Две известные теледивы, наполняя эфир звучанием своих прекрасных голосов, рассуждали о ставшем известным выражении «не верь, не бойся, не проси». Одна из них высказалась в том духе, что, мол, это слова из Библии. Другая, правда, засомневалась. Примерно так большевики приучали страну к новому значению слова «честный», и мы теперь свято верим, что честный – это то же, что «правдивый». Достаточно призадуматься, каким словом можно обозначить человека, который в своих действиях руководствуется принципами чести? Конечно, словом «честный»! А что говорит филологическая наука по этому поводу? А филологическая наука утверждает: если убрать понятие, потеряет значение и явление, которое оно вырожало. И действительно, в современной России как-то не бросается в глаза наличие большого количества «людей чести».
Может, совпадение? Тогда другой пример: есть в лексиконе чиновников и вообще разных начальников известное всем выражение: «решить проблему». Мы как-то не задумываемся, что решать можно только задачи, а проблемы полагается устранять или ликвидировать. Проблема – она потому и проблема, что не имеет решения. А теперь задайте себе вопрос, что имеет в виду депутат или мэр, который заявляют вам, избирателю, о своей готовности «решить проблему»? Если бы он подразумевал реализацию какого-то замысла или плана, то слова нашлись бы другие. Мне иногда кажется, что культивированный поколениями коммунистов и комсомольцев пласт бессмысленной лексики создан для того, чтобы снять с ораторов груз моральной ответственности. Ведь мы все носители русского языка и поэтому подсознательно понимаем, что никто ничего делать не будет. Не здесь ли корни русского смирения перед бездеятельностью властей, что всегда поражало иностранцев?
Русский язык вообще таит в себе больше, чем надо филологии, поэтому давно нуждается в политическом убежище. Чтобы это понять, надо осмыслить ценность нашего языка, а она таится в его древности. Ведь не секрет, что все современные наречия, на которых говорят немцы, французы, англичане, выглядят вторичными по отношению к русскому языку. В том же английском языке есть широко известный феномен, когда слова типа «Mikhail» представляют собой буквенную фиксацию звуков русского слова «Михаил», но, тем не менее, произносятся как «Майкл». Так же как записанное латиницей русское слово «ocean» произносится как «оушен», то есть эти слова застыли в английской фонетике не выговоренными.
Подражательное (детское) произношение всегда содержат меньше звуков. В этом смысле English (кстати, Енглич - это сын Енгла, подобно тому как Ильич, сын Ильи), сформировавшегося посредством приспособления подражательной лексики к заимствованной орфографии. Для англичан в этом факте нет ничего обидного. Они сами не скрывают того, что English как национальный язык обнаружил себя в Британии не раньше XV века. Собственно, вся Западная Европа до этого времени говорила на диалектах, все еще представлявших собой некий единый язык, хотя уже во всю шел процесс формирования национальных наречий. В дневнике Леонардо да Винчи мы находим запись, датируемой между 1510-1519 годами, которая звучит так: "К сожалению, очень скоро настанут времена, когда люди перестанут понимать друг друга: то есть немец - турка".
Каким же был древний метаязык Древней Европы? Ответ – в многочисленных европейских средневековых источниках, которые недвусмысленно указывают на времена, когда Померания была Поморьем, Пруссия – Поруссией, Австрия – Острией. Вся древняя топонимика Европы свидетельствует о былом господстве языка, который мы привыкли считать «старославянским». Начиная с IX века, ареал его распространения стал сужаться. К XVII веку древний метаязык был выдавлен на Восток, где и зацепился за мусульманские маковки азиатской Москвы. Здесь до 18 века народ говорил на турецко-мордовской смеси, которую чаще называли татарским языком. Татарами в те времена называли не народ, а главную силу Кремля - легкую степную конницу, поэтому татарский язык на Руси считался языком военных и был в ходу, в том числе, у военачальников. По свидетельству составителя самой первой русской грамматики (1696 г.) немецкого филолога Генриха Лудольфа, славянских слов в словаре московских простолюдинов почти не было: "чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях". То есть русский язык на Руси был чем-то вроде латыни в Европе - языком молитв и канцелярии. Подтверждением том - один из самых известных образцов светской литературы той эпохи "Хожение за три моря". Эта книга была написана «тверитином» Афанасием Никитиным во второй половине 15 века на все том же "татарском" языке, хотя современные издательства предпочитают называть этот язык "древнерусским". Почему не "древнерусский"? Потому что Зигмунду Герберштейну, находившемуся при дворе Ивана Грозного с дипломатической миссией, долго и терпеливо объясняли, что название страны не имеет отношения к слову Русь, что Расея происходит от «рассеивать». Мол, народ рассеян по огромной территории. И это не анекдот - то же самое обитатели Кремля втолковывали голландцу Николасу Витзену, который посещал Москву во времена отца Петра Первого - Алексея Тишайшего, то есть спустя полтора века. В общем, до начала XVIII века московиты были категорически против того, чтобы название их страны ассоциировалось с Русью. Возможно, это было связано с тем, что для европейцев Русью было Руское воеводство Польши (историческая область, включавшая в себя Львовскую область и Краковское воеводство) - бывшее Галицкое княжество, утратившее свою государственность еще в 14 веке. Вероятно, по этой же причине, иностранцы, описывавшие Московию, не упускали случая отметить, что там «повсюду слышна русская речь». Пикантность ситуации была еще и в том, что во время Смуты элиту Московского государства сильно потеснила польско-литовская шляхта. Об этом как-то не принято говорить в исторической науке, но факт остается фактом: те панове, что составляли свиту Тушинского Вора, впоследствии окружали и престол юного Михаила Романова, а на Земле в это время шел жуткий беспредел: боярские и дачные поместья захватывали участники экспедиционного корпуса польской короны. Процесс был настолько увлекателен, что новые хозяева Московии забыли, для чего их послал сюда Сигизмунд Третий, официальный московский престолонаследник. Они решили Шапку Мономаха возложить на марионетку из числа оставшихся в живых представителей местной знати. В ответ король Речи Посполитой двинул на предателей войска. Начались нескончаемые русско-польские войны, интересные тем, что попавших в плен представителей противника верстали в чин "сына боярского" и отправляли служить в Сибирь. Именно тогда, во время драки между метрополией и колонией, в польской литературе появилось новое выражение: "русские" - так называли изменников, присягнувших русскому царю. Позднее это прозвище распространилось на все российское дворянство. Выражение "русский народ" в отечественной литературе появилось и того позднее - не раньше начала 19 века, знаменуя собой явление, заявившее о себе в ходе войны 1812 года. И уже во второй половине 19 века русскими именовались все, кто крестился и получал христианское имя.
Как можно видеть, Русия (название ввел "созиратель" земель русских Иван Третий) не сразу стала «русской». Мы об этом не знали, потому что источником самых первых сведений про киевско-святорусские истоки культуры и государственности Московии стал "Новый Летописец" - документ, описывающий Смуту как ее и сегодня продолжают преподавать в школе. Написанный под редакцией самого Патриарха Московского Филарета (в миру Федора Захарьева-Зиновьева), отца Михаила Романова, этот документ живописует результаты Смуты как возвращение страны в исконное культурно-историческое русло. Таким образом, получается, что польско-литовской оккупации не было, потому что фамилии на "ий" и "ич" - исконные. Все последующие Романовы систематически укрепляли эту фальсификацию, разрабатывая и шлифуя ее элементы, пока не сложилось устойчивая конструкция, которую и изложил профессиональный писатель Н.М.Карамзин, автор бестселлера «Бедная Лиза».
Нам перипетии рождения письменности под названием «русский язык» важны, потому что они позволяют разглядеть древний инструмент общения. Даже в XV веке его все еще можно было назвать и моравским, и ободритским, и ляшеским, и словенским (поморским), и даже «свейским» (швед Юхан Габриэль Спарвенфельд, придворный церемониймейстер, держал свою «Placzewnuju recz», в связи с похоронами короля Карла XI, на русском языке). По этой причине нам, носителям современного русского языка, доступны самые потайные смыслы, которые в европейских национальных языках Европы основательно повыветрились. Вот почему Шекспир в оригинале не обнаруживает глубокого смысла, который сразу же бросается в глаза в русском переводе. Практически любая национальная литература начинает играть всеми цветами, будучи переведенной на русский язык. Подобно лакмусовой бумажке, он свидетельствует о реальной глубине авторского замысла, недоступной суррогатном языку, на котором она была изложена первично. По этой же причине сама русская литература в значительной степени остается загадкой для мировой литературной критики, так как открывает себя в той мере, в какой позволяют национальный язык того или иного критика. Например, в США «Война и мир» ничего не теряет, если преподается в школах в виде комикса – именно так позволяет понять это русское произведение современный американский язык. По этой же причине остается во всем мире непонятым творчество А.С.Пушкина. Например, Флобер считал его стихи «пошлыми». Иначе и быть не могло, потому что словарь Пушкина – это современный русский язык. Об этом говорили многие исследователи творчества поэта, но только Федор Достоевский обратил внимание то, что думая на языке Пушкина, человек обретает такое мироощущение, которое не дает ни один их европейских языков. Он даже приводит конкретную цитату из Пушкина: «В надежде славы и добра гляжу вперед я без боязни». Нам, живущим спустя без малого два века, легко подтвердить этот тезис. Достаточно ознакомиться с миром будущего, каким рисуют его современные англоязычные фантасты, чтобы понять – смыслы, пророщенные Пушкиным в русском языке, в национальных европейских языках почти полностью вымерли. О будущем Земли лучше думать по-русски. Развивая именно эту мысль, Достоевский, наверное, интуитивно переходит на тему, которая могла быть понятна только слушавшим его современникам. Они имели представление, каким был русский язык до Пушкина. Это место в публичном выступлении 8 июня 1880 года на втором заседании Общества любителей российской словесности по случаю открытия памятника Пушкину в Москве, вызвало настолько неистовую реакцию присутствующих, что сама речь с тех пор считается не превзойденным образцом «русского публичного слова». Что же произнес Федор Достоевский? А он, оказывается, сформулировал мысль об особом статусе русского сознания, которое явил миру пушкинский язык: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!» Эти мысли стали апогеем философии Достоевского, сумевшего разглядеть в пушкинской ментальности признаки "общечеловеческой" (не в «горбачевском» смысле), откуда начала свой путь нынешняя цивилизация, и куда она должна вернуться, чтобы избежать ядерного апокалипсиса. По Достоевскому, выход из раздирающих сегодняшний мир противоречий состоит в том, чтобы люди становились «всечеловеками» или по-другому говоря, стали думать о себе и о мире в значениях русского языка.
Я думаю, русский язык в современном мире выполняет роль жреческого знания. И честь быть носителями тысячелетних смыслов выпала нам с вами. И не важно, что мы часто сами не в состоянии их понять. Главное в другом – пока мы остаемся русскими по образу мыслей, в нас живо и «слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия», как сказал Федор Достоевский. Наша миссия – донести, не расплескав, это «слово» до дня, когда оно потребуется планете.