном с рыбами, которые высунулись из воды и, как мне показалось, с любопытством смотрели на парящего над ними пегаса.
                Одновременно с полётом крылатого коня, я видел, как к бассейну подходил седой человек, державший в одной руке сеть для рыбной ловли, а в другой полиэтиленовый пакет. Первый человек, встреченный мной в загробном мире – и браконьер! И надо же – не боится свидетелей.
                -Зря ты так плохо думаешь о добродетельном человеке, - сказал приземлившийся  рядом со мной пегас. – Он вовсе не ловит рыб, а кормит их. Это его миссия. Ведь здесь не хотят есть только люди. Остальные нуждаются в пище. А сеть он взял, чтобы достать со дна бассейна больных рыбёшек и непосредственно накормить их.  Летая над бассейном, я насчитал таких трёх.  Коварные бактерии, проникшие из земного мира, вызывают у наших обитателей различные немощи…
                Добродетельный человек забросил сеть в бассейн, поднял её, полностью не вынимая из воды, и бросил в неё горсть чего-то извлечённого из полиэтиленового пакета, затем, видимо, дождавшись, пока больные рыбёшки завершат трапезу, выбросил «улов» обратно в бассейн и вытряхнул содержимое пакета, сероватый порошок, непосредственно в воду.
                У рыб состоялся пир, а мы с пегасом продолжили путь к  тому, к человеку, который должен утолить мою жажду…



                Глава 2

                   Хотя я и оказался фактически в гостях у сказки, ничего сказочного в доме, к которому меня привел Курбионул, не было: такие одноэтажные строения с железной крышей часто встречаются в частном секторе. А вот встреча с вышедшим из него человеком меня порадовала. Он оказался не только другом пегаса, но и моим хорошим знакомым. Филипп Николаевич Светояров был отцом моего приятеля Игоря, с которым я жил в одном дворе и учился в одной школе. 
   Когда я приходил к Игорю в гости, уже в прихожей меня встречали картины его отца, написанные маслом: лесные пейзажи - то летние, то осенние, то зимние,  -натюрморты с цветами, по большей части поникшими – и оттого казавшимися мне грустными.         
                Светояров-старший, насколько мне известно, окончил художественное училище. Потом работал художником-оформителем на вагоностроительном заводе. Его должность сократили, и стал Филипп Николаевич трудиться дизайнером в рекламном агентстве. Разные там рекламные щиты и растяжки, во всём красочном многообразии развешанные на городских улицах - плоды его трудов. 
                Игорь мне  рассказывал, что отец, настоящий человек искусства,  очень переживал от неудовлетворённости творческой  деятельностью. А с другой стороны -
                и Игорёк не ездил бы на собственной машине, купленной на папины деньги. Старался Филипп Николаевич для сына, старался для супруги, ходившей зимой в дорогой норковой шубе. Сынок ездил, жена щеголяла, а вынужденный дизайнер, вступивший в противоречие со своим художественным призванием, умер.
  Конечно, с точки зрения физиологии, возможно, имел место какой-то диагноз - Игорь сказал лаконично: "Папа неожиданно умер - сердце отказало" - но я полагаю, что на сердце повлияла именно творческая неудовлетворённость, которая постепенно превращается в боль и съедает потенциального творца, как алчная личинка потребляет зелёный, полный жизненных сил, лист.
                      -О, ты тоже здесь! - удивлённо воскликнул Филипп Николаевич, - Только рановато ты сюда пожаловал. Не в своё время!
    В сочувствии Светоярова я не нуждался, хотя оно меня и тронуло. Я верил, что вернусь обратно, к земной жизни, и нисколько не сомневался в судьбе, которую мне предрёк пегас - необычное существо с крыльями может возвещать только истину и ничего другого, кроме истины. О, эта вечная вера в небеса и чьи-то крылья,  касающиеся выси - царства могучих стихий. И как же легко верится, когда крылоносцы говорят тебе о твоей избранности, о том, что ты должен совершить нечто значительное. Вот если бы наоборот - тебе указали на твоё несовершенство - ты воспринимаешь их как нечто враждебное, демоническое, какие бы легкопёрые и светлопёрые крылья они ни носили.
    Но пегас опять подтвердил мою избранническую миссию, сказав Филиппу Николаевичу:
   -Он ещё вернётся в мир живых, чтобы поведать  великую тайну.
    Мне стало как-то не по себе: это, конечно, приятно, когда представляешь собой нечто - внутри появляется духовный стержень, не дающий прогибаться под навалившиеся трудности, однако когда другие видят, что ты не такой, как они, - есть большой риск быть сражённым чужой завистью. Я всмотрелся в глаза отца своего одноклассника - какого-либо недоброжелательства в них не увидел. А ведь, казалось бы, художник, личность не лишённая амбиций: вон как он переживал по поводу творческой карьеры! Но добродушие Филиппа Николаевича располагало к нему не менее, чем его творения, радующие взгляд колоритными образами, взятыми из мира лесов и лугов. Персона его сына, не отличавшегося какими-либо творческими способностями, да и душевными качествами, меркла по сравнению с отцом. Хотя меня посещала мысль о скоропалительности такого вывода: всё же мой бывший одноклассник хотя и был эгоистичным, но чувствовал жалость к отцу - правда, выразил её после смерти Филиппа Николаевича - зато какая необыкновенная, небытовая была эта жалость: сочувствие творческой неудовлетворённости отца. Пусть несвоевременно, поздно - и всё же проявилось у сына это чувство – он проявил некоторую духовную эволюцию – не всё в нём потеряно. И я вспомнил об этом не из-за морализаторства, а из-за того, что болею душой за творчество - как за своё, словесное, так и за любое чужое. Пусть человечество купается в океане культуры - очищается, одухотворяется, размышляет и отчасти - лишь отчасти! - развлекается.
     Курбионул, зная такие мои мысли,  понимающе кивнул, но ничего не сказал: видимо, не считая нужным говорить в присутствии других о том, что творится в моей душе.
   Да я сам, без всяких посредников, высказал, что меня интересовало:
   -Вы здесь по-прежнему творите, Филипп Николаевич?
   -Творю, творю! Оказывается, это бессмертный процесс. И самое интересное, в отличие от земли, здесь я не трачусь на краски – они сами сочатся из почвы.  И выставки здесь мои проводятся в Мезокропре – при содействии Курбионула. Плохо только, что  никто на земле не может видеть мои картины.
   -Я ему говорю, довольствуйся этим миром. Здесь ты получил признание. Тебя больше ничто не тяготит. Твое существование здесь бесконечно. Нет, ему всё мало! Хочется творческой экспансии! – посетовал пегас.
   -Любое творчество требует расширения аудитории, - вставил своё слово я. Хлебом не корми - люблю сказать что-нибудь сакраментальное. Правда, не всегда это получается.
   -Как-то так, - не совсем уверенным тоном произнёс Филипп Николаевич, но тут же заявил гораздо бодрее: - И всё же круг моих зрителей расширился – за счёт тебя. Ведь ты же не умер.   Хочешь посмотреть мои новые картины?.. О них ты будешь вспоминать, когда вернёшься на землю.
   -Но сначала ты дай ему попить. Мы, в первую очередь, к тебе пришли за этим. На улице всё-таки жарко…
   Вот те на! - я встретил доброго знакомого и забыл про свою жажду. Такое ведь иногда случается - импульсы души человека проявляют себя так ярко, что затмевают его физические потребности. Правда, физика в мире, куда я попал, несколько иная, чем на земле,  но Курбионул мне
снова про неё напомнил. Сухость во рту опять дала о себе знать. 
  Филипп Николаевич пошёл в дом, взмахом руки зовя меня за собой. Курбионул остался во дворе и, как я заметил, начал слегка подпрыгивать и прихлопывать крыльями. Разминается – решил я.
    -Что ты будешь пить? - спросил Филипп Николаевич на ходу, - У меня есть фиолетовый чай, а есть – оранжевый.
   Честно говоря, в жизни я не пробовал ни того ни другого чая и не знал чем они отличаются. Но так как оранжевого, солнечного цвета вокруг сейчас было слишком много, я всё же предпочёл фиолетовый чай.
  Филипп Николаевич принёс мне дымящийся напиток в чашке, на которой были изображены подснежники, окружённые негустой порослью молодой весенней травы, уже когда-то мною виденные на картине Светоярова. Этот живой весенний образ был перенесён художником на бытовой предмет. Пока чай стыл, я любовался росписью на чашке.
      Жидкость, предназначенная для утоления моей жажды, внешне была похожа на свекольный сок.  А вкус оказался лучше, чем у самого изысканного китайского или цейлонского чая. Аромат напоминал запах чёрной смородины, да только с примесью какого-то неизвестного мне, чрезвычайно вкусного дурмана. Я отхлёбывал глоток за глотком и чувствовал, что у меня прибавляются силы. Я допил чашку и тут же встал со стула.
   -Покажите мне свои картины! - я не то чтобы попросил - потребовал у Филиппа Николаевича. Я стал осознавать, что его краски - это море, в котором безумно хочется купаться.
   В комнате, где находились картины, я увидел минимум мебели: два кресла и этажерка с витыми ножками. Однако для меня, взбодрённого и не искавшего, где бы присесть и облокотиться, - главными здесь, конечно же, были полотна большого размера, висевшие на стенах. Удивлял меня и размер картин: при жизни Филипп Николаевич таких не писал, - и то, что серебристые резные рамы, окаймлявшие картины, были украшены такими же серебристыми орлами - ну прямо точь-в-точь как "голубь мира" в руках женской скульптуры на площади одного подмосковного санатория. Что ж, каждая деталь в потустороннем мире - наполнена мистическим смыслом. Орлы возникли сейчас в моих глазах как отображение неземной творческой, преобразовательской решительности, противопоставленное виденному мной голубю в женских руках - олицетворению человеческой пассивности, беззащитности в ладонях женского начала, не сопротивляющегося смертной природе. Тут же я почему-то подумал, что орлы, по идее, должны быть золотистыми, а не серебристыми, так как золотистый, мужской цвет солнца более активный, чем серебристый, женский цвет луны. Но это всё должно быть в идеале - как учат разные там эзотерические издания. Этот же загробный мир, куда могут проникнуть земные бактерии и где человек испытывает жажду, - не идеален. Но точно знаю: он имеет преимущество перед миром живых хотя бы в том, что Филипп Николаевич Светояров здесь в полной мере проявляет себя как художник. Кроме того,  работы Филиппа Николаевича, написанные в потустороннем мире - возможно, в результате отсутствия необходимости тратиться на краски, - стали больше по размеру. Меня приятно поразило присутствие на картинах не только деревьев и цветов, но и людей: на одном холсте большеглазая русоволосая женщина, одетая в длинное зелёное платье, держащая в руке фигурку шута в пёстром колпаке, на другом – бородатые рыбаки с сетью, полной… консервных банок, притом сами труженики моря смеялись над своим нелепым «уловом».
                -Смотрю, ваши картины стали веселее, чем в прежней жизни - сказал я художнику.
                -Если ты насчёт рыбаков – то да, это забавно. А вот  женщина с куклой-шутом – это серьёзная философия. Ты знаешь такую оперу Леонковалло "Паяцы"?
   Оперу я на сцене не видел, но как-то слышал по радио - помню, тогда каждую неделю передавали записи спектаклей "Метрополитен опера".  И, само собой, утвердительно кивнул.
  Тут-то Филипп Николаевич впал в очень пространные рассуждения: изображённая на картине дама - певица, готовящаяся исполнять главную женскую партию в "Паяцах" - на заднем плане как раз видна афиша этого спектакля; но большеглазая женщина не какая-нибудь вокалистка-халтурщица, а настоящая художница в пении; и вот она взяла куклу-шута, чтобы войти в роль, ведь в руках её героини будет судьба маленького человека, чьё призвание - веселить публику, однако женщина повернёт его судьбу к трагедии, обретя, таким образом, и свою гибель.    
                -Картина эта так и называется: "Подготовка к оперной роли," - закончил Светояров.
   Ой, знал я некоторых певцов и певиц - исполняли сложные партии они практически с ходу, так тщательно не готовясь и не осмысляя что собираются петь, - при этом подчёркивали как одно из главных своих достоинств - дескать, хорошо они умеют читать с листа. Хотя работали-то эти вокалисты, как правило, иллюстраторами в музыкальных школах или пели в местных хорах. А солистов оперы в моём окружении не было: оперного театра в  городе, где я живу, вовек не существовало. Да и все ли штатные артисты оперных театров подходят к ролям так философски, вдумчиво?..
   Вообще, Филипп Николаевич, похоже, был больши'м идеалистом - человеком не от мира сего. Хотя какого - сего? В том мире, где он сейчас, ему достаточно комфортно - вдохновение его посещает, помех никто не чинит.
                -А  вам здесь не скучно? –
 спросил я Светоярова. –
С кем здесь общаетесь?
                    Родственников  не
встретили?  А может, с кем-нибудь дружбу завязали?
    В вопросе о родственниках я имел ещё и собственный интерес: вдруг я здесь повстречаю тех, кто мне был дорог, кого я потерял?
  -Никто здесь не находит родственников. Думаю, высшая сила, создавшая этот мир, позаботилась о том, чтобы здесь не возникали родовые, семейные кланы, между которыми бы велась борьба. А в друзьях у меня здесь только пегас - больше я ни в ком не нуждаюсь. Родственников и друзей мне сполна хватило на земле. И те и другие - люди ненадёжные.
                Ну, друзей Филиппа Николаевича я не знал, а насчёт семьи - было всё понятно.
  -Спасительное одиночество - вот чего мне не хватало в жизни. И это я здесь получил сполна, - тоном значительности произнёс Светояров.  
   -А если вам будет грозить опасность? Тут одиночество - плохой помощник, - я, сам любивший уединение, продемонстрировал некоторую критику по отношению к этому состоянию, дабы его не идеализировать.
  Но Филипп-то Николаевич говорил со мной как человек другого измерения:   
  -Люди сбиваются в общности, стада, племена, чтобы выжить - чтобы спастись от смерти. Но здесь смерть - уже пройденный этап. Здесь каждый выбирает судьбу по своему вкусу: кому-то хочется быть индивидуальностью, а кто-то находит общение - и, как и на оставленной им земле, дружит с кем-то, играет в домино или шашки, травит анекдоты. Есть большое искушение назвать их мелкими, незначительными людишками, а про себя, выпятив грудь, сказать: я индивидуальность, я выше их. Однако я скажу: они просто другие и обладают своим талантом - цепляться друг за друга и образовывать удивительную конструкцию, шедевр под названием "Общество", которое, не разделяясь на семьи, конечно же лучше живущего человечества Но только я в творении этого шедевра участвовать не желаю. Я в своё время хотел создать шедевр под названием "Семья". Не картину - настоящую семью. Но как ты уже догадываешься, - а я и не сомневаюсь, что ты  догадывался при моей жизни, судя по твоему участливому взгляду, что шедевр у меня не    
получился - я разочаровался в своей семье. Однако не разочаровался в людях. Просто мне нужно быть с ними на расстоянии. Когда я жил на земле, меня не тянуло создавать их образы. Я и так от них порядочно уставал. А здесь я погрузился в глубокие размышления, для которых у меня теперь уйма времени, об их судьбах. Отстранённый от людей, я нахожу в них бездну обаяния, которую и запечатлеваю... Как ты думаешь, у меня это получается?
  -Конечно же. И то же самое вам должны сказать зрители, созерцающие ваши экспозиции.
     -И говорят, и отзывы пишут, но будучи умершими. А ты здесь только в командировке от мира живых, куда ещё вернёшься - чего, кстати, никто не может сделать из живущих здесь людей. Ты посредник между нашими мирами. Но самое главное – ты мой друг, сочувствующий тому, что я делаю, - в последних словах Филиппа Николаевича была суть, которую я недопонимал раньше – всё думал: друг ли мне его сын, с которым я общался гораздо чаще, или нет. А другом-то оказался  Светояров-старший. Говорят, есть проблема отцов и детей, - возможно, действительно она есть, только в данном случае у отцов и друзей детей, как я заметил, этой проблемы не возникло.
  -Можете даже не сомневаться, все ваши картины великолепны, - я произнёс эти слова и услышал деревянный стук - это - я глазам своим не поверил! – орлы, сидевшие на багетовых картинных рамах, захлопали крыльями, сорвались со своих резных насестов и вылетели в открытое окно. Они покружились немного над Курбионулом, пасшимся во дворе, даже вроде с ним пообщались, издав какие-то курлыкающие звуки, и скрылись в непроглядных далях.
   -Я их собственными руками сделал, - сказал вслед удивительным птицам Светояров. –  Проснулась во мне некоторая ностальгия по птицам, притом почему-то по птицам хищным – наверное, потому что здесь живу спокойно и сам я человек мирный, - любому художнику, видимо, хочется свой антипод создать. Сделал я их, а кто-то высший в них вдохнул жизнь. И пополнился этот мир ещё
 необычными существами.  Они то на рамах сидят - то на воле летают.
  -А вот если они на вашей выставке так взлетать будут - вы такой фурор произведёте! Сенсация! - во мне загорелся огонь, какой, возможно, полыхает в продюсерах массовой культуры.
 Однако тут же он был потушен словами Филиппа Николаевича:
   -Не я произведу фурор, а они. Это уже будет их выставка - не моя. При чём здесь обрамление картин – пусть даже с взлетающими орлами? - когда гораздо важнее сами картины. Это на земле поверхностный человеческий взгляд привлекает все, что около, а не сущность. Нет, я ничего не имею против творцов движущихся картин, скульптур. Пусть они творят. Искусство замечательно во многообразии.   Но я сторонник замершего мига… Мои орлы это понимают – потому на выставках сидят неподвижно.
  - Замерший миг вы рисуете стремительными мазками, - нежданно появившийся продюсерский огонь внутри меня -сменился на огонь прежней литературно-эстетской образности, к которой мой внутренний мир более привычен.
  -Потому-то эти мазки стремительны, что я боюсь упустить интересующий меня миг. И замершим он становится, лишь попав в сеть моих мазков.
  Наши с Филиппом Николаевичем рассуждения прервал Курбионул, сообщивший в открытое окно:
 -Нам пора! А то ты, понимаешь, загостился тут. На автобус можно опоздать…


 

  Глава 3

    По пути на остановку,  Курбионул, видимо, чтобы у меня не возникало нелепых предположений, сказал, что в салон автобуса он даже и не сунется, а полетит рядом.  Я ещё успел поинтересоваться у Пегаса: придётся ли мне платить за проезд, и на каком топливе работает здесь общественный транспорт? По поводу оплаты Курбионул меня сразу обрадовал – проезд тут бесплатный для всех. Что касается топлива – то это точно не бензин и не газ - а такое вещество, состав которого лично он не знает, так как его родная стихия - вовсе не химия, а искусство.
  Автобусная остановка на дороге, жирной серой чертой пересекавшей луговой простор, напоминала остановку в какой-нибудь земной сельской местности - металлический павильончик со скамейкой внутри, только не обшарпанный, не исписанный местечковыми авторами убогих граффити. С пустой, чистой урной, а не с наполненной сверх краёв.
  Автобуса пришлось ждать недолго. Он подкатил, почти бесшумный, издающий какой-то нежный шелест.
   Вот сделай бесплатный проезд в земном общественном транспорте – он переполнится: на нём будут  ездить все – кому надо и не надо – даже те, кто мог бы одну городскую остановку прогуляться пешком.
   Проходя в переднюю часть салона, я увидел  всего несколько пожилых мужчин. Однако и их казалось много: они без умолка громко разговаривали. Скажу честно, пассажиры, шумно разговаривающие в транспорте, меня в определённой степени напрягали. Но тут, в запредельном измерении, мне было весьма любопытно: о чём же говорят обычные жители.
   Я, при своих поездках в городских автобусах и троллейбусах, особенно не оглядывался на тех, кто ведёт за моей спиной какие-либо разговоры. Потому как это были, по большей части, обывательские изречения.
  Оказалось, и в данном-то случае –  со мной ехали обыватели, попавшие в мир иной.
   Если до этого Филипп Николаевич Светояров – художник, человек не совсем обыкновенный – вещал мне о высоких материях, то пассажиры увидели  даже в крылатом пегасе, летевшем рядом с автобусом  вполне приземлённое существо.
  -Какая коняшка! На земле я бы съел такую. Зажарил бы или закоптил, - услышал я за спиной прокуренный голос.
   -Мне вот конская колбаса нравится – но говяжью - больше люблю, - этот голос был больше похож на старушечий.
   -А конь-то чудной - с крылышками! Вдруг его мясо будет на куриное или утиное похоже, - озвучил иронию тембр, более приятный, нежели два предыдущих – и по салону распространился хохот, от которого, мне показалось, автобус слегка качнуло, - а действительно, от чего же ещё могло качнуться транспортное  средство, едущее по идеально ровному асфальту, сероватой рябью стелящемуся под колёса.
  -Мы можем сейчас только говорить о еде, смеяться на эту тему, но есть-то мы не можем, утратили эту способность вместе с жизнью, - уже грустно продолжил приятный голос.
  -Правда, пьём мы здесь вдоволь, высказался старушечий голос.
 -Только чаи да компоты… А я-то к более крепким напиткам привык, - посетовал прокуренный голос. 
  -А с другой стороны - мало ли что нам нравится. Приходится себя смирять – тем, что есть довольствоваться. Это хорошо, что мы попали в такой загробный мир - относительно благостный, а то ведь есть и другие - истовые преисподние, где мучениям подвергают, - рассудил приятный тембр.
   -А есть ещё и раи, - слово "раи" – было произнесено прокуренным голосом с ударением на последнем слоге: говоривший был убеждён: «раёв» - несколько. - Там-то точно лучше, чем у нас.
   -И всё же будем довольствоваться золотой серединой, - сделал вывод приятный тембр.
    Я в это время внутренне усмехался: пусть они ностальгируют по земным благам, пусть наслаждаются чем-то средним, а я чувствовал своё преимущество перед ними - я здесь выполняю миссию и вернусь на землю, в отличие от них. Правда, задохнуться от самодовольства мне мешала поговорка "кому много даётся, с того много и спросится".  Эта народная мудрость и навевала на мою голову тревожный туман, который еще почему-то слегка покалывал сознание – не в пример обычному туману.
   Не хотелось мне и э’тим людям, как и земным, показывать глаза – вдруг они прочтут в них мою несхожесть с их персонами. Я уже замечал в обычной жизни: часто после моего взгляда незнакомые люди на меня начинали весьма хмуро. И всё же послушать сидящих позади пассажиров мне было небесполезно. Хотелось  узнать, как живут обычные люди после жизни. Люди, ехавшие в автобусе, поговорили ещё про каких-то знакомых, умудрившихся заболеть вирусами, проникшими в загробный мир с земли. Однако, я понял, заболевания их проходили без тяжких последствий – небольшой насморк, покалывания в животе, и на третий день здоровье приходило в норму. Микробы не тянули к смерти тех, кто уже умер…
  Автобус остановился возле четырёхэтажного дома. Такие "коро'бки" часто встречаются в городах.
  -Выходи! - скомандовал мне пегас.
  Высаживаясь, я чувствовал, что обыватели из автобусного салона глазами сверлили мне спину. Чувствовал, по-прежнему не оборачиваясь. Конечно, интересно им было, что меня связывало с "чудным" конём, в котором они видели лишь диковинное животное, суть которого была недоступна для их понимания.
  Некоторые скажут, что я неправ, рассуждая подобным образом: в таких, обычных людях - что живых, что этих, переселившихся в мир иной, очень много доброго, непосредственного, сами они - олицетворение народного обаяния. Что ж, не претендую я на абсолютную истину. А подобный снобизм возникает у меня непроизвольно от грубости и фамильярности этих "непосредственных", как появляется искра от удара друг о друга бесформенных, угловатых кусочков кремния. Вроде как самозащита. Хотя зла на обывателей я не держу. Просто я отдельно – они отдельно. Я вспомнил Светоярова: всё хорошо в многообразии, художника нельзя заставить, вопреки его вдохновению, создавать кинетические скульптуры, и меня нельзя заставить мыслить вместе с большинством…
    С пятиэтажного строения, судя по всему, начинался населённый пункт, поскольку за домом выглядывало множество других «коробок» и несколько коттеджей из красного кирпича, покрытых черепицей, только эта первая пятиэтажка была отделена от остальных строений пустырём, обильно заросшим высокой травой, правда, услужливо предоставлявшей место для узкой тропки.
   Курбионул объяснил, указывая головой на ближайший дом:
   -Поднимись в тридцатую квартиру. Тебя встретит молодой человек. Он тебе всё объяснит... Счастливого выполнения миссии! – затем Курбионул быстро побежал от меня в сторону, противоположную поселению, хлопая крыльями. Там был луг, трава на котором была не столь высокой, как на пустыре между домом на отшибе и другими домами, как будто её кто-то регулярно косил. С такой хорошей взлётной площадки пегас поднялся в воздух. Я не стал далее провожать его взглядом. Тоску на меня наводит созерцание уходящих поездов и улетающих самолётов, уносящих от меня тех, которых я провожаю… Неужели пегас стал для меня таким же, как дорогие мне люди?.. Ну да, это мой провожатый в незнакомом мире, где я чувствую себя незащищённым. А ещё - он, крылатый, парит над миром мёртвых и над миром живых,  вдохновляя таких людей, как Филипп Николаевич – этот человек мне дорог, как родственник, – ценен и Курбионул – наш с ним покровитель…
   Подъезд, куда я вошёл, был чист, аккуратен. Я понял, что земное разгильдяйство закончилось в этом мире людей, чья жизнь завершилась. Исключение, правда, пустырь возле дома с травой, порывающейся, видно, взойти до неба. Но ходивших по асфальтированной дорожке в обход такой кусочек дикой природы, скорее всего, устраивал вполне…   
    Дверь тридцатой квартиры открыл светловолосый молодой человек. Я узнал его – это был тот самый, что ездил по городу в повозке с запряжённым белым конём, на спине которого были два рубца, представляемые тогда моей бурной фантазией как следы от крыльев. Я хорошо запоминаю людей, совершающих какие-либо неординарные поступки.
     -Добро пожаловать! – сказал мне блондин. 
    Я прошёл в комнату. Это  была обитель типичного одинокого технического интеллигента: на полу разбросаны какие-то детали, провода, чертежи.  Представился молодой человек именем и фамилией: Сергей Агов. Так объявляют себя, знакомясь, многие честолюбивые натуры. Я почувствовал интонацию исходящую от младшего сотрудника какого-нибудь НИИ, желающего стать лауреатом Нобелевской премии.
   Сергей объяснил мне, в чём заключается миссия, которой меня наделил пегас Курбионул: я должен наблюдать и описать деятельность его, Сергея, являющегося диспетчером вдохновения.
   -Как-то странно это звучит - "диспетчер вдохновения". Прямо-таки сочетание несочетаемого. Сам посуди, как можно управлять тем, что приходит спонтанно, внезапно и так же уходит!
   Мои слова не очень  понравились молодому человеку, но, судя по всему, он был к ним готов и потому стал говорить весьма уверенным тоном, даже слегка усмехаясь:
    -Всему есть причина, даже вдохновению. Даже побуждение к творчеству можно облечь в формулы. Правда, сами творцы об этом не  знают и думают - это озарение. Однако даже заря состоит из частиц, записываемых буквами и цифрами, в которых разбираются лишь посвящённые...
  Комнату неожиданно огласило пронзительное пиканье, похожее на сигнализацию, - заставившее меня вздрогнуть.  
   -А вот теперь хватит слов. Смотри, как я действую! - мой новый знакомый поспешно, но не суетясь, подошёл к компьютеру с большим монитором и поколдовал клавишами.
  Экран вспыхнул - на нём появилась голова пегаса Курбионула. Хотя, по идее, на экране должен появиться поджарый бок крылатого коня с динамиком, ибо речь Курбионула, как я уже знаю, шла именно оттуда, а не с его толстых губ, бездействующих сейчас на экране. Но бок показывать, вероятно, было невежливо. А вещал крылатый конь вот что:
  -Хватит  бездельничать, Серёжа!  У тебя в доме гость. Давай покажем нашу с тобой работу.  В городе Мельротске живет один человек, зовут его Женя Ботов, незаурядная творческая личность - прирождённый конферансье и артист сатирического жанра. А работает менеджером по продажам - нужно помочь ему реализовать свой талант.
   -Думаешь, так он будет себя лучше ощущать и больше зарабатывать? - спросил Сергей с таким видом, как будто заранее знал ответ Курбионула - я понял, что диалог между пегасом и Аговым затеян специально для меня, призванного быть свидетелем их деятельности, о которой я только  начал узнавать. Так-то они, скорей всего, понимали друг друга с полуслова.
  Из компьютерных колонок донёсся тоже показной ответ крылатого существа:        
   -Кроме заботы о хлебе насущном -у человека есть потребность испытывать удовлетворение от своих дел - тогда человек воодушевится и достигнет невероятных высот в деятельности, обретя ещё большее благополучие.
   В общем, предстали передо мной два мудреца - один на экране, другой в комнате – оба говорящие высокопарно.  
  А вот на мониторе показался подопечный Курбионула и Агова – сидящий за столом и перебирающий какие-то бумаги рыжеволосый кудрявый парень, в белой рубашке, при галстуке синего цвета, – типичный менеджер по продажам – по крайней мере, судя по стилю  одежды.
 Сергей Агов, манипулировал клавишами компьютера – в результате чего изображение прирождённого артиста, неизвестно каким ветром занесённого в менеджмент, стало состоять из кубиков, пятен и каких-то формул. Не стало человека. Он сделался материалом для желающих ему помочь.
   Не стало человека. Но это только на экране. А так, пегас вместе с диспетчером вдохновения пытаются создать настоящего человека – способного творить, а не просто выживать в этом мире.
   -Изначальный уровень конгро'дурсной фатала'нности - 57 гемто'феров. Угол имфре'нтности - 44 кемсо'ва, - деловито отчеканил Агов.
  -На 10 кемсов не мешало бы имфрентность сузить, - раздался из колонки голос Курбионула, при этом экран являл по-прежнему разноцветно-формульный образ менеджера по продажам. Только теперь пятнистое, буквенно-цифровое существо выходило из здания. За ним закрылась стеклянная дверь. Менеджер поздоровался с полноватым молодым человеком – по всей вероятности, тоже менеджером – одетым в такую же белую рубашку и такой же синий галстук, но имевшим нормальный вид земного человека. Отсюда я сделал вывод, что необычным на экране становится образ того, кто попал в разработку, а вот полноватого, поди, ждут другие интересы – сидение перед телевизором с пончиками, а вовсе не возвышенная творческая деятельность.
    Однако я оказался неправ – внешность обманчива. 
    -Жендос, ты на репетицию придёшь? – спросил полноватый у своего коллеги.
    -У меня не получится, - ответил составленный из формул и пятен. – Слуха нет.
   -Слуха нет только у глухих. Одна песня у тебя нормально получилась.
   -Что же мне теперь только с одной выступать?
   -Над другими работать будем. Я тебе много раз наиграю мелодию. Ты полностью в неё войдёшь, проникнешься и запоёшь – никуда не денешься. Я же работал с такими, как ты! – полноватый похлопал своей немалой ладонью собеседника по плечу. Тот, худощавый и, можно сказать, изящный, слегка пошатнулся. 
   Тут-то цветные пятна и формулы исчезли - менеджер Ботов обрёл естественный вид – но, вероятно, не от дружеского похлопывания, а от того, что Сергей нажал на компьютерную клавишу.
   Ботов о чём-то ещё разговаривал с полноватым - но этого я уже не слышал.
   Диспетчер Агов снова вёл деловую беседу с пегасом.
   -Я внёс определённые коррективы. Думаю, теперь    
наш клиент под воздействием изменённого уровня фаталанности найдёт в себе силы заняться тем, к чему у него есть предназначение.
   -Высшее предназначение! - вставил из колонки Курбионул. -  Предпосылки стать весьма посредственным рок-вокалистом у него имеются, как ты сейчас услышал из его разговора с приятелем, разбирающимся в музыке. Но выше потолка наш Ботов не прыгнет. Конечно, ему легче дастся сатирический жанр.
  Высшее предназначение к сатире, жанру, считающемуся низким, какую нелепость сказал конь – усмехнулся я внутренне и тут же с опаской взглянул на экран, являвший голову пегаса: вдруг ему, умевшему читать мои мысли, не понравится моя ирония над его суждениями о творчестве. Он ведь исполнен достоинства. И разве мог допустить, чтобы смертный наблюдатель сообщил земному миру о каких-то промахах  вечного существа?.. Однако Курбионул никак не прокомментировал мою мысль. Из этого я вывел: то, о чём я думаю, пегас мог понять только при личном общении, а не во время контактов через монитор, на котором опять сменилась картинка – снова показался менеджер по продажам, попавший в разработку диспетчера вдохновения. 
   -Посмотрим-ка, что  в голове у нашего будущего артиста-сатирика! - сказал Агов и, повернувшись ко мне, пояснил: - До этого я устанавливал аурическую сущность объекта. А вот теперь с помощью кезмо'узольной волнорассеивающей навигации я проникаю в интеллектуальную сферу человека...
  Далее опять шли термины, которых я никак не мог запомнить. Предыдущие-то я здесь привёл только благодаря тому, что успел схватить с полированного журнального шариковую ручку и клочок бумаги: возможно, они были и специально приготовлены для гостя, призванного запечатлеть деятельность диспетчера вдохновения, а может, и всегда там лежали, - впрочем, никакой разницы.   
    Единственное, что  я понял из речи Агова: он может направить мысль другого человека в определённое русло - имеет над ней контроль. Мне это не слишком нравилось. Конечно, диспетчер вдохновения старался в интересах подопечного, однако я против всякого принуждения - даже принуждения в интересах человека.  Зомбирование какое-то получается! А я должен представить Агова как значительную персону. Но тот не царь, а я не придворный летописец.
   Миссия на меня, понимаешь ли, возложена! Я не отказываюсь от неё, несмотря на то, что внедрение моего героя в чужое мышление противоречило моим свободолюбивым принципам. Однако опишу всё объективно: не придворный я летописец – просто очевидец…
   А если столкнусь я с Курбионулом?.. Он меня привёл в этот мир – он меня и вывести должен. А крылатый конь-то мысли читать умеет. Ведь узнает он, что я не слишком хорошо отношусь к подобному зомбированию, лишению человека мыслительной воли. И вдруг не выпустит: зачем, дескать, потворствовать клеврету? – да, часто объективно рассуждающего называют клевретом… Хотя Пегас – существо покровительствующее творчеству, а не войне или охране загробного мира. А взгляд творца может быть объективно-отстранённым – Курбионул должен понимать… Или, может быть, он хочет, чтобы я изобразил его героя, диспетчера вдохновения Агова, положительным во всех отношениях, будто героя классической античной трагедии – конь-то оттуда, из античности. А не сделаю этого – значит, трагедия будет для меня…
   Во время моих душевных терзаний Агов производил на компьютере какие-то операции – голова объекта, Ботова, то становилась красной, то зебровидной – чёрно-белой. Мне инженер вдохновения уже ничего не пояснял: человек он был неглупый – более того, сам, как уже мне стало ясно, участвовал в процессе контроля над мышлением
  – догадывался, что не под силу такому гуманитарию, как я, схватить огромный вал узкоспециальной информации. Скорей всего, для того, чтобы убедиться в этом, он  несколько раз, ничего не говоря, поворачивал голову и всматривался в меня.
   В конце концов, Сергей сказал:
  -Сделаю-ка я перерыв.
   Устал ты, братец, - подумал я. А ещё говорят: отдохнёшь на том свете. Тут не отдыхают - работают. 
   Агов встал из-за стола и подошёл к невысокой тумбочке. Выдвинул ящик, достал оттуда тонкие  палочки, схожие с деревянными шампуриками, на которые нанизывают куриный шашлык в летних кафе, и спичечный коробок - ох уж было мне интересно, что изображено на этикетке крошечной тары для источников огня, - обычно картинки на спичечных коробках могут иллюстрировать определённую эпоху либо страну и стать предметом коллекционирования. Я не удержался от своего любопытства и, прежде чем Агов чиркнул спичкой, попросил показать коробок. Сергей, ничуть не удивившись просьбе очевидца его деятельности, подал мне его. На  этикетке я увидел орла, похожего на пернатых хищников, украшавших рамы картин художника Светоярова и имевших чудесное свойство оживать. Может быть, Светояров подхалтуривает, не забывая прошлую дизайнерскую деятельность и временами оформляет спичечные этикетки?.. 
   Сергей зажёг палочку, напоминавшую шампурик.        
Запахло чем-то вроде ладана. Однако не самим ладаном. Просто этот аромат был ему сродни.
  -Я использую ароматические палочки для умственной разгрузки. А то с ума можно сойти, - сказал Агов.
  -А здесь разве сходят с ума? - осведомился я.
  -Не знаю, если честно. Но всё может быть. Вирусными заболеваниями люди болеют, как и на земле. Почему бы и психическими им не заболеть?
   Дым от ароматической палочки и в самом деле разгружал голову от всяческих сложных мыслей. Принципы мои куда-то делись. Недаром в одной старинной книге рядом со словом "ладан" написано "смирна". Смирился я - ладан и смирна окутали моё сердце. Пусть этот человек внедряется в сознание других. И не совсем уж это человек. Он не принадлежит земному миру.  Сергей Агов вроде ангела-хранителя. Технократичен, конечно, данный "ангелочек", однако, в сущности, исполняет роль того, кому небеса поручили охранять человека от несчастий. А нарушителем чужой свободы может быть только обычный земной человек, не имеющий права возноситься над подобным себе, - а не существо из другого измерения, являющееся как  раз исключением из правила о неприкосновенности человеческой свободы - правила, являющегося частью моих убеждений.   
     В общем, невраждебным стало моё отношение к деятельности диспетчера вдохновения. Более того, я был заинтригован: каким же будет путь к артистической славе у менеджера Ботова, увиденного на экране?..   
  А тут ещё клубы дыма, рождаемого ароматической палочкой, начали приобретать очертания лошади - неужели образ Курбионула теперь неотступно меня преследовал? - Но, судя по дымовому подобию несуразно высокого, тощего человека с чем-то, похожим на копьё в руке, коня можно смело называть Россинантом. В отличие от   книжного образа, созданного Сервантесом и живущего вечно, конь из ароматического дыма превратился в бесформенные клубы и растаял в воздухе.           
   Зачем появлялся этот образ? Наверное, в загробном, мистическом мире ничего не происходит случайно: намёк на то, что Агов  схож с сумасбродным героем испанского писателя,  которому я всегда сочувствовал.  Такая вот дымовая прелюдия к тому, что мне стал говорить Сергей.
  -Всё, что ты видишь здесь, тебе, конечно же, кажется диким. Мне к такому отношению окружающих не привыкать: меня многие считали странным при жизни. И я их понимаю: видеть, как молодой и вроде современный человек с высшим техническим образованием передвигается в повозке, запряжённой белым конём...
  Тут-то Агов  рассказал мне историю собственной жизни...       

           Глава 4

   Учился Сергей в авиатехническом университете. Сфера гражданской авиации – достаточно денежная для тех, кто там работает.  Агов это знал. Будучи студентом, он, в отличие от многих сокурсников, не шастал по гремящим и мигающим дискотекам, не катался на роликах, не драл глотку на стадионе в качестве болельщика,  
а предпочитал тихий шелест учебников. Его сокурсники слегка над ним подтрунивали: мол, совсем заучился - так свою личную жизнь не устроишь, с девушкой не познакомишься. Подобный аргумент был, впрочем, не слабым: изящные невысокие - именно невысокие, так как сам Сергей не был великанского роста - всегда волновали Агова. Как исключение из правил привлекла однажды на первом курсе его внимание рослая красавица Карина, учившаяся в параллельной группе. Появлялась она в вузе частенько в короткой юбке. Какие же у неё были ноги! - об этом Сергей вспомнил с нескрываемым удовольствием. Ему приятно было, что она немного общалась с ним - хотя бы спрашивала что-то по учёбе - на большее Сергей пока не рассчитывал: она высокая, с королевской осанкой, правда, наряды её не такие пышные и длинные, как у венценосных особ в их парадном величии - но то современная некоронованная королева…
   Мне, конечно, могут сказать: дескать, если писал автор всё со слов героя, то сильно исказил им сказанное - Сергей, молодой человек с техническим образованием, не мог употреблять такие сравнения, как "королева", "венценосные особы" и прочие фигуральные выражения. Но я ответственейшим образом заявляю: именно он, Агов, так говорил. И нечего тому удивляться: Сергей ведь управляет жизнью творческих личностей, заходит в их мысли – много чего там можно почерпнуть. Пусть у меня не было возможности дословно записать всё, что диспетчер вдохновения сказал, но основные черты его откровений – я всё же изложил…
   Понимал Сергей, что Карина ему не по зубам. И совершенно правильно: за ней вскорости стал заезжать какой-то хорошо одетый тип на дорогущей машине и дарить ей большие букеты роз. Карина принимала цветы с нескрываемым удовольствием,  мило, к досаде Сергея, улыбалась респектабельному поклоннику и садилась в машину…
   Потеряв надежду завоевать сердце институтской королевы,  Сергей окончательно выбрал путь студенческой аскезы. Зубрил учебники с ещё большим рвением. Он стремился убить в себе романтические переживания, которые, как  полагал, не принесут ему ничего, кроме огорчений. «Всё у меня будет потом, когда выучусь, - думал он, - и семья, и своя жилплощадь. Всего этого можно достигнуть, только став настоящим профессионалом»…
 Однако, по окончании третьего курса, у Сергея ухудшилось здоровье - парень почувствовал сильную боль в сердце, только успев выйти из аудитории с отличной оценкой в зачётке…
 Доктор вместо лекарств порекомендовал Агову на время забыть про учёбу - сходить расслабиться, куда обычно ходит расслабляться молодёжь. Сергей, конечно же, поведал медику о своей нелюбви к дискотечной атмосфере. Тот заверил, что есть развлечения более спокойные и не привлекающие бесящуюся хмельную толпу. Например, театр. Правда, театральный сезон уже закончился, но наступило лето - театр природы. Сколько действия можно увидеть в поведении насекомых и птиц, не прячущихся от холодов, а беззастенчиво открывающих своё мельтешение и людям, и небу. В отличие от театрального представления, природные драмы предсказуемы и несут отдых и умиротворение, в чём очень нуждался Сергей, перенапрягший  нервы.
   И вот на время лета Агов стал созерцателем естественной среды..
  "Только не будь активным участником природных драм. Ты всего лишь их зритель, - предупредил врач. - единственное, что ты можешь сделать, - это защищаться, когда чувствуешь какую-либо угрозу, исходящую от природы. Например, когда нападает собака или кусает комар.".
  Агов, для исполнения предписания врача, поехал за город. Направился в ближайший лес. Увидел шевелящийся курганчик муравейника.  Вроде бы суета, но не человеческая, к которой ты был причастен. Тут ты просто наблюдатель. Ритм работы насекомых действует вроде бы вполне успокоительно. А кругом пение птиц. Их мотивы навевают ощущение блаженства…
  Но вот блаженство прошло. Спокойный природный спектакль стал трагедией: в лесную траву упала какая-то серая птица, размером немного покрупнее воробья, с длинным чёрным клювом. Агов не разбирался в пернатых и не мог сказать, что за птица. «Всё, что летает, может разбиться», - сделал горький вывод Сергей. А он-то ведь выбрал своим призванием авиацию. К счастью, его будущая работа авиадиспетчера не предполагала нахождение в небе. Агов понял, что ему самому никогда не следует пользоваться воздушным транспортом. Да, Агов будет контролировать передвижение самолётов и будет выполнять свою работу на совесть, чтобы стальные птицы не повторили судьбу этого крылатого создания, недавно ещё живого. И тут Сергей, снова взглянув на организованно шевелившуюся муравьиную кучу, подумал: «Это какие-то правильные лозунги: стать профессионалом, совесть. Отец мне без конца такое талдычит…»
  А уж как родитель внушал отпрыску пойти в армию: «Сначала нужно долг родине отдать, а потом уже поступать в вуз. А проситься служить - лучше в авиацию, коли есть потребность связать судьбу с самолётами. Солдатский состав крылатых войск, само собой,  ходит не в лётчиках, а в техниках. Но такая специальность как-раз-таки пригодится будущему диспетчеру».
  Хотя, по правде говоря, отца удивляло, почему же его сын хочет стать именно диспетчером, а не лётчиком, сполна познаю'щим всю романтику неба. Вот он сам, дескать, в молодые годы мечтал о подвигах - сейчас жизнь, конечно, пообломала - работать стал водителем грузового такси, а работа эта подвигов не приемлет - дорожные инспекторы не так поймут.  Тем не менее, от сына требовал какого-то героизма - то говорил: "если бьют - давай сдачи", то: "армия - школа жизни". Банальные словесные штампы, раздражающие Сергея. Вот тогда-то, наверное, и наметилось его тяготение к людям оригинально мыслящим. Однако в период ранней юности он ещё не помышлял, что даже будет управлять чужой творческой оригинальностью. "Управлять" - вот ключевой аргумент, который ставил Сергей в возражение родителю. Есть люди совершающие подвиги, а есть - управляющие самими героями: вожаки, полководцы…
 "Понял я, на непыльной работе отсидеться хочешь.  
Приспособленца я вырастил", - делал вывод отец. Сергей в ответ сказал папе, что у того в кабине машины тоже не особо пыльно.   Отец за словом в карман не лез: "Потому что я убираюсь". И в квартире Аговых - уборка была безальтернативно мужским занятием, ибо женщин у них в семье не было: мать Сергея умерла, когда тому было шесть лет. Она страдала врождённым заболеванием, которое после родов начало прогрессировать - а потом и вовсе свело её в могилу. К отцу приходили какие-то женщины. Но скоро уходили…
  Сам Сергей культа из порядка не делал. Убирался в квартире, но - нерегулярно, - и, в силу своего увлечения радиоконструированием, нередко оставлял на видном месте всякие там схемы, провода и прочие технические предметы, оттого ещё больше побуждал главу семьи говорить ему о пользе солдатчины: мол, в армии тебя порядку больше научат.
 Только вот в армию-то Серёжа не пошёл. По состоянию здоровья. Отец сказал: "Жаль. Плохо, что своё время я на больной бабе женился. Разве ж от неё что-то здоровое родится?" Отец часто раздражал Сергея, но тут в первый раз захотелось ударить родителя. Со всей силы. Наотмашь. За то, что оскорбляет его и мать. Хотя он и не знал её, но всё равно ощущал к ней, недосягаемой, тёплые чувства... И всё же не бросился на родителя. Сдержал себя, потому что был миролюбивый человек, не желавший ни с кем воевать. Просто собрал свою одежду и электронные поделки в большую спортивную сумку и вышел из дома. Направился к тёте Нине - сестре отца. Та относилась  к Сергею менее критично. Даже слегка баловала: она жила одна, с мужем развелась, своих детей у неё не было. Когда племянник, рано лишившийся матери. приходил к ней в гости, всегда его вкусно кормила…
   Явившись к тёте Нине, Сергей сказал ей, что устал от психологического дискомфорта и что  хочет жить у неё, - разумеется, небесплатно. Деньги отдаст потом, когда найдёт себе какой-нибудь временный заработок - например, устроится грузчиком или разносчиком пиццы. Первоначальным же для него было поступление в вуз. А тётя, добрая женщина, возьми да и предложи племяннику: "Живи у меня так. Свои же люди! Я тебя понимаю:  брат ещё тот - от него любой сбежит. Хотя и его понять можно: рано он овдовел - вот и озлобился".
  Так и поселился Сергей у понимающей тёти. Жил он с ней без особых противоречий, поскольку она в его жизнь не лезла, разве что настоятельно рекомендовала одеваться теплее во время холодов…
  Выйдя поутру в лес, Сергей послушался тётиного совета - накинул ветровку. Когда начало разогревать, он снял куртку. Однако, при виде упавшей птицы, снова вынужден был одеть, так как его охватил тревожный озноб…  Душевный покой можно в лесу обрести? Ошибся ты, любезный доктор!.. Хорошо, что Агов сам себя немного успокоил, дав зарок -  не летать воздушным транспортом…
   И вдруг, немного погодя, увидел Сергей пейзаж идиллический и  греющий душу, когда вышел из леса на луг. По зелёному простору неторопливо прохаживался конь несусветной белизны, с двумя рубцами на спине. Грива животного была необычайно длинной, из чего Агов сделал вывод, что конь –одичавший. Сбежал, скорей всего, от какого-нибудь сельского жителя, нещадно его лупившего - рубцы как свидетельство тому. И взгляд коня был какой-то грустный, жалобный, вместе с тем - приветливый. Сергей почувствовал, что у него с этим копытным созданием много общего: сколько же пришлось претерпеть от своего отца, с гордостью называвшего себя "представителем крепкого простого народа". Нет, отец не бил Сергея. Однако моральное подавление и навязывание чуждых взглядов может доставлять не меньше переживаний, чем физическое насилие.
  Сергей подошёл к коню и погладил того по шее. Животное не брыкалось - оно было практически ручным. У Сергея была нужда в понимающем друге. И в тот момент показалось, что конь может таковым стать. Насчёт размещения животного Агов не беспокоился: тётя Нина жила в частном секторе. У неё в сарае можно без труда поместить гривастого друга. 
   Конь послушался Сергея, который взял его за холку и повёл к тёте Нине. Та очень удивилась, увидев белого питомца. Сергею пришлось выждать долгую паузу, пока хозяйка дома дала ответ, решивший судьбу коня. «Уж лучше бы ты кошку завёл или черепаху… Ну ладно, оставляй, не выгонять же его. Ведь он ещё и травмирован", - показала тётя на рубцы. Правда, при этом она спросила: " Точно он ничей? А то окажется какой-нибудь колхозный -  обвинят тебя в конокрадстве, а меня - в укрывательстве». Сергею лишь оставалось сказать словами из одной некогда популярной песни: "Не волнуйтесь, тётя!.."
   Тётя Нина отнеслась к племяннику как к чудаку. "Чем же ты займёшь коня-то своего - скучно ведь ему будет томиться в стойле. В жокеи, что ли, подашься?" - насмешливо спросила она. "В извозчики", - отвечал Сергей. Тётя совсем уж на это ничего не ответила - милосердный она человек, часто к убогим была снисходительна - на приюты для инвалидов жертвовала. Только и посмотрела на племянника сочувствующим взглядом.
  А тот и вправду заделался извозчиком - не для других - для себя. Решил по городским улицам путешествовать.   Для начала изготовил повозку - в ход пошёл старый, облезлый прицеп для легкового автомобиля - результат раздела имущества при разводе тёти с мужем: ему - машина, ей - прицеп. Сказать честно, руки Сергея привыкли больше иметь дело с  маленькими болтами и микросхемами, нежели с автомобильными деталями, которые нужно крутить, насаживать, добиваясь надёжного соединения, порой применяя физическую силу. А прицеп был старый - детали подчас откручиваются с трудом, закручиваются тоже нелегко и не до конца. И неизвестно, как в такой повозке можно безопасно ездить!..
   Сергей решил на время усмирить свою гордыню и проконсультироваться с отцом, знатоком транспорта.  Родитель неожиданно согласился приехать в дом сестры. Сообщил тёте Нине, что сто лет её не видел и, дескать, родственникам нужно чаще встречаться. Сергея он тоже похвалил: настоящему мужику нужно что-то руками делать, и правильно, что сынок захотел у отца спросить совета - старшие больше знают. Сергею удивительно было всё это слышать:  он тоже работал руками - паял микросхемы, но от отца похвальных слов раньше не удостаивался. Наверное, создание транспортного средства вызывало в глазах его отца, водителя, большее уважение.
   Правда, критичный настрой родителя к чаду всё же выразился: «Лучше бы какую-нибудь машинку себе сварганил. А то тоже мне выдумал: повозку мастерить какую-то. Уж если на лошади хочешь кататься -  лучше верхом. По-молодецки. Конь-то у тебя белый - ты бы на героя был похож. А то, как барышня, в повозке ездить будешь...» В общем, как бы то ни было, но вернулся Агов-старший к прежней манере общения. И Сергей не пожалел, что ушёл из родительской квартиры. Но при этом соорудить повозку отец всё же помог: «Настоящий мужик должен за базар отвечать. Обещал – сделал»…
  Управлять экипажем оказалось не так уж сложно. Конь, которого Сергей назвал Мрамором, оказался весьма послушным, что и не являлось неожиданностью при его ласковом характере. Сначала довелось разъездиться по ближайшим окрестностям возле тёткиного дома. Уличные собаки, в изобилии обитавшие в том райончике, встречали экипаж оглушительным лаем. Сергей сочувствовал гривастому другу: собаки вот-вот пытались наброситься на коня. В такие минуты ему припоминалась репродукция с картины какого-то художника, где изображена стая волков, нападающая на оленя. Именно для того, чтобы отгонять беснущихся псов, а не подстёгивать коня, Сергей брал в поездку длинный прут. Мрамором он аккуратно управлял и при помощи вожжей, сплетенных из старых проводов. Ласковый конь - доброе с ним обращение. А ещё Сергей идеалистически верил в свои собственные импульсы, посылаемые коню. Каждый во что-то верит. А у Сергея вера была с таким техногенным уклоном. Ему представлялось, что мысли и чувства могут давать электрический ток…
    В институт он в своей повозке ехать не решился, несмотря на то, что к началу учебного года уже достаточно обкатал Мрамора: сокурсники и преподаватели могут не так понять. С оглядкой действовал Агов: всё же не один курс ему придётся быть среди этих людей - не хочется сойти за сумасшедшего и стать героем институтских баек и вызывать у прогрессивных девушек, получающих техническое образование, смех, вместо симпатии.
   Другое дело - театр, куда Сергей направился по совету доктора. Искусство всегда казалось Агову сферой, где вращаются люди не от мира сего, которые невесть откуда берут вдохновляющие идеи.
   Надо ли говорить, что на автопарковке возле театра Сергей встретил удивлённые взгляды владельцев машин. Но держался он с достоинством - как ни в чём не бывало. Да, необычный у него транспорт, пользоваться которым нужно иметь смелость. И такой смелости закомплексованные люди завидуют…
   В театральном фойе Агов узрел достаточно оригинальных личностей. Были мужчины в костюмах, при галстуках-бабочках или  шейных платках, дамы в вечерних платьях и драгоценностях. Однако, прислушиваясь к разговору этого общества, явно претендующего называться великосветским, Сергей понял, что их лексикон мало чем отличался от шофёрского словарного запаса родного бати, не лезшего в карман за крепким словцом.
 «Разбогатевшие торгаши, решившие прикоснуться к культурным ценностям. Именно: прикоснуться - не более того. И, скорей всего, полагающие, что культуре они  причастны, надевая на себя сногсшибательную элитную одежду», - подобные мысли были у Агова…
   Вдруг он увидел старика в невзрачном свитере, держащего в руках театральный бинокль и внимательно читавшего программку. Потом этот человек стал с кем-то говорить по телефону - упомянул какие-то фамилии, скорей всего, актёров и режиссёра, драматургические концепции Аристотеля и Брехта. Сергей очень удивился, что античный учёный разбирался ещё и в театре - вот такие они - гении древности! А старик, судя по всему, был культурным человеком, завзятым поклонником театрального искусства.
  Так оказалось, что в зрительном зале места Сергея и пожилого знатока драматургических концепций оказались рядом. По телефону старик, видимо, не наговорился и завёл беседу с Аговым: «Вы просто молодец, что путешествуете на таком забытом виде транспорта». Но при этом сказал, что он больше любит, когда лошади бегают на воле. Сам он всю жизнь проработал секретарём суда, учреждения, часто лишающего людей свободы, и знает, какую боль источают глаза человека, обречённого на тюремную долю. У запряжённых лошадей судьба похожа, потому их очень жалко, тем более, что они ни в чём не провинились перед людьми, не совершили никакого преступления. «Я своего коня не бью», - ответил Агов. «Это хорошо», - сказал пожилой мужчина. Почти перед самым третьим звонком с другой стороны рядом со стариком сели дама в преклонном возрасте - Агов так и понял, что это супруга ветерана судебного секретариата - и невысокая девушка, одного с Сергеем возраста, - Агов сразу решил, что это внучка, так как для дочери она достаточно молода.
  Спектакль, который стал смотреть Сергей, являлся авантюрной комедией: некий предприимчивый клерк в отсутствие своего начальника взял на себя его полномочия, проник в высшие деловые сферы и посватался даже к дочери министра. Происходили данные события чрезвычайно забавно, заставляя зрителей смеяться. Сергея поразил смех сидевшего с ним по соседству старика - какой-то необычайно задорный, молодой. Его спутницы, пожилая дама и девушка, тоже смеялись, но не так выразительно.
   В антракте старик представился, извинившись, что забыл это сделать сразу - о своём секретарском прошлом сказал, об увлечении лошадьми - тоже, а вот имя назвать забыл. Оправдался он так: дело не в склерозе, а в том, что не придавал значения именам – ведь природа и общество требуют от человека не искусственного наречённого имени или родовых связей, а полезной деятельности. И вот он озвучил своё имя: Константин Александрович. Супругу и внучку отставной судебный секретарь тоже представил: Капитолина Васильевна и Марина - соответственно.   В момент представления особенно понравилась внучкина улыбка - то ли смущённая, то ли сладкая - точно Сергей определить не мог - только потом уже он научился наблюдательности у творческих личностей, воздействие на которых сейчас оказывал.   Все вместе они направились в буфет. Сергей взял чашку чая. Константин Александрович – бокал пива. Бабушка с внучкой - по чашке кофе и пирожному. Знакомство с этой семьёй так впечатлило Агова, что он даже запомнил такую деталь - на каждом пирожном было по три розочки.
  С Мариной нужно во что бы то ни стало продолжить знакомство. Однако бабушка с дедушкой тепло опекали дорогую внучку. Вследствие чего перспективы Сергею рисовались не слишком радужные - если почтенный человек начал доверительный разговор с молодым незнакомцем, ещё не означает, что он позволит внучке общаться с ним наедине…   Константин Александрович развеял опасения Агова, сказав: «Вы, молодые люди, можете поговорить. А мы пойдём в зал. Только не опоздайте к третьему звонку". Пиво отставной судебный секретарь допил залпом, подхватил за локоток Капитолину Васильевну и покинул вместе с ней театральный буфет.
   Марина была явно довольна, что предки дали ей возможность побеседовать с Сергеем. О себе рассказывала охотно. Она студентка экономического института. Хотела, правда, получить специальность искусствоведа, однако дедушка убедил внучку получать профессию, более применимую на практике. Но только не юриста - Константин Александрович знал обо всех подводных правоведческих камнях и о проблемах с трудоустройством в юридической сфере. А что касается искусства, то работать в этой сфере крайне невыгодно, хотя разбираться - полезно для души.
  Сергей тоже рассказал о себе, не упоминая, правда, о напряжённых отношениях с отцом. Но ведь и девушка ничего не говорила о собственных родителях…
   Понимая, что время антракта истекает,  они пошли смотреть второе отделение спектакля. Сергей заметил, что в зале Константин Александрович пересел на другое кресло, освободив прежнее место рядом с новым знакомым для Марины. Потому-то Агов следил не столько за приключениями героя-авантюриста на сцене, сколько за своей прелестной соседкой. Её глаза были устремлены на сцену, её губы улыбались происходящему там. Полумрак зрительного зала не скрывал её обаяния. Даже делал необычным, интригующим, от которого следует ожидать чего-то  волшебного. Вот взгляд её скользнул в сторону Сергея - но лишь на мгновение: по большей части, её занимало сценическое действие, закончившееся тем, что герою, едва не севшему в тюрьму, удалось выпутаться из неприятной ситуации и жениться на дочери министра - свадьба, хэппи энд!.. 
   Сергей из театра вышел в обществе Марины и её дедушки с бабушкой. Константин Александрович прокомментировал спектакль: «Жуликов сейчас делают героями. Они далеко не все так удачливы. Сколько уж я их в суде перевидал: частенько их похождения тюрьмой заканчивались». Капитолина Васильевна поспорила с мужем: «Ловят-то только мелочь всякую. А крупные-то аферисты частенько от наказания уходят».  Но Константин   Александрович не стал продолжать разговор на тему криминала, а обратился к Агову с просьбой  подвезти их, троих, до дома - живут они не так далеко - на улице Чапаева - так что белый конь Сергея не должен очень-то утомиться…
   Во время поездки Агов заметил, что, несмотря на возросшее число пассажиров повозки, Мрамор поскакал быстрее, чем когда вёз одного Сергея, как будто нагрузки стало не больше, а наоборот. Дивный конь!..
   «Что у него за рубцы на спине? Может, ты мне соврал, что его не хлещешь? - спросил отставной секретарь суда. - ...От прошлого хозяина, говоришь, осталось?... Да, много мерзавцев всяких, готовых всё живое на свете мучить. Повидал я таких и среди подсудимых, и даже тех, кто с преступниками борется, а в результате - сам таковым становится...»
   Тема, на которую говорил дед, явно не нравилась внучке - недаром её разбирающийся в людях пращур не советовал ей выбирать юридическую специальность - Марина, глядя на небо, заговорила: «Посмотрите, звёзд-то сколько. Мне кажется, я так много ещё не видела».
    «Не видела ты потому, что никогда в жизни не ездила в открытых повозках - в автобусе-то звёздный простор не увидишь», - ответствовал дед.  А какой очаровательной  находил  Сергей Марину, созерцающую небо с множеством огоньков, и  начал осознавать, что сама Марина может стать истинным огоньком для его души! Агов в очередной раз засмотрелся на неё.
   «Внимательнее, возница! Не задави человека!» - услышал он голос Константина Александровича.     Агов что есть силы натянул вожжи. Мрамор издал  вздох лошадиного недовольства. От внезапного понуждения к остановке ему было, видимо, больно.
    Тот, из-за кого Сергей вынужден был тормознуть коня, оказался худощавым, длинноволосым бородачом в джинсовом костюме. Довольно приличное фонарное освещение позволяло его рассмотреть. Бородач лежал неподвижно - почти что на проезжей части, рядом с колесами стоявшей на обочине легковой машины. «Пьяный!» - мелькнуло у Агова в голове.   «Его сбил  экспонат! - закричал Константин Александрович. - Я знал, что рано или поздно такое произойдёт. Машина была выставлена под наклоном в рекламных целях. А крепили её какие-то не очень трезвые разгильдяи. Я как раз шёл мимо: ох, как от них разило!.. Вот в нашей стране всё и получается-то через пень-колоду с такими работничками». Сбоку на машине было написано название автосалона «Стрела» и значился телефон. Кстати, сам автосалон находился рядом, но за его стеклянной стеной света не было - он не работал. А машина, крепившаяся на крутом возвышении, должна была круглосуточно зазывать потенциальных покупателей. Но, вот беда, съехал рекламный экспонат вниз - пострадал человек. Константин Александрович проверил у пострадавшего пульс, сказал: «Он жив! Надо ему «скорую»!» и стал звонить по мобильнику.  В трубку старик говорил достаточно громко – как часто разговаривают люди на оживлённой улице. Тут пострадавший бородач поднял голову и произнёс: " That is it ? –   Что это? (англ.)"
    «Иностранец! - воскликнул Константин Александрович. - Вот опозоримся-то перед всем миром!»
   «Опьёзоримся? Я знать русский язык. Но что есть «опьёзоримся»?» - спросил бородач у старика и молодого человека, обеспокоившихся его судьбой.
    «Не надо совершать лишних движений. Сейчас мы перенесём вас в повозку. Нечего вам лежать на асфальте! Поможем ему, Серёжа!» - Константин Александрович вместе с Сергеем поставили иностранца на ноги, вскинули его руки себе на плечи и осторожно повели к повозке. 
   «Что есть со мной? Почему я бил лежать на асфальт?» - по ходу спрашивал бородач.
   «Вас машина сбила», - сказал Сергей, показывая на выставочную модель с рекламными надписями.
   «Этот машин являйся скульптур. Как он мог меня бить?.. А это что за лошадь. Ви меня катать аттракцион?» - спрашивал иностранец,  уже лежавший на мягких сиденьях повозки.
   «Он бредит», - сказал Сергею и своим членам семьи Константин Александрович.
   «Кто вы?» - спросила у иностранца внучка.    
   Бородатый на ломаном русском известил, что его зовут Томас Батерс. Он художник. Приехал из Великобритании с делегацией таких же творцов изоискусства, чья выставка проходит в местной картинной галерее. И вот решил пройтись по улицам вечернего города. Возле автосалона внимание Томаса привлёк этот злосчастный экспонат на крутом возвышении. «Со мной приехать скульптор Вермингер… Ви слихать такой?» Сергей и его спутники помотали головами: о скульпторе Вермингере они отродясь ничего не слышали. «Он создать концептуаль скульптур из автомобьиль. Он расписать их дверцы. Я решиль: этот машин - его работ».
  Старик сказал, что это работа не Вермингера, а полупьяных разгильдяев из автосалона, не закрепивших экспонат должным образом, на которых следует подать в суд. И Константин Александрович, как знаток отечественной судебной системы, готов всячески помочь иностранному гостю - и даже безвозмездно…   
   Наконец приехала долгожданная «скорая помощь». Иностранца, несмотря на его уверения в том, что он чувствует себя хорошо, увезли в больницу.
  В пути Константин Александрович всё не переставал удивляться: какое же странное сейчас искусство в Британии - неужели автомобиль не дороже куска глины или гипса, раз из него скульптуру делают? Чудят, мол, они там - за границей - с жиру бесятся.
   Повозка подъехала к дому Константина Александровича. Старик проявил далеко не стариковскую прыть, слезая на землю и помогая покинуть повозку Капитолине Васильевне - та была несколько медлительна. «Вы пообщайтесь, воздухом подышите. А потом минут через пятнадцать приходите на ужин. Мы с Капой вам всё приготовим» - таким образом, отставной судебный секретарь предоставил еще возможность пообщаться с его внучкой наедине - как же судьба в этот вечер благосклонна к молодому человеку!..
   «Дед понимает только традиционное искусство и удивляется творчеству заграничного скульптора, что он машины на свои произведения переводит... А вот меня удивить уже ничем невозможно. Современное искусство, оно такое - не только машина, живой человек и его действия могут художественным произведением стать: художник на выставку может принести стул, сесть на него, потом вставать периодически, а стул может вращаться. Так выражается свобода творческой личности. Я много таких выставок продвинутого искусства перевидела», - сказала Марина.
  «Хочешь, я тебя удивлю?»- спросил Сергей.
  «Каким образом? Ты - художник?»
   «Нет. Но сейчас попытаюсь им стать», - с этими словами Агов обнял девушку и приблизил губы к её губам. Сначала Марина сделала что-то похожее на сопротивляющийся толчок - более опытные приятели Агова говорили: так поступают все девушки - для приличия, - главное, самому не терять решительности… Вот Марина перестала отталкивать Сергея.
   Тёплые губы девушки. Нежная лирическая мелодия, доносившаяся из кабины чьего-то стоявшего во дворе автомобиля. Щедрая россыпь звёзд на небе, источавших ласковый свет.  Сергей понял: это начало его любовной истории. Врач, посоветовавший ему сходить в театр, будто предвидел такой приятный поворот событий - какой молодец! «Ты именно таким способом - стараешься стать художником?» - с доброй усмешкой спросила Марина, ненадолго оторвав свои губы от губ Сергея.      
    «Сейчас мы с тобой вместе художники», - ответил Сергей, даже не ожидая, что столь красивая фраза придёт ему на ум.     
   «Ты прав. То, что мы сейчас делаем, это тоже творчество. И, видимо, от большого вдохновения я стала целоваться с малознакомым человеком», - сказала девушка и сама коснулась губами губ Сергея...
     В квартиру Константина Александровича Сергей и Марина вошли счастливые, улыбающиеся. Отставной судебный секретарь был явно доволен, что познакомил внучку с приличным молодым человеком...
    Потом Сергей стал бывать чаще в их квартире. Марина жила с бабушкой и дедушкой, потому что её родители уехали за границу, в Бельгию. Отец её был учёным-программистом и без труда нашел работу в компьютерной фирме. Хотя зарплаты отца хватило на то, чтобы  содержать только мать, не нашедшую работу и ставшую домохозяйкой, но проживание Марины за границей явно не укладывалось в семейный бюджет - дочь должна получить приличное образование, а оно в Бельгии недешёвое. Решено было её из России не брать, а  оставить на попечение папиных родителей, Константина Александровича и Капитолины Васильевны. Внучка часто бывала в их квартире - ещё с детства, даже оставалась на несколько дней. В общем, ей не привыкать. Дедушка и бабушка  души не чаяли во внучке и были заинтересованы устроить её судьбу - и в профессиональном, и в личном плане, в чём Сергей уже убедился.
   У Агова и Марины совместными были не только ужины - которым, как думал Сергей, была рада его тётя, лишний раз отдыхавшая от приготовления пищи, - но и прогулки по улицам, посещение всё того же театра и художественных выставок. Кстати, девушка жалела, что ей не удалось посетить выставку британских художников, одному из которых пришлось оказывать помощь. Марине в день проведения экспозиции пришлось сидеть на лекциях, обязательных к посещению, а после них девушка почувствовала себя нехорошо - у неё заболела голова, и было уже не до знакомства с произведениями искусства. Но зато сходили на выставку питерских экспрессионистов. Сергей даже и не знал, что краски могут так откровенно выворачивать наизнанку душу художника. Спасибо Марине - она ввела его в мир надежд и иллюзий. С любовью и утончённой обстановкой, окружавшей эту любовь,  Сергею не были страшны никакие тяготы ни учёбы, ни жизни. Идиллия?.. Можно сказать, да…
   Встречался Сергей с Мариной уже четыре года - никаких серьёзных осложнений между ними не возникало. Правда, было пару раз: Марина его укоряла за то, что как-то во время похода в театр он направил глаза на соблазнительную стройную блондинку, а Сергей обиделся на Марину, слишком долго разговаривавшую по телефону с подругой, заставляя Сергея от скуки разглядывать потолок.
   Агов понимал, что такое просто невероятно: друзья-то его вон как с собственными подругами ссорятся – Рома Мелехов как-то нехорошо обозвал свою излишне капризную Катьку в запале - та ему сразу шею расцарапала. Потом - ничего, помирились – ходят в обнимку, целуются едва ли не на глазах у всех…
   А в отношениях Марины и Сергея была тишина. Конечно, сам Агов был сдержанным молодым человеком, с детства привыкшим быть осторожным, дабы не провоцировать на грубость вспыльчивого отца. Марина, в свою очередь, была воспитанной, культурной девушкой, как она говорила, «ищущей в разнообразных культурных достижениях свою душевную гармонию, являясь мирной осью, вокруг которой вращаются дерзновенные порывы творцов всего мира». А вот Сергей, когда стал  целоваться с ней призвал её саму к сотворчеству - иному. Назвав себя художником в поцелуе, он нашёл образный путь к сердцу девушки. Как же в нём, увлекавшемся проводами, схемами проснулась такая чуткая оригинальность мышления?.. Любовь подвигает человека на необычайные действия!..
   Марина, как могла, просвещала молодого "технаря" - то об эпохе Возрождения, то об экспрессионизме рассказывала. Подобные лекции прирождённой искусствоведки, обучающейся на экономиста, действовали на Агова благостно - когда ему хорошо, припоминались радостно-спокойные картины Рафаэля, когда плохо - кричащий, напряжённый колорит современных живописцев - таким вот образом приходились ему, сравнивая собственные эмоции с художественными полотнами, не позволять настроению выходить наружу, точно картинам - за пределы рам.
   Он, конечно, сомневался в правильности профессионального выбора своей девушки - стоило ли ей учиться в экономическом вузе, но про себя Сергей знал точно: он прирождённый диспетчер - во всём, и постарается, проявляя сдержанность и осторожность, чтобы не доводить отношения с Мариной до осложнений и катастроф. Разговаривая с ней, он взвешивал каждое слово, будто политик в телеинтервью. Да и сама Марина говорила, что ей нравится его умение говорить немного, но зато - по существу. А уж как блаженно она закатывала глаза, когда он шептал ей что-то нежное, и говорила, что ни от одного парня подобного не слышала…
   Эта идиллия продолжалась шесть лет. Константин Александрович и Капитолина Васильевна всячески намекали молодой парочке, что идеальные отношения между мужчиной и женщиной должны быть скреплены брачным союзом и что так хочется увидеть правнуков. Марина отвечала, что её родители не готовы ещё к появлению внуков, которые могут лечь на них дополнительным финансовым бременем. На что Константин Александрович сказал: «Вот и проснулся в тебе. Марина, экономист. А то всё искусствоведа из себя строила!» После таких слов девушка гневно бросила в сторону пращуров: «Видеть вас больше не хочу!» и выбежала из квартиры, хлопнув дверью.
   Сергей был шокирован увиденным. Он ещё не видел ссор в такой культурной семье, где, казалось бы, царили тишь и благодать, что и влекло Агова к этим людям…  Ах, Константин Александрович, ну зачем же так форсировать процесс вовлечения романтической пары в семейный быт! Сергея ведь так хотелось стать частью вашею семьи – но только со временем, вот найдут они с Мариной работу, обустроятся в жизни – тогда и свяжут себя брачными узами.  Агов, без пяти минут состоявшийся транспортный специалист-диспетчер и вполне опытный возница, понимал, что нельзя гнать сверх меры ни самолёт, ни лошадь, ни взаимотношения между людьми - тут нужны ответственность и осторожность, а то самолёт можно посадить вне аэропорта, кобыла может выдохнуться, а отношения - прийти к катастрофической ссоре…
   Сергей, конечно же, побежал вслед за возлюбленной. Она плакала - он её утешал. Она жаловалась на деда: «Это при тебе он такой тихий, а на самом деле он - тиран. Умеет  лицемерить». Сергей удивился: «Ты раньше о нём так не говорила». «Сдерживала я себя. Не хотела сор из избы выносить. Но тут он на живое наступил: я же через силу на экономиста учусь». Сергей утешал Марину, прижимая девушку к  груди: «Мне кажется, ты зря малейшие шероховатости с твоими предками близко к сердцу принимаешь. Твоему деду далеко до моего отца. Вот где настоящий тиран! Я тебя, слишком нежную натуру, с ним даже знакомить не буду...»   Ну и предложил Агов впечатлительной и обидчивой девушке пожить вместе с ним у его тёти…
   Родственница Агова встретила Марину не сказать, чтобы очень приветливо. Нет, ничего обидного она подруге Сергея не говорила. Но взгляд тёти, направленный в сторону Марины, был каким-то недоверчивым. Так обычно могут смотреть свекрови на невесток. Вон, Мелехов-то, однокашник Сергея, женился на своей Катьке - так его мать к той каждый день претензии выдвигала: то котлеты пережарила, то полы плохо помыла…
   Тётя всё по дому делала сама. И Марину о помощи не просила. Та же свою помощь и не предлагала - то ли учёбой слишком занята была, то ли просто забывала. У неё и у Сергея как раз были госэкзамены - тут даже взаимную нежность они проявляли редко - за что и перед друг другом заранее извинились, бытовые проблемы тем более отходили на второй план.
   А вскоре, после получения дипломов, Марина сообщила, что поедет навестить родителей в Бельгию. Они ей выслали приглашение. Через две недели обещала вернуться. Сказала, что будет звонить ему из-за рубежа: пусть её друг не скучает.
   И в самом деле, на следующий день после вылета в Брюссель, Марина позвонила Сергею: добралась благополучно, но сильно устала - нужно отдохнуть. После этого - молчок. День не звонит, второй - не звонит. Прошло две недели - она  не возвращается. И никак о себе не давала знать.
   Агов, решавший в это время проблемы с трудоустройством, места себе не находил - даже проспал после бессонной ночи собеседование в отделе кадров городского аэропорта.  Однако в руки себя всё же взял - после того, как выговорился перед... своим конём  в стойле.  Никогда раньше он не делал животное слушателем собственных жалоб. А тут вот нашла на молодого человека такая странность. Но вроде бы помогло - на душе стало легче. Позвонил в отдел кадров - извинился, сказал, что приболел и попросил дать ему ещё шанс.
   Шанс  дали. Правда, кадровичка, приятная, ухоженная дама средних лет, слегка улыбнувшись, осведомилась, часто ли молодой человек болеет и дала понять, что он устраивается работать в такую сферу, где нездоровье сотрудников однозначно не поощряется. Впрочем, должность авиадиспетчера Агов благополучно получил, в отличие от недавно женившегося Ромы Мелехова, не прошедшего собеседования, так как  показался кадровичке излишне эмоциональным и дёрганым - сказалась, видимо, семейная жизнь в обстановке постоянных противоречий между женой и его матерью - и устроился Рома тоже диспетчером, но только - радиотакси…
    Сергей мне рассказал ещё про кого-то из своих однокашников. Но я, если честно, ничего не запомнил. Слишком много на меня свалилось впечатлений. Каков бы познавательный ни был рассказ Агова о его судьбе и как бы ни было интересно, почему Марина заставила терзаться любящего её человека, но усталость давала о себе знать, и за окном совсем стемнело. И тут  столько подробностей, которых я добросовестно пытался не упустить из внимания!..
   -Мне бы поспать немного, - попросил я Сергея. Тот мне указал на кушетку в дальнем углу :
   -Спать будешь там. Постельный комплект тебе приготовлен...




Глава 5   

  Сон в царстве теней, умерших душ, в альтернативной жизни, которая и сама-то являлась сном, привидевшимся мне, был чем-то вроде одной коробки внутри другой.  Стоило мне об этом подумать, как одеяло, на вид вроде байковое, стало ощушаться как будто из картона. Я тогда начал размышлять об Эдеме, в котором, согласно библейской притче, жили первые люди и откуда их выгнали из-за коварства змия, что, мол, почему этого Эдема не вижу в загробном мире, ведь некоторые люди, типа художника Светоярова, очень даже достойны райских кущ. Тут же одеяло показалось мне чешуйчатым, как змеиная кожа. Наверное, такая же была у библейского змия-искусителя. Но вот я подумал о море в разгар курортного сезона, с виднеющимися вдалеке треугольничками парусов, - и одеяло накатило на меня ласковой теплой волной.  Приснилось мне погружение в подводный мир и пёстрое мелькание разноцветных рыб вокруг меня. В мелькание волшебное, завораживающее, будто от гирлянд на новогодней ёлке.  И тут пришла тревога – вдруг я навечно останусь на дне – не увижу  людей, деревьев, цветов. Вода уже перестала быть тёплой – я почувствовал, что замерзаю… 
  И вот появились люди в водолазных костюмах. Они осматривали дно. Судя по всему, что-то искали. Вот направились в мою сторону. Я захотел встать на ноги и пойти к ним навстречу, но не мог этого сделать – холодная вода лишила меня сил.
 Я понадеялся, что водолазы сами меня увидят. Но не тут-то было – они пошли в совершенно другую сторону. Неожиданно мимо меня быстро проплыла какая-то крупная рыба и задела мой рот колющими плавниками. Губы почувствовали обжигающую боль, воспламенившую во мне невероятную волю к жизни и побудившую меня кричать: «Помогите мне!»  Тут же подводный мир исчез, и я увидел  комнату Сергея Агова,  залитую дневным светом, и его самого, сидящего за столом у компьютера и повернувшегося ко мне. 
  -Ну, хватит кричать! Ничего тебе не угрожает… Смотрю, нервы у тебя шалят. Кошмары видишь. Увы, в нашем мире люди до конца от беспокойств не избавлены, - сказал Агов, взял со стола чашку с дымящимся напитком и вместе с ней подошёл ко мне: - Попей. Этот настой успокаивает…      
 -Ну что, диспетчер вдохновения, показывай дальше, чем ты там занимаешься! - заявил я, умиротворившись и насытившись под влиянием настоя.
  -Да... Да... Сейчас. Вот только переключу на режим автоматической артации, - отвечая на мой вопросительный взгляд Агов сказал: - Артация - это когда в  нервы, кровь, сознание человека входит образное наполнение, он уже видит окружающий мир не так, как прежде, а через призму моего художественного внушения. Ботова мы наделим комической артацией. Он научится наблюдать за людьми и находить в их речи и манерах что-то интересное, смешное. Он почувствует в себе силы копировать других людей - и не просто копировать, а показывать в преувеличенно забавном виде. Я настроил нашего Женю с обывателя на настоящего артиста. И, кроме того, он ещё сможет объективно оценивать собственные возможности в искусстве. Теперь я могу просто наблюдать за нашим объектом и корректировать его действия, если он что-то сделает не так. Впрочем, это обычная диспетчерская работа - что в авиации, что в чужом творчестве. 
  Сидя рядом с Аговым за компьютером, я  продолжил смотреть видеоисторию становления артиста Евгения Ботова.  
  Вот он сидит дома, включает телевизор. Началась юмористическая передача «Смехококтейль». Выступает розовощёкий молодец, улыбающийся, гримасничающий и подпрыгивающий под хохот публики, но телезритель Женя Ботов следит за комиком с серьёзным видом… В передаче прошёл номер музыкальных эксцентриков, один из которых пытался использовать кларнет в качестве палочки для битья по барабану, а другой с помощью приёма силовой борьбы всё же кларнет отобрал. Бородатый писатель-сатирик прогнусавил свой монолог, притом забавным было не столько содержание данного произведения, сколько интонация, с какой монолог читался. Как только передача закончилась, и появились титры, Евгений, не меняя серьезного выражения лица, взял в руки бумагу и ручку и стал писать. «Адрес редакции записывает. Пойдёт туда счастья пытать. Артация в нём так и бурлит», - пояснил Агов. Как показатель силы артации, изображение Ботова на экране вдруг стало красным, временами переливаясь фиолетовым цветом.
    Пламенеющий Евгений пошёл в прихожую, надел джинсовую куртку, обулся и вышел из квартиры.
   Когда он вышел из квартиры, змеящаяся дорога перед ним - окрасилась в светло-синий цвет.
 -Я что-то ничего не понимаю.  Теперь уже  окрасилась – дорога… Прошлый раз, когда я помогал певице Алине Кореневой, чёрным становился - вьюн на её балконе!... Но менять окраску может только человек, находящийся под фаталанным и артационным воздействием и уж ни в коем случае не предметы и не растения.
   -Может быть, в твоём компьютере какой-нибудь сбой из-за вируса. например, - предположил я.  
   -Быть такого не может. Здесь всё-таки больше порядка, чем на земле, - категорично ответил Сергей.
   -Не спорю, в вашей реальности дороги более ровные, везде чистота. Однако я слышал от Курбионула, что болезнетворные бактерии всё равно сюда просачиваются из мира живых. Может быть, и компьютерные вирусы тоже.
   -Какая ерунда! Данная компьютерная система   
не должна быть связана ни с какой земной.   
  -Не должна – это ещё не значит, что не связана. А ты знаешь, кто устанавливал программу, с которой ты работаешь, и кто вообще управляет вашей реальностью?
   -Я об этом не задумывался. Меня Курбионул наделил миссией - управлять вдохновением людей. Вот я и выполняю его задание. Впрочем, как и ты. Только, в отличие от меня, являешься ответственным наблюдателем, - в голосе Агова слышалось недоумение, которое я всегда называл ограничительным: мол, зачем тебе вздумалось задавать такие вопросы - свою голову засоряешь и других тревожишь.
   Однако я продолжал наседать на Агова:
   -Но, похоже, Курбионул в вашем мире не главный.
   -Ты на моего коня бочку катишь!..
   По правде говоря, я не ожидал подобной вспыльчивости от всегда невозмутимого Сергея. У меня не осталось сомнения в том, что конь Мрамор - это пегас Курбионул - только в земном облике, ниспосланный когда-то в земной жизни Агову - для того, чтобы тот постепенно привыкал к олицетворению силы, пробуждающей творчество, и подружился с ней.
   На эксцесс диспетчера вдохновения  я ответил спокойствием стороннего наблюдателя - надо быть выше любых человеческих эмоций, тем более в мире, где эмоциям подвержены люди, чьё земное существование закончилось - уж к ним-то я никоим образом не отношусь. 
   Тут и мой светловолосый наставник поостыл. Не стал идти на конфликт. Я сделал вывод: это умеренный загробный мир - без особого райского блаженства, но и без адских мук - и люди-то сюда попадают умеренного поведения, умеющие более менее совладать с собой ещё со времени земной жизни.
   -Посмотри-ка лучше, как я перематываю время, - Агов произвёл какие-то операции, и на экране появились быстро двигающиеся человеческие фигурки, железнодорожный перрон с приближающимся поездом. Затем скорость показа ещё более увеличилась, и всё смешалось в трудноразличимую хаотичную рябь. - Нам нет смысла следить за тем, как Ботов стоит в очереди за билетом до Москвы, как едет в поезде. Здесь одна система времени, в земной жизни - другая, которую я могу перемотать вперёд, если в ней не происходит ничего для меня интересного. Я не буду заострять своё внимание на бытовых мелочах того, кого двигаю к большому творческому успеху…
   Тут мой взгляд упал на будильник со стрелками, показывавший десять часов пять минут, - на провода и микросхемы, разбросанные полу, на причудливые растения с квадратными листьями и кубообразными цветками в горшках на подоконнике, на зеркало, висевшее на стене, - всё это не что иное, как комнатные мелочи, тем не менее они вносят в жизнь - или в альтернативную жизнь, какая предстала передо мной, - щемящее обаяние. Крупицы жизни, вы до'роги, оттого что навеваете на человека больши'е впечатления! Может, мне-то и интересно, как тот же Ботов будет при поездке в поезде реагировать на стук колёс, на звон стаканов с чаем в подстаканниках, которые разносит проводник, - как Евгений посмотрит на газету, которую развернёт пассажир напротив, с фотографией какой-нибудь знаменитости, подающей пример земной, пусть даже сомнительной, но приносящей доход славе. Все эти впечатления могут направить душу в русло определённого ритма, в котором практицизм уравновешивается сменяющей его образностью. Ох, многого же я захотел - видеть каждую клеточку вдохновения, как под микроскопом. Диспетчера Агова интересует не процесс, не остановки  в пути  для разглядывания клеточек, его  интересует вдохновение как интенсивное движение, как мощная воздушная струя, несущая подопечного Ботова к славе и деньгам. И я сказал:
   -Мне наперёд известно, что будет с нашим объектом. Он приедет в столицу. Под влиянием твоих точно рассчитанных фаталанностей и артаций, Ботов пройдёт кастинг в какую-нибудь смехогонную телепрограмму и станет очередным Райкиным или Петросяном. Знаешь, мне будет лишним видеть подобный хэппи-энд твоей
марионетки. Я лучше  погуляю, осмотрю окрестности в вашем удивительном мире, а если можно, даже сделаю фотографии на память, если, конечно, ты мне фотоаппарат одолжишь.
   Сергей энергично замотал головой.
  -Нет у меня никакого фотоаппарата. Да и достопримечательностей особенно никаких здесь нет. Везде у нас всё слишком правильно и однообразно: аккуратные дома, ровные дороги, подстриженные газоны. Не то что в в земной жизни.
   Агов нажал на компьютере поочерёдно несколько кнопок. На мониторе появился Ботов и окно железнодорожного вагона, в котором тот ехал, с проносящимся  сельским пейзажем: неказистые деревянные дома, покосившиеся горбылёвые изгороди. Зато каждый дом и двор неповторим. У каждого крен - своеобразен.   
     -Вот она, наша экзотика, - произнёс Сергей. - И здесь, в более совершенной жизни, есть люди, скучающие по такой неприглядности.
   Тут я и вспомнил разговор пассажиров в автобусе, которых я слышал со спины, не удостоившихся моего зрительного внимания, ностальгировавших по земной пище...
    Вдруг одно дерево, промелькнувшее за окном поезда, вёзшего Ботова, приобрело фосфорическую окраску. Земное дерево никак таким быть не могло.
   Я опять сказал Агову про возможный компьютерный вирус. Тот меня снова не захотел слушать.
   -Возможно, декодер барахлит. 
   -Значит, не всё так совершенно в вашем мире.
  -А раз не всё так совершенно, значит всё же есть интрига в наблюдении за героем нашей разработки, - в глазах Агова загорелся огонёк азарта.
 -Интрига связанная с чисто техническими причинами. А не с личностью нашего объекта не с метаниями внутри его души, не с препятствиями, которые ему предстоит преодолевать, - не переставал спорить я. Во мне просто клокотал дух противоречия. Может, он был вызван вечными разногласиями с людьми с инженерным, структуролюбивым, точным мышлением. Мне, частенько полагавшемуся на спонтанность, на вдохновение, было скучно заниматься расчётами на прямой линии, приводящей к цели. Можно наугад гулять по закоулкам витиеватых жизненных кривых и к цели всё-таки прийти, набравшись столько впечатлений и не миновав цель из-за ошибок в расчётах, в которых  можно винить не судьбу, а лишь самого себя.
  Экран опять зарябил: вновь заработала перемотка времени.
    Вот на мониторе появился крепко сложенный тип в чёрной военизированной одежде.
  -Охранник телецентра, - пояснил Сергей. - Наш объект пришёл туда на работу в юмористическую передачу устраиваться. И именно охранник должен стать на пути его успеха. В передаче "Смехокококтейль" сейчас освободилось место соведущего. Артист Стас Гредден получил от дедушки большое наследство в Германии и отправился туда жить. И вот ему срочно ищут замену.  Наш объект был бы как раз кстати, пока об освободившейся вакансии не узнал какой-нибудь опытный артист и не поспешил устроиться. А в передаче самой судьбой предназначено место именно для нашего Ботова. Телевизионное руководство увидит его и сразу скажет: нам нужен вот такой  обаятельный персонаж с приятным голосом, широкой улыбкой и рыжей шевелюрой. Но охранник - сущий цербер. Он не знает ничего о художественных замыслах руководства "Смехококтейля". Да и само руководство тоже пока не знает , в каком конкретном человеке оно нуждается. Осенит телевизионщиков только в момент появления нашего объекта. А сейчас они находятся в ступоре, нерешительности -  не догадываются  привлечь человека из народа. Юмористы - а запутались в своей столичной серьёзности….
   Голова охранника на мониторе стала состоять из разноцветных клеточек, в которых то вспыхивали, то гасли формулы. Вдруг одна из клеточек начала постепенно увеличиваться и заняла собой весь экран. Гнездившаяся в ней формула из игрека, плюса, числа 258877 и букв NDKP расплылась в неопределённое пятно. Затем у пятна стали вырисовываться голова с глазами, треугольнички ушей и завиток хвоста. Вот голова обрела усы, похожие на короткие торчащие проводки. Это схематично нарисованная кошка. Вдруг рисунок превратился в фотографию. Стало ясно: кошка – чёрная, с рыжими и белыми пятнами. Фотография сделалась подвижной - кошка начала вертеть головой и фыркать.
   -Чихает она. Простудилась, - объяснил Агов. - Это кошка охранника. В ней он просто души не чает и очень расстраивается по поводу её болезни. Кошка занимает сейчас все мысли охранника. Правда, чувство в нём ещё не затмевает долга: пропуска у входящих он смотрит тщательно. В мою задачу входит ослабить его бдительность. Посему я пишу формулу смертоидности, нависшую над кошкой.
   На экране я прочитал: Nb-F6+4d и запомнил строжайшим образом. Мне было понятно, людей всегда волновали проблемы жизни и смерти, пусть даже речь идёт о кошке.
   Возле формулы смертоидности и чихающего домашнего животного появились тёмные плавающие кляксы.
  -Сознание нашего секьюрити помрачилось, - высказал я догадку.
   Агов молча кивнул.
   Далее в вестибюле телевизионного центра произошло вот что. Подопечный Ботов решительно проследовал мимо охранника, бросив на ходу: "Я в "Смехококтейль". Страж с помрачённым сознанием ему никаких препятствий не чинил.
    Казалось бы, скрылся уже потенциальный комик Женя в глубине коридора. Да не тут-то было: остановился он и нагнулся к своей обуви.
   -Дурак! Лучшего места не нашёл, чтобы шнурки завязать. Охранник ведь не может долго быть в помрачении, - лицо диспетчера вдохновения передёрнулось. Но тут же на экране возникла женщина с короткой стрижкой, в брюках и майке навыпуск. Дама приближалась к человеку в чёрной униформе, а в руке держала - ту самую кошку, из-за которой так переживал секьюрити.
   -Я нашла хорошую ветеринарную клинику. Там нашей Стелле сделали укол, и, по-моему, она чувствует себя лучше - перестала чихать... Мы мимо проезжали. Я решила тебе её показать, чтобы ты успокоился. Я так не люблю, когда ты угрюмый, - сказала женщина охраннику, смотря на него с непередаваемой нежностью.
  Тот взял кошку на руки, поднял над головой и стал пристально и умилительно смотреть на животное, как астроном на звёздное небо, затем прижал пушистое существо к груди со словами:
  -Стеллочка ты моя дорогая!... Тебе, Наташенька, прелесть моя, спасибо, что не поленилась отвезти нашу красавицу в клинику, - последние слова охранник адресовал женщине, которая несомненно являлась его женой.  Вместе с кошкой мужественный и одновременно сентиментальный человек прижал к груди ещё и Наташеньку.
 -Ты организовал эту сцену? - спросил я Агова.
 -Что ты! Если честно, я до такого не догадался. Мне   
 помогла случайность. Видишь, не всё так гладко в
моей деятельности. А ты говоришь, интриги нет.
   А монитор показывал спину Ботова, удаляющегося в глубь коридора.
  -Он теперь спокойно идёт к собственной славе, - пояснил Агов.
   А вот к расчувствовавшемуся охраннику со стороны другого коридора спешил человек в элегантном костюме. Сентиментальный страж резко выпустил жену и кошку из рук. Пушистая приживалка выгнула спину и пронзительно мяукнула в сторону костюмоносного человека, который стал энергично распекать охранника:
   -Ты чем здесь, остолоп, занимаешься! За что тебе зарплату дают - за то, что ты с посторонними обнимаешься и кошек запускаешь?! Да я вон уволю тебя...
   Чем закончилось общение элегантного начальника с кошколюбивым подчинённым - я не досмотрел: Агов выключил компьютер.
   -Решать проблемы этого секьюрити - не моя компетенция. Этим здесь занимается Петя Гостев - диспетчер, управляющий деятельностью охранников, шоферов и дворников.
   -Ух ты, как у вас тут всё распределено! Ты хотя бы дашь знать Пете Гостеву, что у его подопечного проблемы?
  Почему-то мне было жалко сурового, но вместе с тем сентиментального охранника. 
  -Вообще-то, не обязан. Но если ты просишь, могу сообщить. 
 -Я думаю, ты сам, без моей просьбы, должен совершить такой благородный поступок, достойный человека, более совершенного - по сравнению с земными людьми.
   -Не надо мне этой патетики... Успокойся, я дам Пете знать…
   Петя Гостев, явленный на экране, представлял собой немолодого лысоватого мужчину, к которому я бы, находясь в возрасте Агова, обратился по имени-отчеству. Но тут, видимо, имело место неформальное общение двух диспетчеров.  
  -...В общем, выручай своего привратника, - описав суть проблемы, закончил Сергей.  
  -Всё будет в шоколаде, - ответил Гостев, и тут же его изображение погасло. А жаль: я-то хотел расспросить Гостева, какая у него технология помощи будничным деятелям быта. Стал допытываться об этом у Агова. Тот ответил:
  -Не знаю. И знать не хочу.  И тебе незачем этим интересоваться. Ты приехал описывать мою деятельность - диспетчера вдохновения, а не диспетчера быта.  
   А ещё говорил мне о патетике! У самого-то сколько её было в голосе. И всё же увлёк меня продолжением рассказа о собственной судьбе…   
  

Глава 6

   На работу в аэропорт Сергей ездил всё так же: на повозке с запряжённым в неё конём Мрамором, чем, конечно, вызвал недоумение новых коллег.
   Его даже вызвала кадровичка и долго смотрела на Агова изучающим взглядом. Затем спросила: «У вас всё в порядке?» «Всё», - ответил начинающий диспетчер: ну, не стал бы он откровенничать с человеком, контролирующим его служебную деятельность!  «Но мне кажется странным: вроде бы молодой человек работает в такой прогрессивной сфере, как авиация, - и вдруг сам пользуется отжившим видом транспорта – гужевым».
 Андрей на это ответил: «У каждого человека есть своя привязанность - у кого-то к лошадям, у кого-то к куклам, напоминающим о детстве», - Сергей взглядом показал на старомодную куклу в ярком платье, стоявшую в шкафу, необычно соседствуя с офисными папками. Кадровичка смущённо опустила глаза: молодой человек вызнал её странность…
   Казалось бы, он уже смирился с тем, что Марина его бросила. Когда слишком неестественно долго продолжались их безоблачные отношения, он в глубине сердца предчувствовал: что-то должно случиться, это как в пути - чем безмятежней он кажется, тем больше вероятность каких-либо препятствий или нежелательных приключений…  
 Сергей вроде как обустроился на работе, приучил себя к душевному спокойствию, столь необходимому в деле контроля за полётами, который он, правда, на первых порах осуществлял под контролем диспетчера-инструктора Антона…
   Однажды, идя на своё рабочее место в аэропорту, он встретил в толпе пассажиров, прилетевших из столицы – Марину. А сопровождал её совершенно неожиданно – тот самый британский художник Томас Баттерс, сбитый выставочным автомобилем. Вид у него был сияющий. И  борода подстрижена. В руке он нёс чемодан, а на плече – деревянный этюдник.
   Между Сергеем и его внезапно появившейся подругой произошло объяснение. Нет, оно было вовсе не драматичным  Агов был морально готов к такому повороту событий. Если девушка всячески уклоняется от общения, следовательно, она нашла другого. Конечно, не предполагал Сергей, что тем "другим" станет недавний бедолага Баттерс. До последнего Агов надеялся, что британский художник и Марина - всего-то случайные попутчики. Тем более, отправлялась она тогда не в Британию, а в Бельгию. Однако худший вариант подтверждался. Марина объяснила, пытаясь не смотреть в глаза Сергея: в Брюсселе проводилась выставка британских художников, та самая, на которой она не смогла побывать в России, - Марина, пошла туда исключительно из-за искусства, но увидела там картины Томаса, покорившие ценительницу художественной эстетики необычным колоритом - волшебным, доселе невиданным сочетанием красок. Повстречала на выставке и самого творца. И - между ними возникло что-то такое - побудившее несостоявшуюся исскуствоведку полюбить того, кто этим искусством непосредственно занимается. Тут  со стороны Марины услышал Сергей и просьбу о прощении, и похвалу в свой адрес: дескать, какой он замечательный. И даже увидел слёзы, навернувшиеся на глаза Марины. 
   Разлучник Баттерс стоял во время объяснения в стороне и, отвернувшись, читал какую-то информацию для пассажиров аэропорта, написанную на разных языках. Агов понимал: будь на его месте отец, считавший себя "настоящим мужиком", то обязательно "надавал бы морде" сопернику. Однако благоразумный Сергей обладал способностью просчитывать наперёд варианты действий, которые  ему хотелось сделать. Рукоприкладство в отношении заграничного гостя не могло привести ни к чему хорошему. Марину бы оно не вернуло. А вот проблем бы самому Агову доставило. В полицию бы Сергея забрали. Глядишь, посадили бы за решётку: жизнь - в пропасть!.. 
  Обуздал молодой авиадиспетчер не только руки, так и сжимавшиеся в кулаки, но и язык, которому так не терпелось произнести что-нибудь обидное в адрес Томаса. Сергей стал про себя повторять: "В 2001 году   путём удлинения фюзеляжа был создан самолёт Boeing 737-900". Он сам не понимал почему, но  пришла на ум именно эта фраза, услышанная на институтской лекции, будто к святому подвижнику молитва для борьбы с греховными желаниями. В этой технической формулировке было нечто такое, что давало ему возвыситься над теми, кто его обидел, явно далёкими от его воздушной сферы. Превосходство знатока над теми, кто пытается витать в облаках искусства, но не знает, что такое настоящие небесные пути - вовсе не загадочные, а вполне рассчитанные и записанные в числах и координатах!..
   Не сразу Сергей забыл Марину. Не сразу. Проходил он мимо театральных афиш, видел названия спектаклей, которые посетил вместе с бывшей подругой: «Одиночка и многие», «Предчувствие тёплой осени», «Город открытых  дверей», и приходили к воспоминания - он прогонял их усилием воли, которая начинала работать в нём, как мощный мотор самолёта...
   Вскоре Сергей Агов стал уже осуществлять профессиональную деятельность без инструктора и перешёл на повышенную зарплату. Один из его коллег, Паша Гренадёров, сказал: «У тебя, брат, в карьере прогресс. А в жизни, как отсталый человек, всё ещё на лошади ездишь. Не пора ль тебе машину покупать?». «Меня и мой транспорт устраивает», - отвечал Агов. «А то я помогу тебе «тачку» выбрать - я в них знаю толк», - не унимался Паша.
  Агов оставался верен своему Мрамору и не поддавался ни на какие уговоры назойливого коллеги.         
  Действительно, кадровичка была права: люди, работавшие вместе с Сергеем, не совсем понимали почему он в век скоростей выбрал такое несовременное средство передвижения. Вот, пожалуйста: попытка излечить Агова от пренебрежения прогрессом. Не лечится - значит, чудик. Знал он, что его так за глаза называют - тот же Гренадёров услужливо доносил о подобных разговорах. Так и вился Паша змеем около Агова - в друзья, что ли, набивался?
  Если честно, настоящих друзей у Сергея не было. Были приятели. Обо всех своих горестях и радостях Агов мог, конечно, рассказывать коню Мрамору. Да только вот сильно ощутил Сергей после рокового объяснения с Мариной потребность в живом человеческом слове сочувствия. И Гренадёров вроде как проявил сопереживание Агову: «Ты из-за девчонки, что ли, этой расстроился?.. Ну да, не с тобой она встречается, а с англотом этим... Глупые они, девчонки, своих пацанов не ценят. Всё за кордоном счастье ищут. Не расстраивайся!» Но Сергею, несколько замкнутому человеку, не сразу хотелось открываться малознакомому коллеге.  «А почему ты решил, что я из-за этой девчонки расстроился. Может, она просто моя знакомая?»
   «Я же видел, как ты на неё смотрел!.. С любовной тоской!.. Но хватит лирических нюнь. Девушка занята. Силой её у англота не выдерешь. Потом сама пожалеет, что она не с тобой. Но будет поздно. А мы поедем сегодня в клуб. Оторвёмся. Мы с тобой свободные люди».            
   Сергей, раньше не любивший клубы, согласился на предложение Паши - решил действовать в пику своему прошлому, где посещал с эстеткой Мариной спектакли и выставки. Он никогда раньше не «клубил», но знал: нет там высокого искусства, которое так любила бывшая пассия. Вместо музыки - танцевальный грохот, вместо изящного балета - чувственные пляски. Однако Сергею хотелось, чтобы подобная обстановка, чуждая Марине, выбила из него, словно грубый кулак, сожаление о предательстве любимой.
   Агов заявил, что в клуб он отправится на своём коне: пусть Гренадёров не агитирует за автомобиль - сам пусть едет на чём хочет.
   А Паша-то и ответил: «Не надо ехать никуда. Клуб «Облако» рядом с аэропортом находится» .
   «И что же, мы туда пойдём прямо в белых рубашках, при галстуках?» - недоумевал Сергей: надо сказать, что у диспетчеров авиакомпании, где начал трудиться Агов была своя униформа, правда, несколько отличавшаяся от обмундирования пилотов и стюардов отсутствием погон с полосками и нашивок на петлицах в виде крыльев - обычные синие костюмы, белые рубашки, галстуки, только на лацкане пиджака значок, изображающий самолёт. Почему, кстати, я и не догадывался, что возница конной повозки имеет отношение к авиации: значок не разглядел. 
   Гренадёров ответил, что людям в авиационной форме, наоборот, в клубе «Облако» предоставляют скидку. И что, вообще, девушки в этом клубе сильно «западают» на лётчиков.
   «Но мы-то с тобой не лётчики», - возразил Агов.        «Сойдём за них. Тем более, сами экипажисты не больно-то клуб посещают - перед  светиться не хотят перед начальством, которое туда частенько заходит»...
   В клубе «Облако» Сергея и Павла действительно ждали напитки по льготным расценкам и чарующая улыбка барменши, стройной симпатичной блондинки в синем жилете и пилотке стюардессы. Сергей тоже ей ответно заулыбался, но Павел шепнул ему на ухо: «На неё время не трать. Она на работе. Лучше давай пообщаемся с...» - Павел обвел глазами зал и явно не нашёл подходящих объектов для общения: за одним столиком сидели парень с девицей, глядевшие друг на друга с нескрываемым обожанием, за другим - каких-то два дюжих молодца – один  с причёской «ёжиком», другой с абсолютно бритой головой.  И где ж тут девушки, с которыми можно познакомиться?
   Однако Павел не показал никакого уныния. «Удача приходит неожиданно, а не когда к ней специально стремишься. Давай-ка лучше перекусим немного», - сказал Гренадёров и заказал себе бифштекс в соусе и крепкий коктейль: водку с томатным соком. Агов особого аппетита не чувствовал и взял себе бутерброд с сыром и апельсиновый сок…             
   «Сестренка, а чё музыка такая мутяжная? - бросил в сторону барменши один из дюжих молодцев – тот, что с «ёжиком» . – «Поставь чё-нить наше: «Бутырку» или Женька Магаданского».
    «Это вы лучше к диджею. Он придёт после восьми. Но, кажется, у него такого репертуара нет», - ответила девушка.
   «Для нас найдётся!» -  сказал дюжий посетитель.
   «Да не кипешуй! – успокоил приятеля абсолютно бритоголовый. – Она, видать, новенькая – не знает, что для нас тут находится всё, что захотим».
   Присутствие этих молодцев Агова несколько напрягало. Мало ли что от них ожидать можно? Прицепятся ещё. Ведь это та же уличная шпана, когда-то обиравшая подростков, только повзрослевшая и разбогатевшая.
   «Может, пойдём отсюда! А то здесь не шибко безопасно», - предложил Сергей Паше.
   «Ты  тех типов имеешь в виду?.. Да им до нас никакого дела нет. У них свои интересы.  Я знаю этих ребят: они крышуют владельцев квартир, ищущих постояльцев на площади возле аэропорта». 
   Сергею вымогатели были противны: кто им давал право требовать деньги, которые им не принадлежат, подавляя и запугивая других людей. А ещё их развязные манеры чем-то напоминали манеры отца Агова и его друзей - только в более сильной степени. Значит, родитель Сергея, при более неблагоприятных условиях мог бы стать авантюристом, впрочем, как и его мужиковатые дружки.  Отец говорил: «Я на красный как-то проехал, тут гаишник меня тормознул»,  «Меня оштрафовали за то, что я пешехода не пропустил».  И всякий раз добавлял: «Не дают мне спокойно жить». Сергей, конечно же, не понимал отца: как можно спокойной считать жизнь без правил, без законов? Это как самолёты начнут летать без расписания...
   А Паша Гренадёров почему-то говорил о беззаконии равнодушно, как будто о чём-то неудивительном и вполне естественном в этой стране. Люди огрубели и стали к злу равнодушно относиться - об этом часто с горьким сожалением говорила тётя Сергея - что называется, идеалистка от мозга до костей.
   И всё же размышления о несправедливом устройстве мира пошли у Агова в тот вечер на убыль. Нет, вовсе не означало, что он соглашался с таковым мироустройством - просто решил дать отдых своему недовольству - то ли от приятной музыки, то ли от деликатесов, то ли от напитка.
   А вот в зал вошла настоящая красавица. Густые вьющиеся волосы, чёрные, переливающиеся манящим блеском. Туфли на платформе. Юбка чуть выше изящных колен. Ресницы длинные, густые. Слишком много было в ней красоты, которую называют «гламурной». Сергею показалось, что он видел такой типаж на обложке модного журнала.
   «Зря ты западаешь на эту красотку. Ты ещё не знаешь кто она», - кивнул в её сторону Паша. Ох, глазастый! Притом сверх того: видит даже то чего пока нет - Сергей-то просто залюбовался гламурной незнакомкой, а Гренадёров из этого уже любовную историю выводит.
   «Ну и кто ж она - такая недоступная?» - спросил Агов.  
   «Жена гендиректора нашей авиакомпании... Правда, неофициальная. С прежней супругой он развод ещё не оформлял. У него и дети есть от того брака. Но живёт шеф уже несколько лет с этой Ксенией».
   Сама красотка, сидевшая на высоком стуле у стойки и любезно разговаривашая с барменшей, оглянулась на обсуждавших её молодых людей. Сомнительно, что она слышала их разговор: всё-таки звучала музыка, и ребята сидели на приличном расстоянии. Тем не менее, красавица наверняка привыкла к повышенному мужскому вниманию и обернулась, чтобы лишний раз в том убедиться - по крайней мере, так подумал Сергей, начавший читать популярную литературу по женской психологии с того времени, как почувствовал: Марина во время заграничного вояжа про него забыла. Довольна собой прекрасная Ксения. Ой, как довольна! Вот она снова повернулась. Уже не головой, а профилем. И будто невзначай слегка вытянула изящную ногу, слегка касаясь пола. Агов не сомневался: смотрела Ксения именно в его сторону. Подойти, что ли, к ней, познакомиться?.. А вдруг Сергею только показалось, что дамочка проявляет к нему симпатию?.. И всё-таки потребность подойти к ней была сильна. В конце концов, по голове она его не треснет - за невинный-то разговор! Правда, есть ещё наблюдательный Паша! Как он быстро усёк-то, что понравилась Сергею эта несвободная женщина. Агов тут, конечно, задумался, а стоит ли вообще с ней связываться, когда рядом такие потенциальные шантажисты?.. И всё же страсть охватила его и придала веру в то, что как-нибудь удастся «зашифровать» собственные чувства от очень любопытных людей. То ли под воздействием расслабляющего напитка, то ли от зазвучавшей весёлой мелодии на Агова нашёл такой оптимизм. И вот появилась возможность создать ширму своих собственных авантюрных намерений: увидев двух входящих девушек, Сергей сказал Гренадёрову: «По-моему, это то, что нам надо! Ты какую выбираешь?». «Рыжую," - ответил Паша. - "Ты-то ничего не имеешь против?».
   «Не имею. Блондинка тоже классная», - притворился Агов. Хотя, с другой стороны, уж не совсем и притворился. Так-то белокурая девушка была весьма хороша - отталкивающего впечатления не производила. Может, при иных обстоятельствах, Сергей бы за ней даже приударил. Но сейчас на него магически, ослепляюще действовала эта самая Ксения, сидевшая возле барной стойки. Какие же у запретной брюнетки волосы! Какие ноги!.. И всё же нужно
реализовывать план обмана Паши. 
   Сергей взял инициативу в свои руки и решительно подошёл к столику, за которым сидели блондинка и рыжая. Гренадёров - за ним.
   «Девушки, вам нравятся кальмары по-тихоокеански?» - вспомнил Агов строчку из меню.  
  «Мы таких ни разу не пробовали», - ответила блондинка, ближе к которой сел Сергей.
  «Сейчас мы вас угостим», - подхватил Паша.
  Под кальмары последовало совместное употребление шипучего веселящего напитка. Познакомились: блондинку звали Викой, рыжую - Наташей. Танец под медленную, тягучую песню Стинга. Сергею показалось, что сожительница гендиректора Ксения смотрит на него и партнёршу с явным неудовольствием: он спровоцировал объект внимания на ревность. Затем Агов достал из кармана сотовый телефон и внимательно на него посмотрел.     «Эх, тётка мне прислала сообщение, чтобы я срочно пришёл: она ключ забыла», - соврал Сергей. Вика и Наташа почему-то хихикнули. Сергей понял: девушки расположены к некоторому цинизму - несчастная женщина забыла ключи, стоит у двери, а им такая ситуация кажется смешной. Потому Агову было ничуть не совестно, что он обманным способом использует этих малодушных девчушек.
   Он встал из-за стола и направился к выходу.
   Ждал Ксению на улице Сергей примерно полчаса. Он-то думал, что выйти из клуба она может аж в течении трёх часов.
  «Здравствуйте, мне очень требуется живая душа, с кем бы я мог поговорить», - подойдя к сожительнице гендиректора, начал Агов.
   Молодая женщина  некоторое время молча оглядывала Сергея с головы до ног. «Поди, принимает меня за сумасшедшего... Эх и авантюру я затеял!» - подумал он.
   «Но с вами в баре было аж три души. И неужели вы с ними не наговорились. Тем более, одна из них, эта блондиночка, была вам, по-моему, особенно близка». Сергею показалось, что слово "блондиночка" Ксения произнесла с некоторым пренебрежением.
   «Просто они не умеют слышать другого человека», - ответствовал Сергей. 
  «Понимаю, вы думаете, если я долго выслушивала нытьё и жалобы на жизнь этой барменши, то я буду слушать и вас».   
 «Вот уж никогда не подумал, что сотрудница бара с такой радостной улыбкой будет не только встречать посетителей, но даже говорить и о своих горестях».     
   «У неё выработалась профессиональная привычка улыбаться... Впрочем, говорите, что у вас там стряслось?»
   «Моя невеста ушла к другому..."
   "Ни слова больше!..» - перебила Сергея  брюнетка и совершенно неожиданно, шокирующе заключила того в объятья. От этой женщины Агову стало горячо. Прикосновения же Марины были просто теплы. А тут - жар!  
   По правде говоря, не ожидал Агов такого поворота событий. Ну, максимум, на что он рассчитывал, это было платоническое общение: "занятые" дамы должны хранить хоть какую-нибудь верность собственным избранникам. На мгновение Сергея посетило желание отстранить эту даму, превратившуюся вдруг из загадочной в доступную: всё-таки она - подруга его главного шефа, человека, имеющего над ним власть, человека, дающего определённые блага.
   Однако страсть, сочетавшаяся с удалым чувством "будь что будет" перекрыла разум Сергея...
   Впоследствии Ксения сказала Агову, что сама она на мужчин никогда не вешалась. Просто впервые встретила человека, который решился перед ней излить своё горе. Обычно мужчины показывали себя перед ней эдакими суперменами, людьми без слабостей. Когда изо дня в день одно и то же - надоедает. А тут молодой человек вроде не похож на хлюпика – и всё же жалится ей: видать, сильно расстроила прежняя девчонка. Однако не дала Ксения Сергею окончательно раскиснуть, использовать её как плакательную жилетку. Она позволила молодому человеку проявить минутную – и не более - слабость. А вообще, она сказала, что видит в Агове мужчину сильного и благородного…
   В тот вечер красавица сообщила Сергею: в её распоряжении имеется съёмная квартира - только добираться до неё придётся порознь. Сначала Сергей хотел поехать по адресу, указанному пылкой дамой, на своём привычном транспортном средстве - Мраморе. Однако с присущей ему диспетчерской осторожностью и ответственностью Агов сообразил: зачем привлекать к себе лишнее внимание. Вот так - даже охватившая его страсть не помешала проявлять заботу о своей безопасности.
   Потому-то Агов сначала съездил на своём коне до тётиного дома и поместил четвероногого друга в стойло,  погладив тому на прощание гриву. Сергей обратил внимание: у Мрамора никогда ещё не было таких печальных глаз, как в тот момент. Как будто конь испытывал большое сожаление, что его хозяин отправляется на свидание к малознакомой женщине…
  А любовная авантюра разворачивалась для Агова со стремительной силой. Это была женщина-цунами, женщина-взрыв!.. Конечно, Сергея как-то посетила мысль: он крадёт Ксению, а к вору рано или поздно приходит расплата. А с другой стороны, это не кража, а справедливость: у него самого украли, увели Марину. Значит, Сергей уведёт женщину у другого, чтобы не было обидно… 
    Когда Агов вернулся утром с горячего свидания, то обнаружил Мрамора мёртвым. От коня исходил такой холод, что хоть впору его называй Льдом, а не Мрамором. Внутри Сергея всё переломалось, перевернулось. Когда он рыл яму, последний приют для гривастого друга, то казалось,  будто острие лопаты взрезало не землю, а его собственное сердце. У него, казалось бы, совсем недавно испытавшего кипучую любовную эйфорию, появилась непередаваемая траурная тоска… Но тут же зазвонил телефон. Ксения назначила ему новое свидание, что придало Агову новые силы. Смерть любимого животного – это ужасно, однако жизнь продолжалась!..
    На работе, во время наблюдения за рейсом в Челябинск, к Агову подошла кадровичка, та самая, которую он уличил в детском пристрастии к куклам, и предложила расписаться в  графике отпусков. Также дама сказала, что авиакомпания берётся оплатить билеты на самолёт в оба конца к месту отдыха. Сергей, опасавшийся пользоваться транспортом, работу которого он сам, как ни странно, координировал, спросил: а не оплатит ли компания железнодорожные билеты. Однако получил отрицательный ответ: «Зачем нам финансировать конкурирующую отрасль»... 
   Однако месяца через два к вопросу о путешествии на самолёте пришлось вернуться. Ксения, с которой Сергей тайно встречался всё это время, заявила: «Хватит нам придумывать пароли и явки - скитаться по съёмным квартирам - поедем на Мальдивы. Там нас никто не сыщет».
 «А за чей же счёт состоится столь замечательнейшая поездочка?» - осведомился Сергей.
 «А ты угадай - за чей. Как и съём квартир. Моего мужа, конечно. Он ведь даёт мне деньги, чтобы я себе ни в чём не отказывала. Я именно так и поступаю», -  тайная подруга засмеялась каким-то циничным смехом - "ведьминским" - отметил про себя Сергей. И всё же такой смех и белозубый оскал  казались Агову до ужаса привлекательными. Будто и вправду колдовские чары она источала. И ещё у Агова кружилась голова от осознания того, что на него такая великолепная женщина тратит деньги - значит, он представляет собой ценность. Хотя раньше ему ещё отец внушал, что  девушек нужно добиваться, тратиться на них,   девушки часто любят мужчин за их деньги, машины и прочие материальные блага. А вот тут-то Сергей почувствовал своё превосходство над отцом в плане его неправоты - не такой уж папа знаток жизни, какого из себя строил…    
   А до Мальдивов ведь поезда не ходят… Ох, с одной стороны чары, любовь красавицы, с другой - аэрофобия, будь она сто раз не ладна!..
   Была со стороны Сергея, конечно, попытка уговорить прелестницу отправиться на отечественный курорт, куда можно доехать поездом. Например, в Сочи, Геленджик.
   Такой вариант был отвергнут Ксенией сразу: во всех этих городах у мужа множество знакомых, деловых партнёров, являющихся  его глазами и ушами…
   Преодолел Сергей всё же аэрофобию - приобрёл бесплатные билеты на самолёт. Утешало его то, что множество людей пользовалось воздушным транспортом - и ничего не с ними не случалось. Вон - та же самая Марина и британский хахаль её - летают, и ничего с ними не происходит. А почему же с Сергеем что-то должно произойти? Чем он хуже остальных людей?..
   Лететь на Мальдивы они договорились в разное время. Ксения должна прибыть на день  раньше любовника и встретить его. У осведомлённой красотки вроде как уже намечено, где они будут жить. Сергей видел из широкого окна диспетчерской, как в высоту поднялся её самолёт… 
   А самого Сергея небо не пустило в свои синие объятья. Не зря всё же аэрофобия нашёптывала: высь ему совершенно чужда - не следует туда стремиться. Только не предполагал Сергей, что катастрофа настигнет его не в самолёте, а буквально в шаге от него: поднявшись по трапу, он только занёс ногу, чтобы ступить в салон, но тут неожиданно  трап вылетел из-под него. Полёт свершился. Полет на асфальт. Последнее, что видел Сергей, - была разноцветная молния, ударившая его снизу. Последнее, что слышал, - рёв удаляющегося автомобильного мотора. В следующее мгновение Агов обнаружил себя лежащим уже не на сером асфальте, а на изумрудной траве, и над ним нависала голова его недавно умершего коня. И не трудно догадаться, что звали этого же самого коня уже не Мрамор, а Курбионул, и отличался от прежнего он тем, что мог общаться человеческим языком через репродуктор сбоку...
   -Я уверен, что со мной расправился сожитель Ксении, мой босс. Я, уже оказавшись здесь, наблюдал за расследованием. Оказывается, по мнению следователей, меня убивать никто не хотел. Просто какие-то злоумышленники пробрались на территорию аэропорта и угнали джип охраны, однако не справились с управлением и врезались в трап как раз в тот момент, когда я готовился сесть в самолёт.
   -А может, так оно и было на на самом деле? - засомневался я.
  Но, похоже, Агова было не переубедить.
  -Ну конечно! А затем машина спокойно выехала в предварительно открытые ворота и скрылась в неизвестном направлении. Тут уж ясно: всё подстроено. Я ещё вспомнил: почти рядом со взлётной полосой я увидел тех дюжих субъектов, сидевших в баре в тот день, когда я познакомился с Ксенией. Ну, которые торговцев крышуют возле аэропорта. А ведь они, скорей всего, связаны каким-то образом с руководством авиакомпании, раз спокойно свои тёмные делишки проворачивают. Вот и выследили они меня тогда - что-нибудь заподозрили и донесли гендиректору -  тот через них меня и убрал -  деньги хорошие им заплатил.
   -Тут ещё Гренадёров мог свою руку, а точнее говоря, свой язык приложить, - включился и я в развитие версии преднамеренного устранения Сергея. - Ты же сам сказал: смекалист больно этот Пашка, догадывается до всего. Вот он изначально на тебя и донёс мужу Ксении. Выгоду, может быть, тоже искал.
   -Согласен. И он мог быть с ними в одной куче.    
   -Ну вот! Ты бы прояснил ситуацию. Ведь умеешь в чужие головы проникать.
   -Я не по этому профилю. Я за творчество отвечаю, за вдохновение. А расследование преступлений кто-то другой направляет. Кто – мне неинтересно. Я не жажду ни для кого возмездия. И о Ксении я особенно-то не скучаю. Без неё, без той безумной страсти я здесь себя так легко чувствую! Правда, скажу честно, по Марине иногда скучаю. Но тут же гоню мысли о ней. Не моя она. На другого меня променяла. Предательница! И надо же! Мысли о ней легко могу прогонять - безо всяких усилий. Не то что на земле...

   Глава 7

   Следующим, кому Агов подарил творческий успех, был художник Солонков. В общем-то, он не был "человеком с улицы", в отличие от предыдущего подопечного, прыгнувшего из клерков в профессиональные комики. Был он просто безалаберным студентом художественного училища. Занятия прогуливал, потому что ленился рано вставать, хотя талантом и вдохновением  обделён не был. В пейзажах он демонстрировал, по выражению его педагогов, признаки мастерства, приближающиеся к тем желаемым результатам, которые  может проявлять молодой художник - «Утончённая натура. Каждое дерево на его полотнах - как нерв. Вот бы ещё он почаще на глаза преподавателям показывался, чтобы их советы послушать!»…     Однако за злосчастные прогулы утренних занятий и семинаров училищное начальство предупредило его об отчислении. И я и Агов, конечно же, решили спасти способного парня от карающего учебного формализма. Я предложил подкрутить какие-нибудь винтики в преподавательских душах, дабы они стали снисходительнее. Однако Сергей решил идти другим путём: нужно жизнь подопечного привести в соответствие с учебным планом - нечего баловать творца - идти на поводу его слабости. Ну, прямо-таки пробудился в запредельном Агове его отец, который благополучно живёт и здравствует в реальной жизни, требовавший от молодого поколения самоотречения. Вот и решил диспетчер вдохновения быть беспощадным к утреннему сну Солонкова.
     На мониторе появился лес с качавшимися  на ветру деревьями, листья которых были синими и фиолетовыми. У подающего надежды пейзажиста стал зашкаливать градус ньюмаклионности - восприимчивости ко всему новому, зовущему к творческому действию. 
  «Полезная категория, - заметил Агов. - Но здесь,  во сне, а не в творческой деятельности,  она нашему клиенту будет только мешать».  Как следствие - градус был снижен. «А вот сейчас появится существо, которому суждено разбудить нашего художничка», - на экране замелькали квадратики, ромбики, оформившиеся в какого-то звероящера с крыльями, издавшего громкий, оглушающий звук и выпустившего из пасти всполох пламени. Тут же на экране пошло другое «кино»: концерт некой гремящей рок-группы, с отчаянно дёргающейся и прыгающей публикой, среди которой, под тяжёлые аккорды, тряс патлатой головой и наш подопечный Солонков. «Вот оно что! Не проснулся дружок наш от рёва чудовища. Не испугался. Ему просто вспомнилась музыка городского рок-фестиваля», - с плохо скрываемой досадой в голосе произнёс Агов. Конечно, он был не рад, что его авторитет безукоризненнного вершителя творческих судеб грозил передо мной пошатнуться. 
   На мониторе снова сменилось место действия. Вместо рок-фестиваля опять фантастический лес. С чудовищем. Правда, уже не испускающим ни огня, ни громового рёва. Зато уменьшающимся в размерах. И вот это уже не устрашающий дракон, а обыкновенная змея. Вдруг, увидев уменьшённый аналог дракона, Солонков - точнее говоря, его образ на мониторе - весь затрясся. На экране появились не замудрённые формулы, не квадратики, не ромбики, а обычные слова русского языка: Я БОЮСЬ ЗМЕЙ - ОНИ УКУСЯТ, ЗАДУШАТ. БРАТ МОЕГО ДЕДА ПОГИБ ОТ УКУСА ЗМЕИ.
   -Всё как-то странно происходит. Процесс идёт не по плану, - сказал Агов, не скрывая растерянности...     
   А студент художественного училища Солонков уже сидел на кровати в одних трусах и часто хлопал глазами. Процесс, может, пошёл и не по плану. Однако студент проснулся - желаемый результат. Он пойдёт на важное занятие. Его не отчислят. Не имеет значения, что не по плану, - всё равно диспетчер вдохновения выполнил свой долг. 
   Долг... Обязанность... И в загробном мире... Там, мне казалось, должно быть полное расслабление. А тут Агов - будто шестерёнка в механизме влияния на земные судьбы. И где же тут вечный покой, к которому должна прийти человеческая душа, завершив суетный земной путь? Пришлось распрощаться со стереотипами. Сюда и микробы проникают из бренной жизни. И пегас тут не древнегреческий, а современный - радиовещательный и космополитичный.
   Кстати, с крылатым другом Курбионулом Агов вознамерился проконсультироваться: почему же компьютер так самовольничает - ломает планы.
   -Да что ж такое! И он на связь не выходит! - досадовал Сергей, тщетно стуча по клавишам, вызывая на мониторе лишь бессмысленную рябь. - Нужно срочно его найти.
   -Ты знаешь, где его искать? - я не сомневался в том, что Агов знал местонахождение своего компаньона по благородной миссии, просто мне, летописцу, нужно отразить место обитания крылатого коня, грозящего стать легендой, не уступающей в значимости античному предшественнику. Вопрос ГДЕ? - вот что меня интересовало.
   -Конечно, знаю! Он пасётся на вечнодроме.
   Оказывается, вот как называется каменная площадь, проглядывавшая в перспективе за Курбионулом, дававшем с экрана наставления диспетчеру вдохновения. Я  спросил Агова:
 -Как можно животному пастись на камнях? Там ведь нет пищи – травы.
  -Мне кажется, он кого-то ждёт. Он с такой надеждой смотрит в небо… то есть в вечность, куда с вечнодрома стартуют наши корабли.
вечность, - ответил Агов.
  -Как интересно! Получается, здесь ещё вечности нет - всё опять вре'менное, как и на земле.
 -Зачем же ты так принижаешь наш мир! Просто вечность - это  некая сила, объединяющая все послежизненные миры. Они все вместе - образуют вечность, а не каждый по отдельности.
   -То есть ваши люди  летают в вечность на кораблях?
   -Нет. Летают лишь роботы, которые организуют здесь правильную жизнь - следят за порядком, убираются. Они в вечности подкачиваются энергией, топливом.
   Вот так вечный покой - обязанности, роботы, энергия, топливо!.. Напротив, тут я почувствовал накал научно-технической революции.
   И от этого поражающего деятельностью мира, - точнее говоря, при мысли о таковой деятельности, я ощутил усталость. Потому не просил я Сергея взять меня на вечнодром. По боку мой долг летописца - силы надо беречь…
   После ухода Сергея, обещавшего вернуться через полчаса, я решил вздремнуть, что, в общем, я всегда и делал после каждого сеанса помощи творческим личностям. Причастность к благородной миссии - лёгкость на душе - хороший сон, после которого приятно - как в обычной жизни, так и в загробной.
   Однако заснуть было не суждено.  Фосфорически осветились провода компьютера. Меня ударил испуг, превратившийся в панику после того, как они зашевелились, открепившись от всех компьютерных отверстий. Затем кабели, освобождённые от какой-либо связи с информационной техникой, начали соединяться друг с другом и становиться толще, будто шланг для полива. Вот на конце «шланга» появился нарост, оформившийся в голову тоже фосфорического цвета с большим ртом и маленькими глазками.  * Было ощущение, что кто-то на меня смотрел таким же взглядом в земной жизни. Только кто – я не мог вспомнить.  Голова новоявленной змеи начала покрываться волосами зелёного цвета, самостоятельно уложившихся в мужскую причёску на косой ряд. Такая вот стильная змея получилась - не похожая на земных ползучих - мне стало от этого даже весьма забавно - страх сошёл на нет. Зелёная причёска необычного существа несколько умиротворяла агрессивность его фосфорного цвета.   
  Пресмыкающееся оказалось говорящим.
  -Нравится ли тебе здесь? - спросило оно старческим, скрипучим голосом.
 Я взял за правило - при беседах с незнакомцами я прошу тех представиться, а уж потом отвечаю на их вопросы.
  -Кто ты?
  -Лакро'ш - отец этого мира. Всё здесь подчиняется мне. Я тебе весьма деликатно давал понять: я вездесущ, проникая в твои сновидения, в подсознание, засвечиваясь на мониторе.   
   Что правда, то правда. Змеиный образ вторгался и в мои сны, и в наблюдаемые мной сеансы, проводимые Аговым. Мы-то полагали, что это воздействие компьютерного вируса, а тут всё гораздо серьёзнее - отец этого мира, ни дать ни взять!
  -Что-то я о тебе ничего не слышал, Лакрош.
   -От кого ты мог обо мне слышать! От своих друзей - хвастуна Курбионула или сухого технаря Агова?
  Я в тот момент опешил: вот ляпнул ползучий - я смотрел и на пегаса, и на Сергея Агова как на положительных героев своего романа, как на праведников, удостоившихся благополучной жизни после смерти и при этом не сибартствующих в условиях вечного покоя, а выполняющих благородную миссию. В общем, решил я, что в этих запредельных сферах заслужил змей обращение, какое положено библейскому искусителю:
  -Изыди! - я и не ожидал, что получится так громко сказать.
 Змей ответил мне с насмешкой:
 -Ты думал, я сейчас буду сопротивляться твоему пожеланию - наброшусь на тебя, обовью шею, задушу... Да, именно о таком развитии событий ты думал,  поскольку не считаешь себя таким опытным экзорцистом, чтобы по одному твоему повелению нечистая сила убегала в страхе и трепете. Ты произнёс не приказ духовной мощи, а вопль отчаяния. Однако я вовсе не являюсь нечистой силой и не стану тебя губить. Теперь ты можешь расстаться со своим отчаянием… Но я никуда не уйду, поскольку являюсь хозяином этого мира. Зато я открою тебе глаза и избавлю от иллюзий.
  -Ты хочешь научить меня, как твой библейский сородич, познавать добро и зло?.. Но, как ты знаешь, эта история плохо закончилась для моих сородичей.
   -Скажу прямо, не является библейский хитрец моим сородичем. И вообще, не имеет ко мне никакого отношения. И кстати, в религиозных преданиях-то далеко не все змеи были отрицательными персонажами…
  Я постарался быть объективным:
  -Понимаю; змея на жезле Моисея, змея на древе жизни, змея-целительница.
   -Браво, браво, мой друг! - Лакрош застучал хвостом по полу. Вероятно, это было неким подобием аплодисментов. - Хвалю тебя за подобные познания. Однако вслед за мёдом похвалы я вылью на тебя яд...
  Я напрягся.   
  -...яд реальности. Тебе-то внушили миф, что ты являешься каким-то там визионером, летописцем и должен вернуться на землю, дабы возвестить людям о добром дяде, направляющем творческих личностей в русло успеха, и крылатом коне, являющемся наставником этого самого диспетчера вдохновения. На самом деле - такие сведения на земле не нужны. И вновь туда ты не вернёшься - прими как данность. Отсюда ещё никто не возвращался.  Кто ты такой, чтобы быть первым? За какие же такие заслуги тебя воскрешать? За наивную историю о каком-то там крылатом  коне - несуразном заместителе античных муз. Человечество уже пресытилось подобными баснями. Придётся тебе здесь остаться навсегда. Но, поверь мне, здесь не хуже, чем на земле.
   Я, конечно же, не поверил Лакрошу. Я был убеждён в том, что вновь вернусь в мир живых. Но спорить не стал - решил  подыграть змею, проверить: умеет ли он читать мысли, как Курбионул. Вслух я произнёс лишь:
   -Ты мне и вправду открыл глаза. Действительно, чем я отличаюсь от других смертных. Что ж, безропотно принимаю свой жребий, коли мне суждено остаться здесь. Только скажи, Лакрош, чем я буду здесь заниматься?
   Змей вовсе не обнаружил умения читать мысли:
   -Я знал, что ты поверишь мне, моим здравым рассуждениям, а не каким-то басням Курбионула. А что касается твоей деятельности здесь, то ты будешь диспетчером вдохновения, вместо Агова. Это твоя настоящая миссия. Гораздо интереснее управлять событиями, нежели наблюдать за ними...
   В общем, не стал я воспринимать всерьёз пресмыкающееся существо - твёрдо держался своей визионерской миссии. Однако змей Лакрош показался мне интересным типажом, вносящим разнообразие в мою историю. Не всё ж писать о сенсационных превращениях обыкновенных людей в успешных творческих личностей, уподобляясь бульварной прессе, смакующей подобные истории.
 -А что же будет делать Агов? - я продолжал разыгрывать простодушие.
   -Он будет диспетчером на вечнодроме. Такая деятельность ему подойдёт больше, чем управление творческими судьбами. Пусть он лучше направляет в вечность летающие аппараты. Быть опекуном чужого творчества - не его дело. А ты сам творец - вот и будешь учить других создавать что-то стоящее.
  -С радостью! - на самом-то деле моё восклицание опять было притворным: радости я не испытывал, ведь, чего греха таить, интересовало меня больше моё творчество, нежели чьё-то. 
 -Ой, а я ведь лишён технических познаний - как же буду работать в этой программе? Там ведь разные фаталанности, градусы и прочие синусы-косинусы, - не жаловал я математические термины и потому собрал их в одну кучу.
   -Не переживай. Для тебя будет упрощённый вариант, - Лакрош соединил кончик хвоста с системным блоком - вставил в один из разъёмов. Тут же змей стал огненно-алым, а его причёска - ярко-жёлтой. 
   На мониторе появилось «окошко» поисковика, а чуть ниже было написано «выбрать страну», «выбрать регион».
   -Тут нужно действовать как в соцсети!
  -Абсолютно верно, - подтвердил мою догадку Лакрош.
   Выбрал я свою страну и свой регион. И припомнился мне знакомый музыкант Берёзовый Ствол. Познакомился я с ним вот при каких обстоятельствах. Как-то мне заплатили неплохой гонорар за литературную публикацию. Душу стали посещать чрезвычайно добрые чувства. Захотелось кого-нибудь облагодетельствовать. Конечно, в первую очередь тех, кто мне сделал добро. Незадолго до того, меня в кафе угостил со своего гонорара журналист Лёня Осколков. Как говорится, долг платежом красен: я его пригласил в то же кафе. Сделал заказ. Ждём.
   Это было одно из немногих заведений общепита в городе, где был рояль. Иногда мне доводилось видеть, как за него садились и бегающими пальцами импровизировали местные джазмены, чьи портреты доводилось видеть на афишах. Как-то довелось видеть молоденькую академическую певичку, старательно щебетавшую арию из оперы Моцарта "Волшебная флейта".
   А тут я увидел мужчину примерно сорокалетнего или сорокапятилетнего возраста, с удлиннёнными, чуть тронутыми сединой волосами и бородой - тоже с вкраплениями проседи, севшего за инструмент и принявшегося играть совершенно незнакомое мне произведение. Музыка показалась несколько странноватой. «Коварство и любовь» - вот что мне сразу пришло на ум. Однако сейчас не времена Шиллера, и эти звуки ни в коем случае не перекликались с париками, камзолами, длинными пышными платьями. Рояль имитировал звуки современных сигнальных устройств, нагнетавших тревогу, стрельбу из автоматического оружия - вот что касается «коварства». А «любовь» я услышал в переливах высокого регистра и тёплых аккордах с мягко диссонантным звучанием и добавлявшими страсти басами - свидание в обстановке «хай-тек», ненавязчивый свет, зашторенные окна, два клубничных коктейля…
   А вот настал момент переключиться с воображаемого напитка на реальный, коричневый, который официант нёс мне и приятелю-журналисту на подносе вместе с мясным блюдом под соусом кораллового цвета.
    Однако официант, а с ним и наша снедь остановились возле рояля. Я-то вначале решил: работник кафе решил окунуться в образы напряженно-горького и одновременно сладкоклубничного современного мира, запечатлённого в игре бородатого музыканта, но я ошибся.
 «Мужчина, пожалуйста, прекратите расстраивать инструмент», - вот были  слова официанта, обращённые к бородачу и вызвашие у того возмущение:
  «Да как вы можете такое говорить! Я играю своё собственное произведение. И бесплатно. Можно сказать, дарю его  вашему заведению и вашим посетителям», - и человек за роялем, прервавший было свою игру, снова её возобновил - только вместо «любви в стиле «хай-тек» снова заслышались тревожные ноты, кульминационно переходившие в истерику.
   Истеричным стало поведение также у официанта: «Нам какофония не нужна и даром. Только посетителей отпугиваете».
   Бородач с невозмутимым видом развивал музыкальную стихию.
   Затем от официанта прозвучало обещание позвать охрану. Тут я понял, что пора мне вмешаться:
  -Вы неправы. Как посетитель, заявляю: мне приятно слушать такую музыку.
   Работник общепита огляделся вокруг: в зале, кроме меня и приятеля-журналиста, других посетителей не было. Следовательно, слова официанта, говорившего якобы от имени публики, оказались беспочвенными.
    -Ладно, играйте, - сказал он бородачу сквозь зубы. - Но большинству наших клиентов такое творчество не нравится.
   А кстати, играл-то бородач после официантового позволения недолго. Всего несколько аккордов. Но зато каких трубящих, каких пронзительных!..    Я пригласил музыканта, исполнившего экзотическую музыку, за наш столик. Предложил ему поужинать вместе с нами. Тот сказал: «Мне не нравится, как тут готовят. Наверное, как и здешнему персоналу не нравятся мои импровизации. Я захожу сюда, чтобы выпить чашку чая с молоком».   Ну и заказал я тогда для Берёзового Ствола - таким необычным именем представился музыкант - его любимый напиток. Почему так звали моего нового знакомого - я выяснять не стал. Берёзовый Ствол так Берёзовый Ствол. Может, творческий псевдоним. Может, фамилия - что маловероятно. Впрочем, мне без разницы. Главное, я узнал про человека: специального образования он не имел, был композитором-самоучкой, сочинял музыку и импровизировал, не подчиняясь никаким традициям и правилам и, как я уже убедился, делал какие-то выразительные находки.     
  А трудился Берёзовый Ствол на автомойке. И не столько из-за денег, сколько из-за того, что считал самой совершенной музыку шумящей воды. Ему представлялось, что так шуршит платье Вселенной – прекраснейшей женщины, которой он посвящал свои звуковые послания. Я понял: это безумная любовь с исходящими из-под музыкальных пальцев
нежностью и надрывной тревогой…
  Я предложил тут же предложил Лёне Осколкову написать статью о музыканте-самородке.
   Газетчик стал мяться. Я понял, что он соображает, как бы поделикатнее мне отказать. Сразу так взять и сказать «нет» неудобно - я же всё-таки его угостил неплохим ужином. «Я-то статью о нём напишу. Другой вопрос - поставит ли её начальство в номер? Главный берёт только статьи о признанных музыкантах… Газета у нас, сам знаешь, какая - консервативная. Ко всему новому - настороженный подход. Я, конечно, с таким подходом не согласен, но что могу поделать - поскольку я мелкая сошка. Могу дать телефон Игорька Прозорова - он ведёт рубрику «народные таланты» в «Региональных вестях» - там редакция более независимая...»
  И я получил из рук Лёни маленький листочек бумаги. Я этот листок положил в карман. А потом, когда пришёл домой, не обнаружил. Скорей всего, вытряхнул, когда доставал телефон или ключи. Ладно, подумал, потом спрошу у приятеля номер этого Прозорова. Но закружили дела. И я, к стыду своему, забыл о Берёзовом Стволе. И даже когда встречался с Осколковым, бравшим у меня интервью в связи с выходом моей книги, так и не   вспомнил про злополучный номер...
   Начал я поиск подопечного с городских автомобильных моек. Компьютер услужливо выдавал фотографии  работавших на них искомого возрастного диапазона...
   Мне, новоиспечённому диспетчеру вдохновения, при таком хорошем помощнике-поисковике, без труда удалось подарить Берёзовому стволу сценический успех и добиться статей о самобытном музыканте  уже не в какой-нибудь региональной газете, но в столичном солидном издании "Культурные достижения" после того, как произведения бывшего автомойщика прозвучали в исполнении известного на всю страну эстрадно-симфонического оркестра - что, естественно, являлось моей заслугой.  .
   -Лакрош, мне нужно, чтобы Берёзовый Ствол потерпел крах! – высказал я своё пожелание, как бы намереваясь разрушить то, что создал.
  Змей воззрился на меня с удивлением.
  -Ты же должен улучшить судьбу творческой личности, а не ухудшить.
   Ну да, Лакрош не читал моих мыслей, потому такая просьба показалась ему странной.
      -В том-то и дело, что я здесь ничего не должен, поскольку являюсь живым человеком, совершенно чуждым этому загробному царству. 
 Я почувствовал в себе огромную силу - после того, как порулил чужой жизнью.
  -Дерзишь, уважаемый! - сказал Лакрош. - И совершенно не боишься ты  меня, властелина загробного царства, который может значительно ухудшить твоё нынешнее положение.
  -Не боюсь я тебя, пресмыкающееся! - смело заявил я. - Ты не можешь быть здесь властелином, потому что есть более могущественное существо.
  -Уж не ты ли?
  -Нет, не я... Пегас Курбионул. Он умеет читать чужие мысли. Вот что может дать абсолютную власть. Тебе, ползучему, недалёкому существу, никогда не превознестись над крылатым, мудрым конём.
  Я встал в позу героя и приготовил руки, чтобы схватить и скрутить змея в случае его нападения на меня.
  Однако Лакрош по-прежнему лежал на полу, произнося рассудительным, даже неуместно меланхоличным тоном:
  -Мысли, говоришь... Да много ли стоят они? Меня не волнует твой воздух в голове. Действия - вот они действительно важны, ибо несут ощутимый результат. И мне интересно, почему ты хочешь доставить проблемы музыканту, который и без того претерпел гонения, непонимание? Вот он, казалось бы, обрёл славу, покой и стал получать деньги за своё творчество. И тут ты ему решил нанести удар. Я хотя и не умею читать чужие мысли - это вообще-то неэтично, однако знаю: ты воспринимаешь меня как существо недоброе. Что ж, стереотип: лукавый змий, змий-искуситель. Я не в обиде - считай как знаешь. А вот ты сейчас и вправду готов совершить зло.
  Я тогда рассказал Лакрошу правду: хочу выбить почву из-под ног Берёзового Ствола только для того, чтобы дать ему шанс действительно сделаться сильной творческой личностью. Это Агов под руководством Курбионула превращают творческих личностей в марионеток. Тогда какие же те личности? Инфантильные существа - под присмотром няньки Агова. А я дал толчок Берёзовому стволу, раскачал его. Он почувствовал вкус удачи. Но вот он снова останется ни с чем - его постигнут несчастья, успех обратится в пыль. Как горько будет ему осознавать потерю! Однако талант Берёзового Ствола закалится в испытаниях - он найдёт в себе силы снова вернуть себе славу. Вкус потерянной удачи даст ему ещё больше сил для творчества. И это будет уже его’ успех, к которому я уже не буду иметь никакого отношения.
   Лакрош улыбнулся тонкими губами.  
   -Ты меня убедил. Есть логика в твоих рассуждениях. Что ж, впервые с пульта диспетчера вдохновения будет кому-то принесена неудача.
   -Неудача во благо его самого, - уточнил я.      
 Лакрош снова соединил хвост с компьютером, окрасив чешую в коричневый цвет, а причёску - в жёлтый. На мониторе появился список ударов судьбы, которые могли постигнуть Берёзового Ствола. Я выбрал для него болезнь. Серьёзную болезнь пальцев. Но не бросил на произвол судьбы - послал ему хорошего врача. И Берёзовый Ствол оправдал мои надежды - выполнил все медицинские предписания - без моей помощи разработал пальцы, преодолевая адскую боль от сгибания и разгибания - сам же музыкант не согнулся от шквалистого порыва судьбы. И недаром Берёзовый Ствол, оправившись от болезни, играл свой фортепианный концерт в сопровождении мужественно звучащего военного оркестра. Скажу честно, не стал я слушать этот концерт до конца, а предпочёл настроиться на следующий объект воздействия.
       

Глава 8

  Мой выбор пал на симпатичную девушку, сидевшую на концерте Берёзового Ствола во втором ряду. Одухотворённые глаза. Сразу видно: эстетка, меломанка. Выбрана эта девушка была чисто случайно, а не потому, что  мне понравилась чисто внешне. В следующий раз я решил помогать в творческой деятельности какому-нибудь мужчине за пятьдесят. С человеком позднего возраста я предвидел ситуацию гораздо острее и труднее. Я трудностей не боялся. По крайней мере, в интеллектуальной деятельности…      
  Однако воздействие на девушку было задумано мною как разбег к дальнейшему. Я решил внушить ей поэтический дар. Лирический жанр близок мне самому. О нём, тёплом, мудром, волнующем и в той же мере успокаивающем, я вспомнил, обременённый обязанностью написать наблюдения о деятельности диспетчера вдохновения. Я не сомневался, что возобновлю в нём работу, вернувшись в земную жизнь. Однако в тот момент мне захотелось выйти за пределы самого себя. Казалось, что порывы моей души прокиснут, будто фруктовый сок, не будучи испиты - если не мной, отсутствующим на земле, то хотя бы иным, живым человеком…
   А девушку-то звали Мариной. Как тесен мир - это она, подруга Агова, причинившая ему страдания. Вдруг, занимаясь сочинением стихов, она расчувствуется и пожалеет о боли, причинённой бывшему возлюбленному. И в её душе появится ответное страдание под влиянием внутреннего яда, ада, града. Тут просится ещё одно рифмующееся слово – «награда», которая, увы, на земле далеко не всегда приходит к тому, кто испытывает муки…
   Говорят, поэзии научить невозможно. А я решил  научить Марину только стихотворной технике и вызвать у неё потребность в поэтическом слове. «Она взойдёт на эшафот из слов, чтобы познать и казнь, и славу», - так я написал в поисковике...
      Я был сильно удивлён, что бритоголовый молодой человек, сидевший рядом с Мариной, был не кто иной, как Томас Баттерс, британский разлучник - соперник Агова - и борода у него исчезла. Однако больше всего меня удивило то, что за время концерта Марина ни разу не перяглянулась с мужем - а она состояла с художником, резко переменившим внешний облик, в официальном браке, зарегистрированном по законам Соединённого Королевства - об этом я узнал из личной анкеты молодой особы, высветившейся на мониторе. Ничего не сказала Марина Томасу и в антракте.
   Только по выходе из концертного зала она тихо шепнула мужу:
   -Том, ко мне в голову пришли стихи: «Я восхожу на эшафот из слов, чтобы познать и казнь, и славу». Что это значит? Я никогда раньше стихов не писала.
   Бритоголовый Баттерс ответил не сразу - на хорошем русском он так говорить и не научился:
   -Ты должна стать поэт. Я издам твой книг, со свой иллюстрэйшен.
   Я подарил Марине всего две строки. Далее она уже писала сама. Девушка она была начитанная. И поэзию как читатель понимала, потому и вошла в неё легко как автор. Книга была издана тиражом в сто экземпляров за счёт семейного бюджета. Иллюстрации Баттерса поражали изломанностью образов. А в стихах Марины было стремление освободиться от изломанности жизни.
 -Я бы никогда не сталь иллюстрэшен очен мал тираж. Только сделаль из-за любов к твой.
   Марина смеялась в ответ на такие неуклюжие фразы мужа, а глаза её всё равно оставались грустными. А я был горд тем, что, в отличие от неведомо на какое время задержавшегося Агова, я постигал музыку человеческих отношений, а не вычислял формул успеха.
   Однако успех моей подопечной был только моральным, материальных благ он ей не сулил. Книги были раздарены. В том числе и известному в столичных кругах критику Барсову, написавшему хвалебную рецензию.      Превратившись из пассивного созерцателя творческих достижений в истого творца, Марина почувствовала прилив счастья и триумфальной торжественности, гордости за саму себя. Я вышел на функцию окраски внутреннего мира молодой особы: он у неё стал оранжевым и пурпурным. А прежде имел цвет кофе с молоком. И мужу стала чаще улыбаться. «Дожди цвета кофе прошли между нами, но солнце нам шлёт апельсиновый цвет...» - такие строки написала она. Начало её поэтической деятельности было благополучным. Даже незаслуженно благополучным - она ведь подпортила жизнь вполне вполне приличному человеку Агову. ..
   Быть в роли диспетчера вдохновения мне просто надоело. Даже если эта роль замечательная. Однако есть собственное творчество. Свои проекты, которые ждут.
   В загробном же мире у меня лишь была перспектива пассивно ожидать возвращения Курбионула и Агова, чтобы узнать дорогу обратно. Или...
  Я решил воспользоваться поисковиком - маленьким окошком в мир познания, предположив, что функции у него не только для отбора людей, из коих диспетчеру вдохновения нужно «лепить» творческих личностей.
   Я нащёлкал вопрос: «Как вернуться в мир живых?»
    Вдруг экран погас - сделался глухо чёрным. Зазвучала какая-то мелодия - исполнял её неведомый мне инструмент.  В иной ситуации я бы мог назвать эту музыку красивой - с мягкими повторяющимися скачками, трелями. Но не тогда. Я почувствовал под чарующие звуки, что мои руки и ноги стали уходить вглубь меня. Затем голова моя закружилась. Я сперва позволил себе приятную мысль: начинается обратный процесс - вот-вот я окажусь опять в мире живых, снова вернутся вросшие в меня руки и ноги. Однако такая приятность была недолгой - постоянно звучавшая мелодия становилась всё громче и громче при каждом повторении. Она уже звучала не ласково, а пронзително, со свистящими призвуками. А вот уже и совсем оглушающе. В момент самой нестерпимой громкости все предметы вокруг меня стали резко увеличиваться в размерах - погасший компьютерный монитор стал  будто черный беззвёздный космос. Клавиатура показалась скопищем надгробий. А подо мной разверзлась бездна, куда я стал падать. Я без рук, без ног - беспомощный и мелкий - Лечу в тартарары! - мелькнуло в моей голове…
   И всё же не в тартары. Я лежал на мягком материале, напоминавшем кожаный ковёр чёрного цвета, раскинувшийся  до необъятных далей и необозримых широт. А впереди виднелся коричневый фон.
   Я попытался было встать на ноги - не получилось: обнаружилось, что ног у меня не было. Я осмотрел себя. Я - теперь вовсе не я. Тело моё превратилось в сплошной гофрированный хвост белого цвета.
   А надо мной зазвучал знакомый голос змея:

Теперь ты червь - мой младший брат.
Такую честь я никому
Ещё из смертных не оказывал.
Быть человеком в этом мире
Предельно скучно. Вот сейчас
Ты слышишь речь мою - стихом
Я говорю. И ты теперь
Услышишь только лишь стихи.
И после этого никто
Не скажет, что червяк способен
Лишь постигать земную пыль -
Ты можешь стих высокий слышать
И будешь сам всегда молчащим...

   Я действительно попробовал заговорить, но у меня ничего не вышло - лишь только несколько раз дёрнулся своим новым гибким телом - ой, простите, не телом, а хвостом - всё меня не оставляла привычка ощущать себя человеком…
   А эксцентричный змей продолжал вещать четырёхстопным ямбом, уподобляясь персонажу по имени Васисуалий, созданному знаменитым тандемом советских писателей-сатириков:

Какая ж благодать дана
Тебе, привыкшему вещать -
Учить и жизни, и любви, -
Молчание - наиприятный дар.                       
Наиприятный,  ибо слово -
Твой враг и в жизни, и сейчас.             
Ты думал: слово созидает,
Однако более оно
Приводит к распрям и скандалам.
Ты обличишь кого-то - он
За клевету воспримет все
Твои порывы благородные.
А скажешь слово похвалы -
Оно покажется неискренним -
Ему не будет верить тот,
Кого ты хвалишь, но зато
Ты мой молчащий младший брат -
Тебе дана такая честь.
Под покровительством моим -
Ты далеко не уползёшь,
Имея тело червяка.
Но, перестав быть человеком,
Ты худшую минуешь участь -
Ты в Преисподней не окажешься.
Попав сюда - в загробный мир, 
Не схожий с адом и с Эдемом, -
Не успокаивайся ты,
Что бесконечно здесь пребудешь,
В краю комфорта и служенья
Земным ремёслам и искусствам             
Срок пребыванья измеряться
Тысячелетьми здесь может.
Здесь не стареет человек -
Он в возрасте таком находится ,
Каком его застала смерть.
Здесь нет существенных болезней –
Лишь незначительные вирусы,
Которые с земли проникли.
Однако может неожиданно
Земля под человеком треснуть,
Раздвинуться, и человек
Провалится в глубины адские,
Где в соответствии с Писанием,
Столь знаменитым у людей, -
Зубовный скрежет и рыдания…

 У меня, мыслящего червя, змей говоривший стихами на столь судьбоносные вечные темы, стал уже вызывать ассоциацию не с произведением двух советских сатириков, а с "Божественной комедией" Данте.
  Магическая ритмика слов Лакроша пробуждала во мне смирение  перед моей участью ползать на этом стуле, сделавшемуся теперь необычайно просторным.
  Я упрекал себя за гордыню и самонадеянность: горе-визионер, тебя ослепили иллюзией о твоей простенькой экскурсии в загробный мир и о твоей глобальной роли летописца!..
  Горько я усмехался про себя: летописцу-то теперь писать нечем – нет рук, и речи нет - даже нечем устно возглашать.
  И вот я стал обращаться ко всей своей прожитой жизни: я существовал как человек - знал и радости и горести. Но человеческой жизни приходит конец. Я уже в новой субстанции. Вполне логичный финал...
  Но с этого места вы, уважаемые читатели, возможно, будете недоумевать: как же мои строки дошли до вас. Вы, скорей всего, начали напрягать фантазию: этот червь-визионер научился писать хвостом - макал его в тушь и выводил письмена на листе бумаги - с тем же усердием, с каким кошенилевые черви окрашивают ткань в красный цвет.
  В принципе, я был готов к этому. Казалось, даже потеря рук и речи не могла заставить меня молчать. Я старался, чтобы меня не покинула вера в то, что я делаю. Хотелось, безудержно хотелось довести до конца миссию визионера - при любых обстоятельствах и сколько бы ни пришлось потратить времени - пусть даже целое тысячелетье…          
   Речь Лакроша и мои размышления о грядущих неимоверно долгих временны'х перспективах прервал оглушающий звон разбитого стекла. Такой оглушающий, что представлялось, будто рухнул огромный хрустальный дворец.
   Но восприятие у червяка преувеличено: в комнату всего-то влетел Курбионул, разбивший оконное стекло копытами. Для моего взгляда - гигантский Курбионул. Копыта с силой ударили об пол - с такой силой, что сотрясся стул, на котором я лежал. Я аж подпрыгнул от подобного сотрясения. 
  Появление пегаса поселило в меня надежду. Сейчас благородный конь меня спасёт. Непременно всё обратится в сказку с благополучным концом. Я, не имевший возможности что-либо сказать Курбионулу, надеялся, что тот прочитает мои мысли. Однако пегас вовсе меня не замечал. Он заговорил с Лакрошем. И почему-то тоже поэтическим размером:


Ты что творишь, коварный змей?  
У нас с тобою договор.
Твоя здесь власть не абсолютна,
Ты как британская корона -
Всего лишь символ. Правлю я.
Слежу за выполненьем миссий
Всех оказавшихся у нас.
А ты опять творишь бесчинства.
Я был свидетелем того,
Как провалился в ад Сергей,
Мой друг, диспетчер вдохновения.
Он стольких вывел в свет творцов!
Он - созидания начало.
Ты ж - разрушения правитель.
За это будешь ты растоптан!..

  Крылатый конь пошёл на змея. Тот, несмотря на явственную угрозу, исходившую от пегаса, не потерял чувство поэтического ритма. Всё, что я видел и слышал, напоминало уже не "Божетственную комедию", а "Маленькие трагедии" Пушкина. Но только с участием фантастических существ. Конфликт, соперничество под белый стих. Отползая назад, Лакрош говорил:

Ты правишь, лишь поскольку я
Тебе позволил милосердно.
Теперь же милосердье вон
Я изгоняю из себя.
Диспетчера же вдохновенья
Я в тартар провалил за то,
Чтобы насильно он не делал
Людей заложниками муз.
Любое вдохновенье вольно.
Над ним господствовать нельзя.
Пегас, на бой меня ты вызвал? -
Ещё посмотрим, чья возьмёт.
Давно под хомутом ты не был.
Так будь же снова запряжён -
Но не в повозку, а в погибель.

  Лакрош, изловчившись, бросился Курбионулу на шею и стал его душить. Конь испустил дикое, поистине трагическое ржанье. Глаза его стали цвета перезрелой клубники. Изо рта пегаса гроздьями белой сирени вылезла пена.
    Ухмыляющаяся морда змея, ставшего душителем пегаса, была для меня в наивысшей степени отвратительна. Надежда, вспыхнувшая было во мне с прилётом Курбионула, снова погасла. Волосы на голове коварного Лакроша, обладавшие свойством кожи хамелеона, стали глухо чёрными - в масть действию, производимому им.
   Вдруг заслышался грохот перекатывающихся деревянных брёвен, и меня накрыла тень. Надо мной навис огромный крючкообразный клюв серебристого цвета. Это был орёл - из тех, что украшали резные рамы картин Филиппа Светоярова, - из тех, что имели свойство оживать. Влетел он в разбитое окно. Звук падающих брёвен возникал от хлопанья орлиных крыльев, которые теперь уже не гремели - птица застыла надо мной. Я был готов к тому, что орёл пожрёт меня, червяка, как и положено хищной птице. Здесь ведь только люди не хотят есть. А за искусственно созданных орлов мне никто поручиться не мог.  Я мысленно упрекнул далёкого Филиппа Александровича: ну зачем на беду мне вы сотворили его! Это несправедливо, ведь я всегда вас уважал...
  Из динамика, удушаемого Курбионула послышался надтреснутый голос, звучавший будто сквозь радиопомехи - но выдававший прежний, казавшийся неуместным в данной ситуации стихотворный размер - тут мне казался подходящим вопль, крик, а уж никак не ритм:

Спеши на помощь мне, орёл!
Некстати ты завис над стулом.
Погибну я вот-вот, - Душа
Меня покинет безвозвратно. 
И стану я безвинной жертвой.

 Душитель Лакрош на всё это сказал издевательским тоном:
 
 На благородство птичье зря
 Надеешься. Орлу важней
 Сейчас еда - червяк на стуле.
 И если б жалко было птице
 Тебя, попавшего в беду,
 Она бы сразу в бой вступила,
 Со мной, насилие творящим. 
 Не уделяла бы вниманья
 Ничтожнейшему червяку.
 

 Тень, меня накрывшая, исчезла... Орёл, вопреки словам змея,  пришёл на выручку Курбионулу - несколько раз клюнул Лакроша - тот ослабил хватку. Морда змея приобрела страдальческое выражение. Правда, напоследок он пытался снова туго затянуть шею пегаса. Однако очередная порция ударов орлиного клюва свалила Лакроша на пол. Орёл продолжал клевать змея, когда тот уже лежал неподвижно.
   Курбионул осторожно тронул копытом недавнего мучителя.

 С него достаточно. Он мёртв.
 Не бьётся сердце. Он трофей.
 Клевать его не нужно больше,
 А то попортить можно шкурку.
 Я змея высушу на память.
 Такое вот приобретенье -
 Поверженный властитель мёртвых.
 Но он потерю не восполнит,
 Не заменить змеиной шкурой
 Сергея, друга моего,
 Пропавшего в глубинах адских.
 И что же делать нам, орёл?
Твоим, пусть даже мощным клювом,
 Как и моим копытом сильным,
 Мы землю продолбить не сможем,
 Чтоб пленнику глубин Сергею
 Освобожденье принести.

  Тень орла снова накрыла меня - снова я испугался за свою жизнь. Пусть ползучую, но - жизнь. Выручил меня Курбионул.

 Не трогай червяка. Не сможешь
 Наесться им. Я знаю место,
 Где куропатки свили гнёзда.
 Они жиреют с каждым днём.
 И некому на них охотиться.
 Здесь людям пища не нужна.
 Но ты, багетовая птица,
 Коль обладаешь свойством кушать,
 Употребляя куропатку,
 Вкус вожделенный ощутишь.
 Лети - тебя добыча ждёт
 В кустах за пустырём ближайшим.
   
   Орёл некоторое время покушал меня - своим взглядом, показавшимся задумчивым, и вылетел из комнаты сквозь щербатую пробоину в оконном стекле.
   Теперь мне внимание уделял уже Курбионул - он рассматривал меня, приблизившись вплотную. Я видел морду коня рядом с собой, чувствовал теплоту его дыхания. Я думал, конь, умеющий читать мысли, проникнет в мою внутреннюю сущность – поймёт,
 кто я. Однако пегас меня не узнал. Мои мысли были ему доступны, когда я имел человеческий облик, - мысли червя были для него закрыты. Вот что я услышал от него:
   
     
 Не знаю, речь мою поймёшь ли?..
Орлы здесь говорить не могут,
Но всё, что слышат, понимают.
А про червей мне неизвестно,
Хотя являюсь здесь правителем.
Убитый змей Лакрош знал больше
О жизни в мире послежизненном.
А может быть, совсем напрасно
Орёл так сильно клюнул змея,
Что тот прервал существованье, -
Заставить бы  Лакроша лучше
Вернуть диспетчера Сергея.
Хотя навряд ли бы ползучий
Вдруг нашей подчинился силе.
Он изловчился бы, хитрил,
От нас бы ускользнул - в итоге.
Тут не было другого выхода
Орлу, как уничтожить змея.
Орёл не говорит, но действует.
И мне он верным стал помощником.
Жаль, только хищником является -
Ну да, естественный отбор.
А то бы мир загробный весь
Заполонили куропатки
Иль кролики - всё это пищей
Здесь для людей не может быть.
Но сам я - только травоядный,
Как все мои собратья - кони...
Тебя мне жалко, малыша,
Ведь на тебя положат клюв 
Орлы и даже куропатки.
А ну-ка, забирайся ты
В динамик мой - там безопасно.

  Пегас немного присел, и его транслятор оказался рядом с моим стулом - как поезд метрополитена с перроном - мне осталось только доползти до края, чтобы совершить посадку в динамик, словно в вагон.
   Пегас ожидал, пока я приближусь. В его голосе, звучавшем из бока, слышались приятные тёплые нотки. Курбионул приглашал в гости, а не оглушал направлявшееся к нему мелкое существо:

Я рад, что оказался ты
И слышащим, и понимающим,
А то я потерял друзей:
Сергей сейчас в аду скучает.
Другой - мой друг - не мёртвый вовсе -
Пришёл сюда как наблюдатель,
Правдиво чтоб запечатлеть,
Как мы с Сергеем помогаем
Талантам, на земле живущим,
И к сожалению, пропал.
Наверно, вышел погулять
И заблудился в мире нашем.  
Зато со змеем не столкнулся,
А то б его тот удушил…

  О моём превращении в червяка пегас, конечно же, не догадался… 
  Я удивился, что Курбионул сказал: «в аду скучает», а не «страдает». Это что же, тут такой безобидный ад? А где же «плач и зубовный скрежет»? И змей, олицетворение мирового Злого Начала, разламывающий землю, как-то легко дал себя погубить. Не было ни грома, ни молний, ни глобальных катастроф. Хотя о чём это я - каждый человек, оказавшийся здесь, уже претерпел катастрофу - разрушение индивидуального мира - собственной жизни. Хватит с него - потому-то здесь и адские перспективы не такие ужасные, какие рисуются для живых землян, и олицетворение зла недостаточно серьёзное... 
   Я начал обживаться внутри пегаса. Кругом сплошь механика и электроника. Металлические и пластиковые соединения напоминали соты в пчелином улье и макеты молекул в школьном кабинете химии. Проводки где-то изогнуты, будто черви - так, что я мог притвориться одним из них, - а где-то образовывали сеть, напоминавшую гамак, так и зовущую в ней покачаться.
   Насчёт качания на токопроводниках - с этим я не спешил. Всё же электричество. Не хотелось повторить судьбу птицы, садящейся одновременно на два провода под напряжением и получающей смертельный удар током. 
  Пегас, конечно, мне сказал, что меня ждёт внутри него уютный дом, а уют затруднительно представить без места, где можно прилечь. И никаких предостережений мне сделано не было. И провода внутри Курбионула вдруг вовсе не опасные - всё таки здесь загробное измерение и свойства вещей не такие, как на земле. И всё же я решил не искушать судьбу без надобности.
  А тут моё внимание привлекли четыре чёрных круга на стенке. Напоминали они виниловые пластинки - только без отверстий в середине, обрамлённых бумажными ярлычками с указанием фирмы грамзаписи и содержанием.  Непосредственно на самих чёрных кругах значились имена. И какие имена! На первом - Йозеф Гайдн, на втором -  Людвик ван Бетховен, на третьем - Феликс Мендельсон, на четвёртом, вызвав моё крайнее удивление, - Берёзовый ствол. Вот оно как - имя моего знакомого в ряду великих композиторов.  
    Приближаясь к чёрным кругам, я понял, что это кнопки и расположены  так, что вполне могу до них дотронуться. Получается, внутри  пегаса - музыкальный автомат, воспроизводящий творения музыкальных гениев. Динамик пегаса может не только говорить, но и даровать мелодии. Летит крылатый конь, наполняя пространство чарующими звуками. Например, Мендельсона. Высшее, запредельное эстетство. Этот загробный мир превращается в рай для меломана. Только при мне Курбионул почему-то музыку не заводил – в основном, давал пояснения, что происходит в загробном мире.
   Как бы ни гениальны композиторы прошлого, но мне роднее был Берёзовый Ствол. Тем более, я был причастен к его творческому успеху. Я не был уверен, что моё прикосновение к прекрасному, а если конкретнее -  что  прикосновение к чёрному кругу с именем моего подопечного композитора могло разбудить разбудить музыку, сидящую в утробе пегаса. Вдруг кнопку нужно сильно нажимать, что червяк сделать не сможет. 
   Но моего лёгкого касания было достаточно, чтобы произведение Берёзового Ствола даже не зазвучало, а загрохотало. Я ещё не слышал подобную мощную аранжировку. Как будто пьесу моего подопечного исполняли одновременно сто военных оркестров - наподобие того, что выступал в большом концертном зале. Звук просто вымел меня через динамик из внутренностей пегаса, но не уронил на пол, а понёс дальше - через разбитое оконное стекло на улицу. Вслед за мной неслись аккорды труб и тромбонов, чередовавшиеся со всхлипом саксофонов. Полёт на звуковом фоне мощи и печали...
   Вот я пролетел пустырь с высокой травой, кустарники - не в них ли водятся куропатки, рекомендованные пегасом орлу в качестве кушанья?...
  Музыка Берёзового Ствола звучала, несмотря на моё отдаление от динамика, и как будто несла меня дальше.
   Подо мной появилась серая полоса асфальта. Я резко пошёл на снижение. Меня пробрал испуг. Я пытался производить хвостом балансирующие движения, совершенно бессмысленные в данной ситуации. А музыка продолжала бить воздух мощными аккордами. Полная обречённость… Пропал!.. Сейчас начисто расшибусь… Хотя разве черви способны расшибаться?.. Однако страхи у меня прежние, человеческие…
   Я приземлялся, а на асфальте появились трещины, становившиеся разломами, приглашавшими меня внутрь. Я угодил в бездну. Не было сомнения, что я падаю в преисподнюю под неутихающую музыку Берёзового Ствола. «В аду скучает», - эта фраза Курбионула о Сергее меня несколько утешала: значит, тот, кто попадает в преисподнюю, не разбивается и не страдает, а просто скучает. А иногда и в жизни у меня было столько драматического разнообразия, что я рад был и поскучать… 
   Преисподняя была освещена тусклым светом. На неровных стенах висели лампочки, очень похожие на земные энергосберегающие.   И вот - я уже вижу дно. Я бы закричал, если бы не моя немота.
   Ещё я увидел человека, сидевшего на корточках. Это же целый и невредимый Сергей Агов!
   Я ощутил поистине адскую боль: дно преиподней не было мягким. В глазах у меня всё потухло...          
   -Хоть какое-то разнообразие, - услышал я знакомый голос. - Летел сюда червяк, а упав, стал человеком. Неплохо! Прям как Вселенная после Большого Взрыва образовалась. Хорошая встряска для кого-то бывает полезной. И ещё я могу через разлом любоваться небом.
   Я открыл глаза. На меня смотрел невозмутимый Сергей. Невозмутимость  была как-то слишком неестественна для человека, только что увидевшего чудо. А наверху зияла дыра, через которую проглядывал кусочек неба.
   Я поспешил осмотреть себя: ко мне вернулся прежний человеческий облик, я опять обрёл руки и ноги - могу ими шевелить. Я вдоволь наползался и нападался - потому поспешил встать в полный рост. Опять больно! Голова ударилась о неровность стены. Однако ничего страшного - с этой болью можно совладать. За право снова гордо стоять можно и заплатить. Я опять человек! . Тут бы услышать торжественную музыку. Но пьеса Берёзового Ствола прекратила звучать с моим падением.   Зато слух воспринимает не искусственный ямб, уже мне приевшийся, а обычную разговорную прозу - и от человека, а не от мифологических персонажей:
   -И почему-то червяк приобретает облик моего квартиранта. Лучше бы он оформился в другую внешность - например, женщины, которую я сильно любил на земле.
Женщины, чей голос слышу сейчас  - явно под воздействием слухового обмана. Такое случается с человеком, долго находящимся в одиночестве.    
    -Ты что делаешь! Больно же!.. - услышал я женский вопль где-то неподалёку. Так слышатся обычно громкие голоса за стеной в соседних квартирах.
   -Вот снова она кричит.
  Мне нужно было опровергнуть заблуждение Агова насчёт его галлюцинации:
 -Я тоже слышу кричащую женщину. Галлюцинация не может быть у двоих сразу.
-Значит, это она! – воскликнул Сергей. - И в самом деле она!.. Но только где?
-В соседнем ущелье. Любая преисподняя имеет коммунальный характер, - сказал я выстраданно: соседские шумы в городской квартире доставляли мне много беспокойства. - Ну а ты что думаешь, - развивал я тему, - Если существует много вариантов загробной жизни, то существует и много преисподних. Но если миры, где можно вполне сносно существовать, разбросаны по вечности, и добраться от одного до другого могут лишь роботы на каких-то странных кораблях, стартующих с вечнодрома, - то адские ущелья  расположены расположены вблизи друг от друга. Плотная заселённость - свойство трущоб, кварталов, где живут низы. Не предоставят же каждому аду отдельную галактику.
  -Интересно ты говоришь... Хотя это всего лишь твои догадки…
 Снова послышался женский смех. Он и в самом деле похож на «ведьминский». 
 -Ох, не могу я жить без неё!.. Хотя я вообще не живу, - Сергей что есть силы ударил по стене. - Ксения! Ты слышишь меня?..
   Женщина за стеной - не отозвалась, а продолжала "ведьмински" смеяться.
 -Она сошла с ума, - произнёс Агов уныло. - А ведь и немудрено сойти с ума от адских мучений... Я-то от них избавлен. Пощажён. Наверное, меня отнесли к элите. А она почему-то приговорена... И всё же я хочу её увидеть, какой бы они ни была. Если она всего лишь за стеной, то можно разрушить стену. Где бы взять стенобойное орудие?.. 
  -Ты не о том думаешь. Нам нужно отсюда выбраться. Небо наверху так притягательно, - убеждал я Сергея, хотя сам не был уверен, что мы сможем каким-то образом вновь оказаться на поверхности, чтобы стать ближе к манящему небу. 
  -Выбраться, говоришь? Каким же образом? Подняться наверх в такой ситуации вряд ли сможет даже опытнейший скалолаз. Выступы слишком ненадёжные. Запросто упадём, - с реалистично рассуждавшим Сергеем трудно было не согласиться. - А если и поднимемся, то где гарантия, что верхние пласты опять не сойдутся и нас не защемят. Может быть, это адская ловушка. Ты, наверное, упал сюда, чтобы искусить меня свободой? Был червяк - стал человек.
Странно всё это как-то, - Агов смотрел на меня не слишком дружелюбно.
   Нужно было мне возвращать к себе доверие Сергея:
  -Главного искусителя уже нет. Змей Лакрош - властитель этого мира больше не существует. Власть полностью перешла к пегасу Курбионулу.
   -Не знаю я никакого змея Лакроша. Мне Курбионул ничего про него не рассказывал. А для меня иных здешних правителей, кроме Курбионула, не существует. - Агов перешёл на шёпот: - И от него-то я, если честно, устал. Нет мочи уже нести  повинность диспетчера вдохновения. Здесь - хотя и заточение, но всё же отдых. А там - бесконечный труд. И одиночество, хотя вроде я нахожусь среди людей... А здесь - я хотя бы слышу крики недостижимой - мне не так одиноко...
   Как-то слишком неожиданно перед нами появилась стремянка, ведущая наверх, к разлому, откуда послышался крик Курбионула:
   -Поднимайтесь - вы освобождены!
  -Ну всё, счастливо тебе оставаться, - я ступил на лестницу.
  -Подожди. Я с тобой, - Сергей тоже направился к стремянке.
  -Ты - со мной?.. Ты вот-вот говорил, что не хочешь наверх, где тебя ждёт сизифов труд и одиночество...
  Дальнейший диалог происходил, когда я первым, а Сергей вторым уже поднимались по лестнице, ведущей.
  -Да, не хотел я взбираться именно по стенным выступам. Это была бы авантюра. А тут пегас предоставил вполне надёжную лестницу. Так почему же не воспользоваться!
   -А как же любимая женщина, чей голос тебе всё время хочется слышать?
   -Наверху у меня будет больше возможностей ей помочь, нежели здесь, где можно лишь вздыхать по страдающей недоступной…
   Наш путь занял почти день. Поначалу взбирались бодро. Потом была потребность в отдыхе – делали остановки. 
   Но когда уже рядом было отверстие, в котором показалась голова пегаса, мои руки и ноги перестали меня слушаться.
   -Сил больше нет! – выдавил я из себя.
   -Сейчас будут, - прокричал Курбионул.
    Меня и Сергея обдало клубами ароматного дыма, кудрявого как борода новогоднего Деда Мороза, сеющего по миру чудеса. Ну конечно же – дым наряду с водой здесь для людей как пища. Он прибавил мне сил. Правда, за ним не было видно ступенек.  Пришлось подождать, пока дым развеялся.
  Несколько шагов по стремянке. И вот он – залитый солнцем и наполненный растениями мир мёртвых – точнее говоря, живущих альтернативной жизнью.
   Возле ног пегаса лежала подушка.  Из её швов  струился редкий дым. Курбионул надавил на неё копытом -  дым снова стал густо клубиться :
   -Вот вам ещё добавка! Ешьте досыта!..

      Глава 9

   По поводу нашего с Сергеем возвращения Курбионул устроил целый пир. Пир ароматов и жидкостей. Иссякло содержание подушки, с которой он нас встретил, – появились новые, откуда можно выдавить ментоловый и земляничный ароматы. А напитки были – один приятней другого. Букет вкусов – известных – таких, как ромашковый, мелиссовый, мятный, - и неизвестных – про один я могу сказать: чуть горше клубничного, а про другой – чуть слаще крыжовникового.
  Пировали мы недалеко от дома, где жил Сергей. Кроме меня, Агова и Курбионула, принимал в торжестве ещё один человек. Лет пятидесяти, с элегантной сединой.  Пегас мне его представил:  «Арнольд Справедливый.  Диспетчер правосудия».  Вот, значит, кто отвечает за расследование земных преступлений! Вот ему бы мог Сергей предъявить претензию за то, что не наказаны виновные в его гибели: дескать, нерадиво ты, уважаемый, свою миссию выполняешь. Но Агов сказал ведь, что никого не винит…   
  Зато я, весьма любопытный визионер,  ощущавший эйфорию от дымов и напитков, принялся атаковать  вопросами нового персонажа – хотелось узнать о нём больше.  Арнольд о своём земном прошлом рассказал немного: был адвокатом, в загробный мир попал семнадцать лет назад. О причине смерти – тоже молчание.
   Зато охотно поведал о своих делах в мире мёртвых. Особенно – о его вкладе в спасение Сергея и меня.
   Жил Арнольд Справедливый этажом ниже Сергея, который даже и не интересовался, чем занимается его сосед. Вот с диспетчером охраны, как я понял, Агов контактировал.  Ведь часто на пути его подопечных, творческих личностей, стояли разного рода церберы, не пускающие посторонних со служебного входа в учреждения, где можно полностью отдаться служению искусству… А тут – правосудие. Никто из творцов, попавших под воздействие Агова, скорей всего, с законом дело не имел…      
   И всё же у диспетчеров разных жизненных сфер в загробном царстве единая компьютерная сеть, даже если эти наставники земных людей лично друг друга не знают. В то время, когда с компьютером Агова творились всякие чудеса – такие, как появление оттуда змея Лакроша и выполнение мной функции диспетчера вдохновения, Арнольд  заметил на своём мониторе помехи. Бдительный бывший адвокат догадался, что проблемы - у соседа сверху и соединился с Курбионулом, начальником всех здешних диспетчеров. 
   Пегас-то сразу решил, что только змей Лакрош может, вроде земного электронного вируса, проникать в компьютерные сети. Если бы не сообщение Справедливого – ищи-свищи коварного Лакроша: было бы неизвестно, в каком уголке загробного мира он производит козни.  В общем, бдительному Арнольду я  тоже был благодарен за то, что недолго задержался в облике червяка.
   Я подумал, что на нашем пиру победителей – не хватает ещё одного существа.
   -…Орла, повергшего змея, нет потому,  что он не вдыхает ароматы и не пьёт никакие напитки – кроме воды, а питается животными, которые пусть и в ограниченном количестве, но всё же водятся здесь. Он готов был съесть даже тебя, когда ты был червяком. Хорошо, я ему подсказал, где гнездится стая куропаток, - ответил  Курбионул моим мыслям: они, человеческие, стали вновь для него доступны, в отличие от червячных…
   Сергей  стал выведывать у Курбионула и Арнольда, есть ли в загробном мире какие-либо устройства для пробивания стен.
  -Почему ты решил освоить разрушительное мастерство? – спрсил диспетчер правосудия.
   Узнав, что вдохновительницей будущего пробивания стен адских ущелий должна стать Ксения, освободить которую Агову хотелось во что бы то ни стало, Арнольд рассмеялся:
   -Она заказала его убийство, а он  хочет спасти её от справедливого наказания.
   Сергей смотрел на бывшего адвоката ошарашено:
   -То есть… Ты уверен в том, что говоришь?
   -Уверен. Абсолютно. И у меня есть доказательства. Пойдёмте ко мне.
   Все участники пира, кроме Курбионула, не ходока по квартирам  – за исключением  случая проникновения к Агову через окно, устремились к диспетчеру правосудия.
   У того на стенах были развешены медвежьи и волчьи шкуры, а по соседству с ними – картина, изображающая средневековую охоту: шляпы с перьями, бородки-эспаньолки, лошади, мушкеты, сапоги со шпорами, худосочные собаки.  А  царственно высился над всем этим багетовый орёл на раме – явное свидетельство того, что картина принадлежит кисти Светоярова. Раньше вроде я не замечал за художником склонности к изображению подобных сцен из средневековья. Он, вероятно, писал это полотно специально для Арнольда Справедливого, самого наделённого инстинктом охоты – за фактами для установления истины. Я не сомневался, что передо мной тот самый орёл, уничтоживший эксцентрично-коварного Лакроша и чуть не пожравший меня, когда я был червяком.  Откуда же ещё должен залететь орёл? Из ближайшей квартиры. А сейчас он кажется весьма небольшим. Вполне мирным, вполне соответствующим уютной  обстановке в квартире Арнольда, включившего свой компьютер, дабы заняться разоблачением Ксении.
  Монитор был в два раза больше, чем у системы, с какой работал Агов – на правоохранительную деятельность даже здесь тратят больше, нежели на культуру.
   Арнольд показал целый документальный фильм с комментариями о жизни Ксении. Авантюрна оказалась дамочка. Из весьма небогатой семьи. Росла с матерью – без отца. Повзрослев, старалась бывать в тех местах, где можно встретить богатых женихов. Престижные клубы, рестораны. Вот на экране танцпол с мигающими огнями. Ксения в короткой юбке, с умопомрачительным макияжем: любой состоятельный мужчина просто обязан был в неё влюбиться.  Увлекла она сперва криминального авторитета Балыка, которого вскоре убили, а затем гендиректора местной авиакомпании, ставшего её гражданским мужем. Арнольд Справедливый, как и Агов, имел возможность внедряться в человеческое сознание и компетентно подтвердил, что Ксения не была  целиком обуреваема расчётом. Долю любви её избранники всё же получали. Но лишь долю. И её-то, по мнению красавицы, они не заслуживали.
   Ну и погуливала она от мужа. Сначала с шахматным тренером Борискиным. Я сам помню, когда-то показывали его по телевизору – детей он интеллектуальной игре обучал, рассказывал об их успехах. Вальяжный. С глазами праведника, устремлёнными, как мне чудилось, к некоему шахматному духу, распределяющему на человечество чёрный и белый цвета – добро и зло.  Эти глаза не могли с должной страстью смотреть на Ксению, и женился Борискин на милой скромной девушке. Ксения, конечно же, сочла такой шаг любовника-шахматиста бомбовым ударом по женскому самолюбию и раздумывала, каким бы способом отомстить его супруге. На компьютерном мониторе появилась бурлящая ядовито-красная лава. «Вы видите раскалённую лаву ревности в её душе», - говорил голос за кадром, явно принадлежавший Арнольду Справедливому.  Однако мастер игры  на чёрно-белых клеточках рассчитал все ходы намного вперёд. Он знал о способностях и возможностях Ксении и вместе с молодой женой уехал из города…   
    У Ксении была ещё череда кратковременных любовников. Однако те ей быстро надоедали. «Не тот магнетизм», - так оправдывала она расставание с каждым из них.  На экране – её потухшие глаза и серая пустыня в качестве иллюстрации  душевного состояния Ксении… 
   И вот встреча с Аговым. Прирождённый диспетчер, он указывал ей путь в доселе неведомый светлый мир. И вот очередная картинка на мониторе – огромное поле, на котором росли пышные белые цветы, чуть колыхавшиеся от ветра, а над полем плыли белые облака, как увеличенные высшие отражения тех же цветов. О, эта белизна, кружащая мне голову! Я почувствовал, что снова могу потерять сознание, как тогда в магазинчике сувениров, глядя на фигурку пегаса…
    Но вдруг  зазвучал приятнейший женский голос – впервые за весь фильм. Возможно, это он не дал мне в очередной раз потерять себя.  «Ксения сама озвучивает собственные мечты», - пояснил Справедливый.
   «Цветочный мир без границ. Его мне подарил Сергей. Этот мир чистый-чистый. Как будто вовсе не было ни прошлых встреч, ни кабаков, ни кабаков, ни круизов. И я знаю плантацию на Мальдивах, где растут такие цветы».
   Сергей от подобных слов бывшей любовницы сентиментально заулыбался, в то же время, как будто смущаясь  своей сентиментальности.
   -Не верится, чтобы женщина, думавшая так обо мне, могла заказать моё убийство, - произнёс Агов, но не слишком твёрдо: Арнольду стоит верить -  не зря столь  серьёзный человек пригласил его, чтобы произвести грандиозное разоблачение…
   А всё дело оказалось в том, что был человек долго и безнадёжно   влюблённый в Ксению. Он восхищался её походкой, фигурой, глазами, волосами. Звали его Павел Гренадёров.
   Агов-то сразу понял, что от него стоит ожидать подвоха - больно наблюдателен - того и глядишь, донесёт её мужу. Потому-то  при знакомстве с Ксенией в кафе была проявлена максимальная осторожность. Однако Агова это не спасло. Если бы Гренадёров был просто мелким шантажистом, он бы не стал тратить так много сил времени и средств на обычную слежку за чьей-нибудь неверной женой. Но он был ВЛЮБЛЁННЫМ. Лицом заинтересованным. Он нанял себе «агентуру» среди дворников, официантов, охранников и бабушек, сидящих во дворах на лавочках. Отдавал им чуть ли не половину доходов. Любая спецслужба позавидует, как была организована слежка. Таким образом, Гренадёров узнавал обо всех передвижениях Ксении по городу и обо всех её встречах. Несложно было узнать Паше, что тайно обожаемая женщина стала встречаться с Аговым, в то время как сам Гренадёров  ещё ни разу не говорил с Ксенией. Вот, встретив супругу гендиректора в аэропорту, Гренадёров решил начать общение с объектом своего обожания.
   Он встретил Ксению около аэропорта. Сцена была в звуковом формате, без каких либо закадровых комментариев. Красавица садилась в свою машину.   «Тысяча извинений!» - полуразвязно-полузаискивающе начал Паша. – «Вам знаком Сергей Агов?» Крупным планом - испуганная красота глаз Ксении. И всё же - красота, какую желают видеть психопатические личности, причиняющие страдания тем, кого любят. Не было сомнений, что именно к таким личностям и относился Гренадёров.
    «Я не знаю никакого Агова, - соврала Ксения. - Возможно, вы что-то напутали».
   «Действительно, вся наша жизнь - сплошная путаница чего-то с чем-то, кого-то с кем-то, - нагловато произнёс Паша. - Но если вдруг случайно встретите Агова, знайте: он двуличный, непорядочный человек, доверять ему ни в коем случае нельзя. Может встречаться с двумя женщинами сразу. Вот, посмотрите, - Гренадёров извлёк из потайного кармана конверт, из конверта вынул фотоснимки. - С этой особой он тайно встречается, несмотря на то, что она замужем за британским художником.  Но это ещё не всё. Главное, он выполняет задание одного влиятельного мужчины, решившего проверить верность собственной жены, красивой до умопомрачения,  подозревавшего её - то в измене с шахматистом, то ещё с кем-то, но фактов так и не нашедшего. А тут ревнивец «на живца» решил действовать - послал своего обаятельного подчинённого, тот и спровоцировал его жену - набирает компромат и одновременно наслаждается».
   «Вряд ли у меня возможны какие-нибудь дела с вашим Аговым. Напрасно вы мне всё это рассказали», - надменно произнесла Ксения и села в машину.
   А на экране появилась картинка: поле пожухших белых цветов. Снова зазвучали мысли неверной жены: «Какой же всё-таки гад этот Серёжа! А от мужа моего такое вполне можно ожидать. Любит всякие провокации. Конкурентам делает такие подставы…  Этот тип не обманывает, раз знает такие подробности. Наверное, он Серёжин друг… Ну да, я их вместе в баре видела в день знакомства!..  Сергей потом и проболтался про меня. «Живец» жалкий! Поди, не прочь хвастать женщинами. У мужиков такое часто водится!.. Ничего, мой муженёк хотел поймать «на живца», а теперь я тому живцу такую жизнь устрою!.. И себе кого-нибудь  лучше найду… С этим добром у меня проблем не бывает…»
   - Вот  тот самый бар  «Облако», где я впервые Ксению увидел! А вот те ребята, которые  торговцев «крышуют»,  - восклицал  Агов, видя, как Ксения в следующем эпизоде обсуждала с крепкими парнями, как проучить «изменщика». Все участники беседы употребляли напиток из стоявшей на столе бутылки с изображением лошади – антипода пегаса, покровительствующей алкогольному угару и в тот момент подвигавшей не на созидательную деятельность, а на злодейство.
 Арнольд Справедливый пояснил:  
 -Они когда-то были связаны с её покойным сожителем Балыком. Часто посещали бар около аэропорта. Ксении не пришлось долго искать, к кому обратиться. Эти бандюганы даже рады были совершить нечто для такой красотки. Завидовали они в своё время, что у Балыка такая «клёвая шмара». И досадовали, что после того, как Балыка «завалили», Ксюшка к воздушному воротиле уплыла.   А бритоголовый Бубен - бывший автогонщик. Знал он, как создать аварию. Джипу ничего не стоило протаранить пусть запертые, но хлипкие деревянные ворота для выезда на взлётное поле. Пожадничал в своё время гендиректор - не обеспечил безопасность своего объекта.  
   И всё же ни Ксения, ни нанятые люди не могли предполагать, что падение Сергея с трапа будет смертельным. Одно дело - просто доставить неудобства коварному изменнику в виде ушибов и переломов. Ну, гангстеры, понятное дело, легли на дно…
   Монитор показал мысли следователя по фамилии Костин или Костюк, в которых мелькало лицо мужа Ксении и слово «ревность» крупными буквами. Однако работать со столь влиятельным подозреваемым правоохранителю явно  не хотелось.  Уголовное дело было прекращено. А произошедшее квалифицировано как несчастный случай.    
    А саму Ксению  во время её пребывания в экзотической стране случайно укусило ядовитое насекомое.  Легкомысленная женщина не слишком не придала значения этому. На следующий день у неё началась лихорадка. И вот – смертельный исход.
   -Она получила возмездие. И теперь мучается, - констатировал Справедливый, когда на экране появился человек с собачьей головой, в одежде, напоминавшей камуфляжную форму, сжимавший горло Ксении руками. Лицо красавицы искажала гримаса боли. Вот, оказывается, что происходит в адской пещере, куда она попала.
   -Прекрати! Хватит! У меня нет сил больше  терпеть! – кричала жертва.
    Пусть она злодейка – но всё же мне было её жалко.
    -Обычный земной человек, когда его душат, может издавать только нечленораздельные вопли. А тут отчётливо слышно её каждое слово, - сказал Арнольд, посмотрев на меня, видимо, для того, чтобы я, летописец, отметил этот факт.
   -А я  разбирал всё, что она кричала, даже из-за стены пещеры, - произнёс Агов.
   -Это потому, что у людей здесь другая природа. Мы можем чувствовать боль, но никогда не умрём. А в том месте, где сейчас вселенский палач Гемизе’п душит Ксению, боль ощущается во много раз сильнее, чем на земле – и здесь, наверху, - пояснил Справедливый.
    -А может быть, с неё достаточно? Нельзя ли сделать так, чтобы  Гемизеп оставил в покое бедную женщину. Мне кажется должен быть срок у любых страданий, - рассудил я.
    -Нет. Пусть помучается! – воскликнул Сергей. – Я любил её. А она решила со мной расправиться!
   -Видишь, народ требует справедливости!.. – провозгласил Арнольд. - Однако тебе, Сергей, не стоит так волноваться. Волнения разрушают наш иммунитет и способствуют проникновению в наш организм микробов, просачивающихся с земли. Так иди к себе. Утешься.
   -Утешишься тут – после того, что я узнал, - съязвил Агов, однако язвительность его звучала не слишком остро.
   -Тебя дома ждёт одна желательная для тебя особа. Вот она-то и может подарить тебе утешение… И хватит нам всё это смотреть! – Справедливый решительно выключил компьютер.
  -А точно – желательная? И это после того, как я столкнулся с женским предательством, - засомневался Сергей.
  -Верь мне: тебя ждёт та, которая тебе нужна. И это справедливо. Что-то несправедливое я не порекомендую.  Ты же знаешь мою миссию! – провозгласил Арнольд.      
   Ну а мне было предложено остаться у диспетчера правосудия: Сергей будет с дамой – мне нельзя мешать парочке.
   После ухода Агова я не мог не поинтересоваться, кто ждёт диспетчера вдохновения в его квартире.
   -Марина. – ответствовал Арнольд.             -Да-да, не удивляйся. Именно она. Уверен, у них будет всё замечательно.  Для нашего общего приятеля остался один путь – путь прощения, возвращения любви. Но это приятный путь! – Справедливый сладко зажмурился.
  -Выходит, Марина тоже умерла?
  -Она  погибла от рук наркомана, открывшего беспорядочную стрельбу в лондонском супермаркете. Её муж-художник погоревал три дня после её похорон и утешился с танцовщицей из бара Не он Марине предназначен вечностью… А вот тебе предстоит вернуться в жизнь временную.
   -Когда же? – выпалил я: пребывание в мире мёртвых мне  дарило массу впечатлений, однако показалось мне несколько затянувшимся.
   -Сегодня пегас Курбионул покажет тебе город. Ты видел здесь – и людей, выполняющих высокую миссию, и сказочных существ, и преисподнюю, и даже был свидетелем гибели змея - правителя этого мира. Однако так и не видел улиц нашей столицы - площадей, роботов, охраняющих и обслуживающих нас. Впечатление о нашем быте у тебя как у летописца будет неполным.  Затем ты переночуешь у меня, а утром отправишься в мир живых с вечнодрома. Курбионул  всё устроил: роботы отвезут тебя в твой нелепый земной закуток, нелепый мир – по сравнению с другими мирами вечности…
    Прогулка по городу, скажу честно, меня не слишком впечатлила. Загробный город - как обычный российский. Типовые пятиэтажки. Торговые центры, в которых раздают одежду и ароматические палочки. Курбионул меня предупредил: «Не бери ничего из вещей – по пути не уцелеет, сгорит в кипящих слоях вечносферы. Наши материи не могут существовать на земле».  «А разве мои записи не сгорят в этой самой вечносфере? Бумага – тоже материя. Может, я зря наблюдения эти вёл?», - осведомился я. «Бумага с записями сохранится. Это материальное подчинено духовному – высокому содержанию».  «А одежда-то моя не сгорит? А то, знаешь ли неудобно вернуться на землю голым. Так и в полицию загреметь можно». Пегас заржал, оценив мою иронию: «Твоя одежда – земные вещи, впитавшие твою духовную суть. Они адаптировалась к  нашему миру, никуда они не денутся, когда ты вернёшься обратно»…
    Видел я и роботов-охранников. Похожи они были на банкоматы. Только с руками. При мне, например,  одно такое устройство схватило старика в клетчатой рубашке,  разбившего стеклянную витрину торгового центра.
   «Этому типу понравилась кукла-манекен, рекламирующая шубу. В жизни этот человек не был избалован женской лаской. Здесь он тоже личную жизнь не устроил. А кукла – волнующе стройна», - описал ситуацию Курбионул. 
 Я поинтересовался, что будет с этим пигмалионом, не бросят ли его в преисподнюю к собакоголовому Генизепу на мучения?
  «На какое-то время он попадёт в преисподнюю, но не в отсек Генизепа, куда отправляются только грешники с земли, вроде Ксении, а в пещеру похожую на ту, где побывали вы с Аговым. Помнишь, я тебе говорил о наказании для браконьеров – они попадают в такую же подземную яму… В одиночестве, под крики мучеников Генизепа за стеной, можно хорошо подумать о смысле нашей загробной жизни, о том, что не такая уж она и плохая - в сравнении с творящимся рядом - просто нужно соблюдать установленные правила - не оскорблять других, не браконьерствовать, не хулиганить. И через некоторое время раскаявшийся и хорошо подумавший о содеянном будет взят обратно, наверх», - разъяснил Пегас…
   Посетил я и картинную галерею - Мезокропр, где выставлялись картины только одного художника – Филиппа Светоярова. Я чувствовал искреннюю радость за знакомого живописца: на земле-то он признания толком не получил. А здесь - люди ходят по залам и говорят: «обо всём забываешь, когда погружаешься в этот колорит», «у этого художника просто волшебная кисть!» и тому подобное.      Я спросил Курбионула, выйдя из выставочного павильона: «Кроме Светоярова - есть ли в вашем мире другие художники?»
  «Остальные художники уходят - в другие миры. Хватит нам одного Филиппа. Если у него появится соперник, то между ними будет вражда. И чем тогда наш спокойный и гармоничный мир будет отличаться от земли? Нет уж, миров много - их хватит на всех художников. Каждому - по обособленному миру...»
   А вот мне хотелось всего-то вернуться в мир земной. Конечно, заманчиво жить там, где у твоего творчества нет врагов. Однако пребывать на суматошной и полной забот земле как-то привычней.
  У меня появилась потребность завершить прогулку. Пора в квартиру Арнольда Справедливого. Нужна ночь отдыха. А утром состоится путешествие обратно - в земную жизнь. 
  Расстался я с Курбионулом у подъезда пятиэтажки. На прощание он сказал мне:   
     -Арнольд Справедливый ушёл сейчас по делам. Дверь в его квартиру открыта. Попей чаю и ложись спать.  Ночевать ты будешь один. Можешь даже изнутри не запираться. Здесь достаточно безопасно - не то что на земле, куда ты собираешься вернуться. А завтра я тебя провожу на вечнодром. Потом - не знаю, увидимся мы или нет. По окончании земного пути, ты, вполне возможно, отправишься не в наш загробный мир - в какой-нибудь другой вечный уголок. Но ты всё равно вспоминай меня, диспетчера вдохновения Агова, Арнольда Справедливого, Филиппа Светоярова… Хотя, может быть, мы вновь увидмся – о том мне неизвестно… А теперь - спокойной ночи!.. Утром, часов в десять, я подлечу к окну и позову тебя...
    Однако ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать меня никто не позвал. Душу ледяной волной накрыла тревога: меня обманули! На самом деле - из этих мест никто не возвращался. А я-то рассчитывал, что для меня, избранного, будет исключение. Доверился пегасу, диспетчеру вдохновения, - а это просто призраки, на которых вовсе нельзя рассчитывать!..
    Зачем-то я подошёл к компьютеру. Однако какие на нём производить операции, чтобы попасть обратно, в жизнь, я не знал. Просто подошёл - вдруг осенит какая-нибудь светлая мысль, вдруг свершится чудо.
    Моё замешательство прервал звук открывающейся двери. Прихожая огласилась мужским и женским смехом. В комнату вошёл Арнольд Справедливый вместе… с Ксенией - блудной и коварной женой владельца авиакомпании.
  -Я думал, ты уже давно на земле... А ты, видно, захотел остаться у нас. Понимаю, здесь жизнь спокойнее, - сказал хозяин квартиры, увидев меня.
  -Я здесь потому, что пегас меня обманул. Он меня обещал проводить на вечнодром.
  -Ну, не надо бросаться такими словами. «Обманул»! Просто сегодня - Большой День Любви. Пегаса я видел гуляющего рядом с такой же крылатой лошадью. Ах, Курбионул! Он влюблён - потому и рассеян. Потому-то, наверное, напрочь забыл об отправке тебя в земную жизнь. Но ты прости его в такой знаменательный день. Большой День Любви - главный праздник нашего мира. В этот день все наши жители, как правило, находят себе вторую половину. А вот пегас долгое время был один. Да и ты знаешь: других пегасов здесь в помине не было… А сегодня на вечнодром приземлилась крылатая лошадь из дальнего измерения, предназначенная в подруги Курбионулу. Он  часто проводил время на вечнодроме, глядя в небо. Я понял, он ждал её, и вот – дождался – и не когда-нибудь, а в такой знаменательный день… Счастье  приходит не хаотично, а в определённое время…   И я сегодня вызволил из преисподней женщину, которую давно люблю - женщину моей загробной жизни. А вот если эта женщина, - Арнольд обратился глазами к своей гостье, - сварит нам сейчас яблочный компот, то я очень буду ей благодарен.   
  -Компот - и всего-то только ты просишь в качестве награды за своё благодеяние? - мурлыкающим, завлекающим тоном спросила Ксения. Такая интонация - почти что колдовская. С её помощью женщинам часто удаётся подчинить мужчин своей воле.
  Справедливый рассмеялся и сладко сощурился.
 -Разумеется, не только компот. Просто при нашем госте я не буду оглашать всё меню.              
  Ксения также рассмеялась и проворковала:
 -Я тебя поняла...
 Когда женщина ушла на кухню, я тихонько сказал Арнольду:
 -Как же так, ты же ведь так горячо утверждал, что она мучается вполне справедливо. А тут, оказывается, ты её давно любил!
  -Да, любил! И в то же время, хотел справедливости - согласно своей миссии в этом мире. Я жалел мученицу Гемизепа - жалел тайно, хотя вам сказал, что она страдает поделом. И понимал, что нельзя любовь ставить выше справедливости. Но всё же земная адвокатская сущность, заставлявшая меня проявлять снисходительность к тем, кого карает закон, победила мою нынешнюю сущность судьи. Справедливость должна уравновешивать кару и милосердие. Я сегодня, в Праздник Большой Любви, попросил Гемизепа освободить узницу, сказав, что любым мучениям должен наступить срок - Ксения уже с лихвой расплатилась мучениями за свои злодеяния. В этом и заключается Высшая Справедливость. И любой злодей, обречённый мучиться вечно, пройдя через жернова боли, должен быть когда-нибудь помилован - пусть даже через сто тысячелетий. Вечные муки - ещё не значит бесконечные... Хотя чего это я рассуждаю о справедливости? Моя любовь гораздо выше…
  Ксения принесла нам два бокала с компотом. Он был необычайно вкусным, сладким и питательным, как все напитки загробного мира, которые мне довелось попробовать.        -Ну а теперь мы с Ксюшей отправимся ко мне на дачу, а ты отдыхай у меня. Жди, когда тебя позовёт пегас. Закончится Большой День Любви, Курбионул сполна насладится воздухом счастья, слегка протрезвеет от него и снова вернётся к своим делам... А нам пора!.. - тоном счастливого человека, при подтверждающем содействии лучезарной улыбки Ксении, произнёс Справедливый.
   Входная дверь за парочкой захлопнулась…  
   В одиночестве я пробыл недолго - где-то минут пятнадцать. А то бы начисто искромсали мою душу сомненья: заберёт меня пегас, или он забыл про меня в любовном угаре - мало ли что говорил Арнольд Справедливый, как он мог, со своим рациональным умом ручаться за того, кто управляет самыми утончёнными, лирическими душами творцов!..   Открылась входная дверь.  В прихожей послышался цокот. Мысль о том, что это пегас, была отметена мной немедленно. Разве что маленький пегасик… 
   А это была девушка на каблучках. Ещё один персонаж из личной жизни Сергея Агова - Марина.
   -Здравствуйте, это вы научили меня писать стихи? - спросила она.
   -Ну что вы! Стихи жили в вас. Я просто извлёк их наружу.       
   -Спасибо, дорогой! - сказала мне Марина и... набросилась на меня с объятьями. - Я тебя люблю!
    Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с подобной чувственной инициативностью, исходящей от симпатичной девушки… Ох, как я завидовал Агову, когда он мне рассказывал о том, как Ксения сама полезла к нему обниматься!..  И, вполне возможно, о подобных порывах мечтал бы любой мужчина, если бы от рук  красавицы Марины не исходил нечеловеческий холод - ожидаешь-то в таких случаях тёплых объятий. Удивительно, солнце в этом мире грело, чай - тоже, а люди нет. И понял я это только что, поскольку прежде никого не касался. Я стал кашлять. Красавица разомкнула руки и перестала меня обнимать.
   -Извини, что я тебя чуть не простудила, - виновато произнесла она. - У нас просто разная природа. Но если ты станешь одним из нас, то будешь чувствовать моё тепло. Оно гораздо приятнее, чем тепло от женщин, оставшихся на земле. И самое главное, я не постарею - я останусь для тебя вечно такой, какой ты меня видишь. А то ведь вернёшься обратно, на землю, умрёшь когда-нибудь там, а после попадёшь не в этот - другой загробный мир и там не встретишь меня, обещающую тебе вечную большую любовь… Я ведь нравлюсь тебе?..
   -Марина, ты очаровательна. Но мы не можем быть вместе - это слишком жестоко по отношению к Сергею Агову - он ведь так любит тебя. Я бы очень не хотел быть на его месте.
   -Любит?.. Ну я и доставила ему приятные, волшебные ощущения. Пусть будет доволен. Пусть ему светит моё волшебство. Но я не могу принадлежать ему целиком, ведь появился ты, подтолкнувший меня, всю жизнь интересовавшуюся чужим творчеством, к созданию чего-то своего. И Сергей мне сам признался, что он не имел никакого отношения к моему поэтическому вдохновению - это ты научил меня писать стихи.
  Мне стало ещё больше жаль честного Агова.  
   -Насколько я знаю, Марина, Сегодня здесь празднуют Большой День Любви. И зачем омрачать его большой изменой?.. Вроде в этом мире всё хорошо и спокойно - особенно после гибели Лакроша. Царит гармония. Каждый несёт свою миссию.
   -Нет, это не гармония! - воскликнула Марина. Это обычная рутина, скука. Каждый выполняет какую-то миссию. Всё так правильно, предсказуемо. Талант поддержан. Правосудие торжествует. Любящий любим. Но ведь ты сам вдохнул в меня поэзию, которая рушит стереотипы и не терпит клише. Я научилась мыслить творчески и теперь сумею преобразовать здешний уклад жизни, придумав свои правила. И теперь ты, вдохнувший в меня поэтический дар, не надейся вернуться на землю. Ты всецело будешь моим!..
   Марина набросилась на меня, точно львица на свою жертву. Я попытался вырваться из её объятий, но интенсивный холод, исходивший от молодой поэтессы сковал меня панцирем неподвижности, лишил сил. Вокруг нас обрадовался ледяной колпак, а на колпаке - причудливые узоры. Повеяло зимней сказкой. И холод перестал казаться неприятным. Я к к нему вроде как привык. Она меня обнимала - проявляла внимание, а мне и не хотелось шевелиться. Я почти уже смирился перед такой замороженной любовью. Иногда ведь людям приятно, когда их берут силой те, кто их обожает, а тут силу проявляла с виду хрупкая девушка - и это было странно волнующе…
   Вдруг за узорами ледяного колпака замаячила какая-то тень. Послышался удар - посыпались осколки льда. Несколько кусочков упали на меня и на меня и  Марину.
   В пробоину колпака влетел орёл, доселе мирно сидевший на картинной раме.
  Марина испуганно посмотрела на багетовую птицу. Хватка девушки ослабилась. Хотя я и по-прежнему не мог шевелиться, но нашёл в себе силы крикнуть орлу:
   -Не трогай её!
   Меня посетил порыв защитить ту, которая выразила мне симпатию - пусть даже и губительным для меня способом.
   Однако орёл напал вовсе не на Марину - он клюнул меня. В глазах у меня потемнело...
  Через мгновение я открыл их и увидел, что надо мной суетятся и трогают меня женщина примерно тридцатилетнего возраста и седоусый мужчина лет пятидесяти.  Оба - в зелёной медицинской униформе.  А сам я лежу на клетчатом плиточном полу магазина, где продают сувениры.
   -Молоток! Оклемался сам, - радостно сказал седоусый. - А то пульс у него уже исчезать стал. Думал я, не выживет. А то что-то последнее время стало много гибнуть тех, кому ещё жить да жить.  И главное, за смертью из нашего города за границу ездят. Одна на курорте заразу подцепила и умерла. А другую в Англии отморозок застрелил какой-то в магазине.  Я деда её хорошо знал. В суде он работал. Высококультурный, интеллигентнейший человек. Его вроде как парализовало после от переживаний,  - я догадался, что это он про Ксению и Марину.  Константина Александровича мне было жалко. Марина назвала дедушку деспотом, а он-то вон как сокрушался после смерти внучки… - А тебе мы в родных стенах помереть не дадим, - ободряюще сказал мне эскулап…   
   Медики помогли мне подняться и усадили на стул, любезно предоставленный продавщицей. Я ощущал слабость в сочетании с приятным ощущением закончившегося приключения.  Слабость я ощущал во всём теле, кроме рук, которые крепко держали  исписанные листочки бумаги. Я ведь фиксировал наблюдения, разные там термины, связанные с деятельностью диспетчера вдохновения, находясь у Сергея Агова. И про них-то не вспомнил под влиянием драматичные моменты пребывания в загробном мире.  Сам-то я уверен, что  формулам фаталанности не подчиняюсь и диспетчеру вдохновения тоже – у меня свободная творческая мысль, которой я смог научить Марину, хотя та чуть было излишне творчески не перекорёжила мою судьбу. Но я простил её даже за такое выражение любви.  Теперь она не со мной и пусть  продолжает дарить любовь Агову. Он заслужил  подобную радость. У них нет другого пути – как только быть вместе. Меня там нет, и Марина должна принадлежать Сергею целиком. Я рад, что не стал препятствием на их пути к счастью. У меня своя судьба – пока ещё земная…
   Но кто-то мне сунул в руки эти технические записи. Вряд ли Марина: у неё-то с собой ничего не было. Наверное, орёл с картинной рамы, вернувший при помощи клюва меня к жизни, сотворённый весьма дружески настроенным ко мне художником Светояровым. Скорей всего, пока я преодолевал мистические пространства, орёл слетал в квартиру к Агову, взял оттуда листочки и вложил мне их в ладонь.  Как бы то ни было, а появились на страницах данного произведения всяческие формулы только благодаря этим записям, ведь у меня на числа и технические термины (а в данном случае мистико-технические) память не очень хорошая. Ну и пусть теперь земные исследователи ломают голову – выводят из моих конспектов формулы творчества, которые, ещё раз повторюсь, - для кого угодно, только не для меня. Ибо я - свободолюбивая натура. И не творил бы вовсе, если бы знал, что мной кто-то управляет. И авторское право принадлежало бы не мне, а моему кукловоду, а это для меня было бы нестерпимо…
    А совсем недавно, посетив кафе с моим приятелем-журналистом Осколковым, я вспомнил, чьи глаза были у змея Лакроша – глаза официанта, изгонявшего из заведения талантливого музыканта по имени Берёзовый Ствол… С земли в загробный мир проникают микробы, а из загробного мира на землю – злое начало. И дело Лакроша, поверженного в загробной жизни, - в мире живых, увы, продолжается. Ой, как не хватает здесь глаз и рассудительности Арнольда Справедливого!..