We were made for each other.
Destined to spend this life together.
But destiny alone isn’t sufficient.
Something more is always needed.
***
Ветер шаловливо перебирал краями желтых листов, будто ребенок, который пытался привлечь внимание взрослого, сидящего на скамье в полном одиночестве. Мир, словно застыл для этого человека, хотя яркое солнце залило крохотную полянку золотым светом. Но ему было уже все равно. Ветер совершил еще одну попытку: реакции не последовало. Тогда он яростно взвился, вскружив листы, раскидал их, и понес прочь, чтобы заставить этого мрачного мужчину следовать за своей судьбой. Но тот лишь опустил голову, спрятав лицо в ладонях. Слезы текли из его глаз, а плечи содрогались, будто в рыданиях. На самом деле он смеялся безумным и беззвучным смехом. Он не собирался и шагу ступать, пусть бы весь мир сгинул в огне! Ему какое дело?
***
Она шла одиноко по безлюдному парку. Несмотря на цветущий весенний день, ей было очень грустно. Да так, что она едва сдерживала слезы. Хотелось спрятаться от всего мира. Быть может, даже навсегда. Боль, которая не давала радоваться особенно нежному и трепетному теплу последнего весеннего дня, полонила ее сердце ледяной стужей.
Вдруг в небе яростно громыхнуло. Она подняла голову. Этот серо-белый свод грозовых облаков с ярко синими прожилками неба показался ей треснувшим куполом. И тут перед ней закружилось несколько бумажных желтоватых листов, неизвестно откуда взявшихся. Как-то сами собой они легли ей в руку, а еще несколько опустились к ногам. Ветер угомонился, будто дожидался, решится ли она поднять их или нет. Совсем не задумываясь, зачем она делает это, все же подняла лежащие листы, и села на ближайшую парковую скамью. Разгладив примятую бумагу, она обратила внимание на ровный и красивый подчерк. «Рукопись?» – немного удивилась она, и принялась внимательно разглядывать.
Строка за строкой слова потекли, словно музыка, в ее сердце. Одухотворенный и романтичный стиль ясно говорил о том, что автор был наивным мечтателем, и вместе с тем каждое слово было к месту, ничего лишнего. Элегантность и даже некая аристократичность сквозили в повествовании. Автор знал, о чем писал, что хотел сказать своему читателю – и не стыдился сокровенных мыслей и чувств.
Увлеченно прочтя страницы, она подняла голову, настороженно оглянулась по сторонам, ища того, чья искренность так легко уняла боль ее сердца. «Он должен быть где-то рядом!» – вновь пронзила ее мысль, и небо отозвалось мягким рокотом и несколькими вспышками молний. «Гроза!» – вспомнила она, и поднялась. Если листы разлетелись, то должны были быть где-то еще и остальные. Дождь мог намочить их, и наверняка их искали. Хотя в последнем она не была уверенна…
Снова подул ветер, и порыв, будто невидимая рука, подтолкнул и повел ее на самую окраину парка. Там, где как она знала, мало кто бывал. Она сама редко туда ходила. Всего лишь раз или два. Уж слишком одинокое и мрачное место. Прежде она не спешила, а теперь вдруг ускорила шаг. Дело, конечно же, было вовсе не в грозе. Сердце билось по-другому. Будто давно забытый голос зашептал ей слова, которых она боялась так никогда и не услышать. Он-то и торопил, предвосхищая то, что уже не могло не случиться.
Когда она прошла лабиринт живых изгородей с мыслью, что должно быть сошла с ума и заблудилась, то внезапно очутилась на крохотной поляне со скамьей, на которой и сидел одиноко тот, чьи листы ветер разбросал по всему парку. Она увидела, как много здесь их было – исписанных его рукой. Листы были всюду: на земле, а некоторые зацепились за ветви. Ветер приветливо зашумел густой зеленой листвой на ветках, зашуршал белыми листами на асфальтовых тропинках. Солнце вдруг неожиданно выглянуло из-за грозовых туч, озарив место встречи. И когда искрящийся свет коснулся простой белой бумаги, та ослепительно засияла, будто была из чистого золота.
Она смотрела то на него, то на листы. А он вовсе не замечал никого и ничего вокруг, погруженный в свои мысли, напомнив ей себя саму. Да, они были так похожи, но ей захотелось верить, что не только печалью и тоской по несбывшемуся, безвозвратно ушедшему.
Должно быть, он сидел так уже очень долго. Ей стало жаль его, но почему-то ей также показалось, что именно в ее жалости он сейчас нуждался меньше всего. Нет, скорее он бы даже возненавидел ее за это чувство! И не только теперь. Он бы хотел совсем иного. Нет, он заслуживал куда большего, чем унижающая жалость! Был достоин куда более значимого и прекрасного чувства, которым бы исцелилось это измученное и израненное сердце.
Ей вдруг так сильно захотелось подойти к нему, сесть рядом, узнать его имя – узнать все-все о нем! Но почему-то вместо этого она начала подбирать листы, которые ей охотно помогал собирать ветер. И тут стало темнее. Первые капли небо уронило под рокочущую канонаду. Гром зазвучал будто вокзальный гудок, сообщая о том, что поезд скоро отбывает. Опоздать на него, означало опоздать навсегда; остаться на пироне, утратив свой единственный шанс отправиться в незабываемое путешествие.
Она остановилась – и снова посмотрела на него. Он даже не шелохнулся в ответ на зов природы, и сидел все также, хотя не мог не знать о чем предвещает этот небесный звук. Его длинные пальцы погрузились в густые темные с легкой проседью волосы. На расстоянии и в легком полумраке она не могла сказать точно, были ли они черными или темно-коричневыми.
Слезы, которыми небо щедро окропило землю, коснулись и листов, слегка намочив и подпортив бумагу. Она поспешила достать зонт. Такой яркий, что даже в сгущающемся сумраке его трудно было бы не приметить. Ярко-розовый и большой. Раздался хлопающий и пружинящий звук механизма. Она видела, как стремительно наполняется влагой его одежда. Легкая и тонкая белая рубашка с длинными рукавами прилипла к телу, очерчивая линии его стройного тела. Он не сразу заметил ее появление. Встрепенулся лишь тогда, когда она протянула ему листы, произнеся:
– Вот, прошу. Вы потеряли, – она улыбнулась, чувствуя теплоту на сердце, которой хотела поделиться с ним.
Непонимающим взглядом он посмотрел на нее. Неуверенно протянув руку то ли к листам, то ли к ее руке, на одно мгновение в его больших и ясных глазах вспыхнула радость и даже благодарность. А потом неожиданно злость затмила все. И та ненависть, с которой он сжал листы, очень сильно напугала ее. Он с такой силой ненавидел строки, которые исцелили ее собственное сердце? А она хотела прочесть остальное; хотела всем сердцем, чтобы он сам позволил ей сделать это. Но он выхватил их, и она знала, что снова выбросит, прежде разорвав в клочья. Во что бы то ни стало, она должна была его удержать. Ведь теперь конец пути для одного, означал бы то же самое и для другого.
– Прошу, не надо! – взмолилась она, коснувшись его руки, замахнувшейся, чтобы осуществить задуманное преступление против нежданно и негаданно вспыхнувшей любви и сострадания.
– Я ненавижу их! – закричал он с болью, рвущейся из самого сердца, и посмотрел на листы с нескрываемой жаждой убить. (Возможно, даже себя самого!) Но она знала, что он ненавидит вовсе не их. Нет, понимала, что он лишь хотел ненавидеть, но никогда не смог бы по-настоящему. Чувство, которое он пустил в свое сердце, было словно алкоголь для человека, который никогда не прикасался к дурманящему напитку.
– Знаю, но ведь Вы совсем не такой! – другой рукой она нежно коснулась его плеча, почувствовав, как он напряжен. Зонт выпал из ее рук, и ветер похитил его, унеся во мрак. Вдвоем они остались совершенно беззащитными перед лицом разыгравшейся стихии.
Он резко повернул к ней голову. Сощурил глаза, пытаясь разглядеть очередной обман, еще одну ложь, которой был отравлен настолько, что уже не знал, чего хочет в действительности. Но в ее глазах он увидел лишь такую знакомую ему печаль, грусть, тревогу… и все еще живую надежду. Рука сама собой опустилась, следом он повесил голову, глядя себе прямо под ноги. Она сделала шаг, и встала перед ним. Он снова поднял глаза и недоверчиво посмотрел на нее. Было темно, лил дождь, но он видел каждую линию, каждую деталь – и все то, что прежде она бы скрыла, но теперь не собиралась.
Она прижимала к груди часть рукописи; остальная была у него. Бумага была мокрой, как и их одежда. Он печально усмехнулся и посмотрел на нее, но уже без тени подозрения. Если и была душа, готовая отозваться, то это была лишь незнакомка, стоящая перед ним сейчас.
Конечно, не все листы были с ней, но большую часть она подобрала и принесла ему. Знала ли она, о чем он писал все это время, как мучился, верил? Да! И, наверное, куда больше, чем он сам. Утраченное всегда можно восстановить, переписать. Он знал, что она обязательно поможет ему. Прохладные капли уходящей весенней грозы в преддверии июня стекали по их лицам. Тут только он заметил, как она дрожит от холода. У него не было ничего с собой. Сердце заныло от бессилия, и потому он лишь обнял ее, хотя вся его собственная одежда была такой же мокрой и холодной.
– Прости, – прошептал он. Ничего не говоря, она прижалась к нему изо всех сил, без слов прося не отпускать ее. В небе гром и молнии яростно рокотали и полыхали, но маленькая поляна, окруженная лабиринтом живой изгороди, будто оказалась вне времени, и наполнилась нежным теплом, скрыв два одиноких сердца, и растворила их в своем ласковом сиянии.
***
Наутро, когда люди собрались в парке, все они обступили поляну, на которую прежде почти никто не наведывался. Собравшиеся, не отрываясь, глядели на удивительную фигуру из плетущихся роз перед самой скамьей. Как она могла появиться здесь всего за одну лишь ночь? Или она была здесь всегда? А может, место, – покинутое всеми, – сотворило немыслимое? Работники парка недоумевали не меньше остальных. Ветви кустарников переплелись с такой силой, будто и впрямь обнимались. Совершенно безошибочно в чертах угадывались мужчина и женщина, целующие друг друга.
Вдруг на глазах начали распускаться розы, наполняя воздух благоухающим сладким ароматом. Желтые и оранжевые; алые и белоснежные. Люди умиленно глядели на самое настоящее чудо, рождающееся на их глазах. Даже самые суровые и скупые на нежность и ласку мужские сердца вдруг прослезились. Их женщины понимающе сжали грубые руки. И те, кто пришел сюда один, внезапно почувствовали притяжение невидимых сил, оказавшись рядом с незнакомыми, но не чужими людьми.
Каждый, кто был здесь сейчас в эти минуты, ощутил магию, исходящую от живой плетущейся розовой фигуры влюбленных, словно бы та стала символом и доказательством того, что любви по силам сотворить любое волшебство. Место, которое казалось людям прежде таким мрачным и нелюдимым, изменилось. А может, изменились сами люди, вдруг разглядев красоту, которая была рядом с ними всегда!