1.
Двери электрички с гильотинным лязгом захлопнулись за его спиной. Пригородный поезд тяжело вздохнул, судорожно дернул обшарпанным вагонным телом, присвистнул и поплелся дальше в ночь.
Женя пьяными глазами оглядел замусоренный перрон с табличкой «Грязино» на металлическом заборчике. Пыльные фонарные столбы тускло желтили выщербленный грязный асфальт платформ под своим основанием. Изрисованные липкие скамейки с притаившимися под ними кучами бутылок и банок, а также металлические щиты расписания пригородных поездов. Все это вполне отчетливо просматривалось в жидких летних сумерках. Сверху перрон венчал пешеходный мост. Такой же заляпанный и потрепанный каждодневным штурмом пассажиров.
Станция эта была в общем-то одним из крупных областных железнодорожных узлов восточнее столицы. Но, находясь в стороне от прочих дорожных транспортных путей, являлась довольно захолустным местечком. Возвращаясь из столицы домой, Жене часто доводилось выходить именно на этой станции для пересадки на идущую уже до Города электричку, или на иной попутный транспорт.
Поздний летний вечер вовсю стремился к ночи и, если верить расписанию, последняя электричка на Город покинула Грязинский перрон почти десять минут назад. Теперь добраться до дома можно было только по начинающемуся за забором станции узкому шоссе. Ещё, конечно, можно было дождаться первого утреннего рейса, скоротав часы на перроне или в здании вокзала, если менты, конечно, не заберут или не прогонят.
Решив попытать счастья с маршрутками, Женя спрыгнул с платформы и, загребая по щебню, побрел по путям к узкой дыре в заборе. Билет он, конечно же, не покупал, потратив сэкономленное на пиво еще в столице.
На маленькой привокзальной площади в тени переходного моста ни автобусов, ни маршруток уже тоже не было. Лишь на разворотном круге стояла парочка потрепанных частных такси.
Это были два грязноватых и порядком помятых автомобиля – «Жигули» девятка, и какой-то «китаец» с вписанной в окружность буквой «V» на шильдике. Автомобили стояли «валетом». Таксисты общались через опущенные стекла водительских дверей.
Из салонов в лето помимо непонятной Жене речи и восточной музыки вылетали сигаретный дым и пепел, какие-то фантики и шелуха семечек. Прикинув, что отечественный автопром менее комфортабелен, а, следовательно, дешевле, Женя склонился у переднего окна «Жигулей».
- Здрасте. А сколько будет до Города?
- Пятьсот, - через сигарету в углу губ вальяжно ответил толстый с внушительным переломанным носом и в серебристой щетине водитель, окинув Женю презрительным мутным взглядом.
Второй водила, помоложе и с бородой, неприятно ощерился золотозубым ртом. У Жене тут же возникло впечатление, что им проще было треснуть его по голове или пырнуть ножом в живот и, предварительно вывернув карманы, выбросить в каком-нибудь подтопленном овраге, а не куда-либо везти.
- Сколько? – удивился Женя. Двести рублей было бы и то дорого для такого пути. – Нет, спасибо!
- Эээ, не спеши, друг. Давай четыреста пятьдесят. Эээ…да куда ты? Договоримся давай. Больше никто не приедет, эээ… не уедешь ещё долго…
-Да не, спасибо. Я вспомнил, что деньги… это… оставил… Не поеду я. Спасибо- чуть заплетающимся языком стал врать Женя.
Демонстративно похлопал себя по карманам с озабоченно-унылым видом и развернулся, дав легкого крена. Под прожигающими спину взглядами, ленивыми «эээ…» и предложениями довезти его домой за деньгами, мужчина юркнул в магазин.
Толстая, по-хабальски накрашенная тетка, не смотря на запретное время, запросто продала ему четыре банки дешевого крепкого пива, пачку сигарет и пакет семечек. За этот продуктовый набор Женя отдал почти ту же сумму, что затребовал таксист. Но мужчина чувствовал себя гордо и храбро от того, что не поддался на такой «развод в наглую».
Погрузив добычу в полиэтиленовый пакет, Женя ссутулившись бочком сполз с невысокого крыльца магазина и тут же свернул на узкую темноватую Грязинскую улочку. Держась в темноте деревьев и убедившись, что бомбилы остались на остановке, мужчина двинулся вглубь поселка. Он надеялся обойти сомнительных таксистов параллельными улицами, а затем вернуться на шоссе, чтобы еще раз попытать счастья в поисках попутки до Города.
Последний фонарь скрылся в листве тополей. Справа дома закончились, и начался лесок, а слева же они спрятались за высокий металлический забор из профлиста. Похоже нужный поворот Женя все же умудрился пропустить. Дорожка стала сужаться и вскоре превратилась в полузаросшую травой колею.
Потом и забор уступил лесу и свернул, замыкая собой чей-то участок. Ну а Женя решительно побрел дальше по тропинке. Возвращаться назад не хотелось – прошел он уже довольно много, да и наверняка впереди есть еще один выход на шоссе. По его, подкреплённым пьяным «авось», расчетам огибающая Грязино дорога должна была вот-вот показаться. Поэтому не было ничего страшного в том, что Жене нужно было немного пройти через этот жидкий лесок.
Одним мощным глотком он допил остатки пива и, швырнув опорожненную тару в кусты вместе с опустевшем пакетом, вошел под сень ветвей. Через несколько минут, поплутав по роще, мужчина набрел на подтопленный овражек. Женя форсировал его, скача по островкам и подгнившему с облезлой корой валежнику, и очутился у очередного металлического забора с отогнутым от рамы углом профлиста. «Опять забор, мир заборов какой-то» - мелькнуло у него в голове. «С другой стороны, значит дорога уже рядом» - почему- то решил он и полез в поем.
После преодоления пересеченной местности, забора и выпитого у Жени пекло горло, а язык распух и нетопырем прилип к небу. И особенно отчетливо он понял, что адски хочет пить, едва увидел колодец. Точнее, мужчина сначала увидел небольшой остроконечный силуэт на фоне ночного неба, а когда подошел поближе, то узнал в нем колодец.
Колодец был самый обыкновенный - вкопанные бетонные кольца с деревянной избушкой сверху. Дверка на боку крышки была распахнута и внутри угадывалась обвитая цепью колода - ворот и погнутое металлическое ведро.
2.
Вопреки ожиданиям вода оказалась невкусной. Холодная, но какая-то солоноватая и пахнущая тиной. Однако, небольшое облегчение жидкость все же принесла. Женя вернул ведро под свод крышки – домика и уселся под колодец передохнуть.
Ночная трава холодила задницу, а бетонное кольцо спину, что к неудовольствию мужчины немного отрезвляло его. А Жене нравилось состояние опьянения. Нравилась эта бесшабашная радость, легкость, уверенность в своих словах и действиях. Все это возникало на месте обычных тревог, забот, набивших оскомину слов и мыслей. Даже если опьянение и было самообманом, трусостью и побег от реальности, то почему бы и нет, черт возьми. Он бы хотел, чтобы царство этаноловой эйфории длилось как можно дольше, лучше, чтобы вечно. А еще, чтобы это волшебство никогда не смогла разрушить мерзость абстиненции.
Возможно, Женя даже на какое-то время уснул, потому что следующим его ощущением был мокрый холод брюк, облепивших задницу. Мужчина, кряхтя поднялся, отлепил компресс из джинсов и в то же мгновение на периферии зрения уловил какое-то свечение.
Оглядевшись, Женя заметил невдалеке блекло - синий огонек. Когда он подходил к колодцу, огонька и в помине не было, сейчас же мужчина видел его очень отчетливо буквально в десяти шагах рядом.
Источником света был странный невысокий голубоватый фонарь, который холодным светом освещал только стоявшую в траве под ним скамью, и, казалось, еще больше усиливал окружающую темень. Разлапистая парковая скамья, в металлических завитушках узоров которой угадывались большие не то собаки, не то волки, змеи и прочая живность походила на растянутый в длину трон.
На скамье в пол оборота, словно позируя невидимому художнику, сидела маленькая девочка и смотрела куда-то вдаль. Ей было около семи-девяти лет, но уже сейчас можно было понять, что она вырастет настоящей красавицей. Большущие темные глаза, упрямо поджатые губки и немного насупленные брови, говорили о том, что разбитым будет ни одно мужское сердце. Черные локоны, заплетенные в две косички, и светлое кружевное платьице в холодном свете отдавали льдистыми оттенками. Девочка напоминала Снегурочку из пьесы Островского или с картины Врубеля.
На появление гостя Снегурочка отреагировала довольно странно. Она нисколько не испугалась грязноватого пьяного мужчину, вышедшего из леса. Девочка посмотрела на него темными глазами-омутами, кивнула с легкой улыбкой, как старому знакомому и опять уставилась куда-то в темень. Тут уже оробел сам Женя. Что здесь ночью мог делать нарядно одетый ребенок, да еще и один? А то, что девочка совершенно спокойно отвернулась от незнакомца, было совершенно за гранью его понимания.
Он помнил, что даже в советском, довольно спокойном и светлом детстве, детей учили осторожности и внимательности. Требовалось ни в коем случае ничего не брать у чужих людей, тем более «дяденек». Никуда не уходить с ними, не садиться к ним в машины, на мотоциклы и тому подобное. В нынешнее аморальное и безумное время, после всех этих головкиных, сливко и чикатил, детей вообще было страшно отпускать на улицу. Ведь в каждом влюбленно глядящем на малышей прохожем людям в первую очередь мниться маньяк-педофил. Именно по этой же причине, сам Женя старался держаться от детей подальше, обходить их по широкой дуге. Избегал заходить вместе в лифт и вступать в диалоги.
Потом в пьяную голову Жени полезли всякие голливудские страшилки про вампиров и прочую нежить, принимавших самый невинный и неопасный вид, чтобы подманить жертву поближе, а потом коварно накинуться и растерзать в кровавые лоскуты.
Вот почему в первую очередь в голову лезет всякая глупость, гадость и жуть? Что это? Инстинкт самосохранения, пессимизм, банальная трусость или что-то совершенно другое? Откуда это берется? От рождения или вследствие клишированности сознания мрачными медиа-шаблонами.
Однако, ему заплутавшему и начинающему замерзать, выбирать особо не приходилось- хотелось скорее добраться до дома. Женя заткнул свою внутреннюю какофонию, обернулся по сторонам, никого не заметил и нерешительно направился к скамейке.
- Привет, - как можно мягче и дружелюбнее сказал он. Осипшее горло выдало нечто сродни вороньего карканья. Девочку, однако, это ничуть не испугало. Она вновь оторвалась от созерцания ночной черноты и перевела глаза- омуты на мужчину.
- Хайре, - ответила Снегурочка.
Что за «хайре» такое? Это «хай» или может «харе»? А может это по-японски? Поди «анимешница» она какая-нибудь?
- Меня Женя зовут…- неуверенно продолжил мужчина - А тебя как?
- Зовут…? - казалось, Снегурочка задумалась и продолжила плавно и едва слышно – По-разному… С… Еленой или Ге… Кати…
Говорила девочка странно. Певуче, но монотонно и прерываясь, словно бы вслушиваясь в некое далекое эхо собственного голоса. Так могла бы разговаривать доживающая свой век глуховатая старушка. Девочкам же возраста собеседницы, как думал Женя, полагалось звонко выкрикивать слова и постоянно хохотать, да при этом еще непрерывно суетливо двигаться от переполнявшей их энергии.
- Катей? – уточнил Женя.
- Можно… и так.
- А где шоссе, Катерина? Далеко отсюда до дороги?
- Вон там… Путь, - девочка плавно повела рукой в ту сторону, куда она смотрела пока ее своим появлением не отвлек Женя. – Путь… совсем рядом. Да только не дойти тебе… уже одному. Лучше… дедушку дождаться. Дедушка… обязательно поможет. Сможет… провести по Пути.
- Да ладно. Я это. Сам дойду. Спасибо… Катерина.
Жене все больше вновь становилось не по себе. Хмельная бесшабашность почти совсем отступила, а некий иррациональный страх, идущий на смену, принялся легонько тянуть нутро студеным сквозняком.
Мужчина, пятясь, что бы не поворачиваться мокрым задом сделал пару шажков в сторону и почти вышел из светового круга, как услышал голос девочки:
- А вот… и дедушка...