Всякий раз, когда я просила Ромку измерить бабуле давление или определить частоту пульса, он, наученный мною этому, мои задания выполнял, но испытывал при этом какое-то неприятие. Ему было отвратительно ощущение биения пульса под пальцами и звук постукивания сердечной пульсации в фонендоскопе. Он отворачивался, если видел кровь наяву или на экране и содрогался, когда речь шла об операциях.
В пятилетнем возрасте Ромке удаляли аденоиды. Готовя его к предстоящей операции, я рассказала сыну, что его введут в наркоз, он уснет и не будет ничего видеть и чувствовать.
– Как я могу уснуть, если не хочу этого?
– Это произойдет против твоей воли. Тебе сделают укол, и не успеешь ты досчитать до десяти, как уснешь.
– Нет, мам. Такого не может быть!
И вот мы в операционной. Анестезиолог говорит сыну:
– Сейчас будет небольшой укол, и ты должен считать до десяти, хорошо?
– Знаю. Мама сказала, что я усну, не досчитав до десяти, вот и посмотрим!
– Хорошо. Начинай считать.
– Один. – Ромка хитро смотрит на меня – мол, убедилась? – Два! – И тут глаза его теряют фокус, сходясь у переносицы, и он засыпает.
Восстанавливаясь после этой операции, сын в очередной раз твердо заявил мне: “Только не врачом, мам!”.
Во время учебы в школе сын делал упор на английский и обществознание, презрев остальные науки, и, хоть и занимался на пятерки и четверки, никогда не считал интересными ни биологию, ни химию. Напрасно мама пыталась привить ему любовь к С2Н5ОН и к Н2О, “Мне это не понадобится, а если и понадобится, я загляну в интернет”, – говорил он.
И вот наступил заключительный год учебы в школе.
Планы на послешкольный период были определены давно. На октябрь планировался отъезд в Штаты и учеба в языковом колледже. В связи с этим необходимость в ЕГЭ отсутствовала, нужен был лишь хороший аттестат.
Но пандемия Ковида, шествующая по планете, внесла свои коррективы. Пришлось сдавать ЕГЭ и поступить в институт.
Не самый интересный факультет – лингвистика, но уж как есть.
Пора решающей подачи документов пришлась как раз на август, благо, все делалось онлайн, но в начале августа мы все – мама, я и сын – заболели коронавирусом.
Таблетки, уколы, кашель, температура…
В один из дней мама, встав с постели, резко побледнела и стала оседать.
– Срочно – спецаптечку! — скомандовала я и бросилась измерять давление. Оно угрожающе падало, носогубный треугольник стал голубым, мама закрыла глаза.
Пульс четко не определялся и был аритмичным.
Мы с Ромкой одновременно каким-то образом умудрялись звонить в скорую, контролировать давление, которое продолжало падать и в четыре руки колоть препараты для подъема давления, стабилизации ритма и общей мобилизации организма. Через десять долгих минут давление нормализовалось и мама пришла в себя.
Теперь я могла посмотреть на сына, который так четко и быстро выполнял мои указания: вскрывал ампулы, набирал шприцы и делал инъекции подкожно и внутримышечно.
Он был бледен, и пальцы его слегка дрожали, но во взгляде было что-то мне незнакомое.
Через полчаса приехала “скорая” и маму госпитализировали.
А вечером сын подошёл ко мне и сказал:
– Мам. Я могу стать крутым лингвистом, классным экономистом и шикарным юристом… Но я не смогу помочь близкому человеку, если он будет умирать. Я пойду в медицину. Я хочу уметь помочь человеку в случае, когда скорой помощи нет рядом.
Конечно же, я поддержала Ромку в его решении.
Он забрал документы из института и отдал их в медучилище.
Мальчишка, который на дух не переносил химию и биологию, который морщился, измеряя пульс, который говорил мне «Только не врачом, мам!», с отличием учится теперь на фельдшера с тем, чтобы после поступить в медицинский институт. Фармакология, микробиология с их сложными классификациями и названиями даются ему легко, и интерес его к медицине неподдельный и глубокий. Наверное, недаром и не напрасно он ступил на этот сложный, но важный путь, которым прежде прошли мы, его родители, его бабушка, преподававшая химию в университете и прабабушка, преподававшая в институте фармакологию.
Будь отличным врачом, сын.
Верных решений, мудрости и человеколюбия тебе на твоём пути.