Пулат поехал в Старый город, на Чорсу, где родился, где прошло его детство. Недалеко находился базар, небольшой, но там можно было найти всё необходимое. Наполнив две сумки продуктами, напоследок купив каймак в литровой банке, горячие лепёшки и виноград, дамский пальчик, который любила мама, Пулат проехал к дому, за мечетью Кукча и оставив машину у ворот, зашёл во двор. В груди приятно защемило, он редко тут бывал, редко посещал родителей, всё некогда было, то работа, то семья... хорошо, дом перестроил, вернее, отстроил заново. Во дворе поднял дом для брата с его семьёй, где было семь комнат, ведь у брата было двое сыновей, дочь замуж выдали.
Родителям Пулат подправил их старый дом, где было две комнаты и терраса, обновив двери и окна, перекрыв черепицей крышу. Чтобы родителям было удобно, туалет и ванную Пулат велел оборудовать в доме, зимой было холодно, родителям тяжело было выходить во двор. Ну и маленькую кухню в доме пристроил, мало ли... мама ещё была не так стара, может старики решат приготовить для себя что-то другое и не просить невестку, жену брата.
Но нужно отдать ей должное, она проявляла уважение к родителям мужа и делала всё по дому и одновременно за ними ухаживала. До того, как дочь выдали замуж, та присматривала за бабушкой и дедушкой, в доме было понимание и лад.
Пулат часто задумывался, почему же в его семье было не так? Ведь жили они неплохо, в достатке и дети имели всё, что хотели, и жена, а вот понимания не было, а с годами, становилось всё тяжелее. И вот... теперь, Мунира решила так... просто уйти из жизни. Но почему она это сделала? Пулат никак не мог взять в толк, чего ей не хватало? Он винил и себя.
- Нужно было выслушать её, поговорить с ней... но что уж теперь... эх, глупая женщина! Что же ты наделала? - думал Пулат, стоя во дворе дома, такого родного и близкого.
Посередине двора протекал арык, засыпать его отец не разрешил, Пулат велел рабочим немного расширить его и сделать вокруг зелёную зону, посадив кустарники и розы. Мама Пулата любила возиться с рассадой и ухаживать за цветами. Да и летними днями, от арыка был уют и прохлада.
- Пулат? Сынок! Отец, Пулат приехал! Что же ты стоишь, словно не родной? Проходи к отцу, он на топчане лежит, возле арыка, вон он, проходи, родной, - радостно говорила Матлюба опа, мама Пулата.
Пулат обнял мать и прижал к груди, чувствуя до боли знакомый запах матери.
- Ассалому аляйкум, ойижон. Как Вы? Как здоровье отца? - спросил Пулат, нехотя отпуская мать из объятий.
- Слава Аллаху, отец здоров и я тоже. А ты что же такой грустный, сынок? Случилось что? Ведь к тебе ездить, тебя вечно дома нет, Мунира как? Внуки мои как? - спрашивала Матлюба опа, проходя к топчану, где мирно дремал Мансур акя, правда, в махалле его называли Мансур Бобо, из-за седой бороды, которую он отрастил.
- Папа спит... может не стоит его будить? - подойдя к топчану и глядя на умиротворённое, спокойное лицо отца, спросил Пулат.
- Ну что ты, сынок, сон стариков лёгкий, как уснул, так и проснётся, дай Аллах. Отец? Просыпайтесь, сын наш приехал, наш Пулат, - тихо произнесла Матлюба опа, называя мужа адаси (полный перевод "отец детей").
Мансур акя тут же открыл глаза и взглянул на Пулата, словно и не спал так сладко.
- Пулат? Сынок... я сейчас... - кряхтя по-стариковски, сказал Мансур акя, опираясь о спинку деревянного топчана и приподнимаясь.
Пулат помог отцу и крепко его обнял, присев рядом с ним. Мансур акя очень гордился сыновьями, особенно Пулатом. Сам у него никогда ничего не просил, но Пулат не забывал о своих родителях, если сам не мог приехать, всё- таки работа ответственная и отнимает много времени, Пулат отправлял водителя с продуктами и деньгами и никогда не спрашивал, получили ли они всё, что он отправил. Сын - генерал, для отца это было непомерной радостью и гордостью за сына перед соседями и приятелями. Но когда Мансур акя кто-нибудь просил поговорить с Пулатом и помочь в деле, касающемся криминала, Мансур акя тут же пресекал эти просьбы, говоря, что его сын не простой капитан в РОВД, а большой, самый главный начальник в ГУИН. Но спроси у старика, что означает ГУИН, он бы не ответил, просто знал, что место, где его сын начальник - самое главное место в милиции.
Мансур акя был старше своей жены на шестнадцать лет, да и не чужие они были, в смысле родственных отношений. Он женился на своей внучатой племяннице, внучке брата своего отца и жили они душа в душу. Правда, чего не бывает в семье, но Матлюба опа всегда относилась к мужу с уважением и никогда ему не перечила. А недавно, Мансур акя назначили главным в махаллинском комитете, правда, в его обязанности только и входило, что объяснять молодым и примирять их, чтобы в махалле было меньше разводов, которые, кстати, с годами участились.
- У меня машхурда холодная есть, налить тебе, сынок? С кислым молоком и райханом, как ты любишь, я сейчас, я быстро, - захлопотала мама.
- Мама, а невестка где? Почему Вы хлопочете? - спросил Пулат, чувствуя неловкость за то, что мать должна ухаживать за ним, это было не принято у узбеков.
Но мать есть мать, разве она усидит на месте, когда пришёл её любимый сын? Конечно ей хочется покормить его и поухаживать за ним.
- А она отпросилась и с утра поехала с детьми к родителям, проведать их. Уж две недели не ездила, Суръат попросил разрешения и мы согласились. Ничего, мне не трудно, сынок, мне только в радость угостить тебя, - ответила Матлюба опа.
Пулат вспомнил, что с утра не ел ничего, да и завтрак был на ходу... чашка кофе и бутерброд. О Мунире он решил сказать чуть позже, сначала отцу, потом и матери. И когда Матлюба опа отошла, Пулат сказал отцу, что случилось с Мунирой, спросив и про брата.
- Суръат мне нужен, чтобы с похоронами помог, отец, маме как сказать, не знаю... - сказал Пулат.
- Вай, беда! Ох, глупая, что же она наделала? Ладно, о тебе не подумала, а о детях как же не подумала? Ох, грех-то какой! Но почему она решилась на такое, сынок? - Мансур акя был ошарашен, услышав такую печальную новость.
Муниру он недолюбливал, не понимая как такой парень, как его сын, мог жениться на такой, как Мунира. Да и Матлюба относилась к Мунире с терпением, та и не приезжала к ним так часто, как должна была, будучи невесткой, а Нурхон вообще не воспринимала Мансур акя и Матлюбу опа, как сватов. Общения, ни родственного, ни какого-либо другого, почти и не было.
Подошла Матлюба опа и поставила перед сыном косушку кислого молока и холодный суп машхурду, который многие любили есть холодным, типа окрошки. Мансур акя попросил принести и ему, чтобы поесть вместе с сыном. И когда все трое сидели на топчане и ели машхурду, заправив суп кислым молоком и мелко нарезанным базиликом, Мансур акя осторожно сказал, чтобы Матлюба собиралась.
- Куда это, отец? - удивилась женщина.
- Тут такое дело, жена... в общем, Мунира... она умерла... - с трудом произнёс Мансур акя.
Матлюба опа вскрикнула от испуга и такой неожиданной новости.
- Да что же Вы такое говорите? С чего ей умирать, такой молодой? - воскликнула она.
Мансур акя и сам не знал, что ответить жене, лишь кивнул головой, чтобы она шла в дом, переодеться, как подобает в таких случаях.
- А ты, Пулат, позвони Суръату, он отпросится с работы, если что, по дороге за ним и заедем. Ты же на машине, верно? - спросил Мансур акя.
- Да, конечно я на машине. Вы тоже собирайтесь, папа, время... нужно сегодня всё закончить, похороны наверное на рассвете, да? - всё же спросил Пулат.
- Да, конечно. Сегодня уже не успеть. Ладно, поехали... Омин, Оллоху Акбар! Да сохрани нас Всевышний от таких ошибок, да простит Аллах её грехи, - обведя ладонями лицо, сказал Мансур акя, опуская ноги с топчана и надевая мужские коуши (кожаная обувь с острым носом, сшитая на заказ).
Пулат был коммунистом, но из уважения к отцу, тоже обвёл ладонями лицо и поднялся с топчана. Из дома вышла Матлюба опа, в тёмном платье из штапеля, узбекского покроя и тёмном платке на голове. Мансур акя тут же, надел летний чапан, который висел на спинке топчана, на голове его была тюбетейка, с которой он не расставался и ночью. Пулат прошёл к окну веранды, где на подоконнике стоял телефонный аппарат и набрал рабочий номер брата.
- Пулат акя, ассалому аляйкум, акя! Рад слышать Ваш голос, - с почтением ответил Суръат, младший брат Пулата.
- Здравствуй, братишка, тут такое дело... - начал говорить Пулат, потом обстоятельно объяснил, что случилось и попросил его спуститься вниз, сказав, что минут через десять он с родителями подъедет за ним. Получив от брата соболезнования и согласие поехать с ним, Пулат вышел за ворота и сел за руль, лишь спросив, есть ли у невестки ключи от ворот, когда мать, заперев ворота, села на заднее сидение машины.
- Да, конечно есть, сынок, у нас есть, у Суръата есть и у невестки. Хотя, мы с отцом редко выходим из дома, особенно я. Отец то в махаллю выйдет, как его избрали главным в махаллинском комитете, так он часто стал уходить туда, с молодыми разговаривает, да и в чайхану часто ходит, - говорила Матлюба опа, глядя по сторонам дороги.
Проводив гневным взглядом Пулата, Нурхон, вскочив на ноги, дрожащими руками открыла ворота и зашла во двор. Она подняла голову и посмотрела на огромный дом, теперь уже совершенно пустой. А она ведь и правда осталась одна в этом богатом доме, некогда таком весёлом, с детскими голосами её маленьких дочерей. Но потом они вышли замуж... родились внуки, только к бабушке они приезжали крайне редко, так... по праздникам, дедушку они любили, но он постоянно был на работе, а бабушка всегда была занята собой или уходила то к подружкам, то в кафе. Потом внуки и вовсе перестали приезжать, ну может, за редким исключением, когда дедушка был дома.
- Мунира... доченька, что же ты наделала? Мархамат! Ммм... что же мне теперь делать тут одной? - застонав, женщина вновь опустилась на колени, на газон во дворе.
Всю свою жизнь, Нурхон любила себя и своё Я у неё было на первом месте, домочадцы привыкли к этому и соответственно к ней относились. А теперь, сидя на газоне и взирая на пустой дом, ей стало страшно. Нужно было идти в дом Муниры и Пулата, но внутреннее Я противилось этому. Она с трудом поднялась, опираясь руками о землю и тяжело ступая, медленно побрела к дому. Казалось, этот огромный дом давит на её плечи и готов проглотить её.
Пересилив себя, Нурхон поднялась в свою комнату. Это и правда была её комната, Закир Искандарович давно не спал с женой в одной спальне, занимая другую комнату, рядом. Нурхон открыла огромный, чёрного дерева, полированный шкаф во всю стену, с зеркалами и взяла платье серого цвета, в мелкий, чёрный горошек. Она его купила, когда умерла её близкая подруга и больше не надевала, вот теперь платье и пригодилось для похорон дочери. Хотя платье нельзя было назвать траурным, оно было, скорее, нарядным, со складками, чёрным кружевным воротником и такими же манжетами, да и было оно летнее, с рукавами ниже локтя. Надев чёрные туфли на невысоком каблуке, она взяла чёрный шёлковый шарф и повязала на голову.
Сейчас, Нурхон переступала через себя и шла в дом к ненавистному ей Пулату, зная, что там будут и его родители, эти никчемные людишки, как она их называла, считая недостойными даже стоять рядом с ней. Но умерла её дочь и ей пришлось идти, пересилив себя и закрыть на замок свою гордость, от которой было хуже ей самой, только она винила в этом других.
Закир Искандарович вместе со Станиславом Владимирович вышел из палаты и прошёл в операционную, чтобы проведать сына.
- Завтра будем переводить его в палату интенсивной терапии, утром занесём кровать в Вашу палату и Вы будете рядом с сыном, Закир Искандарович, как и хотели, - сказал Станислав Владимирович.
- Я проведаю сына и поеду к зятю домой, думаю, вернусь только завтра днём, после похорон дочери, - с грустью ответил Закир Искандарович.
- Я очень сочувствую Вам, Закир Искандарович... но прошу Вас, на ночь вернитесь в клинику, утром опять поедете. Я переживаю за Вас, как бы Вам плохо не стало... - ответил Станислав Владимирович.
- Спасибо Вам за всё, Станислав Владимирович. Всё будет хорошо, не переживайте. Думаю, хуже того, что уже случилось, не будет, - сказал Закир Искандарович, входя в операционную, где на кушетке лежал Валерка.
- Папа? Это ты? - услышав голос отца, спросил он.
- Валера? Сынок, как ты? Смотрю, ты уже молодцом держишься, завтра тебя переведут в мою палату, а через недельку, встанешь на ноги. У тебя скоро занятия начинаются, да и Евгений Константинович наверное не понимает, почему ты не приходишь в автошколу. Как получишь права, вместе поедем тебе машину покупать, - целуя сына в лоб и ласково гладя его по голове, сказал Закир Искандарович, нагнувшись над Валеркой.
- Ты как, папа? Как себя чувствуешь? - тихо, с трудом спросил Валерка, которому ещё тяжело было говорить.
Закир Искандарович с тревогой взглянул на Станислава Владимировича, не зная, что ответить сыну.
- Думаю, на сегодня хватит, друзья. Вам пора отдыхать. Закир Искандарович, давайте вернёмся в палату, пусть Ваш сын поспит, - кивая головой, сказал Станислав Владимирович.
- Папа? Что-то случилось? - Валерка словно почувствовал неладное и встревожено посмотрел на отца, с трудом повернув к нему голову.
- Да нет, ну что может случится, сынок? Я здесь, рядом с тобой, больше нам никто и не нужен. Отдыхай, родной, скоро мы с тобой вместе покинем эти стены, - вновь целуя Валерку в лоб, ответил Закир Искандарович.
Станислав Владимирович попросил медсестру сделать Валерке два укола и поставить капельницу, затем, вместе с Закиром Искандаровичем, вышел из операционной и сам проводил его до палаты.
- Самому вести машину не следует, Закир Искандарович. Позвоните своему водителю, пусть приедет за Вами и мне нужно с ним поговорить, - сказал Станислав Владимирович, остановившись у двери палаты.
- Да, Вы правы. Позволите позвонить из Вашего кабинете? - из вежливости спросил Закир Искандарович.
- Пройдёмте, - предложил Станислав Владимирович.
Шухрат приехал минут через двадцать, как только ему позвонил его шеф. Станислав Владимирович попросил парня не оставлять Закира Искандаровича одного и напоминать пить лекарства. Шухрат взял из рук профессора бутылек с капсулами и пачку таблеток, положив их в карман и пообещав, что не отойдёт от своего шефа ни на шаг.
Закир Искандарович вместе с Шухратом спустился вниз к воротам клиники и сев в машину, проехал к своему дому. К тому времени, Нурхон уже успела уехать. Закир Искандарович открыл своим ключом дверь в воротах и поднялся в свою комнату. Там он искупался, побрился, затем надел синюю рубашку и чёрные брюки. Спустившись вниз, он прошёл в свой кабинет, который тоже запирал на ключ. В ящике стола он обычно хранил деньги, секретные документы домой не привозил, держал их на работе, в своём кабинете, в сейфе. Взяв пачку денег, он закрыл дверь комнаты на ключ и спустился вниз.
- Поехали к дому Пулата, сынок, - сказал Закир Искандарович, сев в машину.
У дома Пулата уже собрались люди, плохая весть разносится быстро. Из ГУИНа приехали сотрудники, в форме офицеров милиции, из министерства внутренних дел были отправлены два представителя от министра, с работы Закира Искандаровича приехало много народу, возле дома, выстроившись в ряд, стояли автомобили с государственными номерами. Соседи и родственники, все были в доме и на улице возле дома.
Пулат поехал в ТашМИ, за телом жены, привёз он тело в пятом часу. О месте на кладбище, поехал договариваться брат Пулата, Суръат, он же договорился с муллой, который обещал приехать на рассвете для захоронения и прочтения молитвы Жаназа... как полагалось у узбеков.
Нурхон сидела в большом зале, где соседки успели прибраться, впрочем, там и так было чисто, так как Мунира была очень опрятной женщиной и держала дом в чистоте. На ковёр постелили курпачи, но Нурхон сидела на диване, словно изваяние, ни с кем не говорила и никого вокруг себя не видела, едва поздоровавшись со свахой, с Матлюбой опа.
Закир Искандарович остался стоять на улице, возле ворот, рядом с Мансур акя, приветствуя его и тепло обнявшись с ним. А когда приехал Пулат, за которым следовал труповоз, раздался плач женщин. Сын Муниры, подросток, стоял в растерянности, не понимая, почему вдруг его мамы не стало, а дочь сидела рядом с Матлюбой опа и плакала, постоянно повторяя:
- Мама... мамочка... пожалуйста, мамочка, не умирай, не оставляй нас...
Матлюба опа не могла выдержать такого, обняв внучку, она гладила её по волосам и старалась успокоить. Но как успокоить ребенка, который неожиданно остался сиротой.
Приехала женщина, укрывшись паранджой, рядом с ней в дом прошла её помощница, закрыв лицо платком, они должны были омыть тело усопшей и завернуть в кяпан (саван). Муллу уговорили перед захоронением почитать молитву Жаназа, он так и не узнал, что женщина совершила самоубийство, таким молитвы Жаназа читать не могут. Пулат взял от врачей заключение, где было написано, что Мунира умерла от болезни и поехав в ЗАГС, привёз свидетельство о смерти, без которого похоронить было нельзя. Все эти формальности, с которыми столкнулся Пулат, очень его напрягали, но возмущаться он не имел права. Эти правила придумали давно и в одночасье их не изменить, правила были одинаковы для всех.
На ночь многие разошлись, Нурхон молча ушла в комнату дочери и легла отдохнуть, иначе, с утра она не выстояла бы. При всей своей чопорности и нелюдимости, она была вымотана морально и физически. Матлюба уложила детей спать в их комнатах, мужчины сидели в зале и тихо разговаривали.
Тело Муниры успели омыть и завернув в саван, следом в красивое, богатое покрывало, положили в середину второго зала, где постелили курпачи и женщины читали саловат (благословенные молитвы), считалось, что эти молитвы открывают дорогу в рай. Ночь длилась мучительно долго... казалось, эта ночь никогда не закончится... ведь на рассвете вновь соберутся люди и пройдут похороны.
- Эй ты? Говорят, твоя сестра покончила с собой! - услышала Мархамат, свернувшись калачиком на шконке и отвернувшись к стене.
Женщина и не подумала, что эти слова обращены к ней и не шелохнулась.
- Ты что, глухая? С воли малява пришла, твоя сестра покончила с собой, наглотавшись таблеток! - пнув Мархамат по мягкому месту, повторила женщина, которая была в камере за старшую.
Мархамат резко обернулась и вскочила со шконки. Она поверить не могла, что такое возможно.