Кто там вьётся по дорожке
Шерстяной сороконожкой?
Целый день со мной играет
По щекам меня «лизает»,
Нос начищен словно ваксой
И зовётся кратко… таксой!
Дашины загадки.
Господь создал весь тварный мир, в котором людей сделал высшими существами, а животных – низшими, и подчинил их воле человека. Так же, как и люди служат (должны служить!) своему Создателю, животный мир безропотно обслуживает - кормит, поит, услаждает и защищает этот «венец природы» - человека. И это, несмотря на то, что он, пораженный грехом, иногда становится палачом животных, а некоторые из людей поступают так, как не поступит ни одно зверьё. А ведь, в некотором смысле, для меньших наших братьев мы - боги: тоже кормим, поим, спасаем и лечим. Некоторые из «меньших» становятся очень даже дороги нам (из наблюдений).
I.
Такого пса в нашем городке точно ни у кого больше не было.
На радость дочке Насте (старшей) и дочке Даше (младшей), интерес к этому представителю семейства собачьих со стороны совершенно незнакомых граждан просто зашкаливал. Даже машины притормаживали, и заинтригованные водители интересовались породной (беспородной?!) принадлежностью животного.
Было отчего.
Рыжий, а в щедрых солнечных лучах красновато-медный подшёрсток,- по бокам и спинке кутался благородной платиновой проседью шерсти с черными завитками-кончиками волос. И корона-венчик заботливого хозяйского начеса на черепушке, и важная мордочка с лукавыми глазами-маслинами, и вся парабола фигуры - от влажной пуговицы носа, с противовесом пикантной бородки под ним, до вершины крючка-хвоста - все утверждало его особенность, необыкновенность, породистость, наконец.
Да и шкурку свою он нёс, как мантию.
C чисто королевским достоинством.
Победно-снисходительно посматривая с высоты всех своих тридцати сантиметров (в холке!) на жаждавших общения с ним женщин и детей.
Особенно женщин.
У собак с короткими ножками своё самомнение.
Прямо-таки сатанинское.
Как и у людей…
Ёшкин-кошкин-кочерёжкин!
Мохнатый пылесос.
Сороконожка в шерсти.
Правда, пафос экстерьера несколько портила чаплиновская стойка передних лапок. С носочками развернутыми в разные стороны. И еще, некая сосисичность тела. В смысле – его несуразная длина.
Зато четкий абрис всегда подтянутого живота, красивый рельеф мускул, курчавившейся короткой шёрсткой грудки компенсировал эту, прямо скажем, иронию природы. Комичные габариты тела и шерсть - никакая она не жесткая – и, особенно ее длина, больше всего и удивляла любопытных прохожих.
Такса?
Не такса!
Какая-то неправильная такса. Помесь беспородная?
И каждый раз с истовостью неофита, мне ли, жене ли, детям (гордясь в тайне), приходилось объяснять: породистая! ещё какая! Просто такс несколько видов: гладкошёрстная, жесткошёрстная, длинношерстная и, какая-то, кроличья.
Так вот, наша - немецкая, жесткошёрстная.
Говорят, что такса – собака интеллигенции.
Может быть.
Мой собак (ударение на «о») попал ко мне как раз после успешного разрешения от трехлетнего бремени, - защиты в Москве кандидатской диссертации об этой самой интеллигенции и ее родовых отличиях. Накануне отъезда в родную провинцию в толкотне и тесноте метро я помог жарко дышавшей мне в затылок тетке перенести огромную сумку с какой-то живностью. Выйдя на остановке «Киевская», тетка, маявшаяся июльской духотой, открыла сумку, давая подышать и живности. Живность, предвкушая свободу от дерматинового плена, шустро полезла в разные стороны.
Маленькие, наверное, месяц от роду лохматенькие таксёныши!
Шесть штук!
Я таких еще не видел.
Тетка, ворча, сгребла их в кучу, позволяя, однако, окропить асфальт детскими неожиданностями. Один не стал это делать в куче-мале, а интеллигентно, на дрожащих еще лапках оправился в сторонке. И радостно, заливисто затявкал.
Это и решило его судьбу.
Не лай, конечно, а интеллигентное решение довольно интимного характера проблемы. Как-то вот ценю в других то, чем сам не в полной мере обладаю. Интеллигентность конечно, а не интеллигентное решение довольно интимного характера проблемы. Тетка, обратив внимание на мои пламенные взоры, дай ей Бог здоровья, сама предложила выбрать понравившегося щенка, взяв с меня, безденежного, всего пять рублей.
Иначе жизни собаке не будет.
А если у меня появятся деньги, то она готова выслать и родословную, Так он оказался в нашем доме.
Мой Джерри.
Наш Джерька.
II.
Надо сказать, что вся моя жизнь была связана с собаками. Собственно, и самые яркие ощущения раннего детства связаны с ними. Случилось это ранней зимой 1959 года, по словам родителей, когда мне не стукнуло еще и трех лет. Отец, капитан-танкист, служил в Кагуле , в Бессарабии, самом юге советской тогда Молдавии. Жили мы, то есть снимали квартиру, в частном, как принято сейчас говорить, секторе. Мама рассказывала, что напротив нас, через дорогу, жила большая еврейская семья, где молодой женщине ли, девушке Розе, чем-то я запал в душу. За что уж она меня любила – не знаю, но по воспоминаниям современников, зацеловывала, что называется, до посинения.
Следует отметить, что это была счастливая, разделенная любовь.
Вот за очередной порцией щедрой женской ласки, материнской мне уже тогда не хватало, я и двинулся со двора. Добраться до объекта моего вожделения было не просто. После затяжных осенних дождей гужевой транспорт - телеги-куруцы молдаван разбили-размесили дорогу вдрызг, и первые заморозки намертво прихватили изборожденную глубокими колеями землю. Вот что помню отчетливо и вижу себя, как бы со стороны: одетый в шубу, подпоясанную шарфом, шапку, варежки и желтые валенки с калошами – свидание, как ни как, - лезу я, разряженный, в предвкушении скорой и щедрой любви через эти клятые колеи.
А они для меня, как горы.
Очень помню даже запах этой мерзлой земли. Перевалив кое-как через первую колею, я упал навзничь во вторую и плотно, - мама с одежкой перестаралась, - застрял в ней. Мои кувыркания заметили два соседских щена и радостно бросились меня спасать и, наверное чтобы как-то успокоить, начали лизать мне лицо. Ор мой слышно было за два квартала. А горячие, влажные и шершавые языки на моих щеках и лице помню до сих пор.
Что бы заметил по этому поводу старина Фрейд?
Не про собачьи языки, конечно, а про маниакальное желание в столь ранние годы получить любовь на стороне?
Собаки в моей жизни встречались и позже, хотя кочевая жизнь семьи офицера не предполагала этого вечного спутника человека и символа постоянства, семейного уюта, домашнего очага. В ГДР, где служил отец, была у нас беспородная Жулька, в Ростове на Дону болонка Кнопка. Была еще и Джулька – карликовый терьер. И на даче дворняжка Цыганка и Читка. В перерывах, когда их не было рядом, я вечно канючил у родителей, если не собаку, то хоть какую-то живность. В общем, был тем еще юннатом – юным натуралистом, если кто не помнит эту аббревиатуру советских времен.
Был лично у меня еще и первый Джерька – с ним отдельная история. Не история, а песня…
Поскольку дочки мои пошли в меня и, как только объявились в столице – семья два года помогала вынашивать диссертацию, - тоже стали канючить. Особенно при посещении знаменитого тогда московского Птичьего рынка – «Птички», с его невероятным ассортиментом экзотической флоры и фауны.
Сердце моё дрогнуло, когда стайка пацанов прохиндейского вида стала назойливо предлагать мне купить маленького детёныша-спаниельку.
Я честно сопротивлялся, как мог.
И, что скажет мама Надя?
И где он в общаге-то будет жить?
И чем кормить-поить?
Вы что!?
Но, под скулёж и повизгивание родной фауны 5 и 12 лет я сдался. Правда, с видом знатока заглянул под хвост и поинтересовался, - не сука ли? Как-то, вот, если и покупать, так только кобеля! Что вы, дяденька, кобель чистопородный, заверили меня юные гады.
Сука, и еще какая!
Аж месяца через три глаза мне открыли друзья аспиранты, частенько забегавшие на пиво с дарами Волги.
Какой же это кобель, ты что?
Совсем нюх потерял!?
Посмотри…
Ошеломлённый открывшимися обстоятельствами, я что-то мямлил в ответ. Меньше всего переживали мои девицы: Папа! Джерри, это и женское и мужское имя!
Вообще-то я давно заподозрил неладное.
Характер у собачки оказался тот еще. Голова от моей диссертации кругом идет: первый вариант на выходе, но и дитё в первые месяцы жизни требует к себе внимание все 24 часа в сутки. И ведь я, - а не дети, которые канючили, и не жена, которая согласилась, - спал с ней (с собакой, конечно) в обнимку, чтоб не скулила и мамкину титьку не искала.
И тетёшкал и нежил.
И, ведь, обдула она нам все на свете, включая постель.
И что еще.
«Нетленка» моя писалась в основном по ночам, - ну, какая работа днем? То дети, то жена, то соседи. И когда под утро я ложился спать, чадо просыпалось и требовало внимания. И, поскольку его не было, – оно развлекало себя само. Например, с разбегу залезала головой в мой тапочек и с характерным шорохом, с присвистом возюкала его по старому паркету.
Долго.
Пока не устанет.
Какой тут к лешему сон?!
А тут еще одна беда. Пристрастилась к спиртному (наверное, дурная наследственность Птичьего рынка). Игралась как-то у трехлитровой банки с остатками пива - в начале 90-х в такие наливали в пивных автоматах по 20 копеек стакан, - и опрокинула тару. Нализалась, в буквальном смысле, вытекшей на пол жидкости. Веселилась минут пять, носилась, как угорелая по комнате, тявкала, а затем, прямо на скаку рухнула спать.
И пошло-поехало.
У меня гости, ритуальные тосты - она тут как тут, облизывается. В общем, не сложилась как-то судьба её в нашей семье. Ну и по дороге домой подарили мы нашу Джерри проводнице девятого вагона нашего фирменного поезда, уж сильно они понравились друг другу. Да и дома в тот момент с собакой нас не ждали, поскольку место было занято терьером Джулькой.
III.
Что характерно, такса - невыносимо самостоятельное существо!
Очень независимое.
Что при моем тоталитарном характере и нездоровом педантизме в воспитательном процессе обязательно приводило к конфликту. И надо было видеть, как он отстаивал свои права, собственное понимание этой жизни: Павлов со своими условно-безусловными рефлексами отдыхает! Чего это ему стоило? Попробуйте лечь на пол и посмотреть оттуда глазами маленькой собаки на разгневанного дядьку средней упитанности 1 метр 74 см. росту. В общем, характер Джерика ковался в битвах. Дошло даже до некоторого отчуждения между нами.
Пока не случилась беда.
Было ему чуть за год, когда душным светлым августовским вечером я вывел его погулять. Начитавшись умных книжек, учил его ходить рядом с собой без поводка. К тому времени в нашем спальном микрорайоне, возле дома, проложили новую широкую автомобильную трассу. И надо же было случиться такому – на другой стороне дороги, в скверике, молодая парочка выгуливала пуделька - «кобелиху», как заметил один мой приятель и большой знаток собак. Сердце дрогнуло у юного Казановы, и он без предупреждения рванул через дорогу, а я, естественно, за ним. В этот воскресный вечер движения на дороге было мало, но какой-то дед на консервной банке типа «Запорожец», видя Джерьку и меня предупреждающе-орущего, даже прибавил ходу, и врезал собаке на скорости под семьдесят километров в правое бедро.
Нормальный пес, наверное, проскочил бы.
А такса…
Мерзавец-водила, даже не притормозил. Боже мой, как же Джерри кричал. Минут пять не переставая. В полуобморочном состоянии от этого вопля и полного бессилия чем-то помочь, не соображая еще что делать, я принес его домой и закутал в любимое им детское одеяльце. Огромная гематома правого бедра и много крови от многочисленных ссадин – летел он по асфальту через кусты метров пятнадцать. Не выпуская его из рук, стараясь успокоить, стал звонить друзьям-собачникам в поисках ветлечебницы. Городская была закрыта. Воскресенье. Время было перестроечное: об официальных частных клиниках мы тогда и не ведали.
Чтобы хоть что-то делать я вышел к дороге. Видя меня, «голосующего» с окровавленным свертком на груди, никто не хотел останавливаться. И что поразительно! Чувствуя мою трясучку и отчаяние, Джерри, глядя на меня черными, в слезе, фасолинами глаз, пару раз лизнул мой локоть.
Ничего – мол… Хозяин… Прорвемся…
Наконец, какой-то парень на старом «москвичёнке», вся передняя панель у которого была в крестиках и иконках, «тормознул», и около часа, без уговоров и щедрых посулов, колесил со мной по городу в поисках практикующего в нерабочее время врача…
И мы его нашли!
Вернее её.
Кроме перелома бедра и многочисленных ссадин и ушибов, слава Богу, у собаки больше ничего не обнаружили. Под общим наркозом закатали бедро в гипс, замазали зеленкой ранки и, на всякий «пожарный» случай, накололи задницу лекарствами.
Так начались и мои ветеринарные «университеты».
Каждый день таблетки, уколы, клизмы. У собаки отбиты все внутренности и какое-то время, как сказал ветеринар, собака самостоятельно оправляться не сможет.
И смех, и грех! Клизму-то мы с женой кое-как ему сделали, а выхода «продукции» нет. Жена массажировала ему животик, а я, спрятавшись, как за щитом, за разобранным картонным коробом, ловил «дары природы». Джерька пулял очередями. Крупнокалиберными. Так мы и маялись с ним в первородном «амбре», пока я не позвонил ветеринару и не проконсультировался: сколько ж ему паразиту, клизм делать. Эскулап удивился – одну, ну, две. Вы что? Он должен сам заставлять свой организм работать. А так, конечно, ему нравится – никаких усилий. Комфорт и покой. С вами, ретивыми он вообще разучится делать «делишки» самостоятельно. Вот так. Страдалец… Нечего было по девкам бегать!
Мы начали выносить его на улицу, и это надо было видеть! Чтобы не пачкать гипс, жена одела его в ярко-полосатый детский носочек. Наш прифранченный кавалер собирал всю гуляющую во дворе тусовку из женщин, бабушек и детей. Особенно забавляли экзерсисы вокруг дерева. Лапку, в разноцветном носочке и тяжеленом гипсе он втыкал, иначе не назовешь, в ствол (кобель ведь, лапу и задирает), а вот снять ее сил уже не хватало. Так и описывал, в прямом и переносном смысле, круги вокруг природного «столбика», пока его не оторвешь.
IV.
Не зря говорят, что собаки в процессе долгого общения и совместного проживания становятся похожими характером, повадками на своих хозяев. Даже болячки у них становятся общими. В детстве я мучился воспалением среднего уха: мальцами кидались друг в друга помидорами, ну, мне и заехали хорошим и сочным томатом прямо в ухо.
Так начались мои мучения.
У Джерика другая история. У него появился объект вожделения – собака моего друга Берта, лабрадор по «национальности», собака, как известно, любящая воду. Выезжая на природу, к реке, я не мог вытащить своего кобеля из воды, где резвилась неугомонная подруга.
Ему всегда нравились большие собаки.
И, хоть доставал он ей только до колена, нырял и плескался с девицей по полной программе. Неразделенная любовь и хронический отит были результатом этого мезальянса.
Так начались его мучения.
Ну, вот не был он счастливцем и в сфере тонких и нежных любовных отношений! Лабрадоры, доги, овчарки, ньюфаундленды, бассеты – эти милые девушки просто не различали его на фоне пейзажа.
Как и знаков его внимания.
Тогда он переключился на людей и все больше давил на жалость. Максимум, что ему обламывалось, - почесывание за ушком, от которого, он впадал в какой-то транс, постанывая, покряхтывая и чуть ли не мурча, как кошка от удовольствия. «Кошка-собака» - так мы его и звали.
Такса очень любопытная и дружелюбная собака, но ротвейлеров, фокстерьеров и доберманов мой собак ( опять ударение на «о») терпеть не мог. Очевидно, что-то на генетическом уровне. Какая-то собачья вендетта, причин возникновения которой уже никто не помнит.
Собаки в прошлой своей жизни наверное были людьми. Это видно по глазам – столько в них мудрости, глупости, похоти… Они только немножко ведут животную жизнь, но больше – проживают свою собачье-человечью. Может это воздаяние за какие-нибудь грехи?
Как-то в солнечный, хрустально-прозрачный, не холодный февральский день, - только в нашем городке такие и бывают, - рядом с нашим университетом, посреди площади с заброшенным фонтаном, я увидел старую дворнягу, которая нелепо задрав голову смотрела в небо.
Вы видели таких собак?
Я проследил за её взглядом: прямо в ультрамарин неба поднимался на легком ветерке детский шар ярко золотого цвета.
Она следила за его полётом.
Вокруг было множество народу. Выползшее из душных аудиторий студенчество радовалось скорой весне, перетирало свои делишки: курили, смеялись, задирали девчонок.
И только мы с собакой смотрели в небо.
Я с восторгом.
Собака с тоской в старых, слезящихся глазах.
Я видел…
V.
За долгую жизнь четвероногого любимца собачьих историй скопилось немало. И все они были забавными и весёлыми. Рядом с Джерри выросли мои девочки, для которых животный мир стал частью позитивного мировосприятия жизни. Которого так нам не хватает. Трудно об этом писать, но всё имеет свой конец. И жизнь собачья тоже. Мы взрослеем – они, стареют: наш год у них за пять. Как и в людской жизни, в жизни собачьей - беду провоцируем мы сами.
Так случилось, что меня пригласили на новую работу. Очень ответственную. Она требовала полной отдачи и стоила больших нервов, впрочем, как и неплохих по нашим провинциальным меркам денег.
Потом мне пришлось уволиться.
Началась затяжная, полная жутких прозрений и самокопания, депрессия. Беда в том, что она поражает не только тебя, но больно ранит наших любимых.
Собак в том числе.
Джеррик «взял на себя» всё мое отчаяние и обиду, и, конечно, переживания из-за моих поведенческих девиаций. В этом психологически невыносимом «шмурдяке» мы проглядели серьёзные собачьи проблемы. На тринадцатом, преклонном году жизни Джеррик начал страдать тяжёлым кариесом. Зубы почернели, шатались и дурно пахли. Cамые плохие – штук десять, врачи в ветклинике предложили удалить.
Безболезненно.
Под наркозом.
И мы, дураки набитые, пошли на это.
И у Джерика развилась сердечная недостаточность. То, что ему плохо, мы сразу и не поняли. Так бывает только у собак. Бегают до последнего. Накануне несчастья он ещё самостоятельно, своими лапками семенил до лечебницы и безропотно переносил бесполезные процедуры. Он начал задыхаться, совсем перестал ложиться, стоял и только часто-часто дышал.
Двое суток.
Измотанные его болезнью и бессильные чем-то помочь, малодушные, мы - чтобы не слышать страшного этого дыхания, закрывались от него в спальне, чтобы прихватить перед работой несколько часов тяжелого беспамятного сна. Сил не было смотреть на его мучения, и я пошёл к ветеринарам, договориться об усыплении. Но, как, скажите, как, даже из гуманных соображений убить пусть больное, но живое существо. Причём любимое. Шёл и думал, что не перенесу этой сцены.
Просто не перенесу.
Ветлечебница находилась рядом с церковью, ноги сами понесли меня туда. Не могу сказать, что часто ходил туда. Редко и в основном, по случаю. До сих пор они были приятные – венчание или, там, крещение.
А тут…
Я хотел просить совета, как быть? Можно ли убить во имя любви? Служба уже началась и батюшка, выслушав меня, попросил дождаться её конца. За эти два часа ожидания умылся я слезами не раз. В конце службы и без батюшки мне всё стало ясно самому: даже из милосердия нельзя отбирать то, что ты не давал. Жизнь.
Необыкновенная наша собака и умирала необыкновенно.
Два раза.
Первый раз в полдень, когда у него остановилось дыхание, страшно провисли губы и обнажились клыки. Его любимой хозяйки не было дома, она была на работе. И нам с дочкой пришлось собирать его в последний путь. Ничего не соображая от горя, мы положили ещё теплое его тельце в сумку, сложили туда его любимые игрушки, посуду…
Но Джеррик, вдруг… встал.
И еще пять часов жил, пока не пришла с работы его любимая мама Надя.
Дождался.
И умер у нее на руках.
VI.
Через два месяца наступил новый год.
Год Собаки.
А в начале апреля, на мой юбилей, старшая дочка подарила нам щенка лабрадора-ретривера.
Альфу-Викторию-Трейси, - по документам.
По домашнему – Барбару-Басю.