БОНЗО
По совместному соглашению двух сторон ядерное и любое иное оружие массового поражения применять запрещалось. Все было по старинке: Пушки, самолеты, бронетехника…
Вот только у танков броня стала крепче и управление дистанционное. А самолеты летали слишком высоко, их даже не было порой видно, лишь откуда-то с неба сыпались бомбы: вакуумные, напалмовые, начиненные сотнями шариков с электромагнитной начинкой - звуковые бомбы, от которых начиналась эйфория и безумие.
Небо над Алайском было безмятежным. самолеты сбрасывали бомбы только первую в половину дня. С боеприпасами у них становилось все хуже и хуже. Слишком сильно растянут военный фронт, слишком сильно страдали их военные эшелоны от рук партизан. Бруствер из стальной монорельсы и окоп, сделанный жёлтым японским трактором скрывал двоих: старшину Гайматуллина и рядового Родина. Чуть поодаль, в таком же окопчике рядком сидели собаки. Числом шестнадцать душ. Две или три дворняги, несколько лаек, разномастные овчарки, и водолаз с коричневым подпалом
Родин принес откуда то два котелка с кашей. Два ломтя хлеба.
- Воды только мало... Нет воды. Хоть тресни. Весь правый берег под обстрелом. Вода в пруду шипит, словно гейзеры там. Нейба обмелела. Хоть пешком по ней топай. Только для раненых воду носят. Да и то мало. Людей наперечет. Двое идут, а возвращается один.
Он говорил это невнятно, откусывая одновременно хлеб и черпая ложкой кашу.
- Ты бы не ел при них, - без выражения сказал Гайматуллин, - собаки то голодные. Со вчерашнего утра не ели. Смотри, съедят.
- Родин поперхнулся, отложил в сторону котелок, с опаской посмотрел на лежавших рядком собак.
- Без индекса, ни номера на них ни паспорта. - сказал Гайматуллин, - . Бичевские собаки. Ни имен, ни званий. Набрал по окрестным помойкам. Две недели на подготовку и все. Шестнадцать душ. Почти две роты набралось. А людей совсем
нет. Кто сбежал, кто погиб. Ты бы убег?
- Убегу, как то представится такая возможность, - сказал Родин, - осточертела эта война. Домой хочу.
- А дома то и нет. Заровняли твой городок. Поле там. Хоть цветочки высаживай.
Они все сделают на свой лад. Слышь, пытаются даже дома для себя строить. Полагают, что если дошли до Урала, то все, война окончена.
Родин вытер испарину со лба, - Жарко. Солнце печет.
- Полдень, самое пеклище, - ответил Гайматуллин, - скоро уже, - во-он точка на горизонте, видишь? Первый танк. За ним пойдут еще и еще. Это поле в длину пять километров. Я здесь каждую кочечку знаю. До войны на тракторе пахал. Вначале рожь, а после пшеницу.
- Может сами собак как ни будь назовем?
Гайматуллин с хитрым прищуром посмотрел на Родина. - У них собак знаешь, как называют? Вот так: бонзо уан, бонзо тью… - не слыхал?
Родин ссутулился и отрицательно качнул головой. - Нет.
- А мне вот приходилось, - сказал Гайматуллин, - я, когда самолет потерял... - он слегка запнулся, - знаешь, иногда лучше как тот герой... подбили, падаешь и рукоятку от себя и в эшелон. А я побоялся. Смерти побоялся. Веришь, за секунду все промчалось. Представил, как в баки с горючкой сейчас грохнусь и даже горсточки праха...
- Выпрыгнул.
- Я ж крещеный, а как без погребения то?
- После они меня подобрали. Побили, как следует прикладами, поизгалялись. Как без этого. И в концлагерь.
Вот там-то я с их овчарками и познакомился. Шерсть только у них черная, видать, специально подбирали.
А так-то собаки собаками. Только цвет черный. Во, как у него, - Гайматуллин кивнул в сторону где в воронке от фугаса сидел долговязый ополченец. Собака подле его ног была лохматая, черная.
- Это водолаз, - сказал Родин. Добрый.
- Вот. А те злые. Их специально на людей натаскивают. Показывали, что бы воочию нагляднее было. Вывели как то одного из наших, и сказали: беги бегом марш! Через площадь. Ну, он и побежал. Наискось. Думал, успеет. Там дверь в колючке открытая. Добежишь - твоя взяла. Пайка и выходной день - все по-честному. Развлечение ... Они ставки ставят, криками подбадривают, - jogging, russian bastard. jogging march!! Бегом, значит. Да только...
Одна из собак повернула морду, коротко гавкнула.
- Тихо! - Сказал Гайматуллин, - здесь тебе война, поняла? Морду из окопа высунешь, и каюк поминай как звали. Поминай, как звали… Слышь, Родин, а давай собак по именам. У них ведь тоже душа, поди есть?
- Тот вон пусть будет Шарик, - сказал Родин. - А у ополченца нашего водолаза Касьян зовут. Я мимо проходил, так он все Касьян да Касьян. Уткнется в шерсть ему и плачет.
- Не ври, не плачет он. Шепчет, - сказал Гайматуллин, - молитву.
- Учитель он.
- Пусть будет учитель.
- Я собаку, там, в концлагере ихнюю приручить сумел, - сказал Гайматуллин, - мякиш кидал незаметно. Их там кормили еще хуже нас. Что бы злее были. Потом и сам убег. Среди бела дня.
Солдат, что меня за пределы периметр водил, никак в толк взять не мог, почему пес ко мне все время ластится.
А я ведь электрик. Что хочешь могу починить. А у них электрика током шибануло. Насмерть. Ну вот, меня под конвоем за пределы лагеря на угловую вышку, что бы фонарь чинить. Я еще подумал, эх, была не была, как окажусь там, солдата что наверху за борт, а сам за пулемет. И так вас всех гады! Скольких положу, а потом пусть хоть собаками травят. Мне все равно.
Подумал так и понял, что не все равно мне. Рано умирать еще.
Ну и подошли к вышке той, а у меня два противоречивых желания: поквитаться или убежать? Погибнуть героически или душонку трусливую свою спасать?
И вижу, что на вышке солдата нет. И шанс лучше некуда. С этой стороны лес почти примыкает. Метров сорок всего, а охрана у меня - солдатик из новобранцев пороху не нюхавший. И собака, которую я приручить смог.
Он ей: Watch! Bonzo! Provide. Я поворачиваться стал и как будто споткнулся. Там у него штык нож... ну и в общем, тихонечко я его так к стеночке прислонил, словно отдыхает он. А собаку отцепил с карабина и скомандовал You are free Bonzo! Понимаешь, дворняга ты этакая? Беги!
Не знаю, понял ли он мой школьный английский, однако хвостом завилял. Я погладил его. – Беги, друг… Он руку мне лизнул. И так, словно прощается. Я говорю: или со мной побежишь или застрелят тебя.
Он головой помотал. Остался. Я потрепал его в последний раз по загривку. Хорошая ты, говорю, псина. Ласковая.
Потом, видать, спохватились. Рано, думаю. Ну да ладно, пусть.
Через ручей следы авось потеряют. Я уже далеко отбежал. И лай вдруг затих. Обернулся, а пес мой с двумя сразу сцепился. На секунду остановился. Мне показалось, далеко, правда, глаза у него остекленели стали. И словно приказ в них, беги, мол, друг, задержу я их... И выстрел раскатом. И короткий визг. Я потом долго этот визг... как колокол в набат в черепушке моей. Нет больше моего Бонзо, нет. На всем свете нет.
Гайматуллин замолчал мусоля «парламент». - Дай бог, свидимся с ним...
Лязг широких гусениц прервал заполонивший все звон кузнечиков. Псы как учили выскальзывали один за другим и бегом, по диагонали, петляя как зайцы, мчались к заслоняющим небо танкам. Псы хотели есть. Они знали, что в макетах танков им припасена еда. Они ведь не знали…
Один, второй, третий. Собаки не успевали скинуть ранцы и подрывались прямо под танками. Только короткий визг перед взрывом.
Один пес повернул обратно скуля приполз обратно, уткнувшись мордой в край окопа. Гайматуллин взглянул в коричневые полные слез глаза пса и протянув руку втащил его за ошейник в окоп. Бок у собаки был в крови.
- Бонзо бы не струсил. Да ладно, а ты ведь Шарик.
Может, свидимся... - мельком взглянул на Родина.
Родин неподвижно сидел, уставившись в небо. Сигаретка в углу рта тихонечко тлела.
Близко близко ухнул вывороченный ком пахнущей черноземом земли.
-Я Гайматуллин, слышите, я!! - Заорал Гайматуллин, и может так было проще погибать, может сказать всему миру, что ещё существует, неловко закинул на спину взрывчатку и открыв рот словно бы зевая чтобы не лопнули барабанные перепонки, а еще, быть может, чтобы услыхать как рванет небо и последний танк, - и рывком, как учили, поднырнул под пышущее жаром нутро стотонного танка