Получив второе за эту неделю письмо из Лондона, сразу понял – от сестры. Почерк Ангелины легко узнавался. Каллиграфически безукоризненный, не крупный, предсказуемый, имеющий малый наклон, лёгкую сжатость букв.
Что в нём?
Не спешил открывать конверт костяным ножиком, предназначенным для разрезания страниц. что вместе с многими иными предметами быта, среди многочисленного багажа был переправлен в 17-ом из Петербургской квартиры в Выборг.
Очередная попытка уговорить переезжать в Англию. Бежать. Но, зачем? Теперь был уже слишком слаб. Настолько, что не имел в себе сил, прочитав его, озвучить в семейном кругу, поставив на вид неизбежность принятия решения.
Вскрыл. Пробежал глазами не понимая содержания, отложил в сторону, тут же забыв о нём. Всё то же. Не мог, не хотел думать о переезде.
Сидел за своим столом. Ради романа перебрался на стул изменив дивану. Писал. Давно эта работа занимала его полностью. Нашёл её для себя. Но, прежде не то, чтоб не имел на это времени, скорее не был готов окунуться в неё полностью, лишь подготавливаясь к решительным действиям. И, после двух лет кропотливой работы верил - обязан закончить начатое дело.
История семьи.
Множество выписок, заметок, ссылок, было накоплено за годы, и теперь складывались в один, будто написанный настоящим писателем роман. Впрочем, вот уже пару месяцев считал работу законченной. Но, никак не мог свыкнуться с этой мыслью. Чувствовал; прежде чем займётся окончательной редактурой и вычиткой, дело его жизни должно отлежаться.
Но, самым главным в нём был именно тот момент, где показал некую связь между его родом и Валерии. И она заключалась в самом Выборге, объединившим их сердца навеки. Словно выбор теперь звучало для него название города. И да, это был именно их выбор, что сделали, оставшись в нём.
Аминофф.
Знал ли он, как будет развиваться история дальше. Яков, капитан военного фрегата, что всё же дал залп по осаждённому городу, так и не задев, даже не пройдя вскользь мимо судьбы Захариаса, тем самым всё же положил начало дальнейшего объединения этих двух фамилий.
Перебирал в памяти основные моменты. Но, не был в силах сегодня начать заключительный этап корректировки. Просто упивался созданным трудом, в попытке вписать накопленные за день мысли. Их было две. Первая;
Оправдать решение Агнезэ, простить Якова, что казалось плохо прописанным
И вторая;
Грамотно ли удалось разжечь в его сердце скорее так и не разгоревшиеся, чем уснувшие чувства к ней.
Уже многое было сделано для этого, но, хотелось ещё внести, хоть какие-то дополнительные, еле заметные штрихи. С Валерией была у него договорённость, в случае его кончины издаст рукопись небольшим тиражом.
Сегодня был, как никогда спокоен. Сам не заметил, как прилёг на свой любимый, с годами ставший незаменимым диванчик.
Уснул.
Валерия часто теперь приходила по вечерам, будто прощаясь. Подолгу сидела рядом на краю дивана. Но, сегодня её долго не было. Думал о ней. Правильно ли был сделан им выбор, когда-то давно, ещё в конце прошлого века? Никогда прежде не задумывался об этом. Но, сегодня, лёгкое сомнение промелькнуло в его голове. Схватился за него и тут же, испугавшись, прогнал. Нет. Видит Бог – этого человека захочет увидеть и там, разыскав её, останется с ней навеки и по ту сторону жизни земной.
Болезнь не отступала. Теперь уже не справлялось сердце. Но, с самого утра, пропал кашель. Чувствовал себя замечательно. Только лишь лёгкая слабость напоминала о болезни. Днём было даже собрался на прогулку. Но, после беседы с медсестрой, призвавшей на помощь супругу, ограничился выходом на балкон, с которого открывался потрясающий вид на город.
Словно запоминал его на века, вглядывался в узкость древних улочек, что были так дороги ему теперь.
Ушёл во сне.
Тихо и мирно, словно никогда и не появлялся на свет, а жил в прошлом. Уходящая эпоха, с наступающей ей на пятки новой, круто изменившей мир, хоть и прошли через его жизнь, но, не изменили его душу, что была по-прежнему молода и невинна, словно только предстояло ей появиться на свет.
Поздно вечером вошла к нему сказать спокойной ночи Валерия. Но, сразу почувствовала, что-то давно ею ожидаемое, но непримиримое, не смогла открыть рта, замерев в двери. Тихонько заслонив за собой створку, прошла в кабинет, присела за стол.
Большой лоб был открыт, благодаря зачёсанным назад, уже редким волосам. Дотронулась до его головы. Жилка на виске, с годами ставшая заметнее больше, не пульсировала. Сердце молчало. Сложила разбросанные по столу листы, пытаясь понять их последовательность. Прочитала на том, что лежал сверху:
- «На абордаж! ...»
Закрыла папку. Встала и подошла к окну. Перед ней, слева виднелась часовая башня, чуть правее, впереди башня Олафа. А, ещё дальше, в темноте ночи уже ничем не давало о себе знать расположенное в пригороде города Сорвальское кладбище, где лежал их сын Александр. Теперь она осталась не только без сына, но и мужа. Хотелось плакать. Но, никогда не плакала, не умела, не знала, как это.
Показалось сейчас, где-то очень далеко слышна зарница. Но, не могло быть грома зимой. Это выстрелы пушек. Далеко отсюда шёл бой. Теперь, когда была одна, могла покинуть этот город вместе с остальными членами семьи. Но вросла в эту землю, не имела сил теперь её оставить. Стояла на месте, словно вековая сосна, на гранитном берегу.
Всё же подошла к мужу, присела с ним рядом, на краешек дивана. Лежал слегка отвернувшись к стене, будто не хотел уже видеть то, что должен был оставить на земле, уходя в мир иной. Смотрела на его лицо. Глаза были закрыты. Будто крепко спал. Давно не видела таким. Бессонница, последние года сильно изматывала его.
- Яшенька, - тихо сказала. Нагнулась над ним. Поцеловала в висок. Он уже холодел. Холод заставил отдёрнуть губы. Только теперь поняла насколько страшна её потеря.
Сама не замечала, что разговаривала с мужем. Прожив с ним всю жизнь, редко давала волю эмоциям. Даже в постели не показывая их. Это не стоило ей особого труда. Просто была так воспитана. Возможно, будь рядом с ней другой человек, была иной. Но, так уж сложилось, что оставалась беззаветно верна именно ему. И в решении своём никогда не сомневалась.
- Какой же ты глупый. Верил в то, что мне требуется, кто-то иной, кроме тебя. Что ищу себе развлечений, и даже двое детей, воспитанных нами не смогут меня остановить, - гладила его по голове.
Редкие, не очень длинные волосы, легко поддавались ей не падая обратно на лоб. Совершенно седая голова, с большой залысиной, и словно нахмуренным лбом, лежала сейчас перед ней на подушке, наполовину утопнув в ней, как перегруженное морское судно, собирающееся в дальнее плавание.
- И, вот, что я тебе скажу; - никогда не была бы счастлива с кем-то другим. И, теперь, когда ты ещё рядом со мной, говорю тебе об этом, так, как ты меня ещё слышишь, понимаешь и чувствуешь.
Казалось; время перестало существовать. Остановилось, больше не имеет никакого смысла. Никуда не спешила. Не хотела уходить, да и некуда было идти. Весь дом был у неё, как на ладони, словно игрушечный. Смотрела на него сверху, видела себя с Яковом в кабинете, сидящей на диване.
Где её Родина? Эта квартира и есть таковая. Только тут и могла теперь жить, оставаясь собой. Нет, не сможет убежать от этой грозы, что надвигалась с востока. И не страшно было сейчас понимать это. Да, и много ли оставалось ей ещё быть среди близких людей. Словно зная это, не спешила.
Рассвет постепенно высвечивал небо. Ночь отступала. Но, не сомкнула глаз ни на мгновенье. Спала наяву. На столе лежало видимо, как понялатак и не прочитанное Яковом Карловичем письмо от сестры Ангелины из Лондона.
Эвакуация населения, начавшаяся сразу после бомбардировки Хельсинки, шла теперь в полную силу и касалась Карельского перешейка, Северного Приладожья, крупных городов, Выборга, Кякисалми и Сортавала. Все территории, что потенциально могли стать прифронтовыми, освобождались от местного населения. Смерть Якова Карловича заставила всех основательно задуматься о переезде в Хельсинки.
Но, такое печальное событие, как похороны давало возможность на время отложить это неприятное всем мероприятие.
Отпев в новом, кафедральном соборе города, похоронили на Сорвальском кладбище.
На похороны приехала, и Анастасия с Александром.
Но, никто в их семье не удивился этому молодому человеку. Более того - были рады, что он говорит по-русски без акцента. И Анастасия, в свою очередь радовалась, что от неё не требуют каких-либо разъяснений, как это возможно понадобилось бы прежде. То ли война, то ли новые времена, приносили с собой отмену целого ряда условностей, прежде затруднявших жизнь. Но, сейчас, лишившись их, она не стала намного легче. Просто то, что раньше требовало озвучения, теперь оставалось недосказанным, со временем всё равно требуя разъяснений.
На следующий день собирались обратно. Но, перенесли ещё на день, для того, чтоб зайти в библиотеку. Витражи, да и все её окна были заклеены полосками бумаги, как это теперь применялось по всей Финляндии, из-за частых авиационных налётов. Сам Выборг хоть и не бомбили, все его жители понимали; в любой момент могут лишиться того мирного неба, что пока ещё было над их головами.
Иногда по улице проезжал нагруженный под завязку мебелью и домашним скарбом грузовик. Город постепенно опустошался. Лишившись того человеческого минимума, что в самые пасмурные, или холодные часы наблюдали на себе его улицы, теперь казался тревожным.
В парке из динамиков доносилась музыка. Ставшая известной на всю Финляндию песня, в исполнении Матти Юрва: - «Нет, Молото;в, нет, Молото;в, врешь ты даже больше, чем когда-то Бобрико;в.»
Провела по библиотеке, рассказывая всё, что знала о ней и о том, как шло строительство. Слушал молча, не перебивал. Нравилось, как говорит. Ничего лишнего. Только самое главное, что могло бы заинтересовать его, как архитектора. Думал и проектировать будет так же. Только бы закончилась эта проклятая война. Но, пока не призывали студентов. Значит ситуация не была такой уж катастрофической.
Старался запоминать её слова, особенно ту интонацию, с которой их произносила. Казалось; именно так должен рассказывать человек, понимающий то о чём говорит. Не поучительно, а словно бы беседуя с тобой, делясь тем, что распирает его изнутри, просится наружу. Но, при этом, сдержанно, не давая волю эмоциям.
- Вы имеете русские корни? - после похорон, когда все вернувшись домой, сели пить чай, поинтересовалась Торбьорг Константиновна.
- Да. Мой отец работает на кораблестроительном заводе инженером. Мама же наполовину финка.
- Бабушка, я тебе говорила, мы с Александром учимся на одном факультете и курсе.
- Да, я помню. Сейчас такое тяжёлое время. И я переживаю за вас. Ведь вы ещё такие дети.
- Бабушка, Александр старше меня на пять лет.
- Надо же! А я и не заметила.
- Думаю, теперь, когда мы все собрались вместе, следует вернуться к основному на сегодняшний момент вопросу. Эвакуации, - сменил тему Фёдор Алексеевич.
- Феденька, ты изменил своё мнение?
- Город постепенно эвакуируется. Вывозят основные предприятия. На улицах стало ощутимо меньше машин. Если честно, то становится не по себе.
- Надо сегодня же принимать решение. Хоть и ситуация на фронте пока остаётся не опасной, но та упорность русских, с которой пытаются спасти финский народ от его же правительства, пугает меня, - поддержала зятя Торбьорг Константиновна.
- Пожалуй мне следует съездить в столицу на пару дней для того, чтоб присмотреть там квартиру, пока не поздно.
- Поезжай завтра с детьми, - взяла мужа за руку Лиза.
- Если не бомбардировки, цены на недвижимость в Хельсинки оставались бы большими. Впрочем, лучше присмотреть домик и в предместьях, - взял со стола газету Фёдор Алексеевич.
- Мы даём вам полное право в выборе варианта. Согласна на любой. Лишь бы мы все были вместе. Мой век заканчивается. И не хотелось свои последние дни провести в дороге. Но, не желая стать для всех капризной обузой, готова жить и в деревне. Лишь бы в тишине и покое.
- Ах! Мама! Что вы такое говорите.
- То, что думаю. Это жизнь. И никому ещё не удавалось её обмануть.
- Надо было нам всё же попробовать переехать в Швецию.
- Да Лиза, не сумели мы уехать в 18-ом.
- Финляндия получает от иностранных держав поддержку в виде гуманитарной помощи. Огромное сочувствие ощущается со стороны мировой общественности. Внимание всего мира обращено к оборонительной войне, - зачитал Фёдор Алексеевич из газеты.
- Пусть Швеция и отказалась послать свои войска, даже для защиты Шведоязычных Аландских островов, но, общественное мнение простых Шведов иное, - поддержала интересную ей тему Торбьорг Константиновна.
- Комитет образованный для оказания помощи соседней стране, взял девиз; - «Дело Финляндии – наше дело». 8 тысяч добровольцев записалось на войну в Финляндию, - убрав газету, сказал Фёдор Алексеевич.
- Но, в итоге лишь два усиленных батальона и одна авиаэскадрилья попали на фронт, - переживала за целостность Финляндии Торбьорг Константиновна.
- Думаю, в отличие от пережитой гражданской, именно сейчас, во время войны за территориальную целостность и происходит окончательное становление страны. Из-за вероломства врага в разы быстрее формируется народ в единую нацию. Всю свою историю находясь в зависимости сначала от Швеции затем России, так и не сумевших повлиять на проявление внутреннего единства финнов, теперь, благодаря войне это происходит в разы быстрее. История сжимается, время ускоряется. Лишь бы не оказаться вновь в том же положении, что было пережито нами в 18-ом.
- Ах Фёдор, думаю, сейчас уже нет никому дела до твоей национальности, - зная проблемы с нервами успокоила мужа Елизавета Яковлевна.
- Вы хотите сказать, Россия именно сейчас, а не в далёком 17-ом помогла стать Финляндии самостоятельной страной? – удивилась Торбьорг Константиновна.
- Не только. Ещё и вынудила повзрослеть за считанные недели. Не будь этой явной агрессии, исходящей в данном случае не от финских большевиков, а от советского большевистского правительства так и существовала бы в карельских лесах не зная на что способна, какие ресурсы таит в себе.