Лютеранский пастор был приведён в дом Фёдором Алексеевичем. Все в семье уже знали, Торбьорг Константиновна готовится к смерти. Дни её были на исходе. Не боялась этого. Давно уже находилась в некоем состоянии, когда нет сожаления о том, что можешь потерять ощущение реальности жизни. Не жила, лишь изредка возвращалась к близким для того, чтоб показать свою любовь к ним.
Исповедовалась ему. Соборовалась и причастилась.
После его ухода, попросила всех домашних тихо посидеть с ней в комнате. Таким образом прощалась с ними. Словно перед смертью, старалась запомнить каждого. Еле заметно улыбнулась маленькому Паше.
Закрыла глаза.
Долго сидели молча.
Лизавета Яковлевна, встала первой. Подойдя к матери, наклонилась над ней, какое-то время слушая. Затем сказала:
- Кажется всё.
Сердце баронессы перестало биться днём в сочельник перед рождеством.
Хоронили в мёрзлую землю Сорвальского кладбища. Могильщики долго отогревали её кострами, прежде чем начать рыть. Похороны прошли тихо и немногословно. Сильный северный ветер, продувая насквозь одинокие фигурки, уносил с собой те немногие слова, сказанные в это утро на кладбище. Пашу, несмотря на непогоду, взяли с собой. Сильно укутанный, в шубке, повязанной шарфиком, сидел в санках, стоявших рядом с мамой.
Настя хотела, чтоб её сын видел похороны прабабушки. Чувствовала; новая жизнь, стремительно надвигавшаяся на них, будет беспощадной. Уничтожит в людях память о прошлом, лишит возможности мыслить, сопоставлять, анализировать, сравнивать. Хотела заложить в своего сына основы всех этих процессов. Для того требовалось всего лишь стараться показывать ему максимально больше из того, что было в её силах.
Сама же постепенно возвращалась к жизни, начиная понимать, создана для того, чтоб созидать. В эти дни, после смерти бабушки всерьёз задумалась вернуться в свою профессию.
В городе было какое-то мелкое архитектурное бюро. Хотела на днях сходить туда узнать о возможности трудоустройства к ним. Сама же не только не желала открывать своего дела, но и не смогла бы потянуть в одиночку. Для начала требовалось осмотреться, понять весь рынок заказов. Но, как видела теперь, масштабы строительства из-за войны сильно упали. И, несмотря на множество разрушенных зданий, их восстановлением временно не занимались. Будто бы ждали чья возьмёт. Народ не хотел тратить свои деньги не будучи уверен, опять не потеряет их.
Войска вермахта, удачно наступая, так и не сомкнули петлю окружения, как под Ленинградом, так и под Москвой. Холодная в этом году зима, коснулась не только России, а придя с севера через Финляндию, проморозила сперва её земли, лишь потом добравшись до Москвы.
Ожидая капитуляции СССР, как ошибались они, не думая о том, сам Господь всё же помогает этой изнасилованной, забитой, затравленной стране. Лучшие представители которой были расстреляны, или сидели в лагерях, а теперь ещё и погибали в сражениях, которых, будь у Сталина другая политика, можно было не только избежать, а ещё добиться большего без них.
Теперь же, когда наступление по всем фронтам было приостановлено, то ли Божественной волей, то ли упрямством и отчаянием не желающих погибать в явном рабстве людей, выбравших себе скрытое под красивыми лозунгами тоталитарное мировоззрение.
Не могла спокойно проходить мимо развалин кафедрального собора. Завалы, вызванные взрывом управляемой мины были разобраны, но восстановительные работы не начинались. Лишённое крыши и башни, здание теперь напоминало своего предшественника, построенный ещё в четырнадцатом веке, прежний кафедральный собор. Так же теперь стоявший в старом городе без крыши, всё же сохранил свою колокольню. Которая со временем, словно чувствуя будущую опасность своей принадлежности к культовому сооружению, переродившись за несколько веков, замаскировалась под часовую башню.
Старалась избегать это место. Но, как она могла не оказываться там, если рядом с развалинами собора стояла не тронутой библиотека Алвара Аалто, в которую частично были возвращены вывезенные прежде книги. Заходила иногда туда, чтоб взяв для чтения ту, или иную, интересующую её, посидеть в читальном зале, что так же напоминал ей о погибшем муже.
Убежав от воспоминаний об Александре из Хельсинки, сталкивалась с ними в Выборге на каждом углу, хоть и не так уж много было связано с ним здесь.
Устроившись на работу в архитектурное бюро, уже не ощущала того, на гране интриги, интереса к профессии, что был в ней прежде. Не тянулась к современной архитектуре, вычерчивая, что требовалось от неё. В основном восстановительные работы, чертежи старых зданий, их фасадов и планов.
Когда же в бюро попадали заказы на проектирование чего-то нового, то не просила себе это в работу. Если же доставалось ей, делала без особого рвения, только лишь для того, чтоб выполнить поставленные задачи, и не сорвать сроки проектирования. Иногда даже казалось ей, стала ненавидеть минимализм. Оголяя от ненужных декоративных элементов здание он выявлял самую суть, чего теперь боялась, стараясь, что есть сил избегать правды, невольно маскируя её.
Понимала; не может уже создавать, превращалась в простого чертёжника. Не нуждаясь в деньгах, так, как семья жила на проценты со счетов, оставшихся от дедушки с бабушкой, работала только лишь ради того, чтоб заглушить в себе воспоминания. Но, это не помогало.
Кое, как дотянув до лета, уволилась из бюро.
Решили всё же ехать в Кякисалми. В случае прорыва линии фронта, что пока оставалась на прежнем месте, успели бы эвакуироваться в Выборг. Да и маленькому Паше нужен был чистый, загородный воздух.
Не находила себе места в таком родном для неё уголке, где провела своё детство. Отец играл по вечерам на отремонтированном рояле, что теперь вдвойне был дорог им. Эти музыкальные вечера позволяли забыть на время о том, что совсем рядом, всего в ста-пятидесяти километрах от них находится враг. Тот же факт, что стены Валаамского монастыря теперь пустовали, усугублял тоску по прошлому.
Как же постарели её родители. Теперь, с годами казались ей созданными друг для друга, даже нечто схожее было в их привычках, поступках, манере говорить. Иногда наблюдала за ними со стороны, стараясь найти схожести. Понимала, эти вечера, проведённые здесь, будут самыми лучшими в её жизни. Тревожность военного времени, ощущавшаяся в атмосфере делала их пронзительнее и глубже.
Из газет знали, окружение Москвы не удалось. Сражение под Дмитровом, в Яхроме, послужило неким обратным отсчётом в этой войне. Блокада Ленинграда давала возможность надеяться, Финская граница пока ещё под защитой, благодаря мощи вермахта.
Два окружения советских столиц не удались, но одно всё ещё оставляло угрозу быть замкнутым. Финская армия не продвигалась дальше тех территорий, считавших своими, Немецкая же не обладала возможностью, из-за нехватки военных ресурсов, требующихся на более важных участках. Имея кольцо незамкнутым, Гитлер считал; в любой момент сможет сомкнуть и не тратил на это такие важные на других фронтах силы.
Фёдор Алексеевич по-прежнему любил прогуляться по городку. И, сегодня, гуляя, дошёл до кирхи.
Кякисалми после сильнейшего пожара при отступлении Красной армии в 41 году частично был восстановлен. Но, их дом, благо, что находился за городом, оставался цел. Уже в сентябре 42 года в городе открылась народная школа, средняя и два старших класса частной школы. В одной из казарм для всего населения демонстрировались кинофильмы.
Первое Лютеранское богослужение, после оккупации 39 года, состоялось в конце августа 41-го, в актовом зале народной школы Тенкалахти, так, как здание старой деревянной кирхи 1759 года сожгли красноармейцы в 41-ом. Новая же, теперь, не в сравнение с 1930 годом, выглядела на заявленные своей архитектурой года. Не столько одиннадцать лет, прошедшие с момента её постройки смогли придать старины, сколько обстоятельства, сложившиеся в отношении её.
Сначала пробившая кровлю, взорвавшаяся на полу, разметав все скамьи советская авиабомба, не повредившая, впрочем, орган. Затем вскоре, после входа в город красной армии оный был выкинут разместившимся в ней местным отделением НКВД, устроившим перепланировку чудом уцелевшего здания, для размещения в нём своих кабинетов. В итоге, при отступлении красной армии в 41-ом была снята медная крыша, а кирха подожжена. И, теперь, после освобождения города, здание нуждалось в капитальном ремонте.
Постояв напротив могилы 105 финских солдат, похороненных здесь ещё в 39-ом, Фёдор Алексеевич понимал, насколько проявил свою дальновидность Армас Линдгрен, применив при её строительстве такие грубые материалы, как гранитные камни. Будь это более современный материал, в виде металлического каркаса, или тонких кирпичных стен, не сохранилось бы от дома Божьего ничего.
Внушали представшие перед его взором руины веру в незыблемость всего, связанного с вечным. Часто приходил теперь под эти стены, наблюдая за тем, как идёт их восстановление. Медленно, но уверенно шла стройка. И всё говорило; дело стоит того. Такие стены могли простоять не одно столетие. В случае же, если войны на земле прекратились вообще, то можно было замахнуться и на тысячелетия.
А вот усадьба Репина в Куоккале, как узнал из газет была полностью утеряна. Сгорела из-за шквального огня советской артиллерии, прокладывавшей путь РККА.
Ничто не могло остановить этот народ, в последней и решительной схватке. Упрямство, с которым шёл на смерть ради возвращения таких не нужный сейчас стране территорий поражало его. Пытался найти в нём некое сходство с тем, чем славились прежние завоевания России.
И, находил.
Войны за вечно спорные земли со Шведами. Но, не те, что претерпевала Русская земля до Ивана IV. Именно он и положил начало тем, источившим страну, приведшим её к голоду, бунтам, и, как итог, опричнине.