***
…До горизонта хлеба… Золотистые пшеничные колосья чуть заметно раскачиваются нежным ветерком, нагоняя причудливые волны, напоминающие волшебное жёлтое море.
Рыжий конь, запряжённый в лёгкие дрожки, бежит трусцой по полевой дороге, лениво перебирая копытами. Я, парнишка, свесив ноги, сижу на этих дрожках, и, раскачивая ими, пытаюсь достать пшеничные колосья. За моей спиной, отвернувшись, подёргивая вожжи, сидит мужчина похожий на моего отца.
«Как же так, - тревожно в голову закрадывается мысль – он же давно умер!?» Я оборачиваюсь и смотрю ему в спину: «Да это мой отец», - голова его ещё не покрыта сединой, как в те времена, когда он работал в колхозе бригадиром и частенько брал меня с собой в поле, усадив на вот эти самые дрожки.
И так же, как в те времена, он, подгоняя лошадь лёгкими подёргиваниями вожжей, тихонько насвистывает, сквозь зубы знакомый мотив.
- Отец, куда мы едем? – спрашиваю я его, просто так, чтобы что ни будь сказать, я знаю, что мы едем домой, где нас ждёт мама, приготовив вкусный обед.
Он не оборачивается и не отвечает, всё так же подёргивая вожжи и насвистывая.
« Какая мама, - опять возникает в голове тревожная мысль, - её ведь тоже давно нет на этом свете»
… Вдруг из хлебного моря выскакивает на дорогу заяц и со всей прыти несётся под копыта лошади…
- Стой! – кричу я, но отец продолжает легонько подгонять коня, он меня не слышит.
Заяц, проскочив под копытами, снова скрывается в зарослях пшеницы. Я радуюсь, но через мгновение в груди моей возникает тревога, я не могу понять: «Почему со мной не разговаривает отец?» И начинаю уже сомневаться: «А действительно ли мы едем домой?»
Но вот полевая пыльная дорога сменяется более широкой просёлочной, и, из - за знакомой рощицы, показались первые деревенские дома.
Вот и наш родной дом, сияя синевой выкрашенных ставень, вырос на пригорке. А вот и высокие тесовые ворота, с большим металлическим кольцом для подъёма задвижки.
«Почему они закрыты? Почему нас не встречает мама?»
…И вдруг, неожиданно, пропал рыжий конь и дрожки, а вместе с ними и отец… Я стою в одиночестве перед воротами, виновато опустив голову. Но вот кольцо на воротах дёрнулось, и они, распахнувшись, явили образ моей матушки. Она печально посмотрела на меня и, махнув рукой, тихо сказала:
- Уходи сынок, рано ещё, обед для тебя не готов, - ворота, скрипнув, захлопнулись…
- Матушка…
… Я поднимаю голову – вместо ворот огромный лист стекла, серовато – матового цвета. По одну сторону его зияет бездонная пропасть, по другую замерев, стоят людские фигуры, мои родственники…
… Маленькая капля, разместившаяся на верхнем ребре листа, задрожала, сорвалась и полетела в гущу столпившихся людей. Они облегчённо вздохнули.