(сказка)
О вере древней, языческой не так уж много легенд до наших дней дожило. Но только бают старики, до сих пор в деревнях живут домовые – озорные домашние духи, а в лесах и озерах кое-где еще можно встретить лесавок, водяных и всякую прочую нежить. Страшно, если попадется тебе лобаста – уродливая косматая женщина, с кривыми руками и зубами – тут же съест! Да и с русалками лучше не встречаться – погибшие души людей не любят. Хотя разное бывает, иногда нечисть и помочь может, а порой и искренне добро тебе сделает. А еще старики баяли, когда умирает кто из нежити – то душа его совсем исчезает, растворяется в мире, словно ее и не было. И не сможет она ни на землю вернуться, ни в царство подземное уйти. Только память о ней остается, да и то, если есть, кому вспомнить. А кому нежить нужна? Вот и исчезает мир волшебный потихоньку, для людей незаметно…
Но это все так, предисловье, раздумья пустые. А есть одна история, что и сказкой назвать нельзя, да и на быль не похожа. Каждый по-своему рассудит.
***
- Вот дурень, баклуша дубовая! – ругался молодой русоволосый парень, пробираясь через лесной колючий кустарник, - Путь захотел сократить, и – на тебе! Видно, не по нраву пришлось дядюшке мое подношение… Вот и заморочил, запутал… Тьфу! А места-то вроде все знакомые! Но чтоб за три года столько понаросло! Ведь вроде тут полянка должна быть, и где она? Все в терне да травах… Дядюшка леший, уж не прогневайся, меня дома, чай, заждались, уж отпусти ты меня, непутевого!
Солнце еще не село, но уже скрылось за верхушками деревьев. Вдруг где-то вдали между стволами заблестел огонек. Молодой дружинник – судя по одежде, парень служил в княжеской дружине – направился в сторону огонька. И вышел к лесному озеру. «Чур меня, это ж Белое озеро заповедное…» – пробормотал дружинник. И вспомнил все сказки, которые ему в детстве бабка говорила – и что здесь нечисть водится, и что в старину тут люди пропадали. Строго-настрого запрещали старики сюда детям соваться. Да его, озеро это, но так-то просто и найти было. Бывало, некоторых удальцов, что хотели на озеро поглядеть, или соблазнившихся богатством, что по преданиям на дне сокрыто, леший по нескольку дней водил по лесу, а к заповедному озеру – ни-ни. Хорошо, если живыми домой возвращались. А тут… Дружинник покачал головой и пошел к воде – поклониться лесному чуду, уважить водяного. Да не дошел до воды – остановился, как вкопанный. И слова промолвить не смог – в воде по колено спиной к нему стояла девушка и выжимала из длинных-длинных волос воду. К тому ж она была вроде как нагая. Когда ошалелый парень это понял, он стыдливо опустил глаза и прокашлялся. Она обернулась. Заговорила. Голосок у нее был – что хрустальные колокольчики звенят.
- Здравствуй, Игорь Жданович… Не чаяла тебя увидеть когда-нибудь, а вот, поди ж ты, как судьба удружила…
Молодой дружинник до того опешил, что поднял глаза на нагую деву… Пригляделся и хмыкнул – девка-то была в одежке. Но что это за одежка? Длинная белая рубаха, почти прозрачная, как туман по утрам. Да без пояса. Срамота! Разве что только волосы более-менее прикрывают все прелести. А девица-то диво как хороша - загляденье… Игорь с досадой отвел глаза. Тут бесстыжая красавица вышла из воды. По земле ступала легко, точно волна. Подошла, в глаза заглянула…
- Не признал меня, Игорь Жданович?
Елинава…
***
Родиславу многие молодцы завидовали. Еще бы – самой Елинаве, красе и радости всего селенья – он пришелся по сердцу. Справедливости ради надо сказать, что девки в поселенье все были хороши – все статные, румяные, кровь с молоком. Да Елинава среди них всех заметней была – смуглая кожа, скулы круто очерчены, волосы длинные, темные, а не русые, как у других девушек, и глаза – как морская волна, то ли зеленые, то ли голубые. Говорили, такая несловенская красота ей от прабабки-чужеземки досталась. Да в красоте ли дело – нравом она была ласковая, приветливая. И улыбалась каждому встречному – точно солнышко обогреет. И все у них с Родиславом шло честь по чести – через огонь на Купалу прыгали, рук не разъяли, и в священную ночь у воды клялись… Одна беда – не любила мать избранницу сына. До того не любила, что на все разговоры о свадьбе только хмурилась да благословения не давала. А без материнского благословения – что за семья? Лада-матушка отвернется от молодых, рожаницы не помогут при родах, а доля недолей обернется. Старухи потихоньку перешептывались: похожа, мол, Елинава на бывшую полюбовницу отца Родислава. История та была старая, забытая. Давно уже умер отец Родислава. И откуда была та женщина – не из того ли племени, откуда прабабка Елинавы… Да если и так, сама Елинава в чем тут виновата? А вот не любила ее старая Добромира, не любила и все тут. И не ее желала видеть своей невесткой, а скромную дочь кузнеца Голубу.
Когда молодой Игорь, названный так дедом в честь славного князя Киевского Игоря, отправлялся в Киев-град, выполнять волю, завещанную Богами – послужить в княжеской дружине, стать достойным варяжского имени, которым его нарекли – он, прощаясь с другом-Родиславом, желал ему примирения с матерью да счастья с Елинавой, и только сетовал, что они свадьбу без него справят.
Три года прошло с тех пор. Возмужал Игорь в боях с непокорными древлянами, пережил и тяжкую войну с греками, когда под стенами Царьграда горели русские ладьи от страшного греческого огня. Славным воином стал молодой дружинник. Приметил его и сам великий князь Киевский Игорь, даже оберегом своим называл тезку. Вернулось войско княжеское, потрепанное византийцами, на родину. Великий князь стал готовиться к новой битве с Константинополем, да не скоро дело делается. Рать новую надобно было собрать, силы восстановить. Отпросился княжеский дружинник Игорь у князя домой на побывку. С трепетом и волнением возвращался он к родным местам – казалось, что не три, а тридцать три года прошло с того момента, как он дом покинул…
***
- Елинава, что ты здесь? А Родислав где? – только и смог вымолвить ошеломленный Игорь.
Синим пламенем полыхнули глаза Елинавы. И погасли, подернулись темной тоской. Отвернулась она, глухо проговорила:
- Тебя долго не было, Игорь... Женился Родислав, может, теперь первенца уже нянчит. Голуба женой его стала. А я… не Елинава. Посмотри на меня.
Поглядел Игорь, и сердце будто холодом обожгло. В боях – и то так страшно не было. Выше, стройнее стала Елинава, белой-белой стала когда-то смуглая кожа. И показалось парню, светилась она лунным серебристым светом. Оглянулся Игорь и понял – не показалось. Солнце уже село, лес потемнел, а вокруг озера нежное сияние шло – от Елинавы.
- Русалка…
Не осознавая, что делает, стал Игорь на поясе мешочек нащупывать с травами-оберегами, где и веточка полыни лежала – верное средство против русалок. Осуждающе покачала головой Елинава.
- Неужто думаешь, что защекотать-заморочить хочу? Или, – девушка вдруг лукаво улыбнулась, – боишься, что превращусь в косматую лобасту да сгрызу вместе с костями?
То ли устыдился Игорь, то ли успокоила его вполне человеческая речь русалки – а только перестал он от нее пятиться да оберег искать. Сел на землю и головой поник. Елинава рядом опустилась и тихо так заговорила – хрустальным перезвоном:
- После твоего отъезда уже было. Пошел Родислав к матери о нашей свадьбе просить, а та – в слезы, в крик… Залютовала совсем. С каждым днем все злее и злее. Наконец пригрозила материнским проклятием, если на Голубе не женится. А меня стала чернить по всему селенью. Не верили ей, да клевета след все равно оставляет. Добромира как-никак старшая в своем роду – вот и слушают ее. Долго терпела я обиду, от людей стала таиться, Ладу-матушку о своей судьбе просила, а после не вытерпела – к Родиславу прибежала, о клятвах его вспоминала, защитить просила. А он… он уже сватов к Голубе заслал. Не помню, как от него ушла. Все как во мраке – ноги сами в лес понесли, и то ли час, то ли день кружила по лесным тропам. И набрела на это озеро. Света белого от слез не видела, только помню плеск воды, тьму да холод. Очнулась уже такой, какой видишь. Вот, теперь здесь и живу… Нельзя мне от воды далеко.
Молча слушал ее молодой дружинник, тоскливо на душе было. В родное селенье домой шел на радость – а повстречал горе. Как же мог его друг такое учинить, так обидеть свою красу-невесту? Вспомнилась ему и Добромира – строгая, но все же не злая женщина. Сильно ее, знать, Чернобог заморочил, сердце ожесточил. А Елинава… нечеловеком обернулась, русалкой-нежитью. Да, полно, нежитью ли? Вот же она рядом сидит – теплая, нежная, хрупкая. И глаза – как морская волна. И смотрит так грустно-жалобно, что хочется защитить ее, прижать к груди да убаюкать, как дитя малое, зазря обиженное… Как в полусне притянул Игорь к себе Елинаву, обнял, шептать стал слова ласковые, утешающие. А сам от себя мысль гнал давнюю, потаенную. Елинава, Елинавушка… Ведь и я когда-то на тебя заглядывался, как-то мечтал даже, чтобы ты мне венок сплела. И даже когда ты Родиславу обещалась, я нет-нет, а о тебе думал. И у князя когда служил, порой во сне являлась ты светлым образом, с улыбкой своей солнечной. А теперь, вот как судьба обернулась…
Словно услыхала его мысль Елинава. Глянула своими морскими глазами – ровно сердце обожгла - да на ласку вдруг ответила. Руками обвила, целовать стала. Тихо так сначала, робко, а после… будто жаждой измученная к губам, как к чистому роднику, припала – не оторвешь. От поцелуя такого помутился рассудок у молодого дружинника, схватил он девушку, дернул одежду с ее плеча – легко, как паутинку, разорвал – и жаркими ласками, горячими лобзаниями осыпал ее тело белое… Но в грешном чаду, хмельном угаре услыхал еле слышный всхлип. Глянул в лицо девичье – и как оплеуху получил. Плакала Елинава. Тихо и горько. Текли и текли слезы по бледным щекам. Отстранился от нее Игорь, силой воли – как перед боем - успокоил свои мысли и тело. Плакала Елинава. Свет вокруг нее почти угас. Темно стало, холодом тяжелым потянуло с озера. Плакала русалка…
***
Очнулся Игорь у знакомой дороги, ведущий к родному селению. Встал, чуть пошатываясь, огляделся. Яркое солнце плясало по зеленым листьям – аж в глазах зарябило. Ветер принес запах меда и полевых трав. Где-то вдали слышались людские голоса. Покачал парень русой головой. Сон… И привидится же такое. Белое озеро! Ох, дядюшка леший, нагнал же страхов-видений на заблудившегося путника. Ну да ничего, скоро уже дом, встреча с родными. Как представил Игорь, что обнимет мать, сестриц, брата, деда – сразу сердце радостней забилось. Забилось и внезапно замерло, словно в ледяную воду окунулось: на камне придорожном стоял ларец, отделанный серебром и жемчугом. Зазвенел в голове тихий девичий голос: «Родиславу отдай. Да не позднее третьей вечерней зари! То ему мой подарок прощальный…»
Не сон…
***
С радостью, с любовью встретил его дом. Старый дед до того расчувствовался, что даже заплакал. Правда, он, чтобы скрыть свою слабость, тут же притворился, что ему просто пыли в глаза надуло. И стал грубовато отчитывать взрослого внука. За что, правда, непонятно, но Игорю было радостно слушать его ворчанье, такое до боли знакомое и родное. Мать не плакала, просто молча обняла сына и стояла так долго-долго. Брат Святослав ростом почти не уступал Игорю и явно был завидным женихом. Сестрицы уже все повыскакивали замуж, но славно, что все – за односельчан. Так что к вечеру Игорь сидел в кругу семьи и друзей, как было три года назад, когда его провожали на княжескую службу. Все были, только вместо красы-Елинавы сидела подле мужа располневшая после родов Голуба. А Родислав явно чувствовал себя не очень уютно под взглядом старого друга. Впрочем, ни слова за столом не было сказано о Елинаве. Мать еще раньше отвела сына в сторону и попросила молчать. Да и что вспоминать старое? Молодой дружинник весь вечер рассказывал о прекрасном граде Киеве, о славном князе Игоре, о службе свей нелегкой. Щадя чувства родных, он самые страшные моменты или пропускал, или обращал в такие шутки, что весь народ со смеху покатывался. Игорь никогда вроде хорошим рассказчиком не был, а тут – на тебе! Краснобай да и только! Спать он лег поздно, но долго не мог заснуть, счастливый, вдыхая родной запах дома, слушая, как где-то в углу шебуршит довольный домовой, которому поднесли особо щедрое угощение в честь приезда хозяйкиного сына. И где-то на грани сна Игорь услыхал тоненький перезвон колокольчиков: «Не позднее третьей вечерней зари… Мой подарок прощальный…»
***
Третий день был на исходе. Не отдал Игорь серебряного ларца Родиславу. Сердцем чувствовал – зло будет. Елинава, что от любви в омут бросилась, могла и любимого туда утащить, и стал бы Родислав нежитью, русалитом синещеким. А у него на земле семья, кроха-сын, а Голуба, как догадался Игорь, опять на сносях. Неужто можно их сиротами оставить? Не простил Игорь Родислава, стал для него бывший друг как пустое место, но и не мог княжеский дружинник позволить свершиться злу. Как солнце стало садиться, ушел он далеко в лес. И там, помолившись Роду-всевышнему и Ладе-матушке, открыл ларец. На шелковой подушке лежал меч обоюдоострый, дорогими камнями рукоять была украшена. Только меч был маленький – ну разве что на пятилетнего ребенка. Подивился Игорь такой работе, и только хотел его в руки взять – как меч, словно живой, вылетел из ларца, провернулся в воздухе – и вырос, стал грозным боевым оружием. И словно в руке невидимого воина, помчался на Игоря. Лишь в последний момент тот успел увернуться. Но служба у князя не прошла даром – и второй удар железо встретило железом. Добрый меч выковал Игорю кузнец, отец Голубы. Крепко держал его Игорь, отражая удар невидимого врага. Казалось, невидимка на мгновение растерялся - волшебный меч нерешительно замер в воздухе… И вдруг с удвоенной яростью налетел на Игоря.
Лишь заходящее солнце да лесные травы видели этот страшный бой. Волшебный меч не знал ни усталости, ни боли, а Игорь, истекая кровью, из последних сил отражал его удары. И внезапно в памяти промелькнула мысль, что он когда-то сражался с похожим противником. Увернувшись от очередного удара, Игорь вспомнил – Берислава! То было еще, когда он служил у Киевского князя. У одного из дружинников была сестра, девка-огонь, не в чем мужчинам уступать не хотела. Очень ей Игорь полюбился. А она ему не по душе была – уж больно боевая. Вот он как-то увидал ее, упражняющуюся с деревянным мечом, посмеялся. А она вся вспыхнула, обругала его – и на поединок вызвала. И так Берислава его загоняла по двору под хохот дружины и князя, что он зарекся над ней подшучивать. И запомнил он в ее бое и девичью обиду, и коварство, и любовь безответную, что в гнев обернулась. Вот и теперь Игорь понял – женская воля волшебным оружием владеет, женская ярость, боль отчаянная, сердечная… Опустил израненный парень свой добрый меч и крикнул, надрывая голос: «Елинава, Елинааааава…»
Не остановился волшебный меч, полетел прямо на него, целясь в сердце. Но не поднял руки Игорь. Стоял, грудь подставив под удар. И время словно остановилось, медленно-медленно летел меч, медленно колыхались травы вокруг, а Игорь стоял и ждал смерти. Только затуманенным взглядом в небо смотрел, и вспоминал дивные, печальные глаза цвета морской волны…
***
- Очнись, Игорь! Ну пожалуйста! – плакали хрустальные колокольчики над головой, - Свет мой, сокол ясный…
Разлепил Игорь глаза, сквозь пелену слез увидел прекрасное девичье лицо. Растянул непослушные губы в улыбке. И погрузился в дрему. А колокольчики умоляли простить, рыдали, звенели…
- Ты прости меня, свет мой, не для тебя был меч заговоренный… После встречи нашей все во мне всколыхнулось – и ненависть, и любовь. Переплелось так, что и не отличишь. Заледенела я вся, рассудок помутился. Мести захотела я. И придумала казнь страшную сердечному врагу моему, Родиславу. И лишь в последнюю минуточку не выдержала, остановила меч свой слепой, разящий. А глянула в зеркало водяное – не Родислав лежит израненный, а ты, сокол мой ясный… Все силы лесные я подняла, лесавки тебя к озеру принесли, духи лесные собрали росу целебную. Травами я тебя отпаивала, заговорами да чарами все пыталась к жизни вернуть. Слышишь, Игорь, нет во мне больше ненависти, и любви нет к Родиславу. Только ты живи, свет мой… Служанкой тебе вечной буду, что могу, все для тебя сделаю, все силы тебе отдам… Богатства, что в озере хранятся – все… Только ты – живи…
Рыдая, припала она к груди его, совсем что-то несвязное стала говорить. Игорь открыл глаза. Приподнялся на локтях, глянул в заплаканное лицо и тихо спросил:
- Пойдешь за меня?
Широко раскрылись глаза русалочьи. Охнула она, отодвинулась от него, заговорила жалобно:
- Что ты, как же ты – живой человек, на мне, нежити, женишься? Душу свою загубишь. Не бывать тебе тогда в светлом Ирие, не примет тебя Перун – воинов всех отец… Я свою душу Белому озеру отдала, русалкой, духом водяным стала.
Притянул к себе Игорь Елинаву – нежно, бережно. Прошептал ей:
- Ты скажи мне только, люб ли я тебе?
Улыбнулась Елинава – тепло, солнечно, как раньше когда-то улыбалась.
- Люб…
Снял Игорь с пальца перстень серебряный – подарок Киевского князя. Протянул девушке.
- Возьми, невеста моя. И послушай. Должен я вернуться в Киев, отслужить службу, от рождения богами мне завещанную. Оберегом меня своим Киевский князь зовет, тезка мой. Три года я отслужил - еще четыре осталось. Вот слово мое - после к тебе вернусь. Все что угодно сделаю, волхвов найду, чародеев, но станешь ты человеком, суженая моя. К Роду воззову, до самого Ирия дойду, живых яблок добуду, но освобожу душу твою от власти Белого озера. А если нет – сам душу свою воде отдам… Но со мной ты будешь – на земле, на воде, на небе ли.
Молчал лес, молчало озеро, небо молчало – слушали слова дерзкие, нерушимую клятву, что человек русалке дает. Слушали и запоминали. Понесут ее ветры и птицы, донесут до богов, в светлый Ирий… А что они уж там решат – про то только, может, Гамаюн знает, птица вещая…
***
Глубокой осенью по дороге, с посохом в руке шел странник. Много он путей исходил, много людей повстречал. А теперича шел из славного града Киева, нес во встречные селения горькую весть – убит князь Игорь. Жестоко расправились мятежные древляне с ним и с десятком его верных дружинников. Молва говорила – отважно бились князь и его воины. Много древлян полегло, прежде чем осталось двое – Киевский князь и верный друг его, тезка и оберег. Дюжину человек изрубили два Игоря и еще двадцать изранили, прежде чем пал русоголовый дружинник, а Киевского князя казнили лютой смертью.
Шел странник и не знал, что в следующем селенье, в которое вела его дорога, со дня на день мать ждет сына, у которого в этом году окончился семилетний срок службы. Шел и не догадывался, что где-то в чаще мрачного леса, что стоял стеной возле дороги, где-то далеко, у заповедного Белого озера древесные духи и лесавки хоронили русалку.
***
Прости меня, Елинава…
21.04.05 - 02.05.05