Уже к 21 августа стало ясно; своими силами не сдержать натиска Финской армии. Командующий 23-й армией приказал перебросить части дивизии в район станции Тала, полустанок Пера, пригород Карьяла, с целью прикрыть Выборг с востока, в любой момент будучи готовым к нанесению контрудара. Приказ командующего был выполнен, и дивизия умело оторвавшись от Финской армии к утру 22 августа сосредоточилась в указанном районе.
Но, к 28-му обстановка сильно ухудшилась. и командующий 23-й армией генерал-лейтенант Герасимов приказал выводить дивизию к полуострову Койвисто.
Мост через реку Вуокси был взорван. Попытка захватить Выборг сходу была предотвращена частями РККА, умело взаимодействующей с пограничными заставами 5-го погранотряда. Полностью была разбита 3-я финская пехотная дивизия, 2-я потеряла около семидесяти процентов личного состава.
29 августа 18-я и 12-я пехотные дивизии Юго-Западной армии Финляндии обошли Выборг с востока. 8-я дивизия пересекла Выборгский залив в Лиханиеми. Теперь основные силы Советских дивизий под городом были окружены
Разрозненные части 23-й армии, в которой ещё только 28 августа сменился командующий, не смогли организовать оборону в районе рек Сестра и Вьюн. Вскоре передовые ДОСы Карельского укрепрайона были взяты без сопротивления, так, как вооружения не имели, а многие сооружения имеющие интервалы между собой до 6-ти километров и вовсе не были достроены. 43-я, 123-я, и 23-я армии, понесли колоссальные потери, оставив тяжёлое оружие на занятой Финской армией территории.
В районе же самого Выборга в дополнение к вышеперечисленным были окружены 43-я, 115-я и 123-я стрелковые дивизии 23-й армии, а её командующий оказался в плену.
Генерал Маннергейм в своих мемуарах вспоминал: «Русские войска, сражавшиеся близ Выборга и на востоке от города вскоре обнаружили, что их коммуникации перерезаны и их в конце концов загнали в «мешок» на обширной лесной территории между Порлами и Метсякюля южнее Выборга. Только после отчаянных и храбрых попыток вырваться из «мешка» с боями, продолжавшимися несколько суток, понеся огромные потери, небольшой части окружённой дивизии удалось через леса выбраться из кольца и уйти на Койвисто. Всё, что осталось от войск, а также большая часть обоза и вооружения при развязывании «порламиского мешка», 1 сентября попало в наши руки.
Уже 29 августа части 4-го армейского корпуса вошли в Выборг. В тот день над старой выборгской крепостью вновь взвился флаг, который был спущен 13 марта 1940 года. Момент освобождения с большим нетерпением ожидавшийся всем народом, настал, и радость, и гордость по поводу освобождения столицы Карелии были огромны. Настроение омрачали лишь те систематические разрушения, которые противник учинял как в самом городе, так и в его окрестностях».
Парад в честь взятия Выборга должен был состояться на площади Торгильса Кнутсона 31. августа. 1941 года. Но, время от времени с разных концов города доносились необъяснимые сначала взрывы. Не сразу стала ясна их причина. Судя по тому, что в самом городе не оставалось армии противника, можно было сделать лишь один, пусть и не приятный вывод – радиоуправляемые мины. Такой коварный вид вооружения ещё не применялся ни в одной из Советско-Финских войн. Но, теперь, РККА, не умея наладить хорошей обороны, напоследок мстила за свои потери мирным жителям, в панике оставляя город, словно заранее предвидя своё бегство, заминировав все мало-мальски стратегические объекты.
Но, вокзал был взорван ещё при отступлении.
Александр, не мог поверить своим глазам, входя в Выборг вместе с частями регулярной Финской армии, что здание железнодорожного вокзала, на который приезжал вместе с Анастасией, как считал, символа объединения двух крупных Финских городов; столицы самой страны и Южной Карелии, больше нет. Он также был взорван управляемой радиоминой.
Архитектор Элиэль Сааринен, завершив строительство Выборгского вокзала, через год уже закончил Хельсингфорский. Оба были похожи, словно дополняя друг друга. Это ли не был печальный знак того, что некая трещина прошла между Финляндией и Карелией. Не сумев удержать захваченную территорию, войска РККА уничтожили символ, соединяющий её с остальной Финляндией.
Стало не по себе. Как профессионал понимал не только политическую, национальную, но и архитектурную значимость этого теперь не существующего строения.
Подумал о Насте. Как же она перенесёт эту новость. Теперь, когда Финские земли практически отвоёваны, не хотел сообщать об этом в письме. Пусть узнает из газет. Сама радость окончания войны, омрачалась этим событием.
Город выглядел покинутым. Пожары никто не тушил. При отступлении всё, что не было заминировано, поджигалось. В порту стояли вагоны с мебелью. Часть её была брошена вдоль железнодорожного полотна. Эвакуирующиеся в панике чиновники пытались забрать кто что мог. Только не оставалось у них времени на то, чтобы вывести погруженное добро. Многим в тылу уже не понадобилась брошенная ими мебель. Но, готовя её к погрузке, верили; сумеют насладиться благами цивилизации в полную силу.
Савелий Игнатьевич, эвакуировался одним из последних. Ситуацию на фронтах знал хорошо. Надеялся; удастся спасти пару шкафов, шикарный письменный стол, обеденный, с двенадцатью стульями, и добротную кровать, с резными спинками. Хоть и жил сам в спартанских условиях, так и не получив повышения по службе, всё-таки умудрился разжиться добром, из квартир, арестованных буквально в последние дни горожан, впрочем, как и он сам не имеющих никакого отношения к этим предметам интерьеров. Просто, в отличие от него успевшим занять неплохие гнёздышки в квартирах, в самый последний момент эвакуировавшихся зажиточных финнов.
Сам же, работая не покладая рук, не мог уделить этому времени. Буквально в последнюю неделю сумел загрузить свои треть вагона, выделенных ему, как ответственному работнику. Что его ждало теперь в отступающей по всем фронтам стране? Не желающие воевать красноармейцы бросали технику и оружие, сдаваясь в плен. Десятки тысяч военнопленных практически не охраняемые шли по дорогам в неизвестном направлении, никому не нужные. Фашистская армия наступала с молниеносной быстротой, и не могла выделить много своих воинов для конвоя непредсказуемой величины сдавшегося в плен противника.
Догадывался об этом, но всё равно верил, надеялся; такие, как он смогут остановить трусливое стадо, поэтому и заботился о своём быте. Надеялся ещё завести семью, осев в одном из городов, получив не пару комнат, а свою собственную квартиру.
Теперь же подпрыгивал на раздолбанном по бездорожью ГАЗ-М1, 1936-го года выпуска. Невыносимо обидно было, что так ничего и не поимел от этого назначения, кроме «чёрной Маруси», как в народе называли его выпускающуюся только в чёрном цвете машину. Хорошо зарекомендовавшая себя, как транспортное средство, предназначенное для ночных арестов придавала значимости, напуская страха на окружающих.
Нисколько не пугало, что армия отступала. Знал, выполнил свою работу безукоризненно. И не от него в конце концов зависела оборона города. Как орган выявляющий, давно уже превратился в карательный, не только находя, но и ликвидируя ненужных стране, и ему самому, пустых, как считал людей.
Но, неимоверная злость и обида таилась в нём. Потерян не город, не край, не, так называемый Карельский перешеек, а полтора года его жизни.
Вместе со своим полком войдя в город, Александр имел возможность свободно передвигаться по его улицам, наблюдая разрушения, так, как место дислокации его части было определено, и всегда мог вернуться туда. Но, уже через пару часов, когда стало известно о взрывах радиоуправляемых мин, личный состав полка бросили на их обнаружение. Подвергнув большому риску, не то, чтобы подорваться на незамеченной мине, а быть уничтоженными вместе с предназначенными для этого объектами.
Первым со взрывами непонятного происхождения столкнулось IV соединение Финской армии. Взрыв прогремел на южной опоре моста у посёлка Антреа, в проливе Куукауппи. Там погибло три офицера и два чиновника, случайно находившихся на нём. Старшим из всех погибших был майор Тапио Тарьяннэ, главный адвокат Генерального штаба. Следующим взорван мост через Саименский канал.
Поскольку стратегически важных объектов для города было великое множество, то хоть и распределены они между взводами, одним из которых командовал он, всё же не было возможности обойти все, назначенные к осмотру. Да и как именно искать не обладали особым опытом, руководствуясь на местах интуицией.
Старый кафедральный городской собор, как и в 1710-ом году, сгорел. Оставались лишь его стены, да стоящая в стороне, давно начавшая свою отдельную от самого храма жизнь в виде часовой башни, его прежняя колокольня. О чём били теперь её часы, если не могли уже никогда призвать на службу в храм своих прихожан?
Всегда привлекала лаконичность средневековой архитектуры. И, теперь видел, утратив истинную функцию, обзаведясь присущими классицизму колоннами, словно отреклась от первоначального смысла. Может именно поэтому и осталась цела, хоть и являлась городской доминантой, так опасной из-за возможности наблюдения с неё за подступами к городу.
Оставшийся практически в первозданном своём виде, лишь увеличившись в плане, собор не изменил лаконизму своего первоначального вида, и теперь вынужден был за это расплатиться.
И, сегодня в нём проходила служба прямо под открытым небом. На ней присутствовали только солдаты финской армии.
После 1913-го года, будучи вновь отреставрирован по приказу Русских военных властей города, был приспособлен под церковь Выборгского гарнизона.
Кто знает, может именно по той причине, что после гражданской войны в Финляндии 1918-го года, вернувшись в Лютеранство, став гарнизонной евангелически-Лютеранской церковью, в которой причащались многие Щюцкоровцы, участвовавшие в Выборгской резне и потерпел такое испытание, лишившись крыши.
У его стен было захоронено 108 Финских солдат погибших в зимнюю войну, до сдачи города Красным, в 1939-ом.
Уже на следующий день, солдаты взвода Александра нашли радиомину на железнодорожном мосту. Была тут же обезврежена.
- Новый, большой кафедральный собор! Как же я не догадался! Ну, точно, чем же это не стратегический объект! Не удивлюсь, если с его шпиля виден сам Ленинград, - ошарашило догадкой Александра.
- Но, среди порученных нам объектов нет его, - возразил унтер-офицер.
- Бегом туда! Какая разница, есть, или нет. Смотри, как он возвышается над городом!
Бежали из порта через крепостную улицу. Там пленные советские солдаты уже пытались чинить испорченные рельсы для того, чтобы запустить трамвай.
- Надо же, даже трамвай испоганили, - отметил унтер-офицер.
Ничего не ответил ему. Посмотрел на дом, где был представлен Настиным родителям. Вспомнил жену, своего сына, которого видел четыре месяца назад. Стало грустно. Не от того, что не был давно дома, не видел родных ему людей. Просто не ощущал будущего, что раньше неоднократно снилось по ночам. И был там архитектором. Строил нужные, почему-то всегда белые, словно чистый лист ватмана дома. Но, буквально на той неделе, когда удалось спать в тепле, в переоборудованной под казарму школе, приснился, кто-то другой, не он, и даже не похожий на него. Но смотрел этот человек на здания, что видел во сне прежде. Вёл себя так, будто их автор. Это сильно огорчило. Всю ночь спорил с этим незнакомцем, доказывая ему своё авторство. Но, ничего и слушать не хотел. Глядел на него как на сумасшедшего. Так и проснулся с чувством возмущения и недовольства. Неизгладимой обиды на жизнь, так поступившей с ним.
Это же всего лишь сон, понимал, просыпаясь. Но, всё равно, чувствовал в нём некую недосказанность, какой-то намёк.
Вот он, тот парк, в котором показывала ему библиотеку Алвара Аалто Настя. Где же она? Почти не видна за листвой деревьев. Ну и не важно. Потом. Сейчас гораздо значимее собор, словно касающийся неба шпилем своей башни. Нужнее чем сама, всего лишь двухэтажная библиотека, что всё же мелькнула пару раз между листвой горящей на августовском солнце белизной фасадов.
Вспомнил её тихие коридоры и читательский зал. Настю, что так любил. И, несмотря на то, что сильно запыхался от бега, ощутил, как хорошо ему в это мгновение, когда мог пережить чувство, оправдывающее его жизнь, делая нужной, требующуюся близким. Был важен, незаменим, как никогда прежде. Именно сейчас ярко проникся пониманием этого.
- Начнём с подвала! – крикнул остальным, что бежали сзади.
- Какая тут темень! – споткнулся обо что-то на лестнице, ведущей туда из приямка один из бойцов.
- Надо включить свет, - искал на стене выключатель. Нашёл. Включил. Зажегся тусклый, словно потусторонний, подчёркивающий лишь временность всего земного свет. Кое-где, через окна в цоколе собора пронизывался тоненькими лучами солнца иной, дневной.
- Вроде что-то видно. Сейчас глаза привыкнут, - держась за стену, поднимался со ступенек упавший солдат.
Сапёрские курсы, что закончил сразу же после призыва на службу, нравились ему. Не хотел разрушать, получив архитектурное образование. И, если война на время отодвинула возможность созидать, то мог бы хоть как-то помешать разрушению.
Уже удавалось разминировать одно здание, и мост. Но, радиомины, ещё никогда не встречал. На курсах лишь были ознакомлены с ними теоретически. Всё, что известно о них – в любой момент могут взорваться. Как всё же коварны войны в двадцатом столетии. Хорошо знал о Шюцкоре и Выборгской резне 18 года. Тогда впервые война обернулась к простым людям своим страшным лицом коварства.
Может теперь именно поэтому и допустил Господь такое испытание городу, в отместку за грехи прежних освободителей?
Нет, они не такие. Их цель иная. Сохранить всё, что в их силах. А такими вопросами, как человеческие души, пусть занимаются другие, те, кто не учился на архитектора. Как всё же хорошо, что ещё никого не убил в этой войне. Хоть и считал себя Русским, ненавидел Россию за её агрессию к граничащим с нею странам. Не понимал; как же такое может быть, избавившись от самодержавия, страна вдруг стала вправе считать себя учить другие народы жизни, силой меняя у них политический строй. Это ли не бесовщина, маскирующаяся всегда под святость. Как только человек начинает считать себя во всём правым, принимается учить окружающих, в себе не имея и капли праведности. Так и бывшая ранее православной Россия. От святости до, греха один шаг. И он пройден.
Подвал был завален какими-то поломанными стульями, книгами, коробками. Складывалось впечатление, в течении полутора лет оккупации, сюда приносили всё ненужное, что только находили в округе. Нет, уверен, при прежней власти, тут всё было куда аккуратнее.
- Ничего нет. Но, тут очень много помещений.
- Слава Богу, у меня есть фонарик, а то пара лампочек перегорело. Совсем почти ничего не видно, - откуда-то из темноты, далеко впереди доносились голоса солдат.
- Всё эта чёртова спешка! – Савелий Игнатьевич продирался к передвижной радиостанции в Сестрорецке, куда стремились все эти 150 километров из Выборга на измазанном грязью, с треснувшим лобовым стеклом ГАЗе-М1.
Не раз останавливался экипаж этой радиостанции, разворачивая антенну для того, чтобы передавать какое-то время сигнал для взрыва радиомин, что могли ловить лишь каждые четыре минуты, включая питание радиоуловителей волн.
- Сколько раз выходили на связь? – полон решимости, поинтересовался у майора, командира радиостанции.
- В соответствии с приказом. Каждый час, если позволяла обстановка.
- Позволяла обстановка!? – передразнил Савелий Игнатьевич. – Какая к чёртовой матери обстановка, если все бегут!? Была б моя воля всех из крупнокалиберного пулемёта! - смачно плюнул в лужу. Завидовал этому майору, из-за его непыльной работы, что хоть и был выше его по званию, стоял в стойке смирно перед ним.
- Через пять минут очередной выход в эфир. Можете сами убедиться. Оборудование работает исправно.
- А результат!?
- С этим проблемно. Но, думаю, узнаем позже из Финских газет.
- Где вы их возьмёте, осмелюсь спросить?
- Во время наступления.
Страшная, невыразимая злость за неосуществлённые надежды нахлынула на НКВДешника.
- Я сам дам сигнал, - отстранил от приёмника майора, нажав на кнопку.
Треск, подобный молнии показался где-то там, над головой, будто над ним и не было свода, одновременно с душераздирающим грохотом, будто раздвигающим небо на двое, при этом выбивая землю из-под ног.
Не понимал ещё, что это такое может быть. Но, уже знал, наступил конец. Взрыв мины, или фугаса, что по суммарной мощности заложенных боеприпасов мог достигать и четырёх с половиной тонн, не был опасен для него, так, как должен не просто моментально убить, а при этом ещё и превратить в пепел, развеяв по закуткам подвала. Поэтому-то и не испугался этого всепоглощающего разбивающего его на атомы пресса.
Словно растворялся в разрывающем на части водопаде.
Не сумел. Я не сумел. И меня больше нет. Только лишь тот. Тот, кого видел во сне будет жить. А я… Меня больше нет. Только Настя и Павел, мой сын. Расплавлялся его мозг, выпуская в эфир последнюю мысль.
Парад в честь взятия города состоялся на площади Торгильса Кнутсона в назначенную дату. Церемонию лишь нарушали взрывы радиомин в дальних углах города. Но, они уже были не так страшны, и прекратились на следующий день, когда был полностью разминирован.