Единственное, о чем я надеюсь никогда в своей жизни не пожалеть – это о навыке, о понимании «что такое любовь». Безмерно сильно надеюсь, что это то единственное, что не заставит меня никогда раскаиваться, что я смогла в своей жизни соприкоснуться с этим свойством Мира. И бесстрастно, и страстно осознаешь, что вот именно в этом контексте слово «никогда» - далеко за гранью уместного. Ведь где, как не в любви – к кому – или к чему-либо, мы живем основную часть здешнего существования. И где, как не в никогда, случаются с нами те самые витки судьбы, навсегда меняющие оттенки и акценты на уже заерзанном, но еще не оконченном гобелене в таинственной мастерской.
Через собственные ощущения любовных переживаний мы незаметно для себя вытаскиваем на свет Божий, понемногу, или стремительно, а то почти незаметно – то нити, светящиеся добротой и теплом убаюкивающим, благородством, щедростью, смешливостью, спокойствием и бесстрастием, величием, умиротворенностью. А то эти нити явно черны, но поскольку они тоже тянутся из тебя, то сразу так и не обратишь явного внимания на корявые, дрожащие, тусклые и частенько до тошноты мерзкие тени и силуэты на окружающем нейтральном пространстве. И это тени и силуэты то животной жадности, то предвзятости, а то и вовсе пожелания смерти. Мелькнут, и вроде и не было. Потому как вспоминать и не хочешь такое. Но зерна всего вложены в нас.
Ее я повстречала, как всегда бывает, неожиданно. И поначалу во мне не возникло никаких чувств. Разве мог мне кто-то когда-то сказать, что она, эта девочка, станет моей пленницей? Пленницей моих чувств. Заложницей моей страсти, общечеловеческой страсти любить. И быть любимым существом. Когда я смотрю в ее глаза, для меня останавливается весь мир. Все замирает в один миг. И средоточие всех моих прежних и нынешних трудных дней, является завершением в ту самую секунду, когда я останавливаюсь своими глазами на ее глазах.
Когда мы разговариваем, даже если я говорю не о ней, но нахожусь близко, она смотрим прямо на меня так…, и следит зрачками непосредственно за моими глазами. Это так… захватывает мою душу… Это так захватывает сердце, и это невозможно описать человеческим языком. Когда я прикасаюсь к ней и чувствую отклик ее тела – то же чувство, что и от нашего контакта глаз, возникает во мне вновь. Иногда посреди ночи, проснувшись, я чувствую телом, как она прижимается ко мне боком. И снова это же ощущение счастья и единства вспыхивает во мне.
Мои давние впечатления от прочтения «Коллекционера» даже не двоякие. И уже истерлись. Трудно ответить однозначно: любил ли герой Фаулза свою пленницу? Но то, что какая-то часть его естества жадно и страстно желала, чтобы девочка была в его власти – это неоспоримый факт. И к чему привела эта страсть? Моя девочка много раз пыталась сбежать от меня. И в эти мгновения я ощущала себя монстром. Наверное, трудно не хотеть сбежать и вновь почувствовать свободу, когда ты знаешь эти ощущения не на словах. Когда ты долгое время являешься свободным. И какой бы ни была твоя жизнь в неволе, свободу ни на что нельзя променять. Ни на еду. Ни на деньги. Ни на теплую кровать. Ни на стакан воды. Ни на жаркие объятия тоже.
Иногда, когда я гляжу на нее, я в мгновение представляю себе ее тело холодным, закоченевшим. И в этот момент я понимаю, что, несомненно, если она уйдет первой, ведь мне первой не хочется инстинктивно, - мне придется этот еще несостоявшийся ужас пережить. Но ужас этого состояния уже отложился во мне. И мысль о том, что нам приходится выполнять что-то, чего мы не в силах убрать, остановить – делает темным свет, а ночь – кромешной бездной… Иногда я подхожу к ней и приклоняюсь своей головой к ее плечу или к спине. Она остается неподвижной, и меня трогает даже мое непонимание в эти секунды: почему она не отпрянет? Почему ведет себя так? И я не знаю, что в это время с нею происходит: то ли она терпит, а то ли действительно мои прикосновения такого рода ей важны.
Когда своими ладонями я беру ее лицо – а иногда люди делают так с теми, кого любят –, она опускает глаза и смотрит куда-то вниз. И мне сложно понять не только ход ее мыслей. Вихрь миллионов ощущений несет меня вместе с ее взглядом куда-то в пол, сквозь него. В землю. К магме. Ядру. И насквозь – в космос. О чем она думает? Вот такой вопрос у меня возникает. После моей дочери, она, как ни странно, является вторым близким мне по духу, кто, пребывая со мной в горе и в радости, согревает и поддерживает на плаву. Несмотря на то, что она пленница.
Иногда я думаю о таких же пленниках у других. Многие даже не знают, что такое воля, что такое утренний ветер, что такое шелест листьев. Что такое искать спасения, и что такое бежать от страха, и что такое преодолевать себя. Червяк, готовящийся к зиме, втаскивающий кропотливо пожухлый осенний лист абрикосы за хвостик в свою нору, чтобы закрыть ее к холодам, утеплить свой дом – свободнее и счастливее наверняка, чем такие пленники. Хотя, откуда мне это знать? Но то, как червяк усердно трудится, отчетливо слышно в ночной тишине. Это вызывает у меня уважение. Попробуйте достать такой лист из земли за еле торчащий кончик. Будете долго доставать. Потому, что его долго втаскивали в нору. Свободный червяк, как ни крути.
Каждый раз, когда она хотела сбежать – все внутри меня обрывалось. И я мчалась ей наперерез, едва успевая. Интересно было б понять, о чем они думают, пленники? Пленники человеческих чувств. Но такие глубокие вещи могут никогда не показаться, не осветиться в этом мире. То, что чувствуют пленники, всегда останется в глубине их души. В моей жизни было много разного и в каждый момент жизни было нечто приоритетное, ценное, ценнее всего на свете. И как странно умом осознавать, что все ценное является тем, к чему мы привязаны. А привязанность – причина боли и страдания. Равно, зачастую, как и причина теплоты всеобъемлющей, радости непрекращающейся. Мы можем думать, что наша привязанность связывает нас оковами до конца наших дней, но это как игра в одни ворота. И оковы всегда висят только на том, кто так думает. А другая сторона – всегда свободна в своем волеизъявлении и в сознании. И наша ценность, и наша привязанность, и наш приоритет – никогда не станут привязанностью, ценностью и приоритетом другого.
И пусть в эту секунду у каждого человека есть привязанность, к которой он обращен мыслями, едва открывает глаза, будь то пес, будь то человек, будь то цветок, к которому подходишь первым и здороваешься с ним поутру, и будь то девственные заснеженные горы, или рокочущий вселенской мудростью океан, или зачарованная бездна звездного неба. Все равно, эта привязанность только этого мига жизни. И только твоя. И ты не можешь знать, в чем будет состоять послание твоего сердца и к кому - через час или завтра. Наша жизнь так необычна. И так интересна. Своими чудесами и своими переменами. Своими уроками и своими предательствами. И все же, не будь в ней полярности, мы бы не имели таких ярких, осязаемых всей своей межсубатомной пустотой переживаний. Я уверена, что есть немало таких, как я – кто будет счастлив, осознавая свой сегодняшний приоритет в любящем тебя сердце живого существа, находящегося не на другом конце земного шара, и не в другом районе города, а прямо сейчас, рядом. И это счастье позволяет нам осознать, что понимание процесса быть счастливым – это путь, а не результат. Нельзя думать, что ты когда-нибудь станешь счастливым. Такие мысли лишают нас возможности чувствовать этот момент.
И даже если на улице становится все холодней, и лето кончилось, и даже если на днях был с кем-то конфликт, и даже если сейчас мне трудно определить свой вектор дальнейшего долгосрочного развития, прямо в эту секунду я чувствую себя счастливой от того, что моя пленница прижимается ко мне, массирует мою ногу и выдергивает своими когтями петли на моей домашней одежде. Кто-то может подумать: какое извращение – животное портит твою одежду, а ты так радуешься… Я радуюсь тому, что она искренна со мной. И поэтому именно ей можно все. И сейчас она искренна в том, что прижата по собственной воле к моему телу, сильно и близко. И я надеюсь, что это мое счастье в компании моей пленницы продлится как можно дольше. А где правда нашей свободы или неволи – где-то посередине.