Ясновидящих да гадателей всяких развелось сейчас! Откуда только повылазили. И все потомственные, сертифицированные. Ляпнут вот такой документ на стенку в резной рамке, хламом всяким обвешаются, лоску да загадочности в виде шаров хрустальных да карт магических напустят и давай гадать, ясновидеть да духов с того света вызывать. Мнительный – верит, страждущий – надеется, умный не ходит, а сам проблемы решает. Знает, что ведьмы доморощенные лучше всего умеют деньги вытягивать и голову морочить. Потому как настоящие ведьмы способностями своими не хвастают, рекламу себе не делают, а творят дела тёмные от людских глаз подальше. Творить дела эти им надо, договор-то с нечистым обязывает. Он и силой питает, и знанием, и ненавистью, подкреплённой злобой, завистью, да страхом ещё. Какой бы ни была, а смерть всё равно придёт, встанет рядом и будет стоять да ждать, когда сила колдовская по назначению перейдёт. Назначение – новый преемник, он уж давно знаком отмечен. Ну а нет, так нет, придётся хозяину силу забирать, самому хлопотать о преемнике. Вот почему во все времена тяжело умирают ведьмы. Пока конёк на крыше не снимешь, да дыру в потолке не сделаешь, будет корчиться, страдать, только смерть подойти не посмеет, хоть и рядом будет. Можно и на порог положить, а опять опасно: вдруг вцепится, да договор передаст вместе с силою. Не всякому такое бремя по зубам, да и страшно с нечистым связываться. Благо, что таких немного осталось, а что ни говори, есть они, и вряд ли когда переведутся. Народу что, любая бабка странной наружности, обросшая слухами людской молвы – уже ведьма. Слухи слухами, а болтать зря почём тоже не будут.
***
Астролог, таролог, нумеролог и просто красивая женщина, именующая себя на своём поприще Златой Сергеевной, сидела в мягком кресле и с удовольствием прихлёбывала крепкий кофе. Она наслаждаясь его душистым ароматом и приятным теплом, идущим от конверта, запрятанного в глубокий карман. Полчаса назад конверт этот перекочевал в её карман из сумочки одной посетительницы, которой непременно хотелось узнать, будет ли её новый брак более удачным, чем два предыдущих. Глядя на холёное лицо клиентки, на пальцы, унизанные кольцами и на дорогой костюм, явно сшитый на заказ, Злата Сергеевна не могла не заметить выражения самодовольства и романтичности, присущие зрелым женщинам, спасающихся от скуки в водовороте новых отношений. Визит к ней тоже был своего рода развлечением, и Злата Сергеевна развлекла на совесть. В ход пошли и новая колода карт, припасённая именно для такого случая, и мощное поле энергетики, пробивающая из кончиков пальцев, которыми она делала разные манипуляции над головой «жертвы» и удачно раскинутыми картами, а также весьма подвешенный язычок, который изливал хвалебные оды клиентке и её избраннику. Лёгкий дымок, струившийся от тлеющих ароматических палочек, кружил голову и приятно щекотал ноздри, заставляя клиентку ловить каждое слово и тут же строить планы о будущем, основываясь на прогнозах Златы Сергеевны.
«Вы можете сделать так, чтобы он меня любил так сильно, как только может мужчина любить женщину? Вы ведь понимаете о чём я?» - шептала клиентка, мило подмигивая.
О да, Злата Сергеевна понимала, к ней обращались не раз за любовным приворотом и зельем, которое она сама готовила по рецепту, происхождение которого сама уже и не помнила. Ромашка, боярышник, календула, настойка пиона и зверобоя. Вреда точно не будет, травы лекарственные. Благо, сбор продаётся в каждой аптеке. Она мысленно хмыкнула и выскользнула из комнаты, вернувшись скоро с небольшой бутылочкой, наполненной мутной субстанцией.
- Вот, это то, что вам нужно.
- А что это, - жадно вперилась взглядом посетительница.
- Магия трав. Достаточно трёх капель, чтобы нежные чувства сохранялись на очень долгое время.
- И мне можно?
- Безусловно. Но не больше трёх капель. Должна вас предупредить, через два дня этот эликсир утратит свою силу и станет бесполезным.
Слова возымели своё действие, и клиентка засобиралась домой, не забыв щедро вознаградить благодетельницу сверх прейскуранта.
Злата Сергеевна не считала себя шарлатанкой. Во-первых, стены её кабинета были увешаны разными свидетельствами и сертификатами, полученных на всевозможных курсах и семинарах. Они подтверждали её статус одной из лучших на этом интересном поприще. Во-вторых, она действительно много знала и умела, могла часами говорить о карме, энергетике, нумерологии, могла быстро составить астрологический прогноз, раскинуть карты и выложить клиенту в лоб всё, о чём говорят линии его руки. В-третьих, она действительно обладала неповторимым шармом и умением заговаривать так, что клиент верил каждому её слову, отбоя от желающих решить свои проблемы не было. В-четвёртых, как ни странно, но никаких жалоб или обвинений в её адрес не поступало, никто не потрясал кулаками перед её носом и не требовал вернуть назад деньги. Значит, прогнозы сбывались, любовный приворот действовал, аура очищалась, а карты не врали. Ну и наконец, Злата Сергеевна сама верила в силу своей энергетики и считала себя, хоть и не Вангой, но фигурой довольно значимой и не глупой. К тому же, слышала, что в её роду были знахарки или ведуньи, как их тогда называли, значит, она действительно почти потомственная… ведьма. От этих мыслей поднималось настроение, мурашки пробегали по телу и приятно зудели в том месте, где красовалось родимое пятно. Да, да, то самое родимое пятно, что со времён великой инквизиции считалось меткой дьявола.
Размышления Златы Сергеевны прервало тихое покашливание, раздавшееся из той комнаты, в которой она полчаса назад принимала щедрую гостью. «Удачный день»,- подумала она и поспешила навстречу новому желающему заглянуть за занавес судьбы. Комната оказалась пустой, но женщина не успела даже удивиться, потому что от увиденного, вся её энергетика сползла холодным комком куда-то ниже желудка и заставила задрожать каждую клеточку тела. Сначала, воздух наполнился холодом и противным духом, напоминающим смесь нафталина и протухшей говядины. Карты, лежащие на столе, поднялись вверх и осыпали Злату Сергеевну ворохом картонных кусочков, словно кто-то рвал их и с силой швырял ей в лицо. Комнату наполнил сизый туман, вытесняя солнечный свет и собираясь тёмным сгустком вокруг трясущейся женщины. Из этого сгустка проступили глаза, бесцветные, лишённые всякого выражения, пошарили вокруг и остановились на Злате Сергеевне, рассматривая её амулеты, нанизанные на шею. «Тьфу ты, срам! - раздался надтреснутый старческий голос, - А теперь слухай меня, да не трясись так.» Женщина не понимала, шёл ли голос из стен, или раздавался у неё в голове, он не был ни злобным, ни вкрадчивым, но окатывал её ледяной волной и заставлял дрожать ещё больше. «Говорю, не трясись, дура. Отправляйся в Троицкий район, в деревню Соловьёвка. Тут совсем недалече. Тётку Агриппину спросишь. Да не тяни, твои деяния передо мной, как на ладони, глаз да глаз за тобой нужен. Дура ты, а я поправить хочу, смекаешь?»
Ничего Злата Сергеевна не смекала, потому как насмерть перепуганная, собрала свои силёнки и завизжала так, что заглушила последние слова и рванула к двери, прорываясь сквозь сизый туман. Пришла в себя только на улице. Прохожие оглядывались на бледную женщину, увешанную амулетами и испуганно озиравшуюся по сторонам. Когда волна страха схлынула и вернулась способность здраво рассуждать, Злата Сергеевна поняла, что вернуться на место работы ей придётся. Незапертая дверь, оставшиеся деньги, да и ронять свой престиж от видений не очень - то хотелось. «Чьи-то мощные энергетические волны пересеклись с моими, вызывая в подсознании видения, голос и страх. Пережитки профессии», - успокаивала она себя, осторожно заглядывая за дверь кабинета. Колода карт, целая и невредимая лежала тут же на столе, как её и оставила Злата Сергеевна, тёплые солнечные лучики плясали по стенам, и ничего вокруг не напоминало о сизом тумане с пятнами бесцветных глаз без лица. Хотя нет, пока потомственная ведунья бегала и собирала вещи, ища запропастившиеся ключи, её постоянно преследовало чувство, что кто-то следит за её движениями, прожигая насквозь затылок буравящим взглядом. Чувство это не отпускало ни по дороге домой, ни на лестничной площадке многоквартирного дома, ни в прихожей собственной уютной квартирки, которая теперь казалась чужой и ненадёжной. Горячая ванна, чай с мёдом и приличная доза валерьянки облегчения не принесли, а надвигающиеся сумерки не сулили душевного покоя и отдыха. Стуки начались ближе к полуночи, когда сражённая душевными переживаниями женщина дремала при свете ночника. Сначала они прокатились по стенам, будто кто из соседей специально решил доконать Злату Сергеевну, потом стуки перешли в настойчивые поскрёбывания и шорохи, пронизывающие каждый уголок квартиры, Мало того, слух проснувшейся женщины уловил в прихожей тяжёлые шаркающие шаги, затихающие у порога в спальню. Злата Сергеевна долго прислушивалась к шорохам, потом ей стало казаться, что тени, отбрасываемые предметами при свете ночника, стали сливаться в единое целое, воспринимаемое ею сейчас, как сгорбленную фигуру с поднятой вверх рукой и грозящей длинным, неестественно изогнутым пальцем. Проделав такие манипуляции, тень расплылась по светлым обоям и превратилась в огромный глаз с угольно чёрным зрачком, уставившимся на женщину. Сердце женщины стало панически трепыхаться в груди, а рассудок отказывался воспринимать реальность происходящего. Ей казалось, что она сходит с ума, что всё это ей мерещится, а самое лучшее, это включить свет во всех комнатах, взять себя в руки, или просто спрятаться под одеялом, как часто делала это в детстве. Ничего не происходило. Квартира погрузилась в тишину подступающей ночи, стихли шаги, глаз на обоях расплылся в неразборчивое пятно, а страх понемногу отступал, позволяя напряжению схлынуть.
***
В потусторонние силы Злата Сергеевна верила, хотя никогда и не сталкивалась с их проявлениями таким образом. Утро вернуло ясные мысли и включило логическое мышление. Она внимательно рассматривала глаз, нарисованный, будто углём на стене, даже попробовала стереть его влажной салфеткой. Безрезультатно, он проявлялся, снова и снова проступал сквозь рисунок обоев, заглядывая в самую душу. На смену паники пришло чувство чего-то неопределённого, так бывает часто, когда забыл и не сделал что-то важное, а что – никак не приходит на ум. Когда потомственная ведунья прошла на кухню, чтобы приготовить завтрак, её удивлению не было предела, теперь глаз переместился сюда и повис над плитой, насмешливо созерцая удивлённую физиономию Златы Сергеевны. Кинувшись в спальню, она увидела, что на прежнем месте глаза не было, а это означало, что он теперь будет следовать за ней по пятам. На ум пришли слова: «За тобой глаз да глаз нужен».
***
«Съездить и выяснить, что за чертовщина твориться и кому это надо. Может, происки конкурентов? Как бы там не сложилось, а личный опыт никогда не помешает», - думала Злата Сергеевна, со злостью швыряя в сумку отобранные вещи, и поминутно оглядываясь на раздражающий нестираемый рисунок.
После городского шума окружающий пейзаж деревни Соловьёвка показался до тошноты унылым. Пыльные улочки были словно вымершие, полусгнившие заборы держались на честном слове, зияя огромными дырами, уходящими в травяные заросли запущенных дворов и огородов. Ни кудахтанье кур, ни лай собак не нарушали этой зловещей тишины, повисшей над чёрными крышами странной деревеньки. Магазин, почта и ещё какие-то конторы располагались тут же, недалеко от остановки, озаряя картину вспышками жизни и цивилизации. Местная почтальонша, длинная жердина лет сорока с вытянутым крючкообразным носом и глубоко посаженными острыми глазками, даже не удивилась появлению незнакомой женщины на пороге заведения, пропахшего клеем и старой бумагой. Оглядев Злату Сергеевну сверху донизу и выслушав вопрос о месте проживания некой тётки Агриппины, она как-то тяжело вздохнула и сказала: «Давай-ка на воздух выйдем, там и поговорим».
На воздухе было по-прежнему тихо и безлюдно, только старушонка, выходящая из магазина, подозрительно зыркнула в их сторону и заспешила по своим делам.
- Значит так, девонька, раз ты здесь, значит, достучалась до тебя наша Агриппина. Вот и ладненько, сейчас я сама тебя туда доведу, а там она тебя и научит и направит.
- Стоп, что значит - научит и направит, я вообще-то, сюда не учиться приехала, а разобраться. Кто такая эта ваша Агриппина, и чего ей от меня надо? И что это за глаз, что за мной следит?
Почтальонша лукаво улыбнулась.
- Вот, вот, и тебя этой премудрости научит.
- Какой премудрости?
- Так видеть из дома не выходя, зачем иначе колдовской глаз нужен?
Злата Сергеевна была удивлена. Деревня, какая-то Агриппина, колдовской глаз, вся эта чертовщина порядком ей поднадоела, а в деревенских ведьм, она не особо верила. Эти пережитки казались ей неправдоподобными и смешными.
Они долго шли по широким улочкам, что изворачивались и петляли среди деревьев и почерневших домов, предполагая в уме, как может выглядеть колдовка из прошлого столетия. Нет, судя по избушке, где-то на окраине, спрятавшейся в густых зарослях высокой травы и молодой поросли плешивых чахлых берёзок, персонаж должен быть как минимум ровесником Кощея Бессмертного.
- Ну, вот тут она и живёт, - сказала почтальонша , сбавляя шаг, - ты уж, девонька, теперь сама.
- А вы разве не зайдёте?
- Зайду, как пенсию принесу, а может, и раньше судьба заведёт. Обещалась проводить, проводила, теперь слушай, чего бабушка скажет.
Злата Сергеевна со скрытым отвращением поднялась по полусгнившему крыльцу и постучала в закрытую дверь. За дверью кто-то завозился, но ответа не последовало. Женщина подняла сжатый кулачок и постучала громче и настойчивее. Раздался протяжный скрип, и дверь медленно поплыла вглубь затхлого коридора, стены которого покрывала паутина и пыль. Недалеко от входа стояла деревянная старинная бадья, около которой сидела отвратительная жаба небывалых размеров и беззвучно надувала мешок под горлом, уставившись на гостью немигающими глазами. Бородавчатое тело блестело от слизи и источало отвратительный миазм, который ударил в нос Злате Сергеевне. Попытка отскочить назад ни к чему не привела, ноги будто приросли к месту, а руки безвольно повисли, как поломанные ветки. Язык онемел, в висках запульсировала боль, шею свело судорогой, и только глаза могли отчётливо видеть, как длинный липкий язык внезапно выскочил из глотки бородавчатой мерзости и пролетев приличное расстояние до лица женщины, больно ожёг щёку, отдирая кусок кожи и возвращаясь назад, в отвратительную глотку. Следующий удар пришёлся по носу, вышибив слёзы и поток брани, на которую только была способна Злата Сергеевна. Дар речи она не потеряла, а в душе закипела такая злоба, что если бы не слабость, сковавшая тело, раздавила бы эту склизкую пакость одним ударом, невзирая на отвращение и подкатывающую тошноту. «Ах ты, мразь!» - злобно прошипела женщина, ожидая следующего удара липкого языка. Удара не последовало, мразь сидела на прежнем месте и пялилась на гостью своими жабьими глазами.
«Ладно уже, буде молодке красоту портить», - раздался позади скрипучий голос. Резко отпустило онемение, и женщина повернулась навстречу этому голосу, догадываясь, что принадлежит он самой хозяйке этой злосчастной избушки. Древняя, согнутая и высушенная временем старуха с худым землистым лицом, на котором горели чёрные живые глаза, стояла на пороге, сжимая в руках пучок свежей травы. «Явилась таки. Ну заходи, лечить будем», - насмешливо прошамкала она и показала на дверь, ведущую из коридора в небольшую комнатушку, заставленную разным барахлом. «Отчего лечить», - подумала Злата Сергеевна, переступая порог. «От этого и будем», - прошаркала вслед за ней старуха и показала на осколок грязного зеркала, невесть каким чудом державшегося на закопчённой стене низенькой комнатушки. От увиденного перехватило дыхание: на щеке красовалась россыпь мелких красных бородавок, напоминавших молоденькие мухоморы, а нос украшала огромная до безобразия бородавка, которая на глазах надувалась и наливалась нездоровой синевой. Только сейчас женщина ощутила, как горит и чешется там, куда ударил липкий язык мерзости. Захотелось заплакать, забиться в истерике и уйти из этого грязного доисторического места.
- Чего реветь собралась? Это ж тьфу, работа копеешная, щас враз исправим, - сказала старуха, доставая с замусоленной полки склянку с неопределённой субстанцией.
По комнате поплыл аромат прелой соломы и тухлятины.
- Ну чего смотришь, мажь, а то время упустишь. Потом труднее свести будет.
- Этой гадостью?- у Златы Сергеевны задрожал голос.
- Снадобье проверенное, на полынь - траве с семи могил замешано, да живительным соком самого сторожа разбавлено.
- Какого сторожа?
- А того, что порог дома охраняет от гостей незваных, службу свою несёт исправно, ну и поручения там всякие.
- Вот эта жаба, что там была и есть сторож?
- Ни зверь, ни птица, а нам сгодится, - скороговоркой отпела старуха, будто прочитав мысли гостьи. - У кого собака, у кого кот, у кого ворон, а у меня вот. Мажь, говорю, пока хуже не стало.
Замирая от отвращения, женщина подцепила пальцем пахучую жижу и осторожно шлёпнула на нежданную оказию. На удивление, жжение стало быстро затихать, превратившись в чуть ощутимое покалывание.
- К утру и следа не будет.
- Простите, так вы знахарка, или как там, называют, травница?
Старуха насмешливо покосилась на женщину.
- Всего помаленьку, разбираемся кое в чём.
Злату Сергеевну такой ответ не устраивал. Голова пухла от увиденного, а на языке вертелась целая куча вопросов. К тому же, провести ночь в этих стенах, рядом со «сторожем» и странной бабкой её не очень-то хотелось. Но, на улице смеркалось, свой вопрос она так и не задала, к тому же старуха погрузилась в свои думки и явно не хотела продолжать разговор. Задёрнув занавески на маленьких оконцах, она провела гостью в комнатушку, спрятавшуюся за печкой, и молча указала на топчан, дав понять, что ни ужина, ни бесед на сегодня не будет.
Всю ночь женщина боялась заснуть и прислушивалась к звукам, которых, казалось и не должно быть: звук льющейся воды, тихое неразборчивое бормотание нескольких голосов, явственный топот под окном комнатушки и пронизывающий холодящий вой, где-то совсем близко. Сливаются звуки в единую мешанину, проникают в самую душу, навевая сон с тягостными видениями. Да и сон ли это? Вот раскрывается дверь и в комнату вползает старуха. В одной руке длинный нож, в другой чадящая свеча, скалит рот свой в беззубой улыбке и подходит к изголовью. Вот свеча повисает в воздухе, подымается нож, и нет сил пошевелиться, зажмуриться, чтобы не видеть страшного конца. Нет, не конец ещё, да и нож не для гостьи. Вытянув вперёд руку, полоснула старуха по собственному запястью, и течёт вязкая тёмная кровь, окропляя топчан и лицо застывшей женщины. Крючковатый палец погружается в чёрную жижу и рисует на стене страшный, но такой знакомый вездесущий глаз. Последнее движение руки, и кровяной зрачок оживает, распахивается всё шире, показывая жизнь людей, занятых своими заботами. Видит Злата Сергеевна свою квартиру, сейчас пустую и далёкую, слышит даже, как барабанят капли дождя о стекло, а порывы ветра развевают штору, врываясь в приоткрытое окно. «Закрыть забыла», - промелькнула мысль, а перед ней уже другой дом, другая комната и человек, мирно посапывающий на старой железной кровати. « Да это же почтальонша местная, - опять всплывает в сознании, - это ж деревня!» А старуха уже тянет нож ей, Злате Сергеевне и пронизывает взглядом, словно приказывая продолжить этот непонятный ритуал. Рука женщины дрогнула, потянулась и коснулась окровавленного лезвия.
***
Солнце давно уже давало пощёчины горящими ладошками, когда Злата Сергеевна раскрыла глаза. Удивительно, несмотря на кошмарный сон, тело откликнулось небывалой лёгкостью. Бодро соскочив со старого топчана, она оглянулась. Ни капель крови, ни всевидящего ока, ни единого намёка на ночные события. Сказано - ночные кошмары, и только тётка Агриппина встретила её хмурым взглядом и горячим чаем с ломтём подсохшего хлеба. «Господи, как же она изменилась», - подумала про себя женщина, глядя на сгорбленную фигурку. Ей показалось, что за ночь старуха ещё больше высохла, а морщинистая кожа стала отливать синевой, глаза глубоко ввалились, а тощие ручки и голова тряслись при каждом движении. Сами движения утратили вчерашнюю расторопность, и старуха с трудом передвигалась по комнатушке. В конце концов, она присела на лавку и спросила свою гостью.
- Хочешь получить ответы на свои вопросы? Ну так слухай. Ты вот в своём городе маешься, а сюда приехала. Смекаешь почему? Кровь родная позвала. Твоя бабка и я – сёстры родные. Нас жизнь по свету разбросала, а все мы одной ниточкой связаны. От судьбы своей не уйдёшь. Хоть и далече ты жила, а я о тебе не забывала, да и знала всегда, что ты делаешь, да как живёшь.
Бабку свою Злата Сергеевна не помнила, мать рассказывала, что в своё время та огого какой целительницей была: людей травами да заговорами лечила, могла и карты раскидывать, и по руке судьбу читать. А вот себя не вылечила, стаяла, как свечка от болезни утробной и отлетела душа. Еще говорила, что Златочка на бабку свою как две капли воды похожа, и дар у неё есть, видать от бабки передался. Не зря же она себя потомственной ясновидящей нарекла, вреда людям не делала, упрёков да обид не слышала. Как умела, а на свой хлеб сама и зарабатывала. Про сестру бабкину, Агриппину, никогда ей никто не говорил, вот и сейчас чудно ей про зов крови родной слышать, да перед собой родственницу лицезреть.
- Ты, голуба, на меня зла не держи, испужала тебя маленько, есть такое. А как, скажи, тебя ещё из твоего городу сюда вытащить?
- Да на кой ляд я вам здесь понадобилась? – в сердцах крикнула Злата, обводя глазами чёрные бревенчатые стены.
- Как на кой ляд? К исходу третьего дня помирать буду, а ты наследница, вот и принимай хозяйство.
Истеричный смешок вырвался из горла молодой женщины. Чего ей принимать – халупу прокопчённую или жабень пучеглазую? Наследство, твою мать! Смутная догадка скользким ужом вползла в сознание: «Родственница-то ведьма самая настоящая! Говорит, помирать собралась. Так не помрёт же, пока силу свою не передаст. Бесы мучать будут, ломать тело и жилы выкручивать, а душу не выпустят. Это даже дети знают. На смертном одре ведьма будет выть голосом нечеловеческим и просить, чтобы за руку её кто взял. А нет, крышу надо разобрать, или конёк снять. Вроде, так. Это ж она мне свою силу передать хочет. Вот попала-то!»
Злата Сергеевна представила себя у кровати умирающей и вопящей от боли старухи, хватающей её своими костлявыми синюшными руками. Липкий холодок страха пополз по спине и остановился где-то в ногах, заставляя их вибрировать мелкой дрожью. Но Агриппина загадочно улыбнулась и похлопала молодую женщину по плечу: «Ты чаёк-то пей, а то остынет».
Злата Сергеевна машинально сделала несколько глотков. Напиток оказался довольно вкусным, он приятно защекотал горло, разлился по телу тёплой расслабляющей волной.
- Мята, ромашка, душица, - забормотала женщина, чувствуя, как немеют руки и ноги, а голову окутывает пьянящий туман.
- Точно, голуба. А ещё капля сока белены и щепотка подбирухи. Хватит с тебя и этого, – прошамкала старуха, наблюдая за тем, как будущая преемница сползает на пол.
***
Зрение возвращалось медленно, собирая расплывчатые пятна в мутноватые знакомые образы: потрескавшаяся печь, засиженное мухами оконце, Агриппина, сидящая на полу перед намалёванным глазом. Сухие старухины губы шептали какую-то тарабарщину, глаза шныряли по углам, в которых расползалась чёрная муть.
- Что, голуба, очухалась? Полегчало? Одна трава страх снимает, другая в чувство приводит, а третья дорогу показывает.
- Какую дорогу?
Молодая женщина поджала под себя ноги, ощутив нарастающую вибрацию и одновременный прилив сил.
- Ты сюда смотри, к хозяину пойдём, - ответила старуха, доставая из-за пазухи тот самый нож, который Злата Сергеевна видела прошлой ночью. – Худо мне, успеть надо. Слушай всё, что будет сказано, делай так, как будет велено.
Нарисованный глаз ожил, моргнул, зрачок окрасился красным, то ли от крови, хлынувшей из запястья старухи, то ли от света багровой луны, заглянувшей в оконце ведьминого дома. Стены застонали, затрещали, вокруг полетели щепки и пыль. Веко колдовского глаза дрогнуло, а зрачок стал вытягиваться, разливаясь по полу, проходя сквозь стену багровой мерцающей тропкой.
- Шаг в шаг за мной иди, да с тропы не сворачивай. Над своими бесами я силу ещё имею, а от чужих спасти не в моей власти. Да не бойся, идти не долго.
***
Окружающий лес тонул в подступающей ночной прохладе. Разбухшая до невероятных размеров луна, казалось, вросла в тропинку, заливая её бледным свечением. Сейчас по этой мерцающей ленточке брела сгорбленная старуха, еле переставляя ноги и молодая женщина, готовая летать от нахлынувшего возбуждения. Если старуха поминутно останавливалась, переводя дух и слабо охая, то Злата Сергеевна едва сдерживала себя, чтобы не отпихнуть старую колоду с тропки и не припустить по серебристой траве навстречу лунному диску. В голове ещё стоял пьянящий туман, но чувства обострились, выхватывая из темноты малейший шорох или движение. В траве пискнула мышь, и Злате Сергеевне показалось, что мышь – это она, маленькая, юркая, беззащитная. Она даже повела носом, улавливая незнакомые запахи. Совсем рядом проухала ночная птица, и вот уже потомственная гадалка округлила глаза и завертела головой в поисках серой мишени. Она видела, видела в темноте! Маленькое серенькое тельце промелькнуло у самого края тропки, и Злата Сергеевна спикировала вниз, выставив вперёд руки. На секунду она зависла в воздухе, прицеливаясь к добыче, а потом легко и быстро схватила отчаянно запищавшего зверька.
- Знать не знаешь, как зверем оборачиваться, а туда же. Говорила, шаг в шаг за мной иди! – Агриппина насмешливо покачала головой. – Отбиваться как будешь?
- От кого? – молодая женщина приходила в себя, сбрасывая наваждение и оглядываясь по сторонам.
- Да хоть от этих!- ответила старуха, показывая трясущимся пальцем на кучу валежника.
Сухие корни ожили, зазмеились по земле, опутывая ноги женщины и сдирая с них кожу. Тонкие ветки затрещали, вытягиваясь и вцепляясь в волосы и оттягивая голову назад. По щеке больно хлестнуло, и колючая еловая щетина полезла в глаза. Корни выгнулись, как пружина, и Злата Сергеевна взмыла вверх. Одну руку с ещё живой добычей она прижала к груди, а другой описывала в воздухе беспорядочные круги, как подбитая птица машет уцелевшим крылом. Удивительно, страха не было! Зрение, слух, обоняние, и даже время сейчас работали на неё. Каждая клеточка тела почувствовала, как сейчас она полети вниз, где нет ни мягкого стожка сена, ни заботливо подложенной перины, а только сухие острые ветки, готовые пройти сквозь неё. Усилием воли женщина представила себя сухим листком, плывущим по воздуху под струями ласкового ветерка. Падение замедлилось, а через минуту тело Златы Сергеевны мягко и плавно опустилось на тропинку позади старухи, внимательно наблюдавшей за происходящим. «Да гори ты синим пламенем!» - яростно заорала она, вскакивая на ноги. Нет, чёрное небо не разверзлось, не выстрелило карающим огнём. Сухие валежины так и остались в неподвижной куче, ощетинившись вывороченными корнями и ветками.
- Во как! А на огонь-то тяму не хватило. Молодец, сама на тропу вернулась, и зверя лесного с собой принесла. Чего ты его прижала, как ребёночка?
Только сейчас женщина заметила, что прижимает к груди кулачок с зажатой в нём мышью.
- Далеко ещё до места?
- Пришли уже. Ты, голуба, спесь свою не показывай. В твоих интересах, чтобы хозяин твою кандидатуру одобрил.
Вкрадчивый голос перешёл на шёпот.
- Глаза не подымай, делай, что будет велено. А понравишься, сила будет дана превеликая, власть над зверем и человеком, над дождём и ветром, над огнём и водой. И хвостатые у тебя в услужении, и признание, и уважение, и достаток большой. О чём можно ещё мечтать голубе в самом соку?
Голуба вскинула глаза, с удивлением осматриваясь вокруг. Серебристая лента тропы растворилась среди невысокой травы, диск луны спрятался за верхушками вековых деревьев, обступивших тайное место. В десяти шагах огромный камень, у подножья которого остатки кострища. Путаясь в длинной юбке, кряхтя и сипло дыша, тётка Агриппина опустилась на колени и поползла к камню, зарываясь в чёрный пепел.
- Чего мнёшься, как колобиха? Становись на колени! Кланяйся хозяину и жертвенному камню, - в голосе старухи появились властные нотки.
Только сейчас она заметила, как за камнем, будто из самой земли вырастает живой сгусток тьмы. Животный ужас проник в самое сердце, ударил по ногам, опрокидывая Злату Сергеевну на колени. Кашляя и чертыхаясь она поползла вслед за старухой, которая уже положила сухую сморщенную ладонь на жертвенный камень.
Громовой голос, от которого содрогнулся даже воздух, прокатился над двумя маленькими фигурками.
- Почему без зова явилась, да ещё не ко времени?
Упёршись лбом в камень, не поднимая глаз, залепетала старуха срывающимся голосом:
- Время отмеренное к исходу идёт. Немощь тело к земле сгибает, а дух свободы просит. Смерть на пороге стоит, без твоего веления подступить не смеет. Кости старые по ночам бесы грызут, жгут огнём и нутро выворачивают. Отец тьмы, отпусти душу! Нет больше мочи терпеть пытки! Я вот, замену себе привела. Всё проверено: дар прорицания имеет от рождения, и в травках разбирается, и зверем может обернуться, опыта, правда, нет. Всё на чувствах и интуиции. А получит твоё одобрение, силу и знания, послужит тебе не хуже меня.
Холод камня впился в ладонь Златы Сергеевны и пополз по жилам сотрясающим ознобом. Голова налилась тяжестью, и что-то чужое, сильное и зловещее стало выталкивать мысли и рассудок женщины прочь. Сгусток тьмы заклубился, стал разрастаться, покрывая поляну чёрной пеленой. Вековые деревья подступили ближе, сцепились ветвями и заскрипели, издавая пронзительный вопль: «Жертву! Жертву!» Гулкое эхо прокатилось над проклятым местом и из каждого уголка закричало, запищало, зашипело и зашептало: «Жертву! Жертву!» Камень вздрогнул, зашевелился, выпуская наружу десятки расползающихся огненных трещин, сквозь которые показались липкие кровавые струйки.
- Отец тьмы, мой хозяин жертву требует, - буркнула старуха, толкая молодую женщину в бок. – Давай, что с собой принесла!
В сердце Златы Сергеевны что-то ёкнуло, предвещая беду. Правая рука невольно разжалась, и на жертвенный алтарь упало маленькое тельце. Глаза слипались. Всё происходящее казалось страшным сном: и живая тьма, и старуха, и жертвенный камень, и младенец, хватающий ручками вязкий холодный воздух. Младенец?
- Нет силы без жертвы, а власти без крови! Так было и будет до скончания веков! Прими дар Отца тьмы, скрепи договор кровью невинною. Не пожалеешь, Златочка! – шептала старуха, облизывая пересохшие губы. – Вот нож, а вот дитя твоими руками сюда принесённое. Самую малость сделать осталось!
Ужас исказил вытянувшееся и посеревшее лицо Златы Сергеевны. Она протяжно всхлипнула, пытаясь сопротивляться подкатившей волне возбуждения. «Жертвы! Жертвы!» - разрывали вопли вязкий мрак. «Крови! Крови!» - повторяли раскаты гулкого эха. Руки, ставшие чужими, потянулись к тусклому лезвию, глаза впились в младенчика, распростёртому на жертвенном камне.
***
Старый уазик летел по просёлочной дороге, поднимая клубы пыли.
- Ведьмы умирают, передав силу другому? Мда, мнение распространённое, но частично ошибочное. Настоящей ведьме силу дьявол даёт. С ним она договор заключает, и невинной кровью скрепляет, как печатью по бумажке. А прикосновение умирающей, скорее не передача дара, а последнее напутствие и переложение грехов, ну, и вдобавок, знак для тёмных слуг. Вот вам новый хозяин, теперь с него работу и требуйте. Не все, к кому умирающая тварь прикоснулась, ведьмами становятся. А вот тут дело серьёзное. Гляди, как указатель застыл.
Гришка, которого Никита Тимофеевич выдернул сегодня с работы без предупреждения, с удивлением воззрился на прибор, закреплённый на панели резвой тарахтелки.
- Из священного дерева сделан. Из него наши предки-умельцы древних богов мастерили да на капищах ставили. Слёзы ослеплённых волхвов, янтарём застывшие, для нас как знак будет.
Стрелка странного прибора давно не дрожала, не дёргалась из стороны в сторону, показывая точное направление. Жёлтая капля на кончике стрелки темнела, наливалась багровым сгустком, заставляя Никиту Тимофеевича выжимать из своей рухляди последние остатки резвости.
- Чёрт бы их всех побрал! Давненько такого не было, - озабоченно проворчал он, оглядываясь на Гришку. – Видишь, янтарь кровавой каплей застыл. Какая-то коза решила в ведьмы записаться. И силу ей не сдыхающая образина давать будет, а самый настоящий рогатый искуситель душ. Это значит, что старая ведьма себе замену нашла. Затуманила мозги, наобещала в три короба и к хозяину. Сейчас договор кровью скрепят, и ещё одна сволочь будет людей изводить. Сильная сволочь! Ты смотри, Гриша, как притихло всё. Исторический момент: старая ведьма вот-вот скопытится, новая народится.
Сбавив ходу, Никита Тимофеевич сосредоточенно вглядывался в пустынную улицу, утонувшую в сгущающихся сумерках.
- Так! Ни света в домах, ни сплетниц на лавочках, будто все вымерли. А может, и ждут чего. Не удивлюсь, если здесь каждая вторая баба ведьмой окажется. Ну что, Гриша, дальше пешком.
Машина чихнула и встала, а стрелка древнего навигатора медленно поползла вправо, указывая на едва заметную дорожку, теряющуюся за крайними домами среди низких кустов. Бревенчатая избушка бесформенной кляксой выскочила из темноты.
- Никита Тимофеевич! Дядь Никит! А ведь мы тут не одни! – прошептал Гришка, выглядывая из-за плеча напарника.
- Вижу уже. А ты что думал, хозяева избу без догляду бросят? В ведьмино логово так просто не попадёшь. Кого это она охранниками приставила?
В близлежащих зарослях что-то завозилось, зашлёпало по земле навстречу непрошенным гостям, и лицо Гришки обожгло острой проникающей болью. Она расползлась ядовитыми корнями по щеке, покрывая кожу твёрдыми мясистыми волдырями. Следующий удар пришёлся по руке, которая тут же онемела и повисла бесполезным придатком.
- А вот и сторож! Гриша, глаза береги! – заорал Никита Тимофеевич, ловко увёртываясь от липкой ленты.
Огромная жаба, растущая на глазах, перебирала толстыми лапками, поминутно выплёвывая из раззявленной пасти длинный ядовитый язык. Язык выстреливал вперёд, извивался, стараясь коснуться голого тела. Жаба пучила глаза, истекала густой смрадной слюной, наступала на мужиков серой пупырчатой массой.
- Вот же зараза! – пыхтел напарник. – Сейчас бы дубину берёзовую или осиновую, лишь бы с освещённой земли, так нет же, в машине оставил, дурак старый! Размазать бы её, да кишки по кустам развесить. А вот, Гриша, мало кто знает, что простая соль на таких фамильяров действует, как кипяток на голую задницу. Надолго не удержишь, а попробовать стоит. Ты, сразу к дому беги. Там где-то дорожка её проложена – ведьмин глаз намалёван. Она через него в любое место попасть может. Сотри его к чёртовой матери. Пусть хозяйка этой душегубки назад вертается и свою замену назад ведёт, пока не поздно ещё!
Никита Тимофеевич громко охнул, когда очередной удар языка полоснул по ногам. Упав на колени, он засунул руку за пазуху, доставая из потаённого кармана горсть белой соли, вперемешку с хлебными крошками. Яростный бросок отправил мелкие солевые крупинки навстречу раздувавшейся твари. От такого сыпучего дождя кожа жабы стала лопаться, покрываться язвами, выпуская пенящиеся кровяные капли. Тварь стала уменьшаться в размерах, беспорядочно подёргивая горловым мешком.
Вопреки ожиданиям, хлипкая на первый взгляд дверь, оббитая потрескавшимся дерматином, не поддалась. Дёрнув несколько раз, Гришка оглянулся.
- Заговор охранный наложен. Будто гвоздями намертво прибита.
- А ты чего думал, заходи, кто хочешь и бери что надо! Окно высаживай! Да быстрей давай, пока я тут сам в жабу не превратился!
Лунный свет выхватил из темноты лежащего на земле Никиту Тимофеевича. Тот больше не увёртывался, а пыхтя и охая, колотил кулаками по копошащейся влажной массе.
Мелкие брызги разбившегося оконца обсыпали Гришку, резанули по рукам, впились в щёки, зазвенели, падая внутрь под тяжестью протискивающегося в избёнку тела. Сопя от тесноты и неудобства, Гришка ввалился внутрь, зашарил глазами по заставленной комнатушке. Искать долго не пришлось. С грязного пола на парня не мигая смотрело ведьмино око, источая тусклый свет, пробивавшийся из центра зрачка. Рука, по которой саданула тварь, распухла, покрылась мелкими язвочками, онемение сменилось тупой расползающейся болью. Второй тоже досталось. Мало того, что локоть, которым окно выбивал, огнём горел, так ещё и стеклом умудрился порезаться. Сгоряча сразу не заметил, а теперь ладонь скользила, оставляя на полу кровяные отпечатки.
«А и хрен с ним!» - паренёк сжал губы и зашаркал ладонью по полу, стирая нарисованный глаз пропитавшимся рукавом. По бревенчатым стенам прошла лёгкая дрожь, в тёмном углу затрещало, повеяло сквозняком, и оттуда вывалились две женские фигурки, тут же распластавшиеся перед Гришкой. Та, что помоложе, тяжело дышала, подкатив глаза. Трясущиеся побелевшие пальцы сжимали нож с длинным лезвием, покрытым ржавчиной. Куча тряпья, оказавшаяся сморщенной старухой, зашевелилась, издавая злобное шипение. Пергаментные руки потянулись навстречу Гришке, хватая воздух руками, и тут же бессильно упали, зацарапали пол паучьими пальцами. Запавшие старческие глаза скользнули по парню и вперились в темный угол около входной двери. Старуха силилась что-то сказать, но беззубый рот только хватал воздух, а тело сотрясал приступ подступившей агонии. На губах показалась пена, глаза подкатились, показывая покрасневшие белки, и куча тряпья обмякла. Выждав минуту, Гришка сделал шаг навстречу. Не было ничего страшного в этой маленькой сморщенной женщине, отжившей свой век в полуразвалившемся домишке.
- Не вздумай! – заорал запыхавшийся, помятый Никита Тимофеевич, распахивая хлипкую дверь.
От него несло, как из отхожей ямы, лицо покрылось волдырями, с одежды, местами свисавшей лоскутами, медленно скользила вниз мутная слизь.
- Думаешь, эта тварь сдохла? Держи карман пошире! Её душонка ни богу ни чёрту не нужна, пока грехи свои на чужие плечи не переложит. А эту дуру надо убрать отсюда, а то очухается уже скоро.
Молодая женщина слабо застонала, заелозила, выходя из мрачного наваждения. Тело старухи резко дёрнулось, выгнулось дугой, выбивая ногами дробь, а потом с силой шмякнулось на пол и завертелось волчком, страшно подвывая и корчась от боли.
- Вон как черти ломают, и конца этому не будет. Ёш твою!
Бешеная карусель, вращающая старуху, как тряпичную куклу, внезапно остановилась и выкинула её к стонущей, ничего не соображающей Злате Сергеевне. Громко вопящая ведьма вцепилась в руку женщины, иссохшие кривые пальцы сдавили запястье, из горла вырвались булькающие, постепенно затихающие хрипы.
Гришка, как и его старший наставник, такого не ожидал. Как в тумане, они тащили молодую дуру к двери, хотя та упиралась и визжала, пока Никита Тимофеевич не отвесил ей крепкую пощёчину. Истерические вопли прекратились только тогда, когда волна свежего воздуха окатила женщину, а в глаза заглянул посветлевший край неба, предвещавший наступление утра.
Мёртвая старуха скрючилась на полу. В открытых глазах застыла усмешка. Усмешка над попыткой этих двоих повлиять на ход событий, помешать древнему ритуалу, существующему с незапамятных времён. Им силу один бог давал, а ей другой. И она младенческой кровью договор скрепляла, и пожила всласть, хотела – миловала, хотела – наказывала. И не ровня ей мелкие ведьмочки, что грехи чужие на плечах носят, а истиной силы не знают.
***
Гришка смотрел на мрачного Никиту Тимофеевича. Из-за деревьев поднимался кроваво-красный рассвет, освещая место недавнего боя: потемневший от старости домик, мелкие осколки выбитого оконца, зеленоватую смердящую лужицу, из которой торчали жабьи лапки и Злату Сергеевну, истерично всхлипывающую на пороге избушки.
- Ты, Григорий, не смотри на сопли из смазливого носика. Перед тобой самая, что ни на есть настоящая новоиспечённая зараза. Сейчас она напугана и безобидна. Придёт время, и мы о ней ещё услышим. Думаю, ничего хорошего в этих слухах не будет. Да, жечь надо было это змеиное гнездо к чертям собачьим! Значит так, пакуем эту родственницу, везёшь её по месту жительства. У неё сейчас такая каша в голове, что ничего не стоит списать на последствия отравления бабкиными травяными настойками. Разберись как-нибудь.
- А как же вы?
- Что я? Прибирать кому-то надо! Проследить, чтобы схоронили тварь эту по всем правилам тоже надо.
Гришка удивлённо посмотрел на товарища.
- Просто так земля ведьмино тело не примет. Каждую ночь выкидывать будет. А мёртвая ведьма не лучше живой. Испокон веков таких, как она в чистом поле хоронили, обязательно вниз лицом, а в спину осиновый кол вбивали. Не вобьёшь – уничтожит всё живое вокруг, так что не знаешь, как лучше: чтобы сдохла, или чтобы ещё небо коптила. Ну, этим я сам займусь, ни к чему тебе всё это видеть. Ты этой займись, и шустрее давай! Не в лесу же она жила, народ быстро прознает, собираться начнёт.
***
Уазик рванул с места, подняв облако пыли. Всю дорогу до города Гришка ловил себя на мысли, что слишком часто смотрит на стрелку странного прибора, неизменно направленную на женщину, свернувшуюся позади калачиком. Бледную, осунувшуюся, молчаливую, внушающую в данный момент только чувство жалости. Парень поёжился, представив, как мёртвая старуха выползает ночью из своей могилы, наводя ужас на всё живое, насылая болезни и беды на род человеческий.
Эпилог
Злата Сергеевна сидела в уютной кухоньке своей квартиры и с безучастным видом помешивала ложечкой уже остывший чай. События последних дней будто кто стёр ластиком из её памяти, оставив белый лист, типа: «Раз не помню, значит, не было». Всё же что-то она помнила. Память прекрасно сохранила образ сморщенной тётки Агриппины, её вкрадчивый скрипучий голос, нож над кровоточащим запястьем и костлявый палец, рисующий этой самой кровью глаз с большим зрачком. Не стёрся момент, когда нарисованный глаз оживает, сливаясь с её собственным органом зрения, растворяет пространство и время, и вот она уже видит всё происходящее совершенно в другом месте. А потом пустота. Правда, ещё тарахтящее корыто, за рулём которой простоватый паренёк с опухшим подратым лицом. Это он подвёз Злату Сергеевну прямо к дому, проводил её до самых дверей, а потом долго и подозрительно наблюдал, как она ковыряет ключом в замке. Странно, она помнила, как поехала к тётке, а вот зачем? Что она там делала и как отправилась обратно? На эти вопросы память отказывалась давать ответы.
В соседней комнате что-то грохнуло, ноги окатило неприятным холодом, стены резко надвинулись, грозя раздавить, а потом отпрянули назад. Испуганная женщина вскрикнула и всплеснула руками, смахивая со стола любимую чашку. По полу покатились крупные голубые осколки. «Чёрт! Чёрт! Да что же это такое!» - с горечью выдохнула Злата Сергеевна, опускаясь вниз. «Здесь! Здесь!» - пронеслось по углам, и невидимые мохнатые лапы прикоснулись к лицу женщины. Пальцы, потянувшиеся за самым крупным осколком, нервно задрожали и неловко схватились за острый выпирающий край. По полу рассыпался мелкий кровавый бисер из глубокого пореза. Боли не было, да и страх, нахлынувший внезапно, отступил, уступая место мягко обволакивающему спокойствию. Странная сила наполнила тело, связав невидимыми нитями время, пространство и всплывающие образы. Злата Сергеевна усмехнулась, превращая кровавый бисер в немигающий глаз с живым зрачком. Где-то в его глубине проступило старое кладбище, разрытая могила и человек, держащий в руке остро заточенный ненавистный осиновый кол.