РАССКАЗ НАПИСАН В СОАВТОРСТВЕ С МАРИЕЙ ДОБРЫНИНОЙ
День первый, рассказанный Александром Карецким
...Я о Борисе Климове мало чего могу рассказать. Знаем-то мы друг друга давно, уже тринадцать лет. И отношения у нас всегда были хорошие, тёплые. Но было нечто такое... Не знаю, как объяснить.
К ним в школу я перешёл в девятом. Хорошая школа была, с очень сильной подготовкой. А у меня способности к математике, вот мои родители и постарались. Когда я пришёл в новый класс, то, конечно, не стал никому навязываться и какое-то время был в одиночестве,но компанию их сразу приметил: на переменах вместе, домой тоже вместе. Они мне сразу понравились. Ну а потом Паша ко мне сам подошёл. Приняли они меня очень быстро. Тогда ещё с ними было легко подружиться. Это теперь у нас новые люди почти не появляются, ведь за столько лет в компании уже какие-то свои правила, свои отношения сложились. Да ещё и наша жизненная позиция, мягко говоря, не всем понятна. Мы ведь любим свободное время проводить только с риском для жизни. Понимаете, просто так, ради собственного удовольствия, обогащаем кровь адреналином. Я считаю, в наше время это единственный способ остаться нормальным человеком, ведь развиваться нужно гармонично, а в повседневном быту можно очень быстро деградировать, не имея возможности постоянно преодолевать какие-нибудь препятствия. Вот мы сами и ищем себе эти препятствия, чтобы затем их преодолеть. Ну, прыжки с парашютом, гонки на мотоциклах, это дела сами собой разумеющиеся. Гораздо интереснее, например, на байдарках по Алтаю путешествовать. Там на горных речках сплошные пороги, в любой момент можно легко распрощаться с жизнью. Мы два лета подряд в них кувыркались. Или вот дельтапланы - наша Надя в клубе состоит, она со школы этим делом увлекается, и нас приохотила. А подводное плавание? Как будто специально для нас придумано. Мы ныряем в любой сезон, в любом месте, главное, чтобы было свободное время и настроение. Зимой как-то на Ладоге под лёд ныряли, у Паши регулятор замёрз... Да, Павлуху тогда еле откачали. А он пару дней дома посидел, потом позвонил, снова позвал нас туда же, как будто ничего не было. Согласитесь, после этого не всякий с нами сможет общаться...
Так вот, я о Борисе говорил. Хоть мы с ним и в одном классе учились, и в одной компании столько лет состоим, закадычными друзьями так и не стали. Тот же Паша или Артём мне намного ближе, а из девчонок Люська - потрясающий характер, самая настоящая сорвиголова, или вот Лена... Даже с Димой, он у нас года три назад появился, мы друг друга уже с полуслова понимаем. А Борю я знал как-то очень однобоко, мало что слышал о его жизни вне нашей компании. Так со школы ещё сложилось, не знаю, почему. И вроде бы с той стороны, с какой я его знал, Боря мне всегда казался нормальным, что называется, "нашим" человеком. Но именно потому, что я знал его хуже, чем других, мне в какой-то момент показалось, что он от нас отходит, что он уже не такой, как мы, что с нами ему становится не так интересно, как раньше. Я стал наблюдать за ним и при каждой новой встрече всё сильнее ощущал эту дистанцию, она стала увеличиваться. И та странная тень, что всегда лежала между мной и Борей и мешала нашей полноценной дружбе, понемногу превращалась в откровенный барьер. Мне уже резало глаз, что Боря как-то вдруг отошёл на второй план, даже девчонки стали теперь активнее его, а ведь раньше я считал, что он был практически второй, негласный, лидер, (после Паши, естественно), что он вдруг полюбил домашний уют и комфорт, и, что самое главное, перестал наслаждаться риском и в основном старался избегать его. Всё это, конечно, не за один месяц случилось и даже не за один год; прошло очень много времени, прежде чем я всё осознал и переварил.
А случай тот я очень хорошо запомнил. Я тогда Борю как будто на ладони увидел. И, честно сказать, в тот день все мои подозрения насчёт Бори дошли до логического конца и, как мне показалось, полностью подтвердились. И барьер между нами намного увеличился... В общем, весной это случилось, когда Витёк впервые пригласил нас в свой аэроклуб. Он единственный из нас, кто служил срочную, и служил не где-нибудь, а в десанте - вполне в нашем духе. После демобилизации он заключил контракт и остался, через пару лет случилась какая-то реформа, и Витьку сократили. И тут Дима - сослуживец бывший - устроил его по знакомству инструктором в этот аэроклуб. Ну а года через три Витёк стал заместителем директора и был уже в клубе, по сути, самым главным. Вот тогда он и решил воспользоваться служебным положением: отвезти нас на вертолёте за город, чтобы там попрыгать с парашютами. Мы, конечно, этой идеей сразу загорелись. С Ан-2, да ещё на обусловленное поле, все уже не по одному разу прыгали, а чтобы так, с вертолёта, да в белый свет, как в копеечку... Согласились моментально, только Боря помялся как-то, но тоже поехал. Я подумал тогда, что из-за Вероники. У них всегда были очень серьёзные отношения, на тот момент они уже собирались заявление подавать... Но я не о том.
К назначенному часу мы приехали в аэроклуб, пилот уже ждал. Витёк повёл нас снаряжаться: комбинезоны, шлемы, ботинки, в общем, всё как положено. И вдруг Борис совершенно неожиданно сказал:
- Знаете, ребята, я с вами не полечу. Я ведь с детства высоты боюсь, да и настроения у меня сегодня нет. Не хочется что-то нервы лишний раз щекотать.
Мы опешили. В последнее время не только я, но и остальные стали замечать, что Борис сделался тяжёлым на подъём, но такого заявления от него никто не ожидал. Я вполне мог предположить, что он попридирается к снаряжению, будет долго выбирать себе парашют, ещё дольше изучать различные нудные и никому не нужные инструкции, но всё же полетит с нами. А тут пожалуйста... Помню, Паша ответил:
- Неужели тебе не надоела эта серая, однообразная жизнь, эта рутина? Неужели ты не хочешь ощутить, как бьётся сердце и кипит кровь, когда под ногами вдруг разверзается бездна? Мы погрязли в быту, в нашей жизни так мало риска, что мы легко можем заплесневеть в своих квартирах. А тут тебе предоставляется такой шанс, и ты его упускаешь?
- Видишь ли, Паша, бурная молодость ведёт к преждевременной старости, это, по-моему, доказано опытом многих поколений. И потом, я не испытаю никакого удовольствия, если полечу без охоты, - парировал Боря,- А вдруг у меня парашют будет неисправен? Или я куда-нибудь не туда приземлюсь...
И так он это скучно и даже как-то трусовато произнёс, что все просто удивились. Никто не ожидал от Бориса настолько нерешительного поведения . И потом, там была Вероника. Я бы никогда не смог открыто расписаться в своей трусости перед любимой девушкой и был уверен, что Боря тоже так считает. Если он поехал с нами, в основном, из-за Вероники, то, значит, из-за неё и полетит прыгать, так я тогда рассудил. А того, что Боря не побоялся показаться перед ней слабым и нерешительным, я совсем не понял. Ведь, если твой жизненный принцип "больше риска в жизни, чтобы не закиснуть в собственном соку", то изволь быть мужчиной до конца. Я хотел напомнить Борису об этом, когда он удивил нас своим ответом. Паша тоже собрался было образумить его, да и у Люськи уже вертелись на языке какие-то колкости, она у нас обожает язвить по всякому удобному поводу. Но мы промолчали, потому что ждали, как отреагирует Вероника. Вероника - это отдельный разговор, она очень сложный человек, и до конца её понимал один только Боря, но все мы всегда считались и будем считаться с мнением Вероники и никто из нас не скажет и не сделает того, что пойдёт наперекор с ним. Почему - объяснить практически невозможно. Она не лидер, нет. Но есть в Веронике что-то такое, что заставляет нас особенно уважать её... Так вот, мы не образумили тогда Борю, потому что Вероника совершенно спокойно сказала ему:
-А ты прав. Делать что-либо без настроения - лишь вредить себе. Ну а смотреть-то, как мы прыгаем, хоть будешь?
-Конечно, - ответил он, - только объясните, куда вы будете приземляться.
Витёк по карте показал ему нужное место, Паша дал свою машину, и мы расстались.
Для прыжков Витёк выбрал одно совершенно шикарное место за городом, километров пять от Ржевки. Обычно все клубы в Гатчине прыгают, а мы, как обычно, решили сами по себе. Конечно, получили огромное удовольствие, острых ощущений испытали по самое горло. Прав был Паша: под ногами сначала разверзается бездна, сердце где-то в горле колотится, делаешь шаг, и такое незабываемое чувство охватывает, даже словами не передать. Ощущаешь себя полностью свободным, волнение исчезает, а возникает какая-то беспричинная пьянящая радость. После этого все наши повседневные хлопоты кажутся откровенно пресными! Слетелись мы на поле, Боря нас уже внизу поджидал. Помог собрать парашюты, сказал, что наблюдал за нашими прыжками и очень рад за нас, спросил о наших ощущениях. Мы столпились вокруг него, радостные, возбуждённые, лица у всех были практически одинаковые - пьяно-счастливые, стали рассказывать ему о своих впечатлениях, пытались как-то передать это словами, но сами друг друга понимали уже без слов, потому что все испытали одно и то же. Боря внимательно слушал, пытался проникнуться общей радостью, но в какой-то момент я вдруг почувствовал, что он всё это делает из вежливости. Не мог он нас понять, потому что уже мыслил другими категориями, не мог даже представить наши эмоции. Тогда он мне совсем чужим показался. Помню, я ещё удивился, как другие этого не замечают и как вообще Боря последнее время с нами общался, будучи уже не нашим по духу. И я подумал, что теперь он долго у нас не задержится, и не останется даже ради Вероники.
А вообще-то мне о Борисе больше нечего сказать. Теперь-то выходит, что я его совсем не знал. Все мы его, получается, не знали...
День второй, рассказанный Еленой Герасимовой
Я Борю знаю очень давно, мы через Ольгу познакомились. Мне было тогда лет двенадцать. Господи, как давно-то, теперь даже представить сложно.
За год до этого знакомства мы разменялись с бабушкой и переехали в соседний микрорайон. Иных друзей, кроме одноклассников, у меня не было, и поначалу я ездила гулять к ним, мои старое и новое место жительства отделяют всего три автобусные остановки. Потом я случайно познакомилась с Ольгой, сейчас уже точно не помню, как, но всё было весьма прозаично: кажется, мы столкнулись у мусоропровода, обе с наполненными доверху вёдрами, ну, и поговорили на ничего не значащие темы. Оказалось, что Ольга - моя соседка по лестничной площадке. Училась она на год старше меня, и мне в том возрасте казалось, что она ужасно взрослая и независимая. Помню, она мне тогда сказала покровительственно:
- Ну, раз ты здесь никого не знаешь, заходи как-нибудь ко мне в гости. Меня-то тут все знают, так что не пропадёшь!
Я стала заходить. Мы пили чай с Ольгиным фирменным печеньем - готовить она научилась, наверное, с пелёнок, в этом плане я всегда ей завидовала, слушали какие-то умпопомрачительнейшие модные записи, рассказывали друг другу о своих первых жизненных проблемах. Вскоре Ольга стала для меня непоколебимым авторитетом, я уверовала в то, что она всегда права и знает всё лучше меня. В этом я, конечно, ошибалась. Правда, те, кто не очень близко нас знают, до сих пор считают Ольгу некой "истиной в последней инстанции", которая всегда всё знает лучше всех. Она, конечно, очень самостоятельная и независимая, нередко бывает прямолинейной, но своего мнения никогда никому не навязывает. И в то время она, само собой, не хотела, чтобы я становилась её тенью. Поэтому и решила познакомить меня со своей компанией. Знакомила Ольга нас очень дипломатично: позовёт обычно в гости, посидим немного, потом звонок в дверь, а Ольга небрежно так: "Да, забыла сказать - ко мне друзья пообещали зайти. Не уходи, сейчас веселее будет". Ну или позвонит: "Заходи, поболтаем", я к ней захожу, а там кто-нибудь из её компании уже сидит. Так понемногу и знакомились. Я очень гордилась, что они меня сразу приняли. Они ведь все друг друга с детства знали: Ольга, Артём, Боря и Люська с первого класса вместе учились, Паша к ним чуть попозже пришёл, а Витёк вообще Люське двоюродным братом приходился, ему тогда вот-вот должно было исполниться пятнадцать, он был из нас самым старшим. А я там самой младшей оказалась, и это меня очень подняло в собственных глазах. В этом плане Ольга, конечно, очень помогла становлению меня как личности. Тем более, что компания эта уже тогда выбрала себе путь: жизнь ради риска. Это, конечно же, Паша первый начал. Вывел целую жизненную философию. Он уже в том возрасте, лет тринадцать ему тогда было, мог заговорить любого. Этакий доморощенный философ. И, главное, говорил всегда очень убедительно. Потом, уже в институте, эта способность помогала ему морочить преподавателей на экзаменах.
Сначала Паша хотел представить свой новый стиль жизни как дело чисто мужское, поэтому начинал только с Артёмом, Борей и Витьком. Но наша неугомонная Людмила позавидовала и как-то раз произнесла вдохновенную речь, отстаивая права женщины и ссылаясь на повальную эмансипацию. И Паша сдался. Всё-таки он любил, чтобы вокруг было много девчонок, потому что все девчонки всегда в него влюблены. Как раз незадолго до меня к ним примкнули Юля и Надя из параллельного с ними класса; Ольга по секрету сказала мне, что это из-за Паши. Она пророчествовала, что и я в Пашу обязательно влюблюсь. А я как-то сразу на Борю обратила внимание. Паша, конечно, типичный лидер, суперменистый такой, обаятельный очень, приятный в общении, остроумный. Но Боря мне понравился больше. Он уже тогда был серьёзным и рассудительным. Мне вообще-то всегда были симпатичны такие, как Боря: спокойные, молчаливые, очень воспитанные. А Паша на Борином фоне выглядел чересчур развязным. Но, несмотря на всю свою серьёзность, Боря тогда весьма органично вписывался в компанию. Ведь он был самым первым Пашиным соратником, это он во время какой-то школьной экскурсии на спор прыгнул с моста в реку и после этого чуть было не вылетел из школы, спасла Ольга, подтвердив, что видела, как Боря оступился и упал в воду. Потом к ним примкнул Витёк, втроём они соорудили из Пашиного велосипеда мопед и организовали на пустыре в нашем квартале настоящий мотодром с препятствиями. Артёма чуть позже позвали. А потом случилась история с теми гопниками. Люська как-то в одиночестве гоняла по нашему мотодрому, вдруг появилось какое-то хулиганьё: кастеты, рваные джинсы, тяжёлые цепи - в общем, всё как положено. Бить Люську не стали, но сняли часы, мопед сломали и мотодром весь раскурочили. Я тогда, как обычно, у Ольги сидела, вдруг Люська в слезах прибегает. Ольга сразу же позвонила ребятам. Паши не было в городе, и главным на тот момент сразу сделался Боря. Он пришёл, успокоил Люську, деловито расспросил о гопниках, потом собрал Артёма, Витька и Шурика, и они ушли. Что там произошло, никто из нас, девчонок, до сих пор толком не знает, но часы Люське вернули, и больше мы в наших краях никаких хулиганов не встречали. А Боре тогда глаз подбили, да и Артёму досталось, до сих пор шрам на лбу заметен. Но это уже позднее произошло, когда они классе в десятом учились. А влюблена в Борьку я была раньше, лет в четырнадцать. Откровенно влюблена - по ночам слёзы в подушку лила, а днём ловила каждый его взгляд, каждое слово. А через год как-то всё само по себе прошло. Но чувства тёплые к Боре остались, всё-таки моя первая любовь. В общем-то, я продолжала его любить, но уже как брата.
В девятом к ним пришёл Шурик Карецкий и сразу стал за мной ухаживать. Мне всё это очень льстило: это был первый парень, который увидел во мне не просто друга. Но никакого романа у нас не получилось, так, какие-то детские игры с несением моего портфеля из школы, ну и что-то в этом роде. И в том же году появилась Вероника... Не знаю, я, наверное, очень сумбурно говорю, как будто сплетни пересказываю. Но воспоминания никогда не идут в нужном порядке, мысли ведь перескакивают с одного на другое, какие-то ассоциации с совершенно посторонними событиями возникают. Так что я уж, как умею, расскажу.
Да, а Вероника к нам попала через Артёма. Они вместе занимались каратэ, он много рассказывал об этой девчонке - искательница приключений, смелая, никого и ничего не боится. И однажды решился пригласить её на свой день рождения. Мы все без исключения сразу нашли с Вероникой общий язык, она довольно легка в общении. Кстати, насчёт её характера первая, естественно, выяснила Ольга. Ещё на том дне рождения она сказала мне:
- Железо! Была бы парнем - слетел бы наш Паша со своего пьедестала.
И, как всегда, оказалась права. Во взглядах Вероника с Пашей оказались во многом схожи, в подходе к жизни, в любви к риску тоже. И в интеллектуальных беседах она ему не уступала. У них даже чуть было роман не случился, но Вероника быстро его раскусила и дала понять, что больше, чем дружба, ей от него не надо. А потом за ней стал ухаживать Боря, и мы все удивились. Уж очень они противоположными выглядели. И потом, как-то казалось, что Веронике больше подходят ребята другого типа, экстраверты вроде Шурика или того же Артёма. А она, как и я в своё время, выбрала молчуна Борю. Честно скажу, я никогда не завидовала Веронике и не мучалась ревностью; наоборот, меня с их парой с самого начала связывала глубокая взаимная симпатия. До того случая, когда Боря меня очень неприятно удивил. И, знаете, это было очень неожиданно. А случай-то, в общем, был пустяковый.
Стояло лето, только что закончилась моя последняя сессия, и я перешла на шестой курс. До преддипломной практики оставался ещё месяц, и я хотела провести его с пользой. В тот день мы сидели, как обычно, у Ольги, были ещё Вероника, Паша и Надя. Пили чай, слушали музыку и обсуждали, где и как провести лето. Тогда мы увлеклись альпинизмом, и Паша, как всегда, выдвигал какие-то умопомрачительные идеи о покорении Эвереста или хотя бы Эльбруса. Ольга с Вероникой смотрели на вещи реальнее и предлагали выбраться на Кавказ или в Крым, "дикарями", естественно, а не по путёвке. Часа два мы провели в бесплодных обсуждениях, потом пришли Витёк с Димой, и я спросила их совета. Дима у нас тогда появлялся ещё считанные разы и, в основном, в разговорах отмалчивался, а тут, услышав о нашем затруднении, вдруг сказал:
- Ребята, ну зачем куда-то ехать, если у нас под Приозерском есть вполне пригодные для альпинизма места. Вся загвоздка только в том, что они находятся в запретной зоне и охраняются военными. Есть только одна потайная тропинка, по которой можно пройти незамеченными. Сразу предупреждаю, я был там давно, ещё школьником, поэтому маршрут этот подзабыл, так что путешествие может быть сопряжено с известным риском. Хотя, если я вас правильно понял, вам только этого и надо?
Если до этого кто либо из нас сомневался в Диме, то теперь мы все безоговорочно признали его своим. Его идеей мы сразу загорелись, Паша схватился за карандаш и карту области, и вскоре они с Димой увлечённо вычерчивали какие-то предполагаемые маршруты. Ольга плотно заняла телефон, вызванивая остальных друзей, а Вероника предложила мне сходить вместе с ней за Борей.
Дверь открыл его отец. Надо сказать, что, хоть родители всех нас спокойно относились к нашим безумствам, Климовы всегда больше других привечали у себя нашу компанию. Я думаю, в глубине души Евгений Петрович завидовал нам, они с Борисом очень похожи характерами, в них обоих серьёзность сочетается с готовностью на любые приключения. Увидев нас на пороге, Евгений Петрович очень обрадовался и пригласил:
- Заходите, девчата, сейчас чайку сообразим. Заодно сына моего от паяльников оторвёте.
От чая мы отказались и сразу зашли к Боре в комнату. Он, как обычно, паял какие-то микросхемы. Он всегда увлекался электроникой, ещё со школы, в седьмом классе сам сделал электронную игру, что-то вроде викторины: если ответ правильный, загорается лампочка, так молоденькие учительницы каждую перемену бегали к ним в класс в неё поиграть. А после диплома Боря совсем отдался во власть своих микросхем. Помню, сколько ни заходила к нему, стол у него всегда был занят проводками, лампочками какими-нибудь, а для паяльника даже специальное почётное место отведено. И в этот раз всё выглядело точно так же. Правда, когда мы вошли, Боря, как всякий воспитанный человек, отложил свои дела, усадил нас на диван и стал расспрашивать о чём-то, а сам нет-нет, да возьмётся то допаять что-то, то проводки какие-нибудь подсоединить. Но мы уже привыкли к этому его увлечению и потому совершенно спокойно вели непринуждённый разговор. Потом Вероника рассказала о нашей идее с Приозерском и спросила:
- Ну как, твоим планам на лето это не помешает? Точный день мы. конечно, ещё не назначили. Но я считаю, тебе нужно сходить в этот поход. Ведь именно таких ощущений нам и не хватало. Это лучше, чем дельтапланы или ныряние под лёд. Да ещё и в качестве альпинистов потренируемся. Согласись, перспектива заманчивая.
И тут возникла пауза. До этого момента разговор у нас шёл непрерывно, как люди, которые дружат много лет, мы уже научились понимать друг друга в буквальном смысле с полуслова, потому заранее были уверены в ответе и уже готовы были увидеть Борин кивок и услышать, что он согласен, как вдруг повисла эта пауза. Боря со странным, одновременно смущённым и недовольным лицом старательно что-то допаивал. Потом отложил паяльник, помялся и наконец сказал:
- В общем-то, девчата, не заманчивая это перспектива, а сомнительная и даже безрассудная. Ну, посудите сами: Дима был там чуть ли не десять лет назад, за это время он наверняка забыл все дороги. Где гарантия, что мы не заблудимся? И потом, что за глупая прихоть - проникнуть в запретную зону? Ведь у солдат есть приказ стрелять без предупреждения. Неужели я буду подставлять голову под пули просто так, что называется, из спортивного интереса?
- Но ведь мы всегда всё делаем из спортивного интереса, - пожала плечами Вероника.
- Не сравнивай! - оборвал Боря.- Раньше по-настоящему смертельной опасности мы ещё себя не подвергали. Ныряние под лёд, сноубординг, дельтапланы, это ерунда, просто игра в риск. А здесь всё намного серьёзнее.
И он строго посмотрел на Веронику. А она, как ни в чём не бывало, произнесла:
- Ну, как знаешь. А мы поедем. Дай нам только свою палатку, а то у Юли...
- Подожди, - перебил Боря, чуть не выронив из рук проводки, - я правильно тебя понял? Ты тоже собираешься в этот поход?
- Конечно, я ведь с самого начала тебе говорила.
И тут я удивилась в первый раз. Обычно спокойный и чуточку медлительный Боря слишком резко отбросил на стол проводки. Для постороннего человека этот жест ничего бы не значил. Но я дружила с Борей много лет и прежде ничего такого за ним не замечала, не в его характере было открыто выражать свои эмоции. Но проводки он отбросил жестом разгневанного человека. Я замерла, внезапно почувствовав, что сейчас стану свидетелем чего-то доселе невиданного. "Неужели Боря на самом деле не такой, каким кажется?...", - мелькнула мысль. И тут же на память пришли сотни случаев, с виду мелких и ничего не значащих; я осознала, что уже не первый раз Боря совершает нечто ему не свойственное, но так явно это никогда не бросалось в глаза.
Конечно, меня можно обвинить в предвзятости: из-за каких-то проводков изменила своё отношение к старому другу. Но, повторюсь, ничего иного я не могла тогда подумать. Этот резкий жест...и Борино лицо. Оно в мгновение стало жёстким, суровым. Я никогда раньше не видела его таким и не знала, как объяснить эту перемену. Какие только глупости не пришли мне тогда в голову!
Наконец Боря заговорил. Он всегда был очень воспитанным и потому не сказал ни одного грубого слова, но мне было достаточно его жёсткого лица и какого-то незнакомого властного голоса.
- Вероника, ты что, с ума сошла? Ты вообще понимаешь, куда впутываешься? Придумали себе поход за смертью... Нет, я пойму, если Паша, Витёк или этот Дима туда сунутся - вполне в их духе! Но ты, Вероника... Неужели тебе действительно необходимо постоянно щекотать себе нервы? - тут Боря заговорил ещё резче, - Да что себе - твоим родителям, мне! В конце концов, я несу ответственность за тебя, и я не позволю тебе идти в этот поход. Слышишь. Вероника, я запрещаю. И если мои слова для тебя хоть что-то значат, ты должна остаться!
Я во все глаза смотрела на Борю и не узнавала в нём того парня, в которого когда-то была влюблена, с которым дружила много лет и считала его чуть ли не идеалом настоящего мужчины. Неужели он всегда был таким мелочным, эгоистичным и жестоким? Да он же разговаривал с Вероникой так, как будто она была его вещью. Понимаете, собственник - самый ненавистный мне тип мужчины. И поэтому мне стало так противно от Бори и неудобно перед Вероникой, что я просто не знала, куда от неловкости деться. Если бы на месте Вероники была, к примеру, Люська или Надя, я бы сразу же вступилась за подругу. Не терплю, когда в моём присутствии парни унижают девушек. Но с Вероникой всё было по-другому. Я никогда не понимала её до конца и порой совершенно не представляла, чего от неё надо ожидать. Вот и теперь на языке у меня уже вертелись ядовитые замечания в Борин адрес, но сказать хоть что-то вслух я побоялась, не могла представить реакции Вероники.
А её Борины слова как будто и не затронули. Лицо её оставалось по-прежнему спокойным, только заговорила она почему-то очень тихо:
- Лена, извини, пожалуйста, но не могла бы ты нас оставить вдвоём? Заодно передай ребятам, что Боря не поедет.
Спросить, поедет ли она сама, я не решилась и ушла, не простившись с Борей. Но сцена, свидетелем которой я стала, произвела на меня настолько неприятное и тягостное впечатление, что ещё пару дней после этого я чувствовала себя больной.
Нашей компании Борин отказ я объяснила его сугубо личными причинами и о том, что произошло, рассказала только Ольге. Она ответила, что тоже замечала в Боре перемены, но не поняла, как давно это произошло. Мы с ней ещё долго ломали головы, как же Вероника с её сильным характером и задатками лидера терпит, когда Боря ставит ей свои условия и стремится распоряжаться её жизнью? Неужели за что-то ещё любит его? Странным мне сейчас кажется одно - почему ни я, ни Ольга не задумались тогда, по какой же причине изменился Боря. Кто знает, может мы поняли бы всё раньше.
А в поход мы всё же сходили, правда, без Вероники. Она в тот же день, вернувшись от Бори, уехала на дачу. Я думала, что этим их отношения и закончатся. Но, когда через неделю Вероника приехала, у них с Борей всё осталось по-прежнему, как будто ничего и не было. А я с тех пор Борю невзлюбила, он мне показался двуличным и подленьким, этаким домашним тираном. Теперь даже стыдно говорить, чего я только о нём не передумала. Но ведь никто из нас не мог предположить... В конце концов, что я ещё могла подумать?
День третий, рассказанный Виктором Никулиным
Я всегда думал, что хорошо понимаю Бориса. Очень он был простой человек, обычный. Они с Вероникой мне казались совершенно непохожими людьми, она ведь очень сложная, скрытная натура. Это теперь я понял, что и Борис не так уж прост, но раньше мне и в голову не могло прийти, что он от нас что-то скрывает. И то, что здесь Сергей рассказал, было просто громом среди ясного неба. Впрочем, вспомнился один момент, когда мы могли бы догадаться, что к чему, если бы были поумнее. Вечером как-то я и Люська, сестра моя, зашли к Борису: пообщаться или, там, погулять его вытащить, а он только с работы пришёл, весь уставший, еле сидел даже. Ну, мы для приличия минут пятнадцать поговорили и стали собираться. А Люська вдруг и говорит: "Боря, ты что, седеть начал?". Я присмотрелся и верно: на виске у него, слева, коротенькая такая седая прядь. И как только Люська её высмотрела? Борис, конечно, сразу отшутился на этот счёт, и мы ушли. Факт был, а значения ему никакого не придали.
Вообще, Борис всегда был человеком вдумчивым и обстоятельным, не то, что Паша. Если Паше что-нибудь в голову взбредёт, он ведь не угомонится, пока это не осуществит, и не важно, какие будут последствия, вот он так захотел, и всё! А Борис ещё с детских лет хорошенько обдумывал каждый свой поступок, взвешивал "за" и "против", оценивал свои силы и только тогда принимал решение. Впрочем, раньше эта его обстоятельность так сильно в глаза не бросалась, он только после института стал совсем осторожным. По правде говоря, я всегда считал, что к зрелым годам мы все перебесимся и станем нормальными, спокойными и уравновешенными людьми. Поэтому в отношении Бориса я был уверен, что он просто раньше нас всех повзрослел. Ну а после института он вдруг с каждым разом делался всё тяжелее на подъём, всё осторожнее, и я просто испугался, что он рано постареет. В последние полтора-два года Борис стал совсем домоседом, старался избегать наших обычно головоломных мероприятий. Не я один, конечно. это заметил. Шурика до недавнего времени Борины поступки злили, Паша над ним просто посмеивался, а Люська иногда вообще проходу не давала - она ведь обожает язвить по любому поводу. Но к ссорам это не приводило, всё-таки мы продолжали дружить и уважали Бориса, да и он, как человек добродушный, прощал всяческие шпильки в свой адрес. Только вот Вероника меня удивляла. По характеру вроде лидер, заводила ещё покруче Люськи, не терпит в других трусости, отчаянная донельзя, а Бориса, несмотря на его домоседство, не бросила. Мало того, когда он в компании начинал вдруг отказываться от участия в наших планах, осторожничать, она просто молчала. Уже и Лена, и Юля не выдерживали, начинали его подкалывать, а она - ни слова, и лицо непроницаемое. Я раньше думал, что она просто к Борису привыкла и не хочет портить такие давние отношения. А Вероника только здесь призналась, почему так поступала... Даже тогда, на яхте, она ни разу его не упрекнула, хотя мне показалось, что она с Борисом не согласна. А потом она вообще встала на его сторону, чем всех нас удивила.
Дело было так: мы летом довольно часто ходим на яхте на прогулки по заливу. Ну, на самом деле, это, конечно, не яхта, а швертбот - Паша с Шуриком, наши мореходы. не любят, когда "Молнию" яхтой называют, но мы-то, остальные, в таких тонкостях не разбираемся. Приобрели мы этот швертбот в складчину, опять-таки через Пашу и Шурика, они, ещё будучи студентами, состояли в яхт-клубе и завели там нужные знакомства. Ну, а случай-то, о котором я говорил, этим летом был, в конце августа. Мы ловили последние тёплые дни, у многих отпуска уже закончились, у кого-то заканчивались в ближайшее время, и мы решили небольшой прогулкой на яхте закрыть для себя навигацию. Собрались все, кто смог, как обычно, где-то половина от всей компании, и поехали в яхт-клуб, где Паша с Шуриком условились нас ждать. А погода в тот день выдалась неважная, пасмурная, с неприятным ветерком. Ну, и по дороге Борис начал сомневаться:
- Может быть, отменим прогулку? - предложил он. И в ответ на наше удивлённое "Почему?" добавил:
- Посудите сами, ребята, сейчас конец лета, погода в это время самая непостоянная. Тем более, сегодня уже с утра чувствуется, что будет гроза. А вдруг разыграется шторм на все девять баллов?
Мы засмеялись, подумали было, что Борис шутит. Ну откуда в Финском заливе девятибалльный шторм? Надя так ему и сказала. А Борис совершенно серьёзно ответил:
- Да ведь для "Молнии" любой маленький штормик может стать девятибалльным. Вспомните, мы ведь яхту купили подержанную и ремонтировали только один раз, в самом начале. Она ведь сейчас может в любой момент развалиться. А Паша говорит, что так интереснее, и не хочет её снова ремонтировать.
- И правильно, так интереснее, - сказал Надин муж Влад. Он у нас, как и кореш мой Дима, и Таня, жена Артёма, человек сравнительно новый, Надя с ним в клубе дельтапланеристов познакомилась, но по духу он совершенно точно наш, мы это сразу поняли.
Ну, и естественно, поддержали Влада: да, мол, на такой яхте плавать куда интереснее. Но Борис продолжал гнуть своё:
- Слушайте, Влад, Надя, а как же тогда с вашими дельтапланами быть? Получается, гораздо интереснее летать на плохо починенных?
- Это совершенно разные вещи! - заспорил с ним Влад. Надя же не выдержала и съязвила что-то весьма в Люськином духе: когда моей сестрицы нет, кто-нибудь из девчат всегда её заменяет. Лена тоже подключилась, даже Ольга, обычно не любящая никого вышучивать, как-то остроумно по Борису проехалась. А Вероника просто ничего не сказала. Вообще не участвовала в этом разговоре, а продолжала беседовать с Таней о сноубординге. Они с Таней как-то в последнее время сдружились, тоже ведь две противоположности. Таня человек очень тихий, застенчивый, с виду и не скажешь, что горнолыжница, мастер спорта, а в сноубординге вообще любого парня за пояс заткнёт. Вот они с Вероникой с полуслова общий язык и нашли, а недавно совсем, втроём с Артёмом ездили на Кавказ, на горнолыжную базу, у Татьяны в этом плане множество знакомств. Звали и Бориса, но он, конечно же, не решился. Но я о той прогулке на яхте ведь говорил?..
Когда мы поднялись на борт, Борис первым делом выяснил у Паши, где лежат спасательные жилеты, пересмотрел все до единого, проверил, нет ли бракованных, и, когда мы вышли в залив, один надел на себя, а другой заставил надеть Веронику. В принципе, так по технике безопасности и положено, но мы всегда пренебрегали подобными мелочами, ведь тогда чувство опасности делается ощутимее, реальнее. Плыть решили, как обычно, на форты. Паша как раз незадолго до этого прослышал, что на каком-то из фортов после революции был спрятан секретный архив царского флота и загорелся идеей его отыскать. В течение лета мы успели досконально осмотреть два форта и теперь направлялись к третьему. Но, когда мы прошли примерно две трети пути, погода резко испортилась, стало ясно, что будет небольшой шторм. Мы стали решать, что же делать дальше. Паша сразу же предложил поступить типично по-нашему: дойти до фортов, заночевать там, а утром, когда всё уже наверняка стихнет, вернуться домой. Мы с удовольствием согласились с ним, перед нами уже рисовалась заманчивая перспектива ночёвки на фортах: было ясно, что спать никто не будет, и все отправятся в ночное путешествие по заброшенным бастионам. Но Борис был решительно против:
- Как это - заночевать там? - возмутился он, - Мы же планировали только небольшую прогулку! Если бы я знал, что мы поедем с ночёвкой, то взял бы палатку или спальный мешок, подготовился бы как-нибудь. Опять же, предупредил бы всех. Меня, может быть, завтра важные дела ждут, а из-за этой дурацкой ночёвки всё прахом пойдёт. Нет, ребята, давайте без всякой самодеятельности вернёмся домой, шторм всё-таки начался.
Ну, и все опять завелись, заспорили с Борисом. А Вероника с Таней по-прежнему в стороне остались, как будто их это не касается, говорили между собой о чём-то. А спор-то разгорелся нешуточный. Надя с Владом и Паша, как люди эмоциональные, уговаривали Бориса на повышенных тонах, Паша даже, если меня память не подводит, сказал ещё ему:
- Ну, хоть сегодня не будь тюфяком!
Девчонки, Ольга с Леной, вроде активно так с Борисом не спорили, но тоже периодически в разговор встревали. Ну а мы со стороны наблюдали, потому что ни я, ни Артём даром убеждения не обладаем, а Шурику весь этот спор был просто противен. Помню, он сидел, слушал и на Бориса смотрел с откровенным презрением. А потом повернулся к нам с Артёмом и сказал:
- И зачем он с нами потащился, если боится теперь в наших мероприятиях участвовать? Настроение, что ли, хочет испортить?
Я Шурику ничего не ответил, хотя про себя посчитал, что слишком зло он это сказал. Борис всё же,несмотря ни на что, оставался нашим другом детства и просто хорошим парнем. Но слова Шурика в то же время заставили меня призадуматься. Действительно, а зачем Борис поехал с нами, если уже не находит в риске прежнего удовольствия? Остаться дома было бы намного честнее; остаться и не разводить здесь никому не нужные дискуссии, пытаясь нас образумить. Ведь мы всё равно на данный момент не собирались вразумляться...
Спор тем временем начал превращаться понемногу в откровенную ругань. Борис упорно гнул свою линию, упрекал нас в излишней безрассудности, гневно выговаривал Паше, что тот и о себе не заботится, и других может погубить. Я слушал его и терялся в догадках. Что могло приключиться с ним, что его так сильно изменило? Он хотел, чтобы наша прогулка была совершенно спокойной, он не желал почувствовать опасность даже на малую толику, как будто уже один раз столкнулся с настолько страшной угрозой для жизни, что после этого избегал любой мало-мальски нестабильной ситуации. Да, это теперь я понял, что мысли мои в тот раз пошли в нужном направлении. Но тогда-то мне и в голову не пришло, что я не так уж и далёк от истины. А разговор их, на повышенных тонах, уже достиг своего пика, и Надя не выдержала, вспылила, да и Паша с Владом завелись. Ещё немного, и дошло бы до взаимных оскорблений, была бы крупная ссора. Но тут к ним подошла Вероника. Они с Таней давно прекратили свой разговор и какое-то время наблюдали за спорящими. Вероника, я заметил, неодобрительно качала головой и что-то тихо говорила Тане. Я понял, что она была недовольна Борисом, уж больно странно она на него поглядывала. И вот, подойдя к нашим ругающимся друзьям, она совершенно неожиданно мягким голосом сказала:
- Ну что вы спорите, сейчас ведь и до драки дело дойдёт... А причина-то не стоит того. И Боря, между прочим, не трусит, а говорит вполне правильные вещи. Посмотрите, как небо потемнело, дождик уже капает. Лучше действительно вернуться, тем более, что многим из нас на самом деле важные дела завтра предстоят. Вот и Татьяна со мной согласна.
И Таня, застенчиво покраснев, кивнула и сказала, что полностью поддерживает Бориса и Веронику. Ну, и Артём, само собой, с ними оказался, он всегда на Таниной стороне. Ольга тоже признала, что они правы, но она вообще никогда Веронике не возражала, соглашалась с её мнением. Это ведь она привила нам особенное, какое-то мистическое уважение к Веронике. Ну и я, стало быть, к ним присоединился, потому что успел замёрзнуть и уже не хотел никакой ночёвки на форте. И мы поехали домой. Естественно, все помирились, долго извинялись друг перед другом, но я понял, что у многих этот случай оставил в душе неприятный осадок.
Однако всех тогда не только Борис удивил, но и Вероника. Потом Лена, Надя, даже Паша меня спрашивали: неужели она с самого начала поддерживала Бориса? Им ведь тоже показалось, что Веронике не понравилось, как он себя вёл, и её заступничество было для них большой неожиданностью. Лена посчитала, что Вероника просто не захотела, чтобы Борис ссорился с нами. "Только смысла в этом не вижу, - сказала она, - уж если Боре нас не понять, пускай уходит. Это лучше, чем и себе, и нам всё время нервы трепать подобными дискуссиями". Шурик, Паша, Надя с ней тогда согласились. А я всё равно был против. Несмотря ни на что, Борис оставался моим другом и был мне симпатичен. И я с трудом представлял нашу компанию без него, ведь мы всё-таки с детства дружим. А теперь...теперь я ещё сильнее осознал всю его необходимость. Пускай с годами Борис отходил от нас, от нашей жизненной философии - он всё равно был нам нужен. Не знаю, замечали ли это другие, но он один как-то уравновешивал нас всех, понимаете? С ним мы искали себе на голову приключений, но не теряли при этом доли здравого смысла, пусть даже самой крохотной. А без Бориса, я думаю, мы ударились бы в откровенное безрассудство. Не знаю, как точнее объяснить... Представьте себе такую доску, вроде весов, на одном её конце мы все стоим, а на другом Борис, и доска эта держится в равновесии. Он один стоил нас вместе взятых, это я уже сейчас понял. Таких людей, как Борис, поискать ведь, так не всегда найдёшь... И вообще, почему здесь мы говорим о нём "был", говорим в прошедшем времени?! Ведь не всё ещё потеряно...
День четвёртый, рассказанный Сергеем Третьяковым
О Борисе Климове я впервые услышал ещё до знакомства с ним, когда только устроился на эту работу. Борис тогда был в отпуске, в отделе оставался лишь Василий Кирилыч, руководитель отдела - он последние дни до пенсии работал - да я, новичок. Лето выдалось спокойное, целую неделю не было вызовов, вот Василий Кирилыч мне всё про Бориса и рассказывал. Очень часто повторял, что Климов человек особенный, и так мне его расписывал, что я, в конце концов, стал бояться, что такой профессионал высшей пробы будет просто мной пренебрегать, использовать как "шестёрку": подай, принеси... Тогда, по молодости, я ещё не понимал, что работа нам предстоит такая, где напарника надо уметь чувствовать с полувзгляда. И тут уж не до взаимных придирок.
А когда вернулся из отпуска Борис, мы с ним на удивление быстро подружились. Он оказался очень прост в общении и совсем не заносчив, как я боялся. Именно он меня всем тонкостям нашего дела научил. Мягко, тактично так воспитывал. Он вообще в жизни очень добрый, дружелюбный человек, всегда готов помочь, выслушать, никогда сам не идёт на конфликт, старается решить всё мирным путём. Неудивительно, что те, кто мало знали его, считали его чересчур мягким. Были такие и у нас в конторе, сомневались: какой, мол, из Климова взрывотехник, он слишком медлителен, в чрезвычайной ситуации не сможет принять мгновенное решение. Но стоило один лишь раз увидеть Бориса в деле, чтобы понять, как глубоко они заблуждались.
Тысячу раз прав был Василий Кирилыч, Боря действительно особенный человек. Как только раздаётся сигнал: "Климов, Третьяков - на выезд!", Боря становится совершенно другим. Он как сжатая пружина: сконцентрирован, собран до предела, мобилизует все свои знания и навыки, и, поверьте, тогда способен на невозможное. Борис - специалист Божьей милостью, на работе у него просыпается сверхъестественное чутьё, он чувствует и понимает любой механизм. И даже толком не зная схемы, Борис может всё разобрать и обезвредить. Я таких профессионалов, как он, в жизни больше не встречал. Думаю, что и по всей стране второго такого Климова не сыщется. У Бори редкий, уникальный талант, находка для нашего дела.
Знаете, был один случай, я его на всю жизнь запомнил. Я тогда всего полгода с Борисом отработал, но уже побывал с ним на вызовах, начал разбираться, что к чему, хотя по большому счёту всё ещё оставался новичком. И вот сидели мы как-то с Борисом в отделе, за весь день ни одного вызова не было, и Борис взялся меня по схемам экзаменовать. Он с самого начала велел мне все схемы заучивать, не только стандартные, но и всяческие редкие, те, которые нам из информационного отдела приносили, и те, что самому Борису приходилось разбирать, а потом обязательно спрашивал. Спрашивал, надо сказать, строго, но это и к лучшему было.
Так вот, сидели мы с ним, разбирались с какой-то сложной схемой, которая никак мне не давалась. Вдруг телефонный звонок. Борис поднял трубку. Что ему говорили, я не знал, но говорили долго. Он только односложно отвечал. Потом сказал: "Хорошо, выезжаю", и повесил трубку.
- Что-нибудь случилось? - спросил я. Он отмахнулся:
- Да нет, ерунда сплошная. Консультация моя потребовалась. Я поеду, а ты посиди, со схемами поразбирайся. С вызовов нас сегодня сняли, если что, поедет Застольский. Так что давай, Серёга, используй время продуктивно!
"Используй время продуктивно!" - это у нашего отдела лозунг такой. Его ещё в незапамятные времена Василий Кирилыч придумал и повесил в нашей комнате. Простому человеку не понять, а для нас в самую точку. Мы никогда не знаем, что ждёт нас в следующую минуту, вызов может поступить в любой момент, и потому свободное время мы расходуем с максимальной пользой. В основном, конечно, повышаем собственную квалификацию.
Ну вот, Борис уехал, а я стал использовать время продуктивно, корпел над схемой, даже к Застольскому сходил за консультацией. Но разобрался во всём сам, без чужой помощи. И так горд был, подумал: вот Борька приедет, а я его удивлю.
Борис появился часа через три.
- Ну, как консультация? - спросил я.
-Нормально. Всё выяснили, - ответил он, - а ты обедал?
Как оказалось, занимаясь схемой, про обед я забыл.
Пошли мы с Борисом в столовую, только он почему-то есть не стал. Взял крепкого кофе, сели мы за стол, тут Борис достал из кармана анальгин и - раз! - две таблетки сразу проглотил. Я встревожился:
- Что с тобой?
- Голова прямо раскалывается, - поморщился Борис.
Я посмотрел, а он и правда какой-то бледный, уставший. Посидели мы немножко за столом, Борису лучше не сделалось.
- Знаешь, Серёга, пойду у начальства отпрашиваться, - наконец решил он, - из меня сегодня работника не выйдет. Ты уж извини.
И ушёл, а про схему даже не спросил. Я, конечно, расстроился немножко, но делать нечего, вернулся обратно в отдел, стал другие схемы изучать. Засиделся допоздна, когда вышел из комнаты, на нашем этаже уже никого и не было. Я запер комнату и поспешил на первый этаж, ключ сдать - комендант всегда ругается, когда мы задерживаемся. Внизу столкнулся с Агеевым из антитеррористического отдела, он тоже ключ сдавал. Ну, вдвоём веселее до метро идти. Собрались мы, а Агеев вдруг спросил:
- А где Климов?
- Приболел, отпросился у начальства.
Агеев сразу встревожился:
- Как приболел? Серьёзно?
- Да нет, - ответил я, - просто голова разболелась. Он куда-то ездил консультацию давать, может, переутомился.
Тут Агеев уставился на меня так, как будто впервые увидел:
- Серёга, ты что, ничего не знаешь?
Я тоже удивился:
- А что я должен знать?
- Неужели Климов тебе ничего не сказал?
- Насчёт чего?
И Агеев рассказал мне, где был сегодня Борис. Оказалось, утром на одном объекте - неважно, на каком, но, поверьте, это очень серьёзный объект - обнаружили часовой механизм в чемодане. Вызвали взрывотехников, тоже наших ребят, но из другого подразделения. Они не смогли обезвредить бомбу, схема была абсолютно незнакома, с такими просто не имели раньше дела, они даже не смогли представить, как она работает. И тогда вспомнили про Бориса и вызвали его.
Агеев был на этом объекте в оцеплении. Он сказал, что Борис осмотрел бомбу и приказал оставить его одного в радиусе нескольких сот метров. А через два часа вышел бледный, с мокрым от пота лицом и воспалёнными глазами, и отдал взрывотехникам полностью обезвреженный чемодан. Каких нечеловеческих усилий это стоило Борису, оставалось только догадываться.
Сказать, что я был потрясён, это не сказать ничего. Я был просто в шоке: мне, своему напарнику, Борис ничего не стал рассказывать. Значит, не доверяет? Я поначалу здорово на Бориса рассердился, но, остыв, поразмыслил над этим и понял, что я просто дурак. Он же меня, новичка, просто пожалел, опасности не стал подвергать. Опыта у меня ещё нет, и пользы от меня ему там не было бы. А случись что, погибли бы оба. Потому и взял Борис всю ответственность на себя и, если бы ошибся, взорвался бы один. Хотя по инструкции он не должен был ехать один, только с напарником. А он, понимаете, даже инструкцию нарушил, чтобы мной не рисковать. В этом весь Борис. Он по сути своей герой, но герой тихий и скромный. Он не рисуется, просто о себе думает в последнюю очередь. Нам по профессии не положено о себе думать, а только о людях, которые от нас зависят.
За этот объект Борис получил капитана и первую седую прядь. Нервная у нас работа, ничего не поделать. Всегда находишься в напряжении, чувствуешь свою ответственность. И потому, когда попадается ложный вызов, взрывотехники ругаются самыми страшными словами. А в наше время, это все уже знают, просто расцвёл телефонный терроризм. Вот и получается: едешь на вызов, начинаешь работу, а бомба оказывается ложной. Тут уж нужна особая выдержка, получается, ты напрасно напрягал память, расходовал силы и навыки, а нужно успеть восстановиться: вдруг следующий вызов будет настоящим.
Потому мы и работаем в постоянном напряжении, на пределе сил и возможностей. Немудрено, что Бориса считали нерешительным и несмелым. Я здесь поговорил с его друзьями, они так о нём и думали. Оно и понятно, о его работе никто из них не знал. Не знали, что риска и игры со смертью ему вполне хватало там, а дома он хотел только спокойствия и стабильности. А уж рисковал Борис почти всегда, все самые сложные вызовы были его. А сегодняшний вызов я себе никогда не прощу, не прощу, что послушался Бориса и оставил его одного. Но он старший, и он отдал мне приказ. Склад ядохимикатов, ответственнейший объект - если его взорвать, можно запросто отравить пол-города. И Борис опять решил рисковать только собой. Но честнее было бы, если бы сейчас вместо него на операционном столе лежал я. Во много раз честнее.
День пятый, рассказанный Павлом Шалыгиным
А всё это с меня началось. С того, что я в детстве был очень начитанным мальчиком и в тринадцать лет открыл для себя Фридриха Ницше. Есть у него такая фраза в "Заратустре": "Я люблю того, кто не умеет жить иначе, кроме как во имя собственной гибели, ибо идёт он по мосту". И так мне это запало в душу, что я поделился со своей компанией. Я у них с самого начала вроде как за вожака был. Хотя они до меня ещё дружили: Артём, Ольга, Люська, её брат Витёк. Боря Климов там тоже был. А я к ним в третьем классе пришёл и не просто сразу прижился, а стал всякие свои идеи продвигать. Так что они вроде как вокруг меня и сплотились.
Идея жить во имя собственной гибели всем понравилась, но как её воплощать в жизнь, мы с трудом представляли. Это сейчас к нашим услугам и дайвинг, и джампинг, и прочее, а тогда и мы ещё подростками были, и время было другое. Вот и изощрялись, кто во что горазд. Борька первый из нас приобщился к экстриму: на спор с моста в реку спрыгнул. Ну, об этом, по-моему, все знают, такой тогда шум подняли. Потом мы придумали мотодром, увлеклись единоборствами, с шестнадцати лет стали прыгать с парашютами. Ну а потом и покатилось. как снежный ком: яхт-клуб, дельтапланы, горные лыжи... Чем мы только ни увлекались, условие было одно - обязательно с риском для жизни, чтобы не обрасти мхом, не заплесневеть в скучном быту. Такая была моя философия, она мне всегда нравилась. Только сейчас я понял, что всё это полное фуфло, никчёмное лихачество.
А Борька всегда был моим соратником, и как друга я его ценил, но поначалу боялся, что он в любви к адреналину меня может запросто переплюнуть. Мы же с ним примерно одних физических данных, умеем одно и то же и практически в одинаковой степени. И потому, когда Борька постепенно стал отходить на второй план, я от гордости лопался: вот, дескать, мы с Борькой друг друга стоим, а всё же и он не берётся со мной тягаться. Глупый я был. Считал себя уникальной личностью, новым Сверхчеловеком. Что греха таить, нравилось мне выгодно смотреться на Борькином фоне.
Взрослея, Борька становился всё более осторожным и рассудительным. У него изначально эта черта в характере была заложена, только активно проявляться стала лет после шестнадцати. Когда он институт окончил, все были уверены, что он пойдёт в какое-нибудь НИИ и будет тихо и спокойно изучать свои микросхемы. А потом Вероника увидела в его пропуске: "воинская часть такая-то". Мы сразу обзавидовались - наверняка что-нибудь секретное. А Борька совершенно серьёзно ответил:
- Да что вы, ребята, я на складе работаю!
А сегодня мне позвонила Вероника:
- Знаешь, Паша, я только что говорила с Евгением Петровичем (это отец Борькин) - с Борей что-то случилось, какая-то производственная травма. Он в больнице. Ты меня не отвезёшь туда?
Нет вопросов, конечно, поехали. Только какая травма на складе - не ящиком же его придавило? Пока ехали, ещё и Шурика по дороге прихватили - у нас с ним встреча была назначена, он мне диски мои отдал. Так что приехали втроём.
В холле сидели Евгений Петрович и парень этот, Сергей. Мы познакомились, он представился, как напарник Борькин.
- Что случилось? - сразу же спросила Вероника.
- Только не волнуйся! У него сильная травма головы и большая потеря крови,- объяснил Евгений Петрович.
- Как это его угораздило? - удивились мы. И тогда Сергей нехотя, морщась, словно от боли, сказал:
- У него мина практически в руках взорвалась.
- Как же так, неужели на складе снаряжённые мины хранятся?
- На каком складе? - не понял Сергей.
И тут мы узнали, что Борька наш - капитан Климов - взрывотехник ФСБ, специалист, с которым считаются. А занимается он тем, что обезвреживает подложенные террористами мины. Вот тебе и склад...
Я потом Веронику спросил: неужели она знала и молчала?
- Нет, этого я не знала, - ответила она, - Боря признался, что работает в ФСБ, работа очень нервная и тяжёлая, но какая именно - не объяснил. Он и родителям так же сказал. Я потом уже догадалась, что он что-то очень важное скрывает.
А ещё Вероника сказала, что поняла: Борька на работе каждый раз видит что-то или испытывает такое потрясение, после которого наш экстрим ему кажется глупыми выходками. И потому она всегда поддерживала его, даже тогда, когда мы все переставали его понимать. Ну да, вот как оно оказалось. А я раньше всегда терялся в догадках: почему такая замечательная девчонка, как Вероника, до сих пор цепляется за этого тюфяка Борьку? А она его просто любит, она одна из всех нас почувствовала, что с Борькой что-то неладно и изо всех сил старалась сохранить его спокойствие.
И вот, поговорив с Вероникой, я отошёл в сторонку и сел, как пришибленный. Получалось, что я совсем не знал своего старого друга Борьку. Я знал лишь свои представления о нём, а заглянуть поглубже в его душу просто не хотел, считал, что мне и так всё понятно, тупица самовлюблённый. И мелькнула у меня мысль, что я в жизни где-то и когда-то чего-то недопонял и вроде как зря прожил двадцать восемь лет. Страшно мне стало.
А потом подошёл Шурик, серьёзный, как никогда, и сказал:
- Дай ключи, я съезжу за Надей и Владом. А ты позвони остальным.
- Зачем? - не понял я.
- Думаю, так надо, - ответил он.
И тогда я испугался. Я первый раз в жизни испугался. Я не хотел потерять друга, но я почувствовал свою беспомощность. Я ничего не могу сделать, чтобы помочь Борьке. И я пошёл звонить.
Потом, когда все уже собрались, Сергей рассказал, что случилось с Борькой. Кто-то подложил мину в хранилище ядохимикатов. После взрыва город накрыло бы ядовитое облако, пострадали бы сотни людей. А тут ещё и мина оказалась сверхсложной конструкции. И Борька принял решение разбирать её в одиночку. Он, оказывается, не первый раз одним чутьём мины обезвреживал и никогда в таких случаях напарником не рисковал. Вот и сегодня приказал Сергею выйти за оцепление. А потом, когда обезвредил чемодан и поднял его, чтобы вынести, взрыв и случился. В чемодане сюрприз напоследок оказался: несколько грамм пикриновой кислоты. От сотрясения они и рванули. Спецкостюм, конечно, ослабил действие взрыва, Борька не погиб на месте. И только. А склад... Складу ничего не сделалось.
Мне страшно, потому что мы можем потерять Борьку, а ведь мы только сейчас поняли, что он за человек. Из всех нас только он жил "во имя собственной гибели", он "каждый день шёл по мосту", но никогда не бравировал этим. Это просто была его работа. И он не боялся показаться трусом, потому что после такой работы хотел одного - спокойно и полноценно отдохнуть. И, по большому счёту, Борьке было всё равно, что мы с нашей экстремальной жизнью о нём подумаем, потому что он знал, что весь наш риск - детская забава, гроша ломаного не стоит. А мы... Мы просто карикатуры на настоящих сильных людей, слабаки, а не Сверхчеловеки.
Борьку нашего уже несколько часов оперируют, но нам ничего не говорят. Один раз только вышел врач и попросил сдать кровь. С ним ушли Вероника и Дима, у них группы крови совпали с Борькиной. А мы по-прежнему сидим здесь. Все держатся, стараются, а лица у всех потерянные, я же вижу. Только Лена тихо плачет, видно, у неё у первой нервы сдали. Рядом с ней Ольга, вроде и утешает, а у самой на глазах тоже слёзы. А я ведь раньше никогда не видел их плачущими. Мне хочется сесть рядом с ними и отчаянно разреветься, и мне не будет стыдно перед остальными. Борька не может, не должен нас оставить, без него мы просто пропадём, без него весь наш мир встанет с ног на голову. Только он сможет всё уравновесить. А когда Борька выйдет отсюда, я честно и прямо скажу всем:
- Ребята, вы равнялись не на того человека. Я плохой лидер. Я вообще не лидер, по сравнению с Борькой я трус и трепло. Я никогда больше не буду над ним шутить, не буду красоваться за его счёт и беру обратно все осуждающие слова. Прости меня, Борька!
Я на самом деле ему это скажу, потому что Борька обязательно выживет. Ведь, правда, выживет?
Написано 27-28.04.1997. Исправлено в 2000-2001 гг.