Чем сложнее мир, тем проще жизнь. Самая простая жизнь в окопе. Самое любопытное, что в окопы нас загоняют не только те, кто за войну, но и те, кто против нее. Я колеблюсь принять чью-то сторону не только потому, что я трус - а я трус, но и, потому что не верю ни единому слову, маркированному идеологическими интересами.
Моя интуитивная позиция это позиция крысы, не желающей тонуть вместе с кораблем. Мне безралично чья вина: капитана, потерявшего линию горизонта, распоясавшейся команды или обреченных на заклание пассажиров, с покорностью принимающих свою судьбу.
Мне понятен категоричный язык команд, я сочувствую страданиям униженных и оскорбленных, и даже в душе восхищаюсь смелостью тех, кто идет на отчаянные поступки, замысливая коварные заговоры и поднимая восстание. Душой и воображением я пребываю в каждом из героев этой драмы, но за рамками пьесы, меня не покидает ощущение условности всего происходящего.
Иначе говоря, мое место в буфете, как бы мне ни хотелось испытать махорочной крепости окопного братства, сладкого опьянения брани, сермяжной правды, стоящих на краю бездны людей, жертвующих собой во имя торжества справедливости.
Нас учили и так, и этак. Программа учила жертвенности, а жизнь настаивала на конформизме. Нравственность не более чем красивый жест, за которым стоит категорическое требование крови, плоти, личного счастья и персональной свободы. Чужой голос в нас это не голос нашей совести - это программа саморазрушения, записанная нашими анемичными и кровожадными учителями.