Дача получилась просторная. Второй этаж удалось сделать с двухскатной крышей. Печь выкладывал сам. Теперь, когда Валерия подросла, тесть с тёщей привозили её на машине. Инга вынуждена была приезжать с родителями из-за того, что не хотела находиться одна в городе с ребёнком.
Город был для неё чем-то, помогающим оставаться в центре цивилизации, при этом даже и не выходя из помещения на улицу. Много думал над этим феноменом своей жены, не умея понять, чем же всё же она так привязана к четырём стенам. Как только ни пытался разгадать её тайну.
Предлагал брать на дачу этюдники, валявшиеся на антресоли в прихожей родительской квартиры. Оставленные там, не понадобились после того, как устроились работать в проектный институт. Все силы уходили на проектирование. Рисование отошло далеко на задний план.
Строя дом, Павел тем самым, как бы заменял недостающее на работе творчество, самовоплощением в виде первого в своей жизни построенного объекта. Пока не доверяли ему ещё сам креатив, ставя лишь фрагментарные задачи. Должен был делом доказать своё умение. Думал над этим. Искал разницу между проектированием сегодня и довоенным.
И находил её в том, что слишком уж много было разрушено во время войны в его стране. И, теперь вузы выпускали великое множество специалистов, требовавшихся в таком количестве. Тех же, что были допущены к святая святых – креативу, зарождению самого образа здания, были единицы. Отсюда и имелся у него, как и у многих других, стимул к творческому росту. Но, ещё, каких-то двадцать, тридцать лет назад, ситуация в мире была иной. И, если в довоенном СССР строительство шло не меньшими темпами, то в той же Финляндии оно не так стремительно выросло.
Знал, как складывалась судьба Аалто, творческий путь, которого начинался среди малого количества конкурентов. Видел; никогда не сможет стать им в СССР, среди множества себе подобных. Не ощущал особых перспектив, будучи зажат в тесных рамках строительного комплекса страны, после Сталинского тоталитаризма, оставившего неизгладимый след в архитектуре, теперь, пусть и доведённой до минимализма, но чрезмерного, не позволяющего никаких вольностей.
То, что проектировал их институт, было настолько прямоугольным и выверено лаконичным, что такое мог бы сотворить кто угодно, умеющий чертить на кульмане.
Поэтому с радостью ездил на дачу тестя, к своему детищу.
Инга, хоть поддерживала его на словах, не умела увидеть в своём муже мастера, способного на многое в профессии. Поэтому принимала его, как должное, не столько радуясь удачам, сколько мучаясь от неудобств что приходилось переносить вдали от города.
Загоревшись поначалу идеей рисовать на даче, вскоре остыла к этому делу, не видя в нём особого удовольствия. Не интересна была ей эта северная природа. Может любоваться ею ещё и могла из-за окна автомобиля, или поезда, но передавать её настроение на бумаге не хотела, а от того и не могла, лишь только начав несколько работ. Так и лежали теперь рядом с этюдниками, на прежнем их месте на антресоли в прихожей.
Многого ещё не знал, но старался, шёл к знаниям, не на работе, так здесь, на даче. Печь выкладывал по чертежам, найденным в каком-то журнале. Так называемая «голандка» была маленькой в плане, всего три колена, но должна была справиться, пусть и с двухэтажным, но небольшим домом.
Хоть и пытался повторить увиденные в журналах иностранные идеи загородного, деревянного дома, не мог многое из того, что считал важным в своём случае воплотить в жизнь, сталкиваясь с жесточайшим сопротивлением Ингиных родителей.
Степан Григорьевич наотрез отказывался от больших окон, переживая за их сохранность. Хорошо знал суть Русского человека. Зинаида Матвеевна, напротив не возражала против большого количества дневного света, так, как носила очки. Но, идя навстречу мужу, в виде компромисса предлагала разбить рамы на большое количество маленьких стёклышек, не более 300х300 миллиметров каждое.
Поэтому окна в доме были подслеповаты, и в малом количестве. Планировка же, сделанная таким образом, чтоб казаться больше, чем есть, за счёт больших оконных проёмов, с маленькими выглядела заурядной, тесной и неудобной, вполне устраивая тем самым будущих хозяев, сильно огорчая автора.
На этом своём первом в жизни примере самостоятельной работы с заказчиком не мог понять для себя; как же удавалось многим нравящимся ему известным на весь мир архитекторам, строить такие логичные здания. Неужели дело заключалось в том, что все они проектировали не в СССР?
Но, что тогда оставалось делать ему, ведь мало того, что жил в этой стране, но и завёл в ней семью. Нет, чего-то не хватало ему в том трудном деле, которое выбрал для себя, стремясь понимать, и от этого подрожать логичности, любимых ему, всемирно известных объектов.
Но, был молод, полон сил и не терял надежды проектировать так, как считал нужным. Ведь именно та нужность, что имел в себе, и подразумевала самый выгодный для заказчика, минимальный по сметам проект.
Похожая на Маму, Валерия тянулась тем не менее к отцу. Много гулял с ней. Показывал город. Когда исполнилось шесть лет, брал с собой на дачу. Но не отпускал одну далеко. Построенные вокруг их небольшого, хоть и двухэтажного дома сооружения, напоминающие перевёрнутые кверху килем фрегаты, что выбросило штормом на берег, пугали его содержимым своих трюмов. Низко расположенные маленькие окошки, как правило были закрыты ставнями. Сами их команды не заботились о том, чтоб вернуть судна в правильное положение. Ведь тогда крыши могли превратиться в борта, а окна возвыситься над землёй, осветив помещения дневным светом.
- Папа, а почему в нашем доме такие большие окна? – обратила внимание Валерия.
- Большие!? – с горечью в голосе, переспросил он дочь.
- Да. Больше чем в остальных домах.
- Ну, разве, что только чем в остальных. Но, не большие. Я хотел, чтобы вообще кое-где они были вместо стен, от пола и до потолка.
- Разве так можно?
- Конечно. Вспомни библиотеку Алвара Аалто. Он же сумел.
- Почему же не сумел ты?
- Дедушка боялся, что их разобьют.
- А Аалто не боялся?
- Нет. Он делал так, как считал нужным. Он мог. А я не имею права.
- Надо было сказать мне, и я бы упросила дедушку.
- Ты тогда была ещё совсем маленькой.
- Давай переделаем пока он не приехал?
- Теперь уже поздно. Да и скоро все переедем в Ленинград. Ты знаешь об этом.
- Да. Но, мы сможем приезжать оттуда на выходные.
- Слишком уж далеко.
- Что же делать?
- Продавать. Только вот вряд ли кто-то купит такой простой дом.
Висевший все эти годы, как Дамоклов меч, вопрос о переезде наконец встал ребром.
Как-то вечером, вернувшись с работы Степан Григорьевич, переодев обувь, не пошёл на кухню ужинать, как всегда прежде делал, несмотря на то, что там его уже ждала Зинаида Матвеевна.
- Куда ж ты Стёпа?
- Зови детей, - уже из гостиной, командовал он.
В начале девятого вечера все уже были дома, поэтому вскоре собрались в гостиной, усевшись не за столом, а кто где захотел.
Степан Григорьевич во главе обеденного стола. Зинаида Матвеевна, через стул от него, по правую сторону. Инга в кресле перед телевизором. Паша на диване. Вскоре прибежала и Лера, плюхнувшись рядом с папой.
Инга была в глубине души рада тому, что, как считала, сейчас услышит. Много лет ждала этого момента. И, теперь будто ощущала себя в Ленинградской, более просторной квартире.
- Меня переводят в Ленинград, - тихо сказал Степан Григорьевич, как всегда сделав паузу. Никогда не выглядел многозначительно. Но, эти паузы придавали ему её, хоть и не стремился к ней, скорее наоборот делал всё, чтоб избежать. Но, именно благодаря своему внешнему спокойствию, кое неизвестно какими внутренними волнениями давалось ему, выглядел всегда эталоном уверенного, здравомыслящего человека. С которым все вынуждены были соглашаться только благодаря этому значимому качеству.
В комнате зависла тишина. Все знали; вскоре он продолжит. И, если задавать вопросы, тем самым можно увеличить длину пауз вдвое. Так, как после каждого будет некоторое время молчать, собираясь с мыслями, которые умел благодаря тщательному продумыванию выражать кратко.
По большому счёту не хотел тогда в Киеве переводиться в Ленинград, и в глубине души был рад тому, что возвращается в Выборг, который приходилось штурмовать в 44-ом. Как и тогда считал эти земли русскими, только, в отличие от себя молодого, участвующего в высадке на Тейкарсаари знал теперь о том, как в далёком 1712 году, эскадра Петра I прошла через узкий пролив Тронгзунд с целью осады Выборга. И сегодня, когда жил в этом древнем городе ещё больше не хотел перебираться из него, пусть и с повышением. Находясь в рутине профессиональной деятельности набирался сил у себя в квартире тупо уставясь в телевизор, смотря футбол, но был в прошлом, что всё больше овладевало им. Дочь Инга казалась местной, будто бы родившейся в этих местах, порою напоминая ту, в честь которой носила своё имя. Но Зинаида Матвеевна настолько стала его неотъемлемой частью, что порою даже и забывал - познакомился с ней в Киеве.
И вот теперь, когда решение было принято и их ждал Ленинград, в глубине души был не рад покидать те места, где сформировался его кажущийся холодным, на самом деле всего лишь северный характер. Будучи принят этим городом ощущал его нерусскость, а вместе с тем и свою тягу к нему. Появись это ощущение в нём прежде, возможно передалось жене и дочери. Но сегодня то согласие на котором зиждился его брак с Зинаидой Матвеевной не позволяло отказаться от нового назначения. Пытался объяснить себе нелюбовь дочери к тишине и провинциальности Выборга, но единственное, что приходило на ум – наличие в ней упрямства, передавшегося от него. Теперь знал – с возрастом оно проходит.
Эх, ещё бы несколько лет и станет похожа на него нынешнего. Уже сегодня во многом, как он в молодости.
- Пятикомнатная, на Васильевском, - опять помолчав некоторое время, добавил: - с видом на залив.
Но, не одна мышца его лица не дрогнула. Говорил, что считал главным для своей семьи, не для того, чтоб ошарашить новостью. Просто любил, когда слушают внимательно, потом не задавая вопросов.
- Что же будет с дачей? – спросила Лера.
- Продадим. Деньги понадобятся на новую мебель.
Паша не хотел ничего говорить. Тем более спрашивать. Выхода не было. Его мнением никто не интересовался. Да и то, что мог высказать, не приемлемо было в данной ситуации. Но, если бы Инга была с ним заодно, то, возможно остались в городе втроём у его матери.
Но, она молчала. По её глазам видел – несказанно рада услышанному. Много лет ждала этого события. Более того, сейчас даже подумывала, чтоб там, в северной столице отделиться наконец от родителей, зажив самостоятельной жизнью, уговорив отца разменять полученную жилплощадь. Но, видела здесь сопротивление со стороны матери. Да и не так уж и важны были ей сейчас все эти дальнейшие планы. Вариантов могло быть великое множество. Главное перебраться из провинции в Ленинград. Родившись в Киеве, всегда мечтала о более крупном городе. Но, Москва была пока закрыта для неё. Ленинград же сам шёл в руки.
- Когда? – коротко, научившись этому у отца, поинтересовалась Инга.
- Думаю, с начала следующего месяца.
- Надо срочно заняться продажей дачи, - собралась на кухню за остывающим борщом для мужа Зинаида Матвеевна.
Не остановил её, знал, куда пошла. Но, всё же хотел услышать мнение зятя, подозрительно грустно молчавшего, сидя на диване, держа за руку дочь. Не хотел есть при нём, прежде не убедившись в том, что тот с ним заодно.
- Ты едешь с нами? – всё же спросил у него.
- Нет, - сам испугавшись своих слов ответил Павел.
- Дедушка и я тоже остаюсь, – подошла к нему Лера.
Погладил внучку по голове.
- Подумай. У тебя есть время. Не разваливай семью, - кивнул в знак благодарности жене за принесённую тарелку борща Степан Григорьевич.
С этого дня потерял ощущение семьи. Ещё вчера она была, да и сегодня никто не думал разводиться. Но, зная, его никто в этом доме не будет уговаривать, видел - теперь один. Только дочь на его стороне. Она готова умолять бабушку с дедушкой не переезжать в другой город.
Именно с этого дня, как никогда ранее ощутил холод со стороны Инги, о котором лишь догадывался прежде.
Зинаида Матвеевна, попыталась было поговорить с Пашей, но тем самым только придала ему решимости в его выборе. Боялась своего мужа. Знала; не любит сам уговаривать, и не хочет, чтоб это делали за него. Но, всё же переживала за счастье своей дочери, хотела попытаться помочь ей. Не понимала; не сможет таким образом ничего изменить. Даже в детстве не могла ничего поделать с унаследованным Ингой от отца характером. И, теперь надеялась на благоразумие зятя.
Всё чаще отпрашивался у Инги взять Леру к себе домой. Не верил в то, что дочь выберет Выборг. Хотел, чтоб та побыла побольше с бабушкой напоследок.
Но, Лера, будто бы и не понимая, вскоре уедет из города, жила, как и прежде не задумываясь о завтрашнем дне, подобно всем маленьким детям, не сталкивающимся ещё в своей жизни с выбором.
Всего один месяц был у него на то, чтоб решить многие вопросы, стоявшие не только перед ним.
- Ты разлюбила меня, - сказал Инге. Последнее время выходили из дома в разное время. Он чуть раньше, чем она, отводя Леру в сад. Но, сегодня взялась отвести Зинаида Матвеевна. Поэтому пошёл вместе с женой на работу.
Будто чувствовал; та сторонится его, не в силах дать ответ на вопрос. Но, сегодня задержавшись, хотел его получить.
Шли молча. Она впереди. Он не догонял. Держался на одном расстоянии.
Наконец, решился. Не мог говорить с ней дома. Стены квартиры, где прожили несколько лет, теперь стали для него словно чужими, раздражало всё, даже вид из окна, на порт.
Не ответила ему. Тогда спросил:
- Почему ты не уговариваешь меня ехать в Ленинград?
- Зачем? – обернулась к нему на ходу Инга.
- Вдруг я передумаю. Или тебе этого не надо?
- Не надо. Я всё давно решила.
Отстал от неё. Словно испугался услышанного. Хоть уже несколько лет догадывался; когда-то произнесёт эти слова, сейчас, испугался. Получив ответ, будто наткнулся на холодную стену из гранита, сильно ударившись об неё лбом. В глазах потемнело, пошли круги. Хоть всё ещё и продолжал идти, но, будто находился не на улице города, а под водой, не хватало кислорода. Захотелось присесть. Но, свернул на другую улицу. Так было дольше идти, но лучше пусть пройдёт больше, но один. Без неё.
Сердце билось, как бешеное. Не мог остановить его биение. Дышал глубоко. Думал, вечером увидит Леру, забирая её из детского сада.
Инга, хоть и понимала, он таким образом может заморочить ребёнку голову, всё же пускала процесс на самотёк. Выделяя во всём происходящем прежде всего саму себя, свою свободу. Остальное решалось исходя из главного.
Зинаида Матвеевна, всю жизнь прожив не ссорясь с мужем, имея лишь редкие разногласия, чувствовала его как продолжение самой себя. Поэтому и не вмешивалась в дела детей следуя его примеру, доверяя во всём.
Являлся для неё защитником. Спустя много лет попыталась представить себя прежней, какой была до того, как познакомилась со Степаном Григорьевичем. Шумная, весёлая, будто не хватало ей приключений, искала их всегда, не умея иначе. Как же изменилась она объединив свою жизнь со Степаном.
Какой был, тот день, когда встретила его?
В матросском бушлате, но без бескозырки, впервые увидев его на день рождении парня подруги в общежитии среди гостей, поинтересовалась;
- На каком флоте служили?
Показался намного старше её. Язык не повернулся обратиться на ТЫ.
- Балтийский, - будто не замечая её, глядел в свою тарелку.
Понравилась ему. С самого момента, как вошла в комнату, где отмечали день рождения. Но несмотря на четыре года войны так и не придавшей смелости, не научился проявлять инициативу.
Почему сейчас, вспомнила об этом дне, когда впервые увидела Степана? Наверно потому, что так и не изменился для неё
- Вы подводник? – сама не понимая почему приняв за такового, поинтересовалась она.
- Нет. Всё больше на катерах, да баржах.
Пыталась представить в бескозырке. Но и без неё его уверенный взгляд, на спокойном лице, говорил о большом потенциале заложенных в нём ресурсов. Круглая голова, с короткими, но всё же вьющимися тёмными волосами, основательно сидела на прочной шее.
Видела себя рядом с ним, на палубе парохода, плывшего почему-то по реке. Море она никогда не видела.
Весь вечер провела рядом с ним, пытаясь разговорить застенчивого, как показалось ей морячка. Даже сама пригласила на танец, когда из-под кровати был поднят и поставлен на стул в углу патефон.
Но, как ни старалась привлечь к себе внимание, так и не услышала от него ни слова. Правда глаза его конечно же выдавали некое подобие заинтересованности ею, как женщиной, которому, впрочем, так не хватало таких важных любой девушке слов. Пусть они и будут пустыми, сочинёнными рассказами о лихих победах, весёлыми историями, или просто стихами, что не особо понимала, но любила слушать в чужом исполнении, порою удивляясь авторству исполнителя.
Подругу провожал её молодой человек. Изрядно подвыпивший, но всё же стоящий на ногах. Она же слегка задержалась у вешалки, в надежде быть так же заботливо, под охраной мужчины доставленной до своего общежития.
- Идём, - вдруг, когда уже и не рассчитывала, услышала приятный, не прокуренный мужской голос.
Другому бы сказала множество слов, но с этим молодым человеком, что произносил слова словно команды, не хотелось спорить, хоть и имела довольно строптивый характер. Молча шла за ним.
Их общежития, как она знала были хоть и на окраине Киева, но располагались недалеко друг от друга. Подруга со своим молодым человеком виднелась впереди. Обогнали их сразу, как вышли из общежития академии водного транспорта, ибо те постоянно уходили в тень для поцелуев. Сначала оглядывалась на них. Но, улочка с одноэтажной застройкой тускло освещалась, больше не высвечивая раскачивающимися на ветру светильниками на деревянных столбах время от времени возобновляющую своё движение позади них парочку.
- Моряшок, папирошки не будет? - прошепелявила, отделившаяся от столба длинная, худая тень.
Показалось, именно она, а не сам человек, произнесла эти слова, так, как представить, кого-то кроме себя, находящимся на этой улице не хватало ей фантазии.
- Не курю, - спокойно, и от этого, как показалось ей, устало ответил Степан.
- Девчонка не подходит тебе по росту явно, - словно оживший куст, заключила вторая фигура, ожидающего результата человека.
Прижалась в страхе к Степану.
Их было двое. Теперь стояли перед ними. Один высокий и тощий. Второй пониже, старше и менее нервнен.
Сама не особо высокая, выбрала себе Степана, всего лишь на пол головы выше её, теперь понимала; выглядит рядом с ним беззащитной.
- Ты не жмись, поделись с ближним. Ведь так на флоте учат? – сделал шаг в их сторону тот, что постарше. Из темноты проступило его лицо. Золотая фикса сверкнула бликом фонарного света. Рот с ухмылкой. Давно погасшая папироса в уголке губ. В кармане пиджака, сложенная пополам кепка.
Не справится с ними. Слишком уж невысок. Но не слаб же он, если служил на Балтике, будучи сдвинута сильной, как теперь поняла, рукой Степана, подумала Зина.
- Ты девку-то швою не прячь. Не обидим её. Не бойщя, - заходил справа худой.
Теперь видел; причиной невыговаривания буквы С было отсутствие нескольких зубов, во рту жаждущего курильшика.
Степан старался не упускать из виду обоих, больше внимания уделяя всё же тому, кто был с золотой, а скорее всего с рондолевой фиксой. Казался опытнее. Понял; надо проявить свою глупость для того, чтоб спровоцировать удар со стороны нападающих. Сделал вид, что перевёл взгляд на худого, ибо тот был больше освещён фонарём.
В этот же момент практически увернувшись от удара золотозубого, опередил его мощным, словно молотом забивал стальную клёпку в борт стремительным, снизу-вверх движением правой руки Степан.
Не дожидаясь результата, тут же нырнул под кулак длинного, боднув его в живот своей коротко подстриженной головой. Тем самым взвалив на себя его длинное, будто переломившееся пополам туловище.
Зверел в такие минуты. Не контролируя силу удара. Будто на тендере, во время подхода к берегу, под шквальным огнём противника, или у пулемёта на катере, во время авианалёта. Тогда заметил в себе это, начав бояться подобных ситуаций. И теперь, когда вокруг была мирная жизнь, понимал; может, так же, как и фашиста, случайно убить советского человека.
Взяв руками за ремень, нащупанный в темноте и воротник, поднял над собой, будто бревно обмякшее тело и со всей силы бросил на, как теперь видел, рухнувшего от удара золотозубого.
От падения одного на другое тел, что-то хрустнуло.
- Степан, держись! – кричал из темноты, бегущий на выручку приятель.
- Испугалась? – коснулся её щеки большой шершавой ладонью Степан.
Вот уже, как полгода не сходили грубые мозоли с его рук.