Ты родился; в лесу под кедром, рядом с Богом.
Поэтом Бог тебя не зря нарек.
А возле леса поле, к нему ведет дорога.
Кто поле перешел, уже пророк.
Пророчество всегда призванье,
Но для пророка обозначен срок.
Ты книгу написал с таким отмеченным названьем,
Как будто поле ты давно уж пересек
За океаном, увядая, умирая,
Ты завещал себя похоронить
На родине, в местечке Бшарре,
На границе рая,
Где сладко умирать, совсем не сладко жить.
Часовенка, где ты почил навеки
И корни кедра над твоею головой.
Те будут помнить о Пророке-человеке
И всем напоминать, что ты не мертвый, ты – живой !
(Е. Дьяконов)
Чтобы пройти к могиле Джебрана, нужно спуститься по узкой лестнице. Семь ступенек, выбитых в скале. Оказавшись внизу, ты сразу ощущаешь необыкновенное спокойствие. Твой дух как бы застывает и начинает посылать тебе сигналы Вечности. Здесь зябко и сыро. Смерть и безмолвие завораживают тебя. Тебе хочется и одновременно не хочется покидать это место. Подобное чувство я уже испытывал однажды, когда спускался в склеп к Лермонтову в Тарханах.
А до этого был осмотр музея, устроенного прямо в монастыре. Экскурсовод говорил, что первые кельи отшельники, давно облюбовавшие это место, выбили в местных скалах еще в 7-ом веке. Монастырем эти кельи стали только в веке 16-ом, когда сюда пришли монахи ордена кармелитов1. Они насадили здесь самшит и падуб. Кустарники и деревья со временем разрослись и заполонили собой все местные склоны. В 1908 году монахи построили себе новый монастырь святого Иосифа в самом селении Бшарре. Но часть так и осталась жить в старом, намоленном месте.
Усыпальница поэта разместилась прямо в монастырской келье. Рядом со спальней. Все, что нужно для жизни: кровать, мольберт, кресла, трюмо, постельные принадлежности. Небольшой овальный столик возле кровати, на котором он писал. Как будто и не выходил отсюда. Кровать небольшого размера, подобранная по росту так и приглашает лечь и отдохнуть. И еще зеркало. Посмотришь в него, и какая-то неведомая сила вмиг перенесет тебя из горной деревушки Бшарре в Нью-Йорк, где жил и умер поэт, так и не сумевший постичь тайну Вечности.
И вот последняя неожиданность. По левую руку от тебя покоится Джебран в своем саркофаге, помещенном в углубление, выбитое прямо в скале. Там есть небольшое круглое отверстие, полузакрытое корнями ливанского кедра. Того самого кедра, за которым приезжал сюда Гильгамеш2 со своим другом Энкиду в гости к царю Хумбабе3. Они тоже стяжали жизни вечной.
Чтобы заглянуть в отверстие, нужно подняться чуть выше, встать на ступеньку, и ты увидишь вблизи последнее пристанище одного из величайших современных арабских писателей.
Джебран не отпустит тебя просто так. Ты обязательно прикоснешься к его Духу, как ты прикасался ранее к духу его книг, картин и идей. Слева от могилы фраза, выбитая на скале его почерком: - «Я живой, такой же, как ты. Я стою здесь, рядом. Закрой глаза, повернись, и ты увидишь: вот он я».
А прямо перед входом в монастырь огромная каменная глыба на фоне скал, увитых самшитом. Ты не сразу понимаешь, что это скульптура. Поражает огромных размеров лоб мыслителя и пророка. Прямой, чуть увеличенный нос, густые усы, дуги бровей, полные губы, немного раздвоенный подбородок. Глаза закрыты, смотрят куда-то внутрь. Все лицо излучает необыкновенное спокойствие.
Смерть
«Затем сказала ему Митра:
Мы хотим, чтобы ты поведал нам о смерти.
И он сказал ей:
Вы желаете узнать тайну смерти.
Но:
Как же вы раскроете ее, если не стремитесь к ней в самой жизни?
Потому что сова открывает глаза только в темноте.
Сова не видит дневного света,
Не может снять покрывало с тайны света.
Если вы действительно хотите познать дух смерти,
Растворите двери сердец ваших для дня жизни.
Потому что жизнь и смерть – это одно и то же.
Как одно и то же река и море.
На самой глубине ваших надежд и желаний
Покоится безмолвное знание о том, что пребудет за жизнью.
Как грезят о весне тихо спящие под снегом зерна,
Так и сердца ваши грезят о своей весне.
Поэтому:
Всецело доверяйте вашим мечтам.
Потому что в них скрываются ворота в вечность.
Что же до вашего страха перед смертью, то он подобен дрожи пастуха, стоящего перед лицом царя, который хочет облагодетельствовать его и удостоить знаком благосклонности и славы.
Разве не возрадуется пастух, дрожа одновременно
От того, что государь удостоил его знаком почета и благосклонности ?
Но:
Не ощутит ли он вместе с дрожью биение сердца своего?
Разве смерть человека более того, чем когда он стоит обнаженным на ветру
и плавится под палящим солнцем ?
Разве прекращение дыхания не есть освобождение души от непрерывности вращения, желание вылететь из тюрьмы и без препятствий и оков парить в пространстве, стремясь к своему творцу ?
Вы не можете распевать песни, желая испить из реки безмолвия.
Вы не можете начать восхождение и быть уже на вершине горы.
Вы не можете плясать и желать, чтобы Земля приняла в себя все ваши члены».
(Перевод Е. Дьяконова)
На обратном пути дорога шла мима леса Бога. Поражали воображение гигантские кедры в несколько охватов. Эти великаны высились на корзине огромных, странным образом переплетенных корней, всем своим видом показывая, что им надо туда, наверх, ближе к Богу.
Когда-то, маленький мальчик, которому отец-пьяница не разрешал ходить в школу, прибегал сюда, чтобы помечтать. Здесь он познакомился с монахами из монастыря. Они угощали его молоком и медом, а еще учили странному непонятному языку, называя его луга сюрьяния1. Говорили, что это язык Иисуса и священных книг. Они показывали ему Евангелие от Марка, где было написано по-арамески «Или, Или! Лима савахфани?»1. Позже от местного священника он узнал, что когда-то давным-давно, еще до прихода сюда арабов на этом языке говорили все люди от Антакии2 и Ктесифона3 до Алексанриии. Первые книги о Христе были также написаны на этом древнем языке.
Пророк, когда приходил сюда с караванами узнал символ веры тоже на этом языке. Возможно, он и умел говорить на нем. Не зря же в священной книге Коран можно найти непонятные арабам письмена. Например, АЛАРМ. А ведь это не что иное как христианский символ веры на арамейском – Во имя Отца и Сына и Святага Духа или по-арабски Бисми л- Ляхи Рахмани Рахим, где Рахман - Сын, Рахим - Святой дух. А сура Марьям открывается пятью арамейскими письменами КАХ/ЯС. О них вообще говорить страшно: тайна за семью печатями. Эта тайна и другие тайны не давали ему покоя всю оставшуюся жизнь. В Бостоне он познакомился с учением русской аристократки Елены Блаватский, приехавшей в Америку из Индии. Ее теософские идеи, изложенные в знаменитой «Разоблаченной Изиде» увлекли его. Мифы, сказания, притчи. Он пытался передать их дух в своих картинах, но потом решил, что людям будет понятнее, если он будет писать о них и не по-арабски, а по-английски. Так, чтобы узнал весь мир. И мир узнал.
Учение
«Затем сказал ему учитель:
Молви слово об учении.
И он сказал:
-Никакой муж не сможет донести до вас ничего, кроме того, что уже заложено в самом истоке вашего знания, о котором вы не подозреваете.
Учитель же, проповедующий под сводами храма в окружении учеников и последователей, дает не только от мудрости своей, но:
Дает от веры своей, чувства своего и любви своей.
Ибо, если он действительно мудрец,
То он не только введет вас в дом мудрости своей,
Но и приведет вас к порогу мысли вашей и мудрости вашей.
Астроном сможет рассказать вам многое о том, как устроено небо, но он не сможет дать вам умение свое.
Музыкант сможет спеть вам самые прекрасные в мире песни и мелодии, но он не сможет подарить музыкальный слух и голос, находящий гармонию в звуке.
Математик, прекрасно владеющий числами, сможет объяснить вам
пропорции, соотношения
И правила счета.
Но он не сможет даровать вам умение свое.
Откровение, будь оно ниспослано одному, не простирает свои крылья на другого.
Как каждому из вас определено свое место в иерархии у Бога,
Так каждый из вас должен
Сам идти к Богу, познавая его
И раскрывая тайны Земли».