Глава 7. Облава
К ночи вызвездило. Слегка подмораживало. В бочажинах образовались зеркала льда, в которых, как в линзах телескопа преломлялась брильянтовая россыпь Млечного пути. Мнилось-я мальчишка , припавший к намороженному льдистому стеклу и вижу сквозь увеличительные стёкла ледышек, как шарабан Большой медведицы катит по небосводу,а повисший на гвозде Полярной Звезды "ковшик" Малой зачёрпывает первозданную тишину. Напиться ею досыта после грохота перестрелок, предсмертных стонов, визга паровозных свистков! Утонуть глазами в беспредельности Космоса, повторяя вслед за шевелением губ архангельского сына рыбака :"Открылась бездна звезд полна, звездам нет счёта, бездне дна".*..
На выбранном нами для стоянки островке посреди подмёрзшего уже болота пихты смыкались плотным шатром. Снежная новина сверкала в лунном сиянии паволоковыми складками. От стука колёс на Транссибе нас отгораживала Лосиная Грива, частая гребёнка березника, осинника и мамонтовое нашествие кедрачей. Казалось, мы навсегда оторвались от цивилизации -и теперь нам ничто уже не мешает, пройдя меж стволами столетних кедров, обратиться в двигающихся по краю ледника первобытных охотников с копьями, стрелами, каменными топорами. Наш вождь - в одеждах из медвежьей шкуры уводил нас вглубь таёжной сельвы. Подальше от места последней схватки, где теперь хищные звери дробят зубами кости наших врагов.
Хорошо знавший эти места Стёпка Сорока вывел нас только ему известными перешейками к охотничьему зимовью и в нём можно было обосновать какой-никакой штаб. В зимовье имелась буржуйка из металлической бочки с трубой из водостока, сорванного с какого-то зажиточного дома в уездном центре. Свалив две сосновых лесины Гром с Петькой Шишкарёвым по прозвищу Байдон соорудили нодью* и, раскочегаривая её,готовились к ночлегу. Череп с Косым натаскивали для устройства лежанки пихтовый лапник. Твердохлебов, Нинон Красавина, Пётр Рязанцев расположились в избушке. Стёпан Сорока с Груней - у костра. Я с "новобранцами" отцом Феодосием и Апчаем - у ещё одного кострища.
От экономно чиркнутой спички зацепившийся за край бересты дымок растёкся по тонким сухим веточкам, следом - краснорубашечным мужичком заплясал по бревёшкам огонь. От костра тянуло приятным жаром. Благодаря обступившим нас пихтовым кронам тепло держалось, словно нас обступали не стволы дерев, а стены чума. С утра возивший с вынутой из котомки шкурой Апчай наконец-то натянул её на обод из черемуховых ветвей. Отложив в сторону бубен, он достругивал ножом колотушку.
К костру подошёл Твёрдохлёбов.
-И што тут у нас? - поднял Фёдор Евлампиевич кожаный круг. В отсветах костра в кругу зависла совершающая прыжок искусно нарисованная поверх дублёной кожи белая волчица. Оскаленная пасть. Вздыбленные на холке шерсть. Султаном стелющийся по ветру хвост.
- Любо! - Вернул атаман Апчаю его бубен.- У Андрея Григорьевича Шкуро отряд пластунов-диверсантов назывался "волчья сотня" и на знамени тоже была оскаленная волчья голова. Но наш партизанский отряд( Твердохлёбов упорно называл нашу шайку именно так) назван "Чёрная рысь". Пока нас не так много, но , надеюсь, станет больше...Так что нам нужно своё знамя...
Мгновенно отреагировав на "заказ" командира , Апчай подобрал у края костра остывший уголёк - и быстрыми движениями изобразил на бубне очень реалистично выглядящую дикую кошку с характерными кисточками на ушах.
-Вот-рысь, ваше благородие!
-Благородие -огородие! - съязвил Твердохлебов. - Сентябрь, октябрь мы по огородам да подворьям мародёрствовали. И только в ноябре с появлением Петра Рязанцева и Нины - появились планы посерьёзнее налётов в Новониколаевске, чем промышлял пущенный комиссарами в расход Петька Пожогин и ограблений в уездных центрах. Нам надо бы подобраться к этому золотишку.Но вот как?
- Может быть призвать на помощь духов?Покамлать?
-Валяй! Только не греми громко. А то вместо духов -помощников, чехов с белыми призовёшь!
- Зачем чехов! Только духов!
Хакас сбросил с себя овчинный азям -под ним оказался балахон , увешанный заблестевшими в отсветах костра, вырезанными из жести оберегами. Оберег -скалящаяся волчица гналась за талисманом - убегающим оленем. Мерцающий полумесяц нацеливал свои "рога" на кругляк солнца. С рукавов свисала бахрома лент.Рассыпанные по груди бубенцы и колокольчики звякнули, когда шаман нагнулся.
Взяв в одну руку бубен, в другую -колотушку, Апчай негромко ударил по гулкой, отзывчивой коже. Начав с медленного темпа,он бил всё чаще и чаще, медленно двигаясь вокруг костра. И , как мне показалось,поймав ритм, резонируюший со стуком сердца, резко подпрыгнул и, крикнув, запел. В момент прыжка бубен совместился с зависшей над костром луной. И следующий удар колота пришёлся уже не по бубну , а по сияющей лунной поверхности.Зашуршал, сходя с хвойных ветвей снег. Захрипели, насторожившиеся лошади. Задвигалась нарисованная на бубне Белая Волчица. Распласталась в прыжке изображённая углем Чёрная рысь. Мерный гул горлового пения перенёс меня в какое-то другое место. Из темноты выдвинулись громады мегалитов. Каменные великаны двигались по кругу. На их плоских гранях проступили очертания доспехов батыров в островерхих шлемах и с пристёгнутыми к поясам мечами. Апчай продолжал петь, звенеть бубенцами, колокольцами и соударяющимися друг о друга оберегами. Гремя колотушкой о бубен, он двигался вокруг костра, возле которого собрался весь "партизанский отряд". Все слушали, как зачарованные. Сверкали глаза. В желании подпевать шаману шевелились губы. Ноги начинали топать. Заржавшая в темноте лошадь прервала камлание. Совсем близко завыл волк.
-Серый скучает!- прокомментировал Сорока.
- Да вон глаза его за зимовьём светятся!- поднялся с корточек на ноги Байдон.
Из темноты донёсся целый хор волчьих голосов.
-Привёл всю стаю!- сделал Сорока нехитрое умозаключение.
- Гипноз!Даже звери и те сБежались на это камлание.- произнесла задумчиво Нина Красавина, пламенея в свете костра факелом непокрытых волос и обращаясь к Апчаю, спросила:- Ты поди и знахаришь, колдун!
- Кой-какие травки-корешки знаю. Но без помощи духов ничего не поможет...
- Я не спиритка, но и не такая уж конченная материалистка, как большевички, хоть и умею считать деньги и знаю чего они стоят, но в этой дикой молитве в самом деле есть какая-то сила...
-О чём пел, Апчай!- спросил есаул.
- Просил Белую Волчицу и Каменных Батыров помочь нам в нашем предприятии...
- А вы не, ваш бродь,не будете против если и я спою Молитву. Нашу. Православную, -подал голос попик.
-Валяй!-одобрил командир.
Пономарь открыл заранее вынутый из котомки псалтирь. Потом закрыл его и запел наизусть
-Господи, прибежищем был еси нам в родъ и род.*..
Его негромкий в говоре голос вдруг возрос баритональными обертонами, эхом заблуждал между стволов деревьев. Остатки мокрых снежных муфт зашумели, осыпаясь.Да и сам -то Феодосий преобразился. Мерцающий розоватыми отсветами в свете костра его лик просветлел.
- И в деле рук споспешествуй нам!- накатывало волнами и я засыпал, уносимый к Луне на спине Белой Волчицы. Я -малой снежинкой падал с ветки среди таких же, как я, и вызванная лишь звуками пения лавина увлекала меня. И я падал, падал...
***
Поутру Степка Сорока отправились на розвальнях в Каргат- за хлебом, спичками и разведать -как далеко продвинулся колчаковский эшелон. Возвратились они уже к вечеру, без розвальней, вдвоём на взмыленном коне. Даже не спрыгнув, а свалившись с коня оставив Груню бухнуться него кулем на утоптанный снег, Сорока рванул на себя мирно курившегося дымком из трубы двери зимовья.
-Сгребайтесь! Щас здеся чехи с казаками будут. Мы на базаре чеха того Здинека, которого мы отпустили , чтоб он разведал - в каких вагонах золотишко и за сколько можно с охраной договориться...Мы то думали, он нам, как договаривались, доложит обстановку, а он переполох поднял...Мы сани бросили-на коня-и едва ноги унесли...
Хватали винтовки, спешно седлали лошадей, а кто-то уже и вставляя ногу в стремя. Отряд встрепенулся, насторожился, словно зверь поднятый с нагретого схрона, и готов был скрыться в таёжной чаще.
Сердце стучало шаманской колотушкой. Поверх горлового пения и волчьего воя в ушах пульсировали слова псалма. "...они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;
ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении."
Вот мы и есть та трава - и где в версте от нас -не более - занесена коса Костлявой. И неужели мы ляжем под рубящим, беспощадным лезвием?
-"Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?
Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое", -повторялись сами собою слова молитвы и мои губы шевелились синхронно словам псалма.
Ходким аллюром, но не суетясь, отряд устремился в таёжные чащобы. Сорока был за возглавившего волчью стаю вожака. Он один знал -где нам пройти так, чтобы не угодить в болота с неокрепшим льдом, под обманчивой твёрдостью которого таилась коварная топь.
За спиной затрещали выстрелы. Казалось- трещат сучья под лапами кинувшегося за нами вдогон, ломящегося сквозь бурелом зверя. Банда вытянулась в цепочку, кони шли след в след, -шаг влево, шаг вправо -и под крошащимся льдом разверзнется ненасытное хайло васюганской топи. Не было необходимости понужать коня, он сам знал куда ставить свои недавно подкованные копыта...
(продолжение этой главы обещаю прям -не отходя от кассы).
* Псалм Давида -89