- Может тебе стоит пожить с нами в Ленинграде. И только после этого принимать окончательное решение? - за неделю перед отъездом предложила Инга.
Сомневалась в своём решении пустить дело на самотёк. В случае если Паша оставался в Выборге, в дальнейшем пошла бы и на развод. К тому же вариант имелся. Наверно с самого первого дня не любила его. Да и есть ли любовь, и для чего нужна людям, если и без неё не распадаются семьи. Главное взаимопонимание и забота друг о друге. В это понятие вкладывала многое, в том числе и умение зарабатывать деньги. Ценила это качество больше чем профессиональный рост. Может поэтому, видя в своём отце больше второе, чем первое, недолюбливала его, считала – не тем путём идёт к своим достижениям.
- Давай попробуем, - скорее обрадовавшись тому, что ему всё же предложили, чем передумав не ехать с Ингой, согласился он.
Сегодня, после того, как забрал Леру из детского сада, собирался идти с ней к себе домой.
Как всегда, нашёл её играющей в песочной куче, перевалившей через край песочницы, граничащей с кустами и газоном. Строила там целое поселение, Дома из песка, деревья из веточек. Остальные дети мало интересовались строительством. Мальчики играли в войну, девочки возили кукол в колясках, пародируя своих мам разговорами на бытовые темы, перегораживая собой и без того узкие тропинки детской площадки.
- Папа! – издалека заметила отца, но не бросилась к нему на шею, а, встав, поманила рукой:
- Скорее иди сюда! Смотри какой город я построила.
- Город?
- Ну, или посёлок.
Присел рядом с дочерью на корточки.
- Да, тут и центр есть и окраина. А, где же замок?
- Это современный город.
- Хорошо. А детский сад?
- Вот, - тут же указала пальцем на низкое здание ближе к окраине.
- Умница ты наша. Архитектором будешь наверно, - сказал Паша.
- К маме? – спросила Лера, когда они вышли из детского сада.
- Сегодня я хотел к бабушке, - виновато, будто боялся этим расстроить дочь, ответил Паша.
- Ура! Ура! Ура! – запрыгала от удовольствия дочь.
Впереди показался трамвай. Он выехал из-за угла и раскачиваясь на стареньких, кривых рельсах, медленно катился к остановке, к которой они как раз и подходили.
- Давай сегодня пару остановок на трамвае проедем?
- Давай.
Села у окна. Он рядом. Смотрела на дома, медленно проплывавшие мимо. Нравилось глядеть в окно, где бы оно ни было. В доме, трамвае, автобусе, поезде, машине. И не важно ей было меняется ли за ним местность, или остаётся неподвижной. Главное сама возможность наблюдать за тем, что происходит вокруг. Так не покидает ощущение некоей причастности к происходящему, его значимости непосредственно для тебя.
Неужели он всё же сможет уехать из своего города в Ленинград, думал Паша, так же, как и его дочь, ощущая себя частичкой проплывавшей за окном улицы.
- Кто к нам сегодня пришёл! – обрадовалась бабушка, хоть и знала; Паша сегодня придёт с внучкой.
Приготовила куриный суп. Его почему-то очень любила Лера. Волшебный по своему вкусу получался у бабушки Насти, как называла её. Зинаида Матвеевна готовила дома мало, из супов предпочитая борщ, который не нравился Лере. Слишком густой и наваристый получался у неё. Детям же важнее некое подобие моря, где капуста, или картошка, всего лишь редкие, как правило необитаемые острова.
Запах свежего бульона разносился по квартире.
- Ну, вы, как раз вовремя. Сейчас будем ужинать, - поцеловав в щёчку внучку, сказала бабушка. Анастасия Фёдоровна готовила небрежно. Так, словно не хотела тратить на приготовление пищи много времени. Может именно поэтому та удавалась у неё вкусной, за счёт своей выразительной незамученности.
С выпечкой дело обстояло хуже. Не любила затеваться с тестом, ждать пока то поднимется. Да и не поднималось оно у неё. Раньше, до войны на помощь приходила Илма, у неё хватало терпения пускаться в «далёкое плавание», тесто поднималось всегда. Ещё в Кякисалми научилась некоторым кулинарным тайнам у неё. С готовностью делилась с юной барышней.
- Идите мыть руки, сейчас будем есть.
Помыв, сидели за столом.
- Ну, что надумал? – поставила перед сыном полную тарелку куриного супа.
- Инга позвала.
- Я знала, у вас всё наладится. Езжай. Может останешься навсегда. Слюбится, стерпится.
- Когда-то мои прадедушка, с прабабушкой переехали в этот город.
- Кому-то же нужно в конце концов из него бежать! Так пусть это будет мой сын, – сидя на диване, заявила Анастасия Фёдоровна. Все послевоенные годы прожив безвылазно в Выборге и, теперь не любила этот город, ставший для неё тюрьмой. Гораздо ближе был давно оставшийся в прошлом, как и похороненные в нём родители Кякисалми, называемый теперь Приозёрск.
- Разве, это необходимо?
- Я считаю, не стоит разрушать семью из-за нежелания сменить обстановку.
- Мама, а ты была, когда-нибудь в Ленинграде?
- Я там родилась.
- А я была в Ленинграде! Была! Была! - болтала под столом ногами Лера.
- Ах, ну да. Но, ведь ты его совершенно не помнишь.
- Не помню, да и не хочу там оказаться.
- Ты не будешь приезжать к нам? – с удовольствием ела суп Лера, умудряясь просовывать в свой маленький рот огромную для ребёнка ложку.
- Нет, уж лучше вы к нам.
- Дачу пока решили не продавать. Но, уж больно далека от Ленинграда. Степан Григорьевич говорит, может понадобится тебе?
- Мне!? Что ты!? Я никогда не любила ковыряться в земле. Боже упаси! Я и огород – две вещи несовместные!
- Мама, а почему мы остались в Кексгольме, когда в него вошла советская армия?
- В этой старой башне жил раньше часовщик, - придумывал на ходу сказку отец.
- Ему не было там страшно?
- С чего ты взяла? Думаешь он боялся высоты?
- Нет. Он ведь имел дело со временем. А оно так неумолимо.
- Не боялся его. Имея всю жизнь дело с часами, умел договариваться с ними. Это позволяло, как он думал, всегда оставаться молодым. Настолько поверил в эту мысль, что перестал смотреться в зеркало, с которым приходил к нему цирюльник. Вскоре тот вовсе перестал брать его с собой. Никогда не выходил из башни. Жалование клали в почтовый ящик, находившийся с обратной стороны двери, имея лишь узкую щель снаружи. Туалет был устроен в башне. Еду приносили ему из ближайшей харчевни.
Но вот, в один прекрасный день, всё же решился выйти в город, встретив ранее знавшего его горожанина, поздоровавшись с ним, в ответ услышал;
- Как вы постарели гер Себастьян!
- Постарел? Не может того быть! Я всегда умел договариваться со временем, - беспомощно возразил.
- Ах, не смешите меня, я вас умоляю! Разве можно договорится с тем, кого нет?
- Как нет? Вы же смотрите на башню, когда хотите узнать который час.
- Смотрю, и что с того? Я же не вижу самого времени.
Не поверил своему давнему приятелю. Шёл в сторону цирюльни, откуда раз в месяц приходил к нему парикмахер. Знал, там есть зеркало.
Но, дойдя до знакомого перекрёстка, где в угловом доме находилась цирюльня, увидев себя в зеркало, сильно испугался. На него смотрело лицо прожившего жизнь человека. Уставшие глаза, длинный, опущенный книзу нос, редкая, седая бородка.
Неужели его время подошло к концу? Он всю жизнь, заботившийся о чужом, упустил своё. Но, почему же оно не предупредило его об этом, так резко забрав все подаренные было годы? Ведь мог же стареть, как и все остальные, постепенно, не расстраиваясь, привыкая к своему внешнему виду.
Как же ему прожить потерянные годы? Думая так, буквально бежал обратно, дабы скорее спрятаться за стенами своей башни.
Закрыв дверь, поднимался на самый верх, в комнату часового механизма. Ещё недавно, как считал – был хозяином времени, а теперь…
Теперь повернёт его вспять! Переделает! Даже остановился на лестничной площадке для того, чтоб перевести дыхание.
Но, как же все остальные? Горожане, что привыкли смотреть на башню.
- Они тогда все помолодеют, - обрадовалась Лера.
- Не перебивай. … Так вот, он всё же переделал механизм, и теперь минутная стрелка тянула за собой часовую, раскручиваясь в обратном направлении.
Но, город зажил отдельно, будто не замечал его присутствия.
Ещё недавно думал; умеет управлять временем, но, как оказалось был полностью зависим от него.
Город молодел. Дома росли вниз, постройки за крепостной стеной сокращались, открывая под собой скалы, поля и подлески. Единственное, остававшееся неизменным – сам замок с башней Олафа, выросшей из него когда-то.
Ему больше никто не приносил пищи, не приходил стричь, и не брил. Теперь боялся такого одиночества, оно сулило лишь одно – полное забвение. Его труд был никому не нужен. В страхе потерять самого себя решил бежать, пока железнодорожный вокзал ещё был построен.
Ночью выбрался из башни, и направился в его сторону, в надежде сесть на ночной поезд в сторону Санкт – Петербурга, так раньше назывался Ленинград, в который мы собираемся переехать, - взглянул на дочь.
Сонными глазами смотрела на то, как стрелки на часах часовой башни приближаются к десяти. Засыпала, думая о часовщике и Ленинграде, в который скоро переедет.
- Взяв билет в кассе, сел в свой вагон. Войдя в купе, увидел себя в зеркало. Перед ним стоял старик. Упал на своё место. Заплакал, прикрыв лицо ладонями. Благо никого кроме него в купе не было, - посмотрел на Леру. Она спала. Но, знал, нужно ещё минут пять, на всякий случай рассказывать ей дальше, чтоб уснула по крепче.
На башне начали бить часы.
Один.
Два.
Три.
Хоть и знал, ударов будет десять, всё равно считал их.
Слышала удары на часовой башне, видела, как от перрона трогается пассажирский состав, во главе которого был кашляющий дымом паровоз.
Четыре.
Плавно, еле заметно набирал скорость. Надо, что-то делать, или она так и останется навсегда в городе.
Пять.
Шесть.
Решилась.
Что есть духу побежала прямо к двери, на ходу крикнув:
- Я опоздала. Пропустите.
Проводник слегка качнулась вправо.
Запрыгнула в вагон.
Семь.
Восемь.
Бежала по коридору вагона. Тамбур. Следующий вагон.
Девять.
Десять.
Часы затихли, но её сердце бешено билось. Бежала к тому вагону, где знала, плакал часовщик. Хотела успокоить его, заверить в том, что вместе со своим временем нужен городу, и ей прежде всего. Что не следует никогда прятаться от людей, иначе можно сильно состариться.
Крепко спит. Понял Паша, и встав с раскладушки подошёл к окну. Смотрел в сторону замка. Хотел понять сейчас, почему не осталась его мама в Хельсинки после смерти отца, перебравшись в этот город, который, как ему казалось сейчас, всё же принял решение покинуть.
Столько раз переходящий из рук в руки, замок менял флаг, развевающийся на самой верхушке башни Олафа. Сколько раз менялось его население, язык, на котором разговаривал город. Но, так и не был разрушен, сохранив до наших дней самые древние свои сооружения.
Прощался с городом. Принимал решение.